Kitobni o'qish: «Семь шагов над обрывом»
Конфета для папы
– Ты, что ли, до Тамары приехала?!
– Я, – нехотя ответила Соня, выключив колодезный насос, и снимая с подставки тяжелое мокрое ведро.
– Соседи, стало быть. С одной криницы воду таскаем. А моя хата в конце улицы, во-о-н там зелёный забор и ворота размалеванные. Ежели чего, то…
Говорить с болтливой тёткой не хотелось. Отвечать на одни и те же вопросы – тем более. Чужое сочувствие раздражало, бесконечные разговоры утомляли, неуемное сельское любопытство казалось навязчивым и нелепым. За две недели, что они жили у тетки жены папиного младшего брата – посмотреть на беженцев ОТТУДА приходила уйма народу. Кого-то хозяйка решительно выпроваживала со двора, кого-то звала в дом, поила травяным чаем, а то и чем покрепче, знакомила с новоявленными родственниками.
– Люди у нас всякие. Одним только дай языком почесать! Другие – с пониманием. Чай не вы первые беженцы в нашей глухомани. Вон, у Степановны четверо живут. Да по селу с десяток семей наберется. Ты, девонька, привыкай к тутошним, – втолковывала маме Тамара Васильевна. – Вам у меня зиму зимовать. А там, как бог даст. Я-то не гоню. Вместе, оно веселее! Дочка с внуками далеченько. Собиралась на лето приехать, да где уж теперича. Война, она и есть война…
После таких увещеваний мама тихонько плакала, крепко обнимала пятилетнего Даньку и пыталась дозвониться папе. Папа, если был на связи, бодро рапортовал об успехах на фронте, жаловался на пересоленную тушёнку и скидывал фотки, где он жарит шашлык из купленного у местных козленка. Мама успокаивалась. Ненадолго…
Соня резко вздрогнула, возвращаясь в солнечный летний день. Женщина осеклась, вмиг посерьезнела, приглядываясь к новой знакомой.
– Провалилась?! Да?!
Соня грустно кивнула. Потом удивилась:
– А как вы..?
– Смекнула, что ты меня не чуешь? – соседка невесело улыбнулась и тяжело вздохнула. – Я, девонька, много чего понимаю. Довелось в свое время…Ты, вот что, хорош в хате от всех ховаться. У меня внучка гостит – бестолочь редкостная. Все мозги тебе вышибет. Я ее пришлю. Добро?!
– До-добро. А как вас зовут?
– Так это – тетка Оксана. Ну, или Оксана Ивановна. Ты насос-то включи, я водички наберу.
Михайловка была центром цивилизации и верхом мечтаний всех нормальных людей! Так, или почти так считал каждый из полутора тысяч ее жителей. Посудите сами: железнодорожная станция – есть! Парочка магазинов с продуктами и всякой мелочевкой – есть! Школа – 20 минут на электричке. Почитай рядом! Аптека, фельдшерский пункт – работают! А что водопровода нет, так колодец на каждой улице. А если хозяин рукастый, то и скважина во дворе имеется. Делов-то! И, самое главное, – воскресный базар. Нет, БАЗАР!!! В любую погоду все, от мала до велика, семьями и поодиночке, пешком или на велосипедах сходились и съезжались на базарную площадь «базарювать».
Тамара Васильевна, взявшись втолковывать местные порядки, предупредила с ухмылкой: кто пропускает базарный день больше одного раза, попадает под подозрение! В самом деле, разве честный человек, если не болен или не уехал по делам, может отказаться от такого счастья?! Не ходит – значит, что-то скрывает, или умер. Второе – предпочтительней. Тамара испуганно зажала рот ладонью, сообразив, что сморозила лишнее…
Соня после приезда шуток не понимала. Слишком свежи были воспоминания о чудовищных взрывах, запахе крови и смерти, о холоде сырого подвала и трупах на детской площадке. О страшной дороге в покореженном автобусе с выбитыми стеклами и посеченной осколками крышей. О том, как их, немых от ужаса, несли на руках огромные дядьки с темными от усталости лицами, как грузили в забитый сотнями таких же беженцев поезд, как они лежали на ледяном полу темного душного вагона, прижавшись друг к другу, закрывая собой маленького Даньку. Как трясло и подкидывало состав от близких разрывов, а он, уходя от обстрела, набирал скорость, унося на запад несчастных, обессиленных людей…
Город встретил промозглым дождем, холодным ветром и заботливо поданным прямо на вокзале горячим обедом. Девочка смутно помнила шоколад с изюмом и колючее теплое одеяло. Кажется, ее уложили прямо в зале ожидания, на старой раскладушке. Вокруг хныкали дети, лаяли собаки, люди пытались дозвониться родным, искали знакомых в толпе, кричали, смеялись, плакали, звали врача…
Данька освоился намного быстрее. После куриного супа и вареников с картошкой он, счастливый и сытый, сидел рядом с сестрой, обнимал подаренного зелёного медведя, и набивал карманы конфетами. Конфеты делил поровну – в том числе и на папу…
Уже к вечеру их поселили в детском садике. Светлая комната с огромными окнами, мультяшными картинками на стенах и светильниками-звёздочками. Три десятка женщин с детьми разного возраста. Спали на матрасах, на карематах, на деревянных топчанах, сбитых на скорую руку. Тесно, шумно…безопасно…
Соня вынырнула из воспоминаний. Рассеянно огляделась. Тетка Оксана скрылась за «размалеванными» воротами. В уличной пыли копошилась сбежавшая со двора рыжая курица. Двое загорелых мальчишек катили тачку с бидоном для воды. Сейчас подойдут к колодцу, а тут – она! Ну, уж нет, хватит на сегодня любопытных.
Девочка решительно подняла ведро и направилась к дому, пытаясь вспомнить, что хотела сегодня сделать…
Это так чудесно – планировать день, знать – обед будет в обед, в магазине есть свежий хлеб, в колодце чистая вода, а ночью можно лежать на старой железной кровати, закутавшись в мягкий плед, слушать грустных сверчков и… тишину.
Первые дни после приезда в село Соня не могла отогреться. Тетя Тамара полола огород в шортах и майке, обвязав голову косынкой, чтобы «сонечко не напекло», а девочка зябко куталась в зимнюю куртку, натягивала капюшон, прятала ладони в рукава и подолгу сидела во дворе. Наблюдала за суетливыми курицами, важными толстыми гусями, слушала мерное жужжание пчел – в соседнем дворе хозяева держали небольшую пасеку…
Дни шли за днями. Виной ли тому жаркое июньское солнце, вкусная сытная еда, неторопливый уклад сельского быта, – кто знает. Но девочка сменила теплые свитера и куртку на легкую футболку, а джинсы – на короткие льняные шорты. Да и шлепанцы оказались гораздо удобнее тяжёлых ботинок.
Жизнь должна быть, и все тут!
А война – не первая и не последняя. Прорвёмся…
Стоп! Она опять провалилась внутрь себя, так мама называла это состояние.
Что-то было непривычно. Что?! Она улыбалась! Улыбалась впервые за несколько месяцев. Губы растягивались сами собой. На глаза навернулись слезы. Плакала девочка тоже давно. Это мама чуть что – ревела, а Соня застыла, замерла в коконе из страха и безнадеги. И вот кокон дал трещину, раскололся на кучу серых осколков.
Добродушная тетка Оксана, ее обещание прислать новую подружку или просто… все хорошо?! Если может быть хорошо, когда с папой нет связи уже восьмой день?!
В ногу ткнулось что-то мокрое и холодное. Соня вздрогнула, резко обернулась. Хозяйская дворняга умудрилась расстегнуть ошейник и приветливо виляла хвостом. Да нет, тоже… улыбалась!
Нет, честно! Кто бы сказал раньше, что собака может вот так, совсем по-человечески улыбаться – ни в жизнь не поверила бы. А это беспородное чудище лыбилось во все свои, сколько там у нее зубов!
Соня присела на корточки, порывисто обняла кудлатую псину. Та, не будь дура, положила голову маленькой хозяйке на плечо, радостно лизнула прямо в ухо.
– Фу, Муха, перестань! – засмеялась Соня.
Собака, услышав свое имя, принялась облизывать соленые от слез глаза, нос и щеки.
Тётя Тамара с мамой выскочили на крыльцо. Замерли, уставившись на невероятную картину – Сонька, сидя на траве, отбивалась от разыгравшейся собаки, а Муха норовила завалить девочку на землю и облизать, как потерявшегося и снова найденного щенка.
Мама дернулась было к дочке, но Тамара придержала за локоть. Покачала головой и потянула в дом.
– Ниче, ниче. Собака, она не психотерапевт, но тоже кой-чего может…
*****
– Эй, ты чего в пыли валяешься?! – раздался насмешливый голос с улицы.
Муха нехотя тявкнула в сторону забора и улеглась в тени старой раскидистой яблони.
За калиткой стояла девчонка в коротких джинсовых шортах и растянутой черной футболке. Коротко остриженные пряди черного и малинового цвета торчали во все стороны. Руки в карманах шорт. Примерно ровесница Сони.
– Ээээ. Я не валяюсь. – Соня неловко поднялась, отряхиваясь от песка и травинок, вытирая мокрое лицо. – Я с собакой играюсь.
– Ааа. Тогда ладно. А я уж думала тебя спасать…
Гостья неуверенно топталась за воротами, а Соня не совсем понимала, чего от нее хотят.
– Я это… Лера. Меня бабушка к тебе послала. Дружить. И…ну … помогать.
– Чего помогать?!
– Ну, ты травмированная? Так? Так! Вот, и я, типа, тоже. Будем, короче, того. Адаптироваться. Давай меня зови в дом и предлагай чаю с конфетами.
Соня недоверчиво уставилась на чудную девчонку.
– А если не позову?
– Будешь жалеть об этом всю жизнь! – ехидно ответила Лера и широко улыбнулась.
– Софийка, кто там пришел? – тетя Тамара, казалось, слышала все, что происходит в ближайших ста метрах.
– Это ко мне! – отозвалась девочка.
Когда к тебе кто-то приходит, – значит, ты есть? И есть место, где ты есть и туда может прийти кто-то, кому ты нужен…
– Это ко мне, – шепотом повторила она, уже для самой себя. – Ко мне. Пришли.
Пили компот. Клубничный и чуточку черешневый. Для светской беседы – самое то! Конфет не нашлось, кроме парочки засохших карамелек в деревянной хлебнице. Гостья великодушно отказалась от сомнительного лакомства. А вот миску спелой клубники слопала. Причем засыпав ягоды одной, двумя, пятью ложками сахара.
– Знаешь, я ведь каждое лето к тетке Оксане приезжаю. У нее клубники – море! Местные носы воротят – зажрались. А я всю зиму мечтаю, как приеду, и целый тазик съем. Тащу из дому кучу баллончиков с взбитыми сливками и объедаюсь целый месяц.
– А я черешню больше люблю. У нас дома, – Соня запнулась, забыв, что дома больше нет. Тряхнула головой и упрямо продолжила. – У нас дома вишни были и абрикосы, ещё смородины много, а черешни не приживались. А тут их столько…
Мама осторожно, как бы по делу, заглянула на кухню, где сидели девочки, но решила не мешать и тихонько вышла.
Зато Данька разошелся не на шутку: шлепал босыми ногами по линолеуму, укладывал спать Мурку в корзину для белья, требовал налить холодненького молочка. Нет, сначала пусть сестра нагреет его в микроволновке, потом остудит, снимет пенку… Лера, в конце концов, сгребла в охапку маленького негодяя и закружила по кухне.
– Ух, я тебе ухи оторву, разбойник!
Данька громко смеялся, вдруг резко выкрутился, выскользнул и поскакал в комнату. Через минуту вернулся, что-то пряча за спиной. Вид у него был важный и таинственный.
– На. Это тебе, – на ладошке лежала конфета – из тех…для папы…– Ешь, а завтра принесешь мне две! Я одну съем, а одну спрячу.
– Добро, – запнулась Лера, переглядываясь с Соней. Та сделала страшные глаза и слегка кивнула, мол, соглашайся.
Данька вручил бесценный подарок и понесся во двор играть с Мухой.
– Он собирает конфеты для папы. Хочет ему подарить, когда, если… – слова вдруг застряли в горле, вцепились – не вытолкнуть.
Лера бережно сжала подарок в ладони, нахмурилась, прикусила губу, а потом решительно спрятала угощение в боковой карман рюкзака.
– А мой папа на скорой работает. Врачом. И мама врач. Они остались. Сестра с племянником за границу уехали, хотели и меня забрать, а я вот уперлась. Сюда приехала к маминой тетке. Как будто все нормально, обычное лето. Правда?..
Та-кк…Снова проваливаюсь, подумала Соня. Перед глазами замелькали картины Города. В ушах завыла сирена, тело сковало ледяным холодом, запах гари и крови забивал нос, не давая дышать.
– Эй, подруга, давай-ка назад! – Лера звала издалека. – Посмотри мне в глаза, они у меня разного цвета. Видишь?! Скажи, круто?! Как у ведьмы. Я и волосы выкрасила специально, чтобы всех бесить!
– Ведьм не бывает, – еле слышно возразила Соня.
Она медленно возвращалась в жаркий июньский день с запахами спелой клубники и сладкого компота, заполошным криком припадочного рыжего петуха и радостными воплями младшего братишки за окном…
А глаза у нее и вправду разные – один карий, второй серо-зелёный.
– Ещё как бывают! – Лера энергично растирала Сонины ладони, пытаясь отогреть ледяные пальцы. – Чем тетка Тамара не ведьма?! Разве у нормального человека такая клубника вырастет, а?! Крупная, сладкая и стооолько?
– Я все слышу, – немедленно отозвались со двора.
– Во! Я ж говорю – ведьма! – восхищенно прошептала Лерка.
Соня глубоко вздохнула, отпуская страх, и устало улыбнулась. Холод отступал, смолкла призрачная сирена, уползали страшные тени. Надолго ли? Ну, уж нет! У нее тут подружка появилась в кои-то веки!
– Пошли в комнате спрячемся. Там точно не услышит!
Комната с тремя узкими окнами, парочкой кроватей и огромным телевизором на допотопной тумбочке с архаичной кружевной салфеткой вызывала… доверие. Словно находишься в другом мире, а значит, в безопасности. В домике – как говорил Данька.
Над высокой пружинной кроватью висел ковер, вытканный вручную мамой хозяйки. Если облокотиться на железную спинку и закутаться в мягкое одеяло, то можно долго рассматривать справного казака в синих шароварах с люлькой в зубах, гарну дивчину в вышитой сорочке, красных сапожках и огромном цветочном венке с яркими лентами. Возле влюбленной парочки стоял конь, вокруг летали волшебные жар-птицы. А по краям ковра цвела калина, распускались шишки хмеля, и вился виноград с сине-зелеными сочными ягодами.
– Красота какая! – восторженно прошептала Лера, проводя рукой по жесткому ворсу. – Надо же. Представь, сколько такое чудо стоит!
Данька неслышно просочился в комнату, тихонько забрался на кровать и прижался к сестре. Наступала пора дневного сна, и усталый малыш укладывался под сказочным ковром. Чтобы приснился папа «о-от с такой шаблюкой! И на конячке».
Соня накрыла братика пледом, ласково взъерошила волосы, поправила подушку. Данька засопел. После спасения из раненого стального Города малыш засыпал очень быстро.
Какое-то время девчонки сидели молча, думая о своем. Тикали настенные часы, жужжала залетевшая муха. Со двора доносились приглушённые голоса. Лера первой решилась заговорить.
– Смотри, – она достала из рюкзака потрепанную синюю тетрадку. – Я тут записываю всякие штуки, ну, про жителей в селе.
– Шпионишь?
– Нее… Исследую. Я ищу… колдовство. – Лера неуверенно глянула на Соню. Та слушала внимательно, с интересом и без насмешки.
– Если оно где-то сохранилось, то только в такой глуши. Как у Гоголя, помнишь: панночка, ведьмы, черти, русалки, чудеса всякие…
Соня замотала головой. Читать она не любила, из Гоголя помнила только портрет в учебнике – длинноносый дядька с модным каре.
– Местным только дай языком почесать. Друг про дружку такого насочинять могут. Я пишу, чтоб не забыть. Вот, глянь.
Тетрадные листы исписаны аккуратным почерком. Имена, адреса, несколько номеров телефонов. Соня пролистала пару страниц, зачитала: «Баба Нюра. Переулок Озёрный 15. Наслала порчу на невестку. Невестка лечила спину две недели.
Ул. Садовая 5. Цыганка Лена. Ясновидит. Берёт деньги. Глаза черные.
Алевтина Сергеевна. Ул. Садовая 10. Сторож в школе. На дверных косяках странные знаки. Возле порога посадила кусты калины.
Дед Никита. Видели ночью на перекрестке со свечкой. Долго стоял, что- то шептал».
– А кто его там видел? – потрясенно спросила Соня. – Ты следила?
– Да нет. Все село об этом знает. Дед – продвинутый. Не маразматик какой-нибудь! У него спутниковый интернет есть. Канал на Ютубе ведёт – про пчел ролики снимает. А по ночам на перекресток ходит. Никто конкретно не видел, но все знают!
Соня листала страницы – заброшенный дом на пустыре – призраки, клад. Слово «клад» подчеркнуто красным маркером… Проклятая пустая хата по улице Тимирязева – бывший дом председателя колхоза…Черный ставок за дальней балкой – рыбы нет, люди тонут…Старая часовня, заросший чертополохом и крапивой шлях, могила старого знахаря, обережные знаки на въезде в село…
Это ж надо было собрать столько… материала. Кажется, так называют подобные записи?
– А у твоей тетки? У Оксаны Ивановны? Что?
Лера вздохнула, взъерошила короткие волосы.
– Тетка Оксана – училка. Хоть и на пенсии. Она меня этнографом обзывает. Рассказывает много интересного и про село, и про «забобоны местные». В чудеса не верит. Вот так.
– Я после…ну… этой весны… Тоже не верю. Прости, – прошептала Соня.
Она бережно закрыла удивительную тетрадку и протянула подружке. Та подтянула к себе рюкзак, открыла, чтобы спрятать свое сокровище, и вдруг резко вскинула голову, с вызовом уставилась на Соню.
– Я могу доказать! Хочешь?! Прямо сейчас!
Решительно дернув молнию на боковом кармане, Лера достала ту самую конфету. Сжала в ладони.
– Это не просто конфета. Он, – Лера кивнула на спящего Даньку, – хотел отдать ее папе. А отдал мне. От чистого сердца, добровольно, понимаешь?
– Н-нет, – Соня сочувственно смотрела на подружку.
– В ней спрятано желание. Одно. Маленькое. Сейчас я отдаю ее тебе. Тоже добровольно. Держи. Загадай желание и съешь! Ну! Что тебе стоит?!
Соня неуверенно протянула руку к блестящей конфете.
Шоколадная, с орехом внутри.
От жары мягкая.
Вкусная.
Папа сладкоежка.
Он такие любит.
Соня как во сне развернула обертку и надкусила.
Рот наполнился липкой шоколадной сладостью, в глазах защипало.
Папа, где ты?!
Она протянула половинку Лере. Та осторожно приняла кусочек и положила в рот. Зажмурилась…
Тихо в старом доме. Тикают часы на стене, лёгкий ветерок колышет занавески. Данька спит в обнимку с зелёным медведем…
Лера взяла Соню за руку. Слезы текли по ее щекам. Так они и сидели в тишине большой комнаты. Ждали…
Резко зазвонил телефон. Девочки вздрогнули от громкого звука. Заворочался, просыпаясь, Данька. Мама, прибежав с кухни, схватила трубку.
– Алло! Да! В госпитале? Живой!!!
Вода для мертвеца
Шмель был красивый. Мохнатый, яркий и…прожорливый. Он на секунду присел на край огромной кастрюли, тяжко перелетел на горку очищенных от косточек вишен и блаженно замер. Обедает.
Как такой великан залетел на кухню? Непонятно. На окнах натянуты сетки, дверь во двор хоть и открыта, но тюль на магнитах спасает от мух и комаров. А тут, поди ж ты – шмель, или, как говорит тётя Тамара – джмиль. Джмиль и бджолы…
Соня осторожно коснулась кончиком пальца упругой спинки – джжжж- испуганно затрепетали крылышки. Ух, какой грозный!
Раньше она бы испугалась жужжащего обжоры, завизжала, схватила веник… Но после воя ракет и рева снарядов, после утробного гула истребителей и грохота падающих зданий… Полосатый шмель на солнечной летней кухне, среди истекающих соком вишен, выглядел мирно и безобидно.
– Ешь, не бойся, – прошептала девочка, – мне еще два ведра чистить – всем хватит! У нас сегодня день варенья!
Огромный погреб постепенно заполнялся «закрывачкой». Пузатые банки рядами выстраивались на длинных полках. Клубничное «вареннячко», черешневый компот, соленые пупырчатые огурчики.
– Острые з червоным перчиком – для закуси самое то, – приговаривала тетка Тамара.
На грядках дожидались своей очереди сочные помидоры, крутобокие кабачки, веселые патиссоны, яркие баклажаны. (Шо?! Баклажаны?! Синенькие!) Нежились в щедрой украинской земле морква и цыбуля, картопля и бурячки, перец и гарбузы. Соняшники беспечно улыбались безоблачному небу, кукуруза грозилась вырасти до небес, фасолька с горошком спорили, кто первый поспеет. Густые заросли малины и ежевики, кусты смородины и крыжовника, тяжёлые виноградные лозы. И все это богатство изо дня в день поливали и пропалывали, обрезали и удобряли, подвязывали и брызгали, окучивали, и… опять поливали!
Чтобы потом собирать, чистить, резать, сушить, варить и парить, вялить и солить, квасить и тушить!!!
– Зимой пальчики оближите, – то и дело повторяла домовитая хозяйка, оправдывая круговорот забот. – Ну и нашим ТУДА отправим. Где ж им на фронте вареннячко взять!
На подоконнике красовались банки с медом – щедрый подарок от деда Назара, того самого чудаковатого пасечника.
Вчера, ближе к вечеру, он без спросу, по-соседски толкнул калитку и зашел во двор, таща тяжёлые торбы. Бережно поставил ценную ношу на стол, вытер о штаны потные ладони. Строго глянул на притихших девочек. Одна смотрела на сельского колдуна восторженно, другая – настороженно, хмурясь. Тетя Тома ушла ещё в обед «на минуточку к куме». Соня никак не могла привыкнуть, что одна половина села родичи, а вторая – кумовья. Чужой, он и есть чужой. Кто знает, чего от него ждать? И мама уехала…
Щуплый дедок окинул цепким глазом чисто выметенные дорожки, небольшую клумбу с красными и белыми розами, разморенную жарой Муху в холодочке под яблоней. Псина и не думала лаять, лениво махнула кудлатым хвостом и сонно прикрыла глаза – вот же…охранница, разозлилась на ленивую собаку Соня.
– А шо, Томы нема? – нахальный дед сунулся было в хату, но передумал, закрыл дверь и недовольно пробурчал. – Небось, у кумы сидят, косточки перемывают. Я ей меда обещал. Передадите?!
Соня мигом глянула на подружку, та хотела что-то спросить у чудного старика, но… то ли смелости не хватало, то ли слова из головы вылетели.
– Эээ…у меня денег нет. Давайте, вы потом…ну…попозже зайдете, когда хозяйка вернётся.
Пасечник поковылял к столу, хмыкнул, почесал затылок.
– Буду я такую тяжесть туды-сюды тягать! Делать мне нечего. Передашь Томе. Это – майский, с акации. Это – соняшник, прошлого лета сбор. Вон, какой жовтенький! Любую хворь выгонит!
– Дидусь, а правда, что вы Чаклун?! – не сдержавшись, выпалила Лерка.
– А як же, – гость ехидно усмехнулся в седые усы.
– Настоящий?! – недоверчиво переспросила Соня.
– Угу.
– А что вы можете ну…такого…волшебного?
«Чаклун», кряхтя, опустился на покрытую ковриком лавку, поманил пальцем любопытную девочку. Лера присела рядом, переглянулась с подругой.
– …такооого, – протянул дед, – много чего могу. Вчера, вот, перевел трохы грошей нашим котикам. А завтра с волонтёрами отправлю мед.
Лера разочарованно скривилась. Дед Назар ласково потрепал девочку по цветным прядям.
– Эх, ты, этно-о-граф! Вот моя бабка покойница! Ото была Чаклунка! Сейчас бы дождик нам наворожила! Оно спека яка! – дед вытащил из кармана огромный клетчатый платок, вытер вспотевший лоб, – а я так, пчёлок вожу…
Он хлопнул себя по коленям, поднялся с лавки и, прихрамывая, направился к воротам. Соня с Лерой потащились провожать гостя. Уже взявшись за калитку, дедок резко обернулся. Соня от неожиданности пошатнулась, дернулась назад.
– Сны замучили?! – он прижал ладони к ее вискам, приблизил лицо, заглядывая девочке в глаза.
Она испуганно замерла. Дух горького меда и дорожной пыли, сухих луговых цветов, полынной горечи и дыма костров закружил голову.
– Море тебя не отпускает, девочка, – голос деда доносился издалека, – Приходит во сне, зовёт, так?
Соня зажмурилась, из глаз потекли слезы.
– Море умерло, – чуть слышно прошептала она.
Лай собак, голоса людей, детский смех, звуки музыки в соседнем дворе, птичий щебет – все исчезло. Только гулкий стук сердца, как далекий прибой, шумел в ушах.
Вдох – в нос ударил запах водорослей, горячего песка, нагретых на солнце гладких камней.
Выдох – лунная дорожка скользит по темной воде, дрожит, дробится сотнями бликов…
Снова вдох – брызги летят в небо, южный ветер беспечно треплет волосы…
И выдох, как мягкий шелест ночных волн осенью…
– А ты говоришь, умерло, – старый пасечник убрал руки, устало растер морщинистое лицо.
Соня осторожно открыла глаза. Мягкий свет закатного солнца золотил листья старой яблони, боевой клич рыжего петуха спугнул стайку воробьев – опять кого-то по улице погнал, паршивец. Мурка ласково потерлась об ноги, выпрашивая сметаны. Все вокруг было таким мирным и домашним, что Соня улыбнулась сквозь слезы. Дед Назар тяжело вздохнул, как-то разом постарев ещё сильнее, глянул на восхищенную Лерку, усмехнулся и негромко произнес:
– Чудо, оно не всякому в руки даётся. И не всякий его вынести сможет. Так-то… Вы, девоньки, заходите ко мне. Чайку с медом попьем, побалакаем…
*********
Шмель взлетел к низкому беленому потолку. Закружил по кухне, загудел недовольно в поисках выхода. Пришлось вставать, открывать сетку, выпускать мохнатого гостя.
Во дворе хозяйка мыла стеклянные банки и болтала с Михайловной – тёткой дюже любопытной и общительной. Заметив девочку, гостья бросила грызть семечки:
– Софийка, мама звонила? Как там папа?
Казалось, все село в курсе, что папа ранен, лежит в госпитале. Что ему сделали две операции и мама с Данькой поехали к нему.
– Звонила, говорит, папу в обычную больницу переводят. Наверное, это хорошо.
Михайловна горестно покачала головой,
– Ох, и спека сегодня. Вроде утречко, а дышать нечем! Васильевна, а шо, у тебя помидоры таки сохнут?! – с надеждой спросила соседка.
– Пытаются! Но мы с Софийкой не даём. Сегодня с самого ранку поливали, – тетя Тамара сердито глянула на приятельницу.
– Ну что за напасть! Третью неделю сушь стоит. Колодцы на городы выкачиваем! А урожай-то на троих делить! На свою семью, на беженцев – жалостливый взгляд на Соню, – и нашим «котикам».
Для «котиков» закатывали тушёнку, коптили и солили сало, топили масло и жир, сушили рыбу…
– Ниче! По селу пару десятков скважин набито – без воды не останемся! – Тамара яростно вытирала вымытую до блеска банку.
– Так-то оно так, но я тебе кажу, неспроста засуха. – Михайловна понизила голос. – Говорили, не будет добра от тех похорон! Покойник всю воду заберет!
Тетя Тамара стукнула банкой по столу, уперла руки в бока.
– Тю! Дура! Ну что ты несёшь! Да ещё при ребенке! Соня, а ну закрой уши, тетя Тома ругаться будет.
Смешные они, подумалось Соне. За минуту по пять раз ссорятся, мирятся, спорят, злятся друг на дружку, обнимаются и просят прощения…
Вот и сейчас…
– 21 век на дворе! А ты в эти забобоны веришь и детей стращаешь! – не унималась Тамара.
– Да кабы не эти забобоны, где бы…
В калитку громко постучали. Спорщицы разом притихли. Михайловна потянулась к семечкам в миске.
– Заходь, открыто, – крикнула хозяйка.
К этому сложно привыкнуть. Ведь правильно как? Сначала подойти к забору, глянуть, кто пришел. А тут – даже замка нет. Так, ерунда, крючочек. С улицы откинуть можно. Заходи – кто хочешь.
В калитку вошла Лера, таща большую клетчатую сумку. Кинула ношу под яблоней, потрепала разморенную жарой Муху и, зачерпнув воды в ведре, плюхнула в лицо. Брррр… красота.
– Добрыдень, тёть Тома!
– Шо ты, скаженная?! Надумала чего? А то вон садись Софийке помоги.
Лера тоскливо покосилась на полные ведра вишен.
– Отпустите Соньку сегодня со мной. Очень надо!
Хозяйка насупилась.
– Куда это?
– Так по делу.
– По какому такому делу? На ставок в субботу вроде собирались.
– Мы пойдем сетки плести. Защитные. Ну, такие… маскировочные. Мне тетя Оксана целую кучу старых вещей насобирала.
Тамара задумалась. Плести сетки – дело полезное, да и девочке нужно больше с людьми общаться, а не только во дворе торчать. Но вишни…Банки, зима… А, ладно.
– Михайловна, ты шо сегодня планировала?
– Да много чего, – с важным видом протянула та.
– А давай мы с тобой наливочку новую попробуем.
– Вишневую?
– А то?
Лерка цапнула жменьку семечек, подкралась к подружке и шепнула на ухо.
– Вот как они так могут – говорят вроде об одном, а на самом деле – совсем о другом?!
Соня пожала плечами. Ничего необычного – две закадычные приятельницы понимают друг дружку с полуслова.
– Они же на двух уровнях общаются – на вербальном и ментальном! – не унималась Лера. – Точно-точно! Вот, смотри! Сейчас нас отпустят!
– Я все слышу! – тетя Тамара сердито нахмурилась, но тут же махнула рукой на смеющихся девчонок. – Ладно, мы сами управимся, а вы, чтобы допоздна не гуляли. Время сейчас такое…
******
Неудобную сумку волокли вдвоем. Тамара Васильевна доложила туда зелёную штору, вылинявшее старомодное платье из лысого бархата, затертую до дыр серую скатерть и кучу детских колготок. Напоследок сунула бутылку компота и миску кабачковых оладий, – не голодать же детям до вечера.
Тащились по пыльной дороге, пыхтя от жары и обливаясь потом. Минут через десять остановились перевести дух в тени огромной шелковицы.
– Я кепку забыла, – всполошилась Соня. – Может, вернуться, а то голову напечет!
– Ниче, нам недалеко, не сгоришь, а внутри там прохладно. Я уже два раза ходила. Тряпки на ленты резала. Пальцы потом болят, так я перчатки взяла. И тебе тоже.
Соня топталась на месте. Идея повернуть обратно казалась все более заманчивой, и не только из-за забытой кепки.
– Я, наверное, просто боюсь, – честно призналась то ли подружке, то ли самой себе, – я же там никого не знаю.
– Не боись! Нормальные люди. Приходят каждый день, кто может. И бабульки, и помоложе, детвора ещё помогает. Такого наслушаться можно! Пить хочешь?
Лера присела на корточки, вытащила из сумки компот, протянула подруге. Та машинально взяла бутылку.
– Опять собираешь… материал?! А они знают? – увлечение сельской мистикой казалось совершенно непонятным, а Лерка ещё и записи ведёт, сохраняет всю «добытую информацию».
– Конечно, собираю и, конечно, знают. Тут все всё знают. Отдай, если не пьешь. – Лера забрала компот, припала к горлышку, глотая с бульканьем. – Фух. Сладкий какой. Блин, майку облила. Слухи по селу пошли – обалдеть!
– Тут всегда какие-то слухи ходят. Дай, я тоже пить хочу. Что-то мало мы компота взяли.
– Неее…эти в самую точку, – не унималась Лерка. – Дождя больше трех недель нет. Огороды сохнут, колодцы досуха выкачивают! Есть скважины, без воды не останемся, но все одно…
– Обычное лето. У нас дома такое часто бывало.
– То у вас. А тут все от земли живут. Им засуха – страшное бедствие. Почти как война. Ну, не совсем, конечно…
Лера как-то внезапно сникла, опустила плечи. Тяжело вздохнула, вспоминая что-то свое. Мимо на допотопном велосипеде проехала незнакомая тетка в спортивном костюме, приветливо подзелинькала девочкам. Соня кивнула в ответ и помахала рукой.
– Ладно, шагаем!
Подхватив сумку, поплелись дальше. Долго грустить у Лерки не получалось. А уж если у нее появилась ИДЕЯ!
А ИДЕЯ у нее созрела! Соня чуяла наверняка. Знать бы ещё, что задумала эта «скаженная».
– Говорят, все из-за неправильного покойника, – наконец выдала страшную тайну неугомонная девчонка. – Я тебе потом расскажу!
