Kitobni o'qish: «Герцогиня поместья на окраине империи», sahifa 2

Глава 3

Дождь лил весь день, до самой ночи, монотонно барабаня по прохудившейся крыше. И как только стало темнеть, мы с Анарой разбрелись по своим спальням, экономя свечи, которых в запасе оставалось всего с десяток – тонкие, кривые, с наплывами воска. Я улеглась на продавленную постель, уставилась в потолок с трещиной, похожей на молнию. Свеча на тумбе коптила черным дымком – фитиль давно не стригли, и он обуглился, как сухая ветка. На душе было тоскливо и пусто.

Эта сволочная тоска давила, как мокрое шерстяное одеяло, которое не согревает, а только тянет вниз. На Земле я хоть знала правила: заплати за свет до десятого числа, не опоздай на работу больше чем на пятнадцать минут, не спорь с начальством на педсоветах. Здесь же я ощущала себя слепым котенком, тыкающимся мордой то в пустую миску, то в острый угол. Как торговаться на рынке, где все цены в медяках? Как лечить простуду без аптеки? Что делать, если барон передумает слать свои жалкие подачки? Мысли путались, как разноцветные нитки в корзине для шитья – все в одном узле, и не распутать.

В этом насквозь патриархальном мире, где даже календарь считал по урожаям, большую роль играла семья. Та самая, разветвленная, где дяди помогали племянникам, тещи – зятьям, а кузены выручали кузин. У меня здесь не было никого. Помогать мне было некому. Рядом была только Анара, которая, кажется, и сама не понимала, зачем держалась за эти развалины – то ли по привычке, то ли от безысходности. Денег и связей тоже не нашлось. И вот как жить в таких условиях? Что делать, когда заканчиваются последние сухари? Чем заниматься, если даже иголку в руки взять толком не умеешь?

От безысходности я даже подумывала, не согласиться ли на брак с кем-то из сыновей барона Арнакского. Все же и родня появится, и вполне официальная помощь молодой семье – мешок муки к зиме, сало к праздникам. Их род стоял как крепость: вместе пашут, вместе воюют, вместе детей плодят. Я бы хоть есть нормально стала. А любовь… Как будто на Земле все вокруг играли свадьбы исключительно по страстному чувству. Вон, моя соседка Люська Бетова выскочила замуж в двадцать пять, потому что "часики тикали", и теперь ходит по двору с вечно кислой миной. Мужа не любит, а уйти некуда – ипотека общая. Так что, может, и мне…

Я повернулась на бок – кровать жалобно скрипнула, будто стонала под моим весом. С горечью вспомнила, как на Земле зачитывалась книгами и мечтала о приключениях. Вот они, приключения: штопаешь носки и гадаешь, хватит ли еды на завтра-послезавтра.

Свеча догорела с последним хриплым потрескиванием. Темнота накрыла комнату, но спать не хотелось. Я лежала и слушала, как дождь стучит по жести водосточного желоба – то чаще, то реже, будто кто-то перебирает горошины. Хоть бы крыша не протекла в этот раз. Завтра снова – ячменная каша, штопка дырявых чулок, тяжелые вздохи Анары. А потом, глядишь, и барон пришлет свата с очередным "подарком". Решать придется. Или голодать зимой. Или замуж идти за незнакомого оркооборотня.

Я натянула колючее одеяло по самые уши, стараясь не думать о том, как сильно чешется спина от грубой ткани ночной рубахи. На Земле ипотека в двадцать пять тысяч казалась концом света. Теперь бы эти проблемы… Теперь бы просто не замерзнуть этой зимой.

Я не заметила, как погрузилась в сон. Передо мной возник зал, огромный и безмолвный, будто вырезанный из цельного куска ночи. Высокие своды, украшенные фресками с потускневшими красками, терялись в полумраке, а бледный свет, пробивавшийся сквозь витражи стрельчатых окон, рисовал на каменном полу причудливые узоры – синеватые и багровые, как застывшие лужи вина. В центре, на ступенчатом возвышении из черного мрамора, стоял трон – массивный, покрытый потускневшей позолотой, с резными ножками в виде грифонов, изъеденных временем. На нем сидела фигура в плаще из золотой парчи, перехваченном изумрудной пряжкой, но лицо скрывалось в тени, словно его намеренно стерли неумелой рукой.

– Не бойся, девочка, – произнес голос. Он звучал отовсюду: из потемневших стен, из самого воздуха, густого, как сироп, из разноцветных бликов на полу. – Ничего ужасного с тобой не случится. Скоро всё изменится.

Я попыталась сделать шаг, но ноги не слушались, будто вросли в каменные плиты с выбитыми на них странными символами. И в этот момент проснулась. Комната была залита холодным рассветным светом. Дождь прекратился, небо очистилось от туч, и через мутное, с разводами стекло виднелась узкая полоска розовой зари над лесом.

Я села на кровати, покрытой мятым бельем, пытаясь уловить остатки сна, но они ускользали, как вода сквозь пальцы.

– Что это было? – ошарашенно пробормотала я, потирая ладонями лицо, на котором оставались следы от складок простыни. – Мироздание, а мироздание, кто мне приснился?

Мироздание, конечно, промолчало. Только за окном чирикнула какая-то птица, да где-то вдали скрипнули ворота. И мне не оставалось ничего другого, как вставать с продавленного матраса и идти приводить себя в порядок.

Возле спальни находилась мыльня, по-земному – ванная. Там, к моему удивлению, имелись все необходимые удобства, включая душ с жестяным поддоном и фаянсовый унитаз с деревянным сиденьем. Вот в той комнате, где ржавые трубы тоскливо подвывали при включении воды, я и застряла минут на сорок, если не больше, стоя под слабой струей едва теплой воды и размышляя о странном сне.

Вымывшись и вытершись старым полотенцем с вылезшими нитками, я, закутавшись в домашний халатик с вытертыми локтями, вернулась в спальню. Желудок урчал от голода, напоминая, что вчерашний ужин был более чем скромным. Пора было спускаться в кухню. Анара обычно к этому времени успевала что-нибудь приготовить на завтрак – хотя бы разогреть вчерашние остатки. Это только я, как настоящая барыня, могла разлеживаться допоздна.

Я переоделась в домашнее платье – старое, потрепанное, давно выцветшее до неопределенного серо-голубого оттенка, с потертыми манжетами и заплаткой под мышкой, и отправилась завтракать. Раз дождь закончился, то и во двор можно выйти проверить, не размыло ли дорожки. И после обеда – в огороде поработать, если земля успеет подсохнуть.

Я спустилась по скрипучей лестнице, стараясь не думать о золотом плаще и том голосе, что уже казались плодом воображения. На кухонном столе, покрытом потертой клеенкой, дымилась миска с тушеными овощами от барона – морковь, картошка, лук, все вперемешку. Солнце, пробиваясь сквозь редкие облака, бросало блики на потрескавшиеся фаянсовые тарелки, оставшиеся от прежних хозяев.

Я села на шаткий стул, начала жевать, почти не чувствуя вкуса. В голове крутилась одна мысль: "Изменится, значит. Скоро". Что именно? Моя жизнь? Положение? Или, может, сам этот мир? Хотелось бы верить, что к лучшему, хотя опыт подсказывал – чудес не бывает.

Я съела все, что было в миске, выпила стакан воды с металлическим привкусом, поднялась со стула, потянулась, чувствуя, как хрустят позвонки.

Мало ли, что и когда изменится. Сейчас надо заниматься повседневными заботами: проверить запасы в кладовой, подшить платье, может, даже попробовать испечь хлеб из остатков муки. А там… Будет видно… Как говорила Анара: "Утро вечера мудренее, а день – ночи". Хотя в моем случае, кажется, и ночь может преподнести сюрпризы.

Глава 4

Весь день мы с Анарой не выходили из дома. После вчерашнего ливня двор превратился в настоящее болото – густая грязь липла к подошвам, оставляя жирные коричневые следы на пороге. Анара выставила за дверь старую циновку из камыша, чтобы вытирать ноги, но это мало помогало – глина все равно просачивалась сквозь дырявые плетения.

Закончив со штопкой, Анара взяла жестяное ведро с отбитыми краями и тряпку из мешковины. Я слышала, как она ворчала себе под нос, скребя пол на первом этаже – засохшие пятна от грязных луж не поддавались, оставляя серые разводы. Самодельная щетка из связанных прутьев шуршала по потемневшим дубовым доскам, а вода из колодца, которую она принесла еще утром, отдавала тиной и ржавчиной.

Я устроилась в спальне на втором этаже, устроившись на кровати с подложенной под спину подушкой, решив заняться самообразованием. Книга, которую нашла в дубовом сундуке на чердаке, была массивной, с потрескавшимся кожаным переплетом, украшенным стершимся тиснением. Страницы пожелтели от времени, чернила местами расплылись, образуя причудливые кляксы, но читать можно было. Я осторожно листала хрупкие страницы, внимательно изучая ее содержимое. Узнала, что здесь, в этом мире, существует целая иерархия потусторонних существ – от безобидной нечисти до опасной нежити. Главы делились по регионам: «Лесовики Восточных долин», «Болотные духи Юга», «Нежить Приграничья». Иллюстрации, выполненные неумелой рукой, выглядели как детские каракули – кривые человечки с клыками, бесформенные тени с красными глазами.

То есть те же домовые, лешие, кикиморы могут вполне мирно сосуществовать бок о бок с зомби и упырями. Последнее меня, конечно, не обрадовало. Не хотелось бы ночью столкнуться нос к носу с каким-то излишне голодным упырем. Впрочем, Анара как-то обмолвилась за ужином, что разозленный домовой может быть похуже десятка упырей. И посоветовала не доводить "батюшку хозяина", как она почтительно назвала домового.

Я послушно покивала тогда, не решаясь уточнить, как именно его можно довести. Моя психика, воспитанная на земных реалиях с их электричеством и наукой, плохо воспринимала местную экзотику. Но просвещаться было необходимо. И потому я сидела, поджав ноги, и внимательно изучала описание сущностей, населявших этот странный мир.

«Домовой, или "батюшка хозяин", – гласил раздел о домашних духах, – требует уважения: крошки со стола по вечерам, каплю молока на порог в новолуние. Прогонит крыс, предупредит о пожаре стуком в стену. Но оскорбленный – испортит урожай, насшлет бессонницу, может даже удушье ночью». Я вспомнила, как Анара вчера бросила кусок черствого хлеба под печь, не утруждая себя объяснениями. Теперь стало понятно – это подношение для него.

Про зомби и упырей писали скупо, будто автор и сам не хотел вдаваться в подробности: «Восстают из могил при нарушении погребальных обрядов. Боятся железа и огня, не переносят запах чеснока». Никаких конкретных инструкций, как от них убегать или где искать укрытие. Ну или с ними сражаться, если уж совсем отчаянный. Зато кикиморы, согласно книге, в основном воровали носки и пугали скот по ночам. Смешно звучало, если бы не зловещее примечание: «разгневанная кикимора может задушить во сне, особенно детей».

На Земле такие вещи казались безобидными сказками, которыми пугали непослушных детей. Здесь же, где по ночам завывал ветер в трубах, а тени в углах двигались странным образом, приходилось верить каждому слову. Я осторожно закрыла книгу, чувствуя, как по спине пробежали мурашки. За окном уже смеркалось, и мысли о ночных визитерах становились все менее абстрактными.

К вечеру солнце, наконец, высушило самые крупные лужи, но выходить всё равно не хотелось – в воздухе стояла тяжелая влажность, а земля на тропинках еще хлюпала под ногами. Анара приготовила ужин – тушеную репу с луком, приправив скудной щепоткой сушеных трав. Ели молча, при тусклом свете сальной свечи. Я думала о том, что на днях придется проверить закрома в подвале – вдруг домовой уже ворчит из-за беспорядка.

После ужина разошлись по своим спальням. Я уснула быстро, утонув в жесткой постели, и на этот раз снов не видела. Наверное, оно и к лучшему. Ведь никто ничего не пытался мне объяснить. Сразу ставили перед фактом: «Пока терпи. Потом будет лучше». И все. Я так и не смогла понять, почему именно меня перекинуло в этот мир, какова моя роль в этом хаосе, да и вообще, что здесь происходит?!

Так что я просто выспалась, проснулась утром от крика петуха где-то вдалеке, потянулась, чувствуя, как хрустят суставы, и вернулась к привычным домашним делам.

На этот раз мы с Анарой решили заняться огородом. Ну и надо было заглянуть в заброшенный сад – проверить, не побил ли дождь те немногие плоды, еще незрелые, но такие долгожданные.

После скудного завтрака – ячменной каши с остатками вчерашней репы – мы с Анарой переоделись в рабочее: я – в старые мужские штаны из грубого сукна, подвязанные веревкой на талии, и заплатанную рубаху с выгоревшими на солнце плечами; она – в холщовый фартук, испещренный подпалинами, и сапоги с оторванными голенищами, оставшиеся от прежнего хозяина. На заднем дворе грядки, которые мы с таким трудом засадили весной, теперь напоминали болото. Земля слиплась в серые комья, между которыми стояли мутные лужи, отражающие небо.

Анара, засунув руки за пояс, покачала головой. Ее широкое лицо с приплюснутым носом выражало досаду.

– Сильный дождь. Все залил. Орчишка не взойдет. Нарта еще – может быть.

Я только вздохнула, чувствуя, как в груди сжимается неприятный комок. Орчишка была «зерном для бедных», как ее называли местные. Этакая помесь земных пшеницы и ржи – неприхотливая, но невкусная. Богачи ее презирали – не престижно было подавать на стол хлеб из такого дешевого зерна. Нарта была местной разновидностью свеклы – жесткой, волокнистой, но сытной. Из нее обычно варили густые похлебки, спасавшие от зимнего голода. И оба этих растения должны были помочь нам пережить зиму. Должны были… если бы не этот проклятый ливень.

А теперь… Теперь придется снова надеяться на милость барона. Или на чудо.

Листья орчишки, не успевшие окрепнуть, лежали плашмя, прибитые ливнем к размокшей земле. Стебли поникли, их тонкие колосья беспомощно свесились вниз.

Анара, присев на корточки, ковыряла заостренной палкой почву у корней. Ее корявые пальцы, покрытые старыми шрамами, бережно разминали комья глины.

– Орчишка сгниет, если вода не уйдет. Нарта покрепче – посмотрим.

Она ткнула грязным ногтем в раскидистый куст с мясистыми листьями. Под их тенью проглядывали мелкие клубни – бледные, как картошка, выросшая в подвале без света. Из трещин в переувлажненной земле выползали дождевые черви, спасаясь от потопа, их розовые тельца блестели на солнце.

Я взяла деревянную лопатку с облупившейся краской, попыталась прорыть отводные канавки. Грязь липла к инструменту мертвой хваткой, приходилось счищать ее голыми руками, чувствуя, как холодная слизь забивается под ногти. Анара тем временем обходила грядки, выдергивая сорняки, которые дождь вымыл на поверхность. Крапива и лебеда лежали мокрыми кучами, напоминая шерсть только что остриженной овцы.

– Тут хоть что-то соберем, – пробурчала она, разминая ком земли в мозолистых ладонях. – Не пропадать же урожаю.

К полудню солнце, поднявшееся в зенит, высушило верхний слой почвы, образовав тонкую корку, но под ней всё еще хлюпало, как в болоте. Мы перетаскали плоские камни с края огорода, чтобы укрепить размытые края грядок. Анара показала мне, как приподнять поникшие стебли орчишки, подвязав их к колышкам из ивовых прутьев. Растения теперь походили на раненых солдат, опирающихся на костыли.

– К осени, может, зерно вызреет, – сказала она, вытирая пот с загорелого лба тыльной стороной ладони. – Хоть на кашу хватит.

Я кивнула, хотя сомневалась. Зерна на колосьях были мелкими, как песчинки, и явно не успели набрать силу. Зато нарта, несмотря на вялые листья, держалась упрямо – ее клубни, спрятанные в земле, хотя бы не сгнили, защищенные плотной кожурой.

А потом Анара нашла клад. Самый настоящий, зарытый в землю, как в тех приключенческих книгах, что я читала в детстве. Она копала в дальнем углу огорода, у старой яблони с кривым стволом, и внезапно позвала меня хриплым шепотом:

– Госпожа! Тут есть что-то.

Удивленная, я подошла, вытирая грязные руки о передник. Сундучок был размером с толстую книгу, с выщербленными углами и следами ржавчины на железных оковках. На крышке просматривалось полустертое клеймо, похожее на переплетенные ветви – возможно, фамильный герб. Анара попыталась подцепить его лопатой, но сундучок не поддавался, будто врос в землю корнями.

– Вытаскивай, – скомандовала я, чувствуя, как учащается пульс.

– Так пыталась уже. В руки не дается, – пробормотала она, потирая поясницу.

Даже так? Ладно…

Я наклонилась, ухватилась за маленькое железное кольцо, уже покрытое рыжей патиной, и потянула на себя.

Сундучок вышел из земли с неожиданной легкостью, как будто только меня и ждал все эти годы, лежа под слоем глины и корней.

Открывать находку решили дома, в чистоте, чтобы не запачкать возможные ценности. Если, конечно, внутри окажется что-то стоящее, а не просто чьи-то забытые безделушки.

Глава 5

Мы привели себя в порядок, отмыв руки до локтей в жестяном тазу, и переоделись в домашние платья, прежде чем приступить к исследованию находки. Потом уселись на кухне за столом с неровной столешницей. Я взяла сундучок в руки, ощутив его неожиданную тяжесть, и покрутила, разглядывая со всех сторон. Поверхность была шершавой от окислившегося металла, а углы – острыми, несмотря на явные следы времени.

– Госпожа, попробуйте ладонь к крышке приложить, – посоветовала Анара, вытирая мокрые руки о передник.

Я прижала ладонь к холодной металлической поверхности. Ветви клейма на крышке вдруг дрогнули, будто живые, и по пальцам пробежал странный толчок, напоминающий удар слабого тока. Я вздрогнула и чуть не выронила сундучок. Чертовщина какая-то!

В следующую секунду крышка щелкнула, словно ее кто-то поддел изнутри невидимым инструментом, и приоткрылась на палец.

И мы с Анарой замерли, уставившись на темную щель. Чуть поколебавшись, я перевернула сундучок над столом, и его содержимое с глухим стуком высыпалось на потертую деревянную поверхность. Стала разбирать находки, ощущая легкое разочарование.

Пригоршня медных монет с потускневшими изображениями, несколько серебряных с неровными краями, три железных ключа разной формы: самый большой – ржавый, с зубцами, как у пилы; средний – тонкий и изящный, будто для шкатулки; маленький – совсем простой, как от амбара. И еще колечко, простенькое на первый взгляд, явно не драгоценное, может быть из латуни или просто из железа. Вот и все сокровища. На мой взгляд, ничего действительно ценного внутри не было. Разве только ключи могли открывать какую-нибудь неизвестную мне сокровищницу, наполненную золотом и драгоценностями, но это казалось маловероятным.

Анара аккуратно потрогала монеты своими корявыми пальцами, перевернула одну из них, рассматривая стершийся профиль:

– Это еще при старом императоре чеканили. Лет пятьдесят назад, не меньше.

– А ключи? – спросила я, поднимая самый большой и ощущая его вес.

– Может, от погреба? Или от чердачных сундуков, – пожала плечами Анара.

На чердаке и правда стояли несколько сундуков, но выглядели они настолько ветхими и покрытыми вековой пылью, что я, по своей воле, не стала бы проверять, подходят к ним эти ключи или нет.

Кольцо я примерила сначала на безымянный палец – оказалось велико и сразу соскользнуло. Зато идеально подошло для среднего пальца, чем я и воспользовалась, надев его скорее из любопытства, чем из практических соображений.

Мы перебрали все вещи еще раз, перевернули каждый предмет, проверили, нет ли на дне сундучка потайного отделения. Ни карт, ни писем, ни драгоценностей – ничего, что могло бы пролить свет на происхождение этой находки.

Анара тяжело вздохнула, собирая монеты в кучку:

– Хоть монеты. У мельника на муку обменяем. Или у мясника – кусок солонины купим.

Сундучок мы поставили на кухонную полку между глиняными горшками – вдруг еще пригодится. Ключи, связанные вместе куском бечевки, решили проверить позже, когда будет время обследовать чердак. Кольцо я, сняв с пальца, спрятала в жестяную шкатулку с пуговицами, где оно затерялось среди разноцветных кружочков.

Что ж, хоть что-то. Те же монеты, пусть и потертые, помогут нам продержаться еще несколько недель. О том, что будет потом, когда ударят морозы и снег завалит дороги, я старалась не думать. Тут попробуй проживи хотя бы до завтрашнего утра.

Да и вообще, может, я все же решусь и выйду за одного из сыновей барона. Вот тогда точно не придется считать каждую медную монетку и дрожать при мысли о зимнем холоде.

Поели мы вчерашние тушеные овощи, уже подсохшие по краям, запили их тепловатой водой из бочки и разошлись по спальням. Еды оставалось совсем ничего – на одних кореньях и крупе долго не протянешь.

И Анара во время ужина сообщила, ковыряя ложкой в миске:

– Завтра с утра к мельнику пойду. Муки взять надо – пару мешков. Подмастерье за медяшку довезет.

Я только кивнула, зная, что спорить бесполезно. Мельница здесь была одна на всю округу – старинная, с покосившимися крыльями, в семи километрах от нашего дома. Мельник, корявый старик с седыми, как лунь, волосами и вечно недовольным выражением лица, работал там, кажется, со времен основания деревни. Говорили, он помнил не только всех покупателей, но и сколько муки каждый брал десять лет назад.

С этими мыслями я и легла спать. Спала без снов, как убитая, проснулась утром от непривычной тишины – Анары дома не было. Она ушла затемно, чтобы к полудню вернуться с мукой.

Без нее дом сразу осиротел. Кухня, обычно наполненная звоном котлов и ее ворчанием, теперь казалась огромной и пустой. Я бродила между стола и печи, как потерянная, не зная, за что взяться. Руки дрожали, когда попыталась поднять ведро с водой – оно выскользнуло из пальцев и грохнулось на пол, обдав ноги ледяными брызгами.

– Черт! – вырвалось у меня, пока я вытирала лужу тряпкой. – Как же она все успевает?

Желудок сводило от голода, но я боялась даже прикоснуться к скудным запасам. В кладовке нашла только проросшую луковицу с длинными белыми корешками и горсть сушеных ягод, похожих на мышиный помет.

– Это все? – прошептала я, перекатывая на ладони сморщенные ягоды. Без нее я даже нормально поесть не могла.

Стало стыдно – на Земле я гордилась своей самостоятельностью, а здесь превратилась в беспомощного ребенка.

Попыталась разжечь печь, но сырые ветки только дымили, не разгораясь. Едкий чад заполнил кухню, слезы текли по щекам.

– Почему ничего не получается? – кашляла я, махая передником. – Почему я такая беспомощная?

Отчаяние подкатывало комом к горлу, но я глотала его, кусая губы. Нельзя распускаться. Нельзя.

Съев горькую луковицу, я села у окна и уставилась на дорогу. Каждый шорох заставлял вздрагивать: "Это она?" Но за поворотом показывались лишь вороны, клевавшие что-то в грязи. Солнце пекло немилосердно, а внутри меня все холодело.

– А если она не вернется? – пронеслось в голове. – Если я останусь здесь совсем одна?

Мне дико захотелось закричать, разбить что-нибудь, но я лишь впилась ногтями в ладони, оставляя красные полумесяцы на коже.

И когда через открытое окно наконец донесся скрип тележных колес, я почувствовала, как камень падает с души. Приехала! Вернулась! Да еще и с двумя мешками муки! Словно само солнце вдруг заглянуло в нашу убогую кухню.