Kitobni o'qish: «Цвет крыльев. Серый»
Глава 1
Самаэль стоял, не замечая вокруг ничего, кроме цветка розы, который он вертел в своих ладонях. Его некогда идеальная прическа растрепалась, классические кожаные туфли утратили свой зеркальный блеск, а манжета белоснежной рубашки помялась и запачкалась.
Впрочем, и эти мелкие, но столь естественные для обычных людей недостатки, он сейчас не замечал, потому что впервые за долгий срок мог делать такую простую вещь, как чувствовать. А срок был не просто долгий, но почти бесконечный.
Самаэль существовал с самого начала времен.
Не сотню и даже не тысячу лет, а гораздо-гораздо дольше. Дольше, чем вообще может представить человеческая фантазия, и не сойти при этом с ума.
А он не только существовал все это время, но и помнил его.
Помнил сотворение мира и первых людей, помнил рассветы и закаты великих цивилизаций, помнил, как создавались и рушились империи. Он помнил каждую минуту своего существования. Не жизни – живут только люди, у которых есть свобода выбора. Ангелы существуют.
Ангелы не рождаются. Они не растут и не учатся, постигая новое и совершая ошибки. Они не набивают шишки, их не терзают сомнения, или тревоги. Они приходят в этот мир идеально-цельными, со знанием о его устройстве, и о том, как должно быть. Они не стареют и не умирают. Им не нужна вера, потому что они сами и есть часть этой веры. Они неизменны, и они существуют, лишенные возможности решать за себя самостоятельно.
А уж ангелы Смерти… Не имея никаких чувств это даже меньше, чем существование.
Впрочем, Самаэлю повезло чуть больше прочих – он ведь был первым, а Первый в мире ангелов всегда значит особенный.
Хотя, «повезло» – не совсем верное слово. Обычно ангелы сами лишают себя белизны крыльев, в попытках забыть боль любви к людям. Самаэль не имел даже этого скудного выбора – его назначили.
Первый ангел, способный забирать людские жизни – Самаэль был горд оказанным ему доверием. И полученными возможностями.
Смерть беспощадна и не ведает различий между людьми, и потому, вместе с возможностью забирать жизни, он получил и недоступные прежде чувства. Только вот длилось это совсем недолго – он не успел ни толком ощутить новые эмоции, ни рассказать кому-то о них.
Самаэль слишком стремился оправдать оказанное ему доверие, и втроем они совершили неимоверную глупость, решив устроить соревнования.
У Зедекии и Аластэйра не было шансов на победу – это Самаэль знал так же точно, как и то, что самому ему победить было вполне по силам. И оказался прав – один из этих новых (странных, но отчего-то наделенных высшими благами) существ, лишил жизни другого.
Только вот цена выигрыша была слишком велика. Вместо того, чтобы похвалить за идеально исполненные обязанности, Самаэля лишили эмоций. Своей победой он обрек всех прочих ангелов Смерти на пустоту.
И хотя он продолжал помнить о том, что прежде испытывал чувства, помнить о том, каково это, но все воспоминания его теперь были… пустыми. Чистыми, словно белый лист бумаги. Он помнил об этом с позиции холодного разума и острого, как нож, расчета. Ведь помнить и чувствовать – это совершенно разные вещи.
Самаэль не смог бы ответить, хорошо это, или плохо. И не мог бы сказать, как было лучше, потому что оценки слишком субъективны и основываются лишь на собственном впечатлении. Когда же впечатлений нет – ты просто не думаешь об этом. Ты вообще ни о чем не задумываешься, лишь слепо следуя воли Создателя и исполняя предначертанное.
Зато едва Кристиан вернул ему утраченное…
Молодой ангел (по сравнению с самим Самаэлем, конечно), он и не догадывался о том, что делает, и к каким последствиям это может привести в итоге. Хотя, что в этом такого, вернуть чувства?
Ведь они есть у всех.
Что такого вернуть чувства одному из самых могучих существ в мире, который целую вечность привык обходиться без них?
Ангелы помнят все. Ангелы Смерти помнят немного больше.
Они помнят каждую душу, которую забрали и помнят ее жизнь, что отпечатком лежит на их крыльях. Они помнят, но не вспоминают. Им нет дела до справедливости, или несправедливости решений. Они холодны и отрешены. Они лишь исполняют то, что им должно.
Однако получив чувства обратно, Самаэль не просто вновь начал испытывать эмоции, оставив прошлое в прошлом.
Нет. Едва Крис вернул ему утраченное, как каждое мгновенье предыдущего существования окрасилось первородными чувствами, что разом обрушились на него.
Все знания, прежде мертвые и серые, как его крылья, теперь обрели жизнь.
Все воспоминания – о себе, о своих поступках, об ангелах и о забранных душах – перестали быть пустой констатацией случившихся фактов, наполнившись радостью, сожалением, скорбью и счастьем.
Обретенные чувства отличались от тех, что помнил Самаэль. Помимо любви к Создателю появилась любовь к людям, и сотни новых оттенков, которых ангел не знал прежде.
Это было ошеломляюще.
То, что сделал с ним Кристиан, не поддавалось ни сравнению, ни описанию. Будто после долгого времени, проведенного в абсолютной тишине, кто-то вдруг на максимум включил громкость и Самаэль услышал все звуки мира разом.
Красота. Счастье. Печаль. Тоска. Радость. Теперь эти слова не были просто набором ничего не значащих букв. Теперь они имели смысл.
Сначала его потрясла одна простая картина.
Цветок.
Роза, каких Самаэль повидал тысячи на своем веку. Он всегда проходил мимо, ибо это растение не приносило ему никакой пользы. Он даже не замечал их (как и прочие бесполезные вещи).
Но сейчас…
Сейчас этот обычный цветок раскрылся перед ним в новом свете.
Как же, оказывается, приятно пах бутон. Как нежны были его лепестки. Как глубок цвет, словно брызги крови. Как красива была эта роза.
И как все это чувствовал Самаэль.
Чувствовал.
Простой цветок вызвал целую бурю эмоций, так что же говорить про все остальное?
Дэймон и Анжела поспешили уйти. Крис последовал их примеру, а Самаэль даже не заметил этого. Он все так же разглядывал цветок, стараясь уловить и навсегда запомнить каждый мельчайший оттенок вызванных им чувств. Будто опасаясь, что это скоро закончится, он жадно впитывал в себя новые впечатления.
Ангелы – рабы эмоций, – так говорил Люцифер. И первый ангел Смерти, столь внезапно вернувший свои чувства, не стал исключением.
Человек не подозревает, сколь многое ему даровано – свобода. Свобода выбора, свобода творить свою судьбу, свобода чувствовать без ограничений, и свобода не зависеть от своих чувств настолько, насколько зависят ангелы.
Самаэль сжал розу в кулаке, глядя, как на землю пеплом осыпаются прежде алые лепестки, а после зашагал прочь. Оставаться здесь дольше было бы слишком неосмотрительно.
Получив чувства, ангел не лишился разума. Скоро это место наполнится людьми, привлеченными погромом, а значит, расспросов не избежать. Самаэль был еще не готов общаться с кем бы то ни было, и уж тем более с теми, чьи души он забирал столько тысячелетий подряд.
Впервые у Самаэля не было конкретной цели. Он просто шел туда, куда несли его ноги и совершенно не знал конечный пункт.
Почему он до сих пор не вернулся на небеса?
Что ему делать здесь, на земле?
Самаэль задумчиво взлохматил волосы. Возвращаться наверх не хотелось, хотя здесь все было странным.
Не хотелось – иметь желания тоже было странно, бродить без дела было странно, и даже лохматить волосы было странно. Ненужный жест, не имевший никакой пользы, используемый лишь для выражения растерянности.
Самаэль шел и постепенно буря внутри него стихала.
Он не был падшим с их клокочущей тьмой, каждый миг грозившей затопить сознание навсегда, отрезав даже крупицы света. Да и не смог бы стать таким при всем желании: серые крылья – это билет в один неизменный конец.
Но он был Первым. Особенным.
И особенность его заключалась вовсе не в практически безграничной силе – любой бы смог достичь подобного, забрав столько же душ. И не в наличие чувств – все ангелы Смерти прежде были белокрылы и умели любить, радоваться и светло грустить.
Его особенность заключалась в спектре этих чувств. Он мог ощущать немного больше, чем простой Хранитель – ему были доступны и ярость, и гнев, и тоска, и прочие негативные эмоции. Не в том объеме, в каком были доступны падшим, или Люциферу – тот и будучи ангелом имел больше любого падшего.
Зато это не была и клокочущая река мрака, которая (рано, или поздно) поглощала любого, решившего покинуть небеса. Нет, в отличие от падших, Самаэль имел власть над своими чувствами настолько, насколько вообще может иметь ангел.
Чувства.
Странная вещь для созданий света, и столь естественная для людей.
Оказавшись достаточно далеко от места недавней потасовки двух Всадников, Самаэль опустился на землю, откинувшись назад. И без того жухлая трава съежилась под его ладонями, рассыпавшись прахом, но ангел Смерти даже не заметил этого.
Сейчас он был далек от покоя, как никогда прежде. И как никогда прежде нуждался в нем. Это оказалось слишком сложно – принять весь внезапно обрушившийся на него ураган.
По порядку. Разложить все по полочкам – только так он успокоится, уняв невыносимую тоску.
Тоску? Откуда она взялась?
Сейчас, несмотря на безупречную память, все обретенные чувства были словно туго свернутый клубок, который начинался с попыток показать свою любовь к Создателю, обогнав Зедекию и Аластэйра, и заканчивался здесь, ошеломляющим восторгом от красоты самой обыкновенной розы.
Все, что случилось между этими событиями, представляло сущую путаницу – вихрь всех доступных ему эмоций, сцепившихся между собой так крепко, что казалось невозможным понять, где начинается одно и заканчивается другое.
Поэтому Самаэль стал вспоминать.
С самого начала.
Когда он выиграл – радость победы была недолгой. Практически сразу его лишили чувств.
И если бы они были, то он бы испытал сожаление и раскаяние.
Потому что именно тогда ангелы научились любить людей. И Самаэль тоже умел бы это, если бы сохранил эмоции. Очень странно не знать о том, что ты, оказывается, тысячи лет был бесчувственным, при этом умея любить людей.
Самаэль расправил свои огромные крылья.
Каждое перо – отпечаток чужой жизни, которую он забрал – серое, похожее на легкую дымку, дающее скорость обгонять жизнь и силу даровать смерть. Чем больше перьев – тем сильнее ангел, и Самаэль был самым сильным из всех когда-либо существовавших.
Наверно, он бы смог убить даже другого ангела.
Наверно… Самаэль не пытался сделать ничего подобного, и удивился, когда эта мысль вместе с остальными пришла к нему в голову.
Кому понадобилось бы убивать ангела?
Разве что Люцифера, который организовал Апокалипсис, а поняв, что его постигла неудача, столь скоропостижно смылся.
Но по порядку. Он же решил вспоминать все по прядку.
Самаэль коснулся пальцем одного пера, и оно раскрылось, показав чужую жизнь.
Мужчина из диких далеких времен, умерший на охоте.
Самаэль отнес его душу в ад, но жалости при этом не испытывал – этот человек, живший на заре времен, один из потомков Каина, насиловал женщин и убивал мужчин. Он совершенно точно заслужил свою судьбу.
А кто не заслужил?
Самаэль никогда не думал о справедливости небес – он просто исполнял ему порученное. Поэтому он и не понимал мотивов Дэймона прежде. Да и как тут понять, когда руководствуешься лишь логикой и разумом?
Самаэль коснулся другого пера, и еще одна история чужой жизни развернулась перед ним.
Одно за другим, он перебирал свои перья, вспоминая картины прошлого, свое место в них, и окрашивая все это вновь обретенными чувствами. Его движения были быстрыми настолько, что простой человек не смог бы заметить мельтешение рук и перьев, и даже ангел вряд ли бы разглядел эти неуловимые жесты.
Вот этого человека ему было искренне жаль. Этот вызывал лишь гнев. Тот тоску и светлую грусть…
Тугой клубок неожиданно свалившихся чувств распутывался медленно, словно неохотно. Воспоминания, состоявшие почти из одних только забранных им душ, оживали, наполняясь чувствами, и от этого ангелу Смерти становилось немного легче.
Уже давно стемнело, а Самаэль продолжал перебирать.
Радость сменялась тоской, жалость – гневом. Эмоции мелькали, как в калейдоскопе, обретая свое место.
Перед очередным пером Самаэль остановился. Он вытянул вперед ноги в изрядно помявшихся брюках и посмотрел на свои ладони.
На вид они казались совсем обычными. Мужские, но не грубые от тяжелой работы, а скорее аристократичные, с бледными, в ночной тьме, ладонями и длинными тонкими пальцами.
Одно касание этих пяти пальцев – и любая жизнь прекратит свое существование.
Он может нести людям лишь смерть, и это уже никогда не изменится – из Смерти нет возврата. И если теперь вдруг он кого-нибудь полюбит.
Полюбит…
Следующее перо Самаэль помнил лучше прочих. Даже два пера – одно цеплялось за другое, точно приклеенное. Перья принадлежали паре, что были друг другу предначертаны.
Они любили один другого почти так же сильно, как могут любить ангелы. Встретившись, они не хотели расставаться ни на секунду, и даже смерти не желали отдавать друг друга. Поэтому за мужчиной послали Самаэля, против которого никто бы не смог устоять.
Генри, так звали того мужчину.
Он прожил довольно долго и не боялся смерти. Но он боялся оставить Мариэт в одиночестве, и потому держался за жизнь так крепко, как только мог. Мариэт же не желала отпускать его одного, и была готова умереть вместе с ним.
Так в итоге и вышло – Самаэль забрал обоих, хотя время женщины еще не пришло. Ангела Хранителя за подобное наверняка бы лишили крыльев. Но ангелов Смерти никогда не наказывали. У них не было чувств, они руководствовались лишь рассудком и указаниями свыше. Они просто выполняли им порученное, и иногда при этом случались подобные накладки. Но даже тогда их не за что было винить.
Души Мариэт и Генри Самаэль отнес наверх, и сейчас его обрадовало это – такая чистая любовь заслуживала счастья.
Ангел перебрал еще с десяток перьев – к моменту смерти влюбленных он уже брался лишь за особо сложные дела – и замер в нерешительности.
Клубок обретенных чувств почти распутался, оставив лишь пару узелков.
Он помнил следующую душу. Особенную душу.
И даже если бы вдруг стал человеком, то не смог бы ее забыть.
Сердце вновь защемило от боли, но теперь Самаэль знал, откуда она взялась.
Так и не решившись коснуться пера, он опустил руки и прикрыл глаза.
Так вот она какая – любовь к людям. К единственной особенной душе.
Как можно полюбить человека, и не знать об этом?
Самаэль с тоской поглядел на еще один сорванный им цветок, что рассыпался пеплом от неосторожного прикосновения всех пяти пальцев.
Оказывается, можно. Оказывается, Самаэль любил и любит до сих пор. И тоска об утраченном шансе сказать это теперь разъедает его сердце.
Самаэль сжал кулак, и от выражения чувств, от всей этой навалившейся боли, на секунду утратил контроль над собственной силой. Часть барьеров, которые он держал, скрывая свои возможности, упала, обнажив толику его могущества, распугав всех людей в десятке километров от него.
Почувствовав непреодолимый страх, они бросали свои дела, стремясь оказаться как можно дальше от первого ангела Смерти.
Глава 2
Все закончилось.
Апокалипсис был остановлен, а судьба Анжелы решена в ее пользу, но это не принесло девушке ожидаемой радости, хотя всего несколько недель назад она мечтала именно об этом.
Нет, безусловно, Анжела почувствовала облегчение от того, что этот клубок, наконец, распутался, и ее жизни больше ничего не угрожало. Вот только цена этого долгожданного спокойствия оказалась чересчур высока.
Падение Криса. Смерть отца.
Это было слишком большой платой за ее жизнь и возможность быть рядом с Дэймоном.
И какой же дурой она себя чувствовала!
Как она вообще смогла поверить Люциферу? Поверить тому, кто восстал против Создателя! Поверить отцу лжи!
Искренность, отчаяние и сожаления… что там еще она умудрилась разглядеть в том, кто, как оказалось, просто использовал ее для достижения своей цели?
Его речи так легко проникли ей прямо в сердце и зародили там сомнения, что после переросли в веру. Не прошло и пары месяцев, как она сдалась под его напором, приняв его сказки за правду!
Да, Анжела всегда была наивна, но в этот раз сумела превзойти саму себя!
Конечно, наверняка даже самому черствому человеку было бы не устоять перед Люцифером. Ведь он существовал тысячи лет, и все это время учился вредить людям, манипуляциями и обманом, добиваясь своей цели. Учился лгать так, что его вранье казалось честнее настоящей правды.
Но для Анжелы это было небольшим утешением – из-за нее (точнее из-за нежелания Дэймона отдавать ее Самаэлю) начался Конец Света, и из-за нее же он едва не увенчался успехом.
Однако пока все это отошло на второй план.
Позже Анжела наверняка еще не раз (и даже не два) будет винить себя в излишней открытости и доверчивости, но едва Крис сообщил им последние новости, как все мысли в голове девушки вытеснила одна-единственная, простая, но затмевающая даже остановленный Апокалипсис.
«Отец!»
В глубине души Анжела все же надеялась, что Крис ошибся. Что он не так что-то понял, или расслышал. Что когда она придет домой, Джош, живой и невредимый, радостно встретит ее на пороге.
И пока Анжела не убедилась во всем лично, ее не могло волновать ничто иное. Ни Самаэль, что вдруг чудом получил чувства, о которых уже давно позабыл. Ни то, что сама она осталась без ангела-Хранителя, ведь Кристиан упал и теперь ему придется так же туго, как уже приходится Дэймону.
Анжела смутно помнила, как вернулась домой. Кажется, ее отвез Дэймон на машине Криса. Куда отправился (да и отправился ли куда-то) сам Крис девушка не спрашивала, равно как и о том, что теперь будет делать Самаэль.
Когда Анжела подошла к двери дома, то задержалась на пороге, отчаянно прислушиваясь к звукам, доносящимся изнутри. Как же ей хотелось услышать голос отца и окончательно убедиться в том, что Крис ошибся. И действительно, внутри не было тихо – там кто-то разговаривал.
Обрадовавшись, Анжела вбежала внутрь так быстро, что Дэймон едва успел за ней. И тут же замерла на пороге гостиной. Казалось, все в ней было как обычно – привычный диван, журнальный столик, на котором стояла тарелка с сэндвичами, включенный телевизор, вещающий новости. Оказывается, на пороге она услышала голос диктора.
Отец тоже был на своем обыкновенном месте. Сидя на мягких подушках дивана, в одной руке он держал пульт, а голова его была запрокинута назад. Черты лица заострились, кожа посерела.
Вскрикнув, Анжела подбежала к нему, все еще глупо надеясь, что он просто уснул и вот-вот проснется.
Как же так? Почему именно ей выпало не просто пережить смерть своих родителей, но пережить смерть отца дважды?
Все это было похоже на страшный сон, от которого нельзя проснуться.
И если в прошлом горе Анжелы длилось не так долго, хотя и запало глубоко в сердце, то сейчас она вдруг с пугающей ясностью осознала – в этот раз все случилось окончательно.
Ни Дэймон, ни Крис, ни кто-то еще уже не исправят это. Так решили наверху, и душа ее отца уже ушла вместе с ангелом Смерти, забравшим его.
Навсегда.
– Тише, – Дэймон подошел сзади и обнял ее за плечи, нежно поцеловав в висок. – Теперь он в лучшем месте. И ты точно знаешь это.
От его прикосновения и слов (а может и от согревающего ласковым теплом волшебного медальона, который девушка все еще продолжала носить) Анжеле немного полегчало.
Да, теперь, когда она точно знала, что рай реален, когда общалась со всеми возможными ангелами, как Хранителями, так и Смерти, и даже Смотрящим, это уже не казалось банальными словами утешения, которые обычно говорят на похоронах.
Это была правда, в которую она не просто верит, а в которой она уверена.
И теперь Джош наверняка вместе с Элизабет. Девушка легко могла представить личный рай своего отца – дом, утро, Джош, готовящий завтрак и ее улыбающаяся мать, которую он так любил и которую пережил так ненадолго.
– Останешься? – прошептала Анжела, и Дэймон уверенно кивнул в ответ.
Конечно, он останется. Он ни за что бы не бросил девушку одну в такой трудный для нее момент.
На некоторое время Анжела замерла в его объятиях, ощущая, как в глубине души крепнет решимость.
Да, это тяжело, но она обязательно справится! Она должна окончить этот, проклятый с одной стороны, и безумно счастливый с другой, учебный год, потому что оба ее родителя хотели этого всей душой.
Взяв себя в руки, Анжела набрала девять-один-один.
Дальше все завертелось как в калейдоскопе, и до глубокой ночи у девушки не было ни одной свободной минуты.
Приехавшая по вызову бригада предварительно констатировала сердечный приступ, и увезла уже холодное тело отца на вскрытие. Кроме того, ей несколько раз пришлось повторить одно и то же – она пришла домой, увидела отца и сначала решила, что тот спит. Но его лицо показалось ей странным, и она подошла проверить, а после того, как тот не отреагировал – померила пульс и вызвала службу спасения.
История почти соответствовала истине, и ни у кого не вызвала вопросов, тем более, что причина смерти была естественной. Да и шериф, неплохо знавший и Джоша, и Анжелу, не желал угнетать девушку излишними допросами.
Когда же, наконец, все было окончено, Анжела упала в объятия Дэймона, спрятав лицо на его груди, и расплакавшись, как маленькая девчонка.
Хэвенли не требовались слова, чтобы понять, что она чувствует – он в буквальном смысле ЗНАЛ это. Способность к эмпатии есть у всех ангелов, даже если они падшие. Так, вдвоем, они молчали до самого рассвета.
Утро принесло с собой массу дел, на которые Анжеле пришлось найти силы, вопреки бессонной ночи.
Ей надо было заняться документами, разобраться со страховкой и браться за организацию похорон. Дэймон не отступал от нее ни на шаг, но он мало чем мог помочь. Откуда у падшего опыт в таком деле, если прежде он умирал вместе со своими подопечными?
Криса же после случившегося девушка так и не видела. Он словно пропал вместе с Люцифером, не появляясь в школе и не выходя на связь. А может, просто предпочитал держаться от нее подальше.
Анжела знала, что при желании Дэймон сможет найти его – ангел всегда увидит другого ангела, если последний, конечно, не Смотрящий, или не помянутый выше Люцифер. Но девушка не пыталась сделать ничего подобного.
После смерти Джоша, Крис даже не позвонил ей, чтобы узнать о том, как она. Но Анжела его не винила, ведь он имел на это полное право.
Ей было тяжело, однако медальон – слезы Евы об Авеле, превратившиеся в один из первых артефактов в мире – не давал ей погрузиться в пучину черного отчаяния. А кроме того были еще две вещи, приносившие успокоение. Во-первых, она знала, что отец действительно в раю. А во-вторых, что его смерть – не вина ни ее, ни Дэймона. Если бы Хэвенли вновь спас ее за счет жизни Джоша, как сделал это прежде, она бы, наверное, нашла в себе силы простить его. Но чувство собственной вины и причастности вряд ли позволило бы ей стать счастливой.
А так ей было немного легче.
Крис же…
Падшим и без того нелегко справляться со своими эмоциями, что льются через край темной рекой, грозя полностью поглотить остатки света, а вместе с ним и всего того, что принято называть «человечностью» (хотя Анжела бы поспорила с подобным определением).
Еще Дэймон, прошедший, и каждый день продолжавший проходить через подобное, рассказывал ей об этой тьме. И даже предложил оставить его, опасаясь однажды потерять над собой контроль.
Конечно, она отказалась. Пусть Дэймон и был падшим, но Анжелу это совершенно не пугало – она не верила, что он сможет причинить ей вред.
Крис же защищал ее, сколько она себя помнила, и сейчас наверняка держался подальше лишь от того, что не желал нагружать ее еще и проблемами с контролем гнева, возникшими после падения.
Пожалуй, это его решение было даже кстати. Поддержки Дэймона и подруг ей вполне хватало, а Кристиан… мало того, что он любил ее (а однажды полюбивший ангел будет любить вечно, даже если предмет его любви и отказал ему), так еще и его падение было отчасти связано с ней самой. Выходит, девушка кругом была виновата перед Крисом, который заслуживал куда лучшей участи.
Мать Кайлы, Бетси, снова пришла ей на помощь, как было и после смерти ее матери, Элизабет. Впрочем, сейчас Анжела держалась куда лучше, и помощь оказалась больше формальностью.
Девушка сама договаривалась с ритуальным агентством о панихиде, сама составляла список гостей, сама подбирала фотографию и одежду для похорон. Она не ревела и стойко выстояла всю церемонию прощания. Она вежливо отвечала на бесконечную череду однотипных соболезнований и вместе с остальными гостями тихо подпевала церковному хору.
Она даже запомнила короткую речь на кладбище и, испытывая отчаянное чувство де-жавю, первой бросила цветок в свежую могилу.
Джош упокоился рядом с Элизабет – оказывается, недавно они приобрели места, на всякий случай, чтобы в будущем не вызвать у Анжелы проблем. Случай наступил слишком скоро.
После похорон были небольшие поминки – близких друзей у Джоша почти не было, как не было и каких-либо родственников. А когда, наконец, все ушли (хотя убедить подруг оставить ее было непросто), Анжела поднялась к себе в комнату и позволила дать волю чувствам.
Только Дэймон видел ее слезы.
Через пару дней после похорон приехала Карен, тетя Анжелы со стороны матери. Она бы приехала и раньше, но на момент трагедии они с мужем отдыхали в Европе, и им не смогли дозвониться.
Карен сокрушалась, что оставила девушку одну в такой момент, но Анжела в ответ лишь пожимала плечами. Она была рада видеть свою тетю, но действительно нуждалась только в одном Дэймоне.
Карен осталась погостить и помочь разобраться с бумагами, наследством и страховкой, и вот это было уже весьма кстати, хотя и несколько мешало проводить с Хэвенли все время.
Впрочем, последний всегда находил момент и способ оказаться рядом.
В школу Анжела пока не ходила. Учителя с пониманием отнеслись к ее горю, освободив от занятий, и она не знала, к добру это, или наоборот.
Ей бы куда больше хотелось забыться, погрузившись в учебу, как этого желали ее отец и мать. Ведь, действительно, ничто так не отвлекает от горя, как упорный труд. Но с другой стороны Анжела знала, как оно будет. Она уже проходила это совсем недавно, и не стремилась вновь видеть сочувствующие взгляды и слушать перешептывания за своей спиной. Она не хотела, чтобы ее жалели.
Спустя две недели после похорон Анжеле исполнилось восемнадцать. Карен уехала на пару дней раньше. На самом деле, она хотела остаться, но ее мужу надо было возвращаться, и Анжела уговорила ее ехать вместе с ним. Ей не нужен был опекун – по законам штата она достигла возраста совершеннолетия, хотя и абсолютно не чувствовала себя таковой.
Да и не так она представляла этот день рождения.
Ей никогда толком не удавалось отметить свой праздник. Во-первых, каждый год этому всегда мешали какие-то случайные обстоятельства, и даже свои шестнадцать она встретила не так, как планировала. То она сильно заболевала, то отца не отпускали с работы, а однажды, в детстве, и вовсе эпидемия какого-то тяжелого гриппа свалила всех ее подруг, и она осталась одна. А во-вторых, ее день рождения приходился перед самым Рождеством, а это значило бесконечные очереди в магазинах и ощущение праздника, но не ее личного, а, так сказать, общемирового.
В этот же раз ей и вовсе было не до торжеств – ни до одного из них.
Кайла и Дарси, разумеется, не позволили ей провести день рождения в одиночестве, но, несмотря на их старания, это оказался самый темный праздник в ее жизни, окутанный угнетающей и печальной атмосферой.
Теперь он навсегда будет для нее ассоциироваться не с днем, когда она родилась, а с днем, когда осталась круглой сиротой.
Последующее Рождество прошло ничуть не веселее. Девочки предлагали ей отметить у кого-нибудь из них, но Анжела отказалась. Семейный праздник, прежде всегда проводимый с матерью и отцом, в этот раз девушка встретила с Дэймоном.
Последний практически поселился у Анжелы, хотя вместо сна и предпочитал рисовать ее, или просто любоваться ей.
Кроме моральной поддержки Хэвенли взял на себя и финансовую сторону, закупая продукты, оплачивая счета и обеспечив расходы на похороны. Конечно, девушка смогла бы обойтись и без него – страховка и средства Джоша, которые он копил ей на колледж, это позволяли. Но играть в гордость она не стала. Какой смысл, если от этого никому не будет лучше?
Анжела не знала, откуда Дэймон берет деньги – накопил ли он их еще с прошлых жизней, или же получал от таинственных знакомых, от которых получил и корвет. На самом деле, она пока даже не задумывалась об этом.
Доходы Дэймона (как только он решил озаботиться такой неангельской частью своего существования, как деньги) оказались куда внушительнее, чем у Анжелы – стремясь порадовать девушку хоть чем-то, он накупил тонну деликатесов на рождественский стол и принес огромную елку.
Вместе они нарядили ее, украсив и дом, но настроение Анжелы от этого праздничным не стало. Она отмечала скорее потому, что родители хотели бы этого, чем потому, что имела желание отмечать.
Через пару дней, делая уборку в доме, она обнаружила тщательно запрятанный подарок.
Дэймон, что помогал ей, сначала не понял, отчего Анжела ревет, сидя посреди комнаты.
Новенький телефон, который она так хотела. Последний сюрприз ее отца, который он уже никогда не сможет вручить.
– Ну-ну, хватит, – Дэймон сел рядом и стал гладить ее по волосам. – Успокойся, Анжела. Все будет хорошо.
Это так напомнило ей то время, когда отец утешал ее после смерти матери. Так же неловко и неуклюже, пытаясь ее приободрить, как это делал сейчас Дэймон, что она разревелась пуще прежнего.
– Решено, – твердо сказала Анжела, когда поток слез, наконец, остановился. – После каникул возвращаюсь в школу. Я итак слишком долго тянула и больше не могу пропускать занятия. Отец и мать хотели, чтобы я закончила этот класс, поступив в колледж. Так я и сделаю.
– А я буду рядом, чтобы помочь тебе, – Дэймон нежно вытер остатки ее слез и поцеловал, заставив на секунду забыть обо всех проблемах и погрузиться в тот фантастический водоворот ощущений, что накрывал ее с головой, стоило лишь их губам соприкоснуться.
