Kitobni o'qish: «На службе в артиллерии»

©Литвинов Н.В.

© Под редакцией: Рипенко Ю. Б.

Генерал-майор артиллерии Литвинов Николай Васильевич

Разрешите дать вам совет, лейтенант. Не становитесь генералом. Никогда не становитесь генералом. Если вы станете генералом, у вас будет слишком много забот.

Генерал армии Дуайт Д. Эйзенхауэр, 9 мая 1965 г.

Молись богам войны, артиллеристам!

Владимир Высоцкий

Вместо предисловия

Слова американского генерала и президента Эйзенхауэра, вынесенные в эпиграф предисловия, не приобретают смысл убеждения молодого офицера или молодого человека отбросить все мысли о мечте стать генералом. Напротив, цель совершенно другая. Это только в известной песне поется: «Как хорошо быть генералом, лучшей работы, я вам, сеньоры, не назову!». В военной жизни это труд, с высокой ответственностью за жизни и здоровье людей, качество выполняемых задач как в военное, так и мирное время, и многое другое. Воспоминания генерал-майора артиллерии Николая Васильевича Литвинова тому свидетельство.

Биография генерал-майора артиллерии Николая Васильевича Литвинова является примером жизни и деятельности наших военачальников, вышедших из народных масс, воспитанных советской действительностью, внесших значительный вклад в победу над фашистской Германией в годы Великой Отечественной войны, и крепивших оборону страны в мирное время.

Родившись в крестьянской семье, Николай Васильевич с детства познал тяжелый крестьянский труд. Детство и молодость прошли в годы Гражданской войны и становления молодой Советской Республики, а это и коллективизация, и создание тяжелой промышленности, и многое другое. И кто знает, выдержал бы Николай Васильевич все тяготы и лишения войны, да и проблемы мирного времени до войны и после войны, не познавши трудностей в пору своего детства и молодости.

Как и для всех участников войны, так и для Николая Васильевича, война была тяжелым испытанием. И он это испытание с честью выдержал. Достойно перенес все тяготы и лишения военной действительности.

Подводя итоги своей 30-летней жизни, Николай Васильевич отметил: «Трудности в жизни имеют и другую сторону медали. Они закаляют людей, делают их более стойкими, упорными, инициативными, более приспособленными к самой жизни».

Опыт, приобретенный в годы войны, Николай Васильевич активно внедрял в годы мирного ратного труда. Окончил Военную артиллерийскую академию, командовал артиллерийскими частями и соединениями. Получил назначение командиром одной из первых сформированных ракетных бригад. Это свидетельствовало о том, что командование видело в нем перспективного офицера и будущего генерала. В течение 9 лет он возглавлял Одесское артиллерийское училище. Примечательно, что Николай Васильевич возглавил артиллерийское училище, чтобы перепрофилировать его в ракетное, а через три года, наоборот – из ракетного в артиллерийское. Эти непростые задачи Николай Васильевич выполнил. А в 1969 году Николаю Васильевичу пришлось училище по подготовке артиллеристов по профилю среднего училища перевести в высшее артиллерийское командное училище.

Николай Васильевич интересно описывает свои встречи с Маршалом Советского Союза И.С. Коневым, Главным маршалом артиллерии С.С. Варенцовым, маршалом артиллерии К.П. Казаковым, генералами армий П.И. Батовым, Я.Г. Крейзером, генерал-лейтенантом артиллерии В.И. Гоффе и другими военачальниками.

Как известно, в современной жизни интернет дает нам возможность широкого общения со своими одноклассниками, однокашниками, сослуживцами, друзьями и товарищами. И это позволило лично мне установить, как к Николаю Васильевичу относятся его воспитанники, сколько теплых и доброжелательных слов они говорят и пишут о своем начальнике училища, всегда с большим желанием принимают участие в обсуждении эпизодов своей курсантской жизни, связанных с деятельностью начальника училища генерал-майора артиллерии Н.В. Литвинова.

После училища, на очередном этапе своей военной службы, Николай Васильевич в течение четырех лет возглавлял ракетные войска и артиллерию армейского корпуса. Следует отметить, что это редкий случай. Как правило, начальники училищ уходят с этой должности на пенсию, но, к сожалению, Николаю Васильевичу такой возможности не предоставили. Почему? Об этом читатель узнает из его воспоминаний.

Интересны взгляды Николая Васильевича на проблемы воспитания подрастающего поколения. Порой жесткие его суждения о молодежи 70-х годов нелицеприятны, но вполне справедливы, так как написаны человеком, многое пережившим.

Свои воспоминания Николай Васильевич написал в 1977–1978 годах. И надо отметить, что не всегда встретишь в мемуарной литературе описание не совсем выигрышных сторон жизни мемуариста. Напротив, Николай Васильевич подробно описал как все положительное, так и не очень, в свое военной жизни. Николай Васильевич не приукрашивал все произошедшее с ним, и не превозносил себя. Он не лакирует характеры и своих подчиненных, и своих начальников. Это чувствуешь с первых и до последних строк его воспоминаний. Убежден, что читатель сам в этом убедится. Думаю, что читателя, особенно военнослужащего, не оставят безразличным примеры службы Николая Васильевича, в которых ясно видна роль человеческого фактора, который не теряет своей актуальности и в современной жизни.

Много внимания Николай Васильевич уделил своей семье, преодолению непростых бытовых условий, складывающихся в нелегкой жизни служивого человека.

В обращении к своим потомкам Николай Васильевич написал: «Записки не претендуют на художественную значимость и не предназначаются для печати.

Они носят семейный, доверительный характер. Хотелось бы, чтобы они положили начало семейному архиву». Но мы, с позволения и участия сына Николая Васильевича – Александра Литвинова, опубликуем их в интернете. Пусть они будут ярким примером отношения к своему служебному долгу наших отцов и дедов.

Прежде чем читатель познакомится с воспоминаниями Н.В. Литвинова целесообразно узнать его краткую биографию.

Николай Васильевич родился 2 декабря 1918 года в селе Сараи Сараевского уезда Рязанской губернии в крестьянской семье. С 1926 года учится в Казинской начальной школе. В 1933 году окончил 7 классов школы колхозной молодежи. В 1937 году окончил Сараевскую среднюю школу. В 1937 году поступил в 1-е Ленинградское артиллерийское училище имени Красного Октября. В конце первого курса был переведен во 2-е Киевское артиллерийское училище, которое окончил в 1939 году. После окончания училища был назначен командиром курсантского взвода.

Первый боевой опыт приобрел в составе сводного артиллерийского полка 7 июля 1941 года на оборонительном рубеже в 30 км западнее Киева.

В конце июля 1941 года в составе училища прибыл в район станции Разбойщина (18 км от Саратова). В начале 1942 года назначен заместителем командира батареи курсантов, в мае этого года – командиром батареи.

В августе 1942 года присвоено очередное воинское звание старшего лейтенанта.

В январе 1943 года назначен помощником начальника штаба – начальником разведки 1476-го гаубичного артиллерийского полка Западного фронта 14-й артиллерийской дивизии.

В мае 1943 года присвоено звание капитана. В июне 1943 года назначен начальником разведки 685-го легкого артиллерийского полка (лап) 15-й легкой артиллерийской бригады (лабр) 3-й артиллерийской дивизии прорыва (адп). В этой должности участвует в Курской битве. В августе 1943 года награжден орденом Красной Звезды и назначен начальником разведки 15-й лабр.

С 24 декабря 1943 года по 14 января 1944 года участвует в Житомирско-Бердичевской операции, а с 24 января по 17 февраля 1944 года – в Корсунь-Шевченковской операции. Награжден орденом Отечественной войны 2-й степени.

Весной 1944 года присвоено звание майора.

С 13 июля по 29 августа 1944 года участвует в Львовско-Сандомирской операции.

Осенью 1944 года награжден орденом Отечественно войны 1-й степени и назначен на должность заместителя начальника штаба 15-й лабр.

С 12 января по 3 февраля 1945 года участвует в Висло-Одерской операции.

10 мая 1945 года назначен начальником штаба 637-го лап.

В июле 1945-го года назначен начальником штаба 64-й тяжело-минометной бригады, а осенью этого года заместителем командира этой же бригады.

В мае 1946 года получил назначение на должность начальника разведки 3-й артиллерийской дивизии прорыва.

С июня 1946 года служит в Туркестанском военном округе.

Весной 1947 года назначен на должность заместителя начальника штаба – начальника разведки штаба артиллерии корпуса. Летом 1948 года присвоено звание подполковника.

С 1949 по 1953 год учится в Артиллерийской академии им. Ф.Э. Дзержинского (г. Москва), с 1953 по 1954 год – в Военной артиллерийской командной академии (Ленинград).

После окончания академии получил назначение на должность командира 202-го гаубичного артиллерийского полка (г. Рава-Русская) Прикарпатского военного округа с присвоением звания полковника.

В январе 1956 года назначен командиром 57-й гаубичной артиллерийской бригады 7-й артиллерийской дивизии прорыва РВГК (г. Гайсин Винницкой области).

В 1958 году назначен командиром ракетной бригады (г. Кременец Тернопольской области).

9 мая 1961 года присвоено звание генерал-майора артиллерии.

С 1961 по 1970 год Николай Васильевич руководил Одесским артиллерийским ордена Ленина имени М.В. Фрунзе училищем (с 1969 года – Одесское высшее командное ордена Ленина училище имени М.В. Фрунзе училище).

В 1968 году награжден орденом Красного Знамени.

С 1970 по июль 1974 год служит начальником РВиА армейского корпуса (г. Батуми, Закавказский военный округ).

В июле 1974 года завершил службу в Вооруженных Силах. Жил в Одессе. Некоторое время работал директором студенческого городка института.

Написал воспоминания в 1977–1978 гг.

Николай Васильевич ушел из жизни 16.01.2004 года.

Я выражаю искреннюю признательность Александру Николаевичу и Олегу Александровичу Литвиновым, Александру Ивановичу Паккарю за предоставленные материалы и возможность подготовить и опубликовать воспоминания генерал-майора артиллерии Николая Васильевича Литвинова.

Юрий Рипенко

Сыновьям, внукам и правнукам своим завещаю

Н.В. Литвинов

Слово автору

Эти записки имеют целью рассказать следующему поколению о том, как жили, трудились и боролись их не столь отдаленные предки, что составляло предмет их волнений и забот, как за сравнительно короткий исторический срок (за 60 лет¹) многое изменилось в нашей стране: в культуре людей, экономике, социальной жизни. Как люди, экономически отсталой, нищей и лапотной России, благодаря Великому Октябрю, из болота нищеты, невежества и бескультурья «тянулись к свету», поднимались по социальной лестнице на недоступную для них при царизме высоту, как страна наша превратилась в индустриальную мировую державу.

Из этих записок мои потомки узнают о войне из рассказов ее непосредственного участника, узнают, как сражались против сильного, коварного и ненавистного врага – немецкого фашизма люди моего поколения.

Записки не претендуют на художественную значимость и не предназначаются для печати. Они носят семейный, доверительный характер. Хотелось бы, чтобы они положили начало семейному архиву.

В этих записках мои сыновья, внуки и правнуки из первых рук узнают о жизни своего отца, деда, прадеда.

Начинаю писать, а сам думаю: сумею ли донести, передать на этих рукописных страницах все, что пережил. Будет ли хоть в какой-то степени представлять интерес написанное для тех, кому эти записки предназначаются, кому они завещаются.

Н. Литвинов

Семья. Быт. Детство. Школьные годы

Родился я через год после Октябрьской революции, точнее 2 декабря 1918 года в селе Сараи Сараевского уезда (района) Рязанской губернии в семье крестьянина. Я был шестым по счету ребенком, а всего нас было восемь детей, двое из которых умерли в раннем возрасте. Последний из нас Алексей родился, когда отцу было 44 года, а матери – 46 лет.

Почему так много детей было в крестьянской семье? Очень просто. После декрета о земле, провозглашенном Советским правительством, земля распределялась «по душам», едокам. А земля для крестьян была основным, а для абсолютного большинства из них, единственным источником жизни. Чем больше земли, тем больше хлеба. А если есть хлеб, нет голода, нет смерти.

Отец, Василий Митрофанович – мужчина большого роста (190 см), большой физической силы, с тѐмно-рыжей бородой, темными волосами, остриженными «под кружок». В памяти он возникает всегда в своей неизменной одежде: белой холстяной (домотканой) рубахе, с косым воротником, подпоясанной узким ремешком или веревочкой, серых полосатых (тоже домотканых) штанах, лаптях, онучах, обмотанных тонкой веревкой. Даже зимой он носил лапти. Валенки он себе купить не мог, потому что трудно было подобрать по размеру (48-й размер), да и дорого. Лапти себе и всей семье плел он сам. Зимой на голове носил лохматую шапку, перешитый полушубок (комбинация новых и старых овчин), а поверх коричневый зипун или тулуп. В сильный мороз голову обвязывал башлыком (трофей Первой мировой войны).

По своему развитию отец был, как и большинство крестьян, почти неграмотным (в школе учился один год) и ограниченным. Написать письмо для него стоило большого труда и усилий.

По характеру он был крутого нрава и не терпел непослушания. Строгий и властный отец был хозяином в семье в полном смысле этого слова. Нельзя сказать, что он отличался большим умом, скорее наоборот. В нем не было и хитрости. Сила, грубость, строгость и крутой нрав – главные особенности его личности.

Отец не баловал нас своим вниманием и лаской. Воспитание сводилось к затрещине по шее, рывку за ухо, использованию ремня. Последний всегда висел на гвоздике у входной двери.

О любви к отцу речи не было. Мы его всегда боялись. Он воевал четыре года в Первой мировой войне, в пехоте и вернулся домой вскоре после революции.

Рассказывая о войне, чаще всего вспоминал, как его после разрыва немецкого снаряда завалило в окопе землей. И если бы не друг, который его откопал, остался бы он на чужбине заживо погребенным, да и меня бы не было на этом свете.

Вся жизнь отца была связана с землей: пахал, сеял, косил, молотил. Все это по заведенному циклу с ранней весны до поздней осени, с рассвета до заката.

В зимнее время иногда занимался извозом или чистил проруби на реке, за что местные жители платили ему по установленной общественностью таксе.

Так продолжалось до коллективизации. Отец умер в 1931 году. У него было два брата Павел и Иван. Первый погиб в Первой мировой войне, оставив четверых детей, второй дожил в селе до старости, вырастив пятерых детей.

Деда своего Митрофана я не помню, о нем никогда не говорили в нашей семье. Видимо, он умер очень рано. Бабку Марфу я тоже не помню. Мать говорила, что она умерла, когда мне было два года. Это была рослая, властная старуха. Мать ее сильно боялась, возражать ей не могла. И хотя бабка была уже физически немощной и не работала, но хозяйство вела сама. А это значит, что деньги, откуда бы они ни поступали, все до копейки хранились у нее. Матери было уже 40 лет и куча детей, распоряжаться в доме она не могла. Полноправной хозяйкой мать стала только после смерти бабки.

Мать Наталия Павловна, в отличие от отца, женщина малого роста с дугообразными ногами, прикрытыми широкой и длинной юбкой до пят, всегда отличалась умом, даже с некоторой хитринкой, хотя в школе училась всего один год.

Сколько я ее знал, она была неизменно одета в черную юбку и черную кофту с черным платком на голове. На ногах летом лапти, зимой подшитые валенки. В праздничные дни иногда одевала «на люди» свои заветные полусапожки – ее приданое и только позже я покупал ей туфли и ботинки уже советского производства.

Вся эта черная одежда матери была как бы олицетворением вечного траура, гнета и безысходности.

В отличие от отца мать жалела нас, защищала, как могла, от его самодурства и, так же как и отец несла свою трудную ношу непосильного физического труда на земле, растила детей, работала на дому, готовила еду, ухаживала за скотом.

Труд ее был каторжный. Она вставала в пять-шесть часов (летом еще раньше) и ложилась в полночь. Не помню кого именно, но одного из нас, она рождала в поле, во время уборки хлеба. И именно во время уборочной страды ей было особенно тяжело.

Отец имел косу с длинным лезвием, что позволяло по его силе брать широкий ряд ржи. За ним могли вязать снопы две женщины, едва успевая. А мать стремилась успеть одна. Отец ее все время подгонял – «пошевеливайся».

Но угнетал ее не только непосильный труд, но и самодурство отца, особенно, когда он появлялся пьяный. Тогда все мы разбегались кто куда, и только мать оставалась один на один с отцовским буйством.

Помню, когда мне было лет семь, как вернулся отец со старшими братьями с базара, под хмелем. И тут оказалось, что старший брат Михаил забыл в харчевне какую-то вещь. Узнав об этом, отец намеревался бить Михаила, но мать решила заступиться и рука ее оказалась на ребре (углу) печки-голландки. Удар огромного кулака и рука матери сломалась пополам. Ее отвезли в больницу. Но, как я помню, у отца не было угрызения совести по этому случаю. За три недели нахождения матери в больнице, он только один раз был у нее с передачей (вареной картошкой).

Был случай, когда отец бил уздечкой (металлическими удилами) второго брата Василия. Мать тогда тоже пыталась заступиться и получила свою долю ударов.

Когда мне было 6–7 лет, в селе было еще сильное влияние религии. Тогда был обычай на религиозный праздник «Рождество» рано утром ходить по домам и «славить Христа». Это делали обычно дети, получая за это в каждом доме 3–5 копеек. Я тоже был в числе тех, кто славил и забежал домой показать матери свои «заработки». Но в это время отцу потребовался топор. Он меня спрашивает:

– Где топор?

– Не знаю, – отвечаю я ему. И быстро выхожу из дома. Отец за мной, я решил отбежать подальше от греха. Пробежав метров семьдесят, он догнал меня, свалил в снег и начал угощать пинками, приговаривая: «Где топор?», «Где топор?».

О самодурстве отца можно писать много, оно исходило из особенности его характера, грубого воспитания и бескультурья.

Как-то уже в зрелые годы я спросил мать:

– Почему ты вышла замуж за отца?

– А меня сосватали, родители согласились, деваться было некуда.

Позже она призналась, что ей очень нравился другой, Филька, она до старости о нем вспоминала с умилением.

На мой второй вопрос:

– Как же ты жила с отцом, таким самодуром?

Она, видимо, вспоминая редкие просветы своего замужества, задумавшись, молвила:

– Он, кубыть, был с молоду пригожий.

Мать никогда не говорила «когда я вышла замуж», а всегда говорила «когда меня привели».

У матери было четыре брата. Все они дожили до преклонных лет и умерли в нашем селе. Мать умерла в 1964 году в 83 года, пережив отца на 31 год.

Как уже говорилось, нас детей в семье было живых шесть человек: Михаил 1905 года рождения, Василий 1908 г.р., Мария 1911 г.р., я, Любовь 1921 г.р., Алексей 1924 г.р. Сейчас, когда пишутся эти строки, в живых остались, кроме меня, Василий и Любовь. Оба живут в Сараях.

Михаил, огненно-рыжий, высокого роста, волевой, в школе учился пять лет.

До призыва в Красную Армию работал с отцом. В армию его призвали в 1926 году. Отслужив три года в артиллерии, он остался на сверхсрочную службу, вскоре поступил в Рязанское артиллерийское училище, а потом по окончании училища, служил в основном на Дальнем Востоке, дослужился до командующего артиллерией дивизии. В 1945 году он уволился, приехал в Сараи, был председателем колхоза, но поссорившись с районным руководством, уехал в Егорьевский район Московской области. Там он работал председателем потребсоюза. В 1952 году он умер от рака. Жена его вскоре вышла замуж. О двух его сыновьях Анатолии и Валерии сведений имею мало.

Из периода моего раннего детства в памяти остался такой случай с Михаилом. Поехали мы с ним летом за снопами ржи в поле. Мне тогда было лет пять-шесть, ему 18–19. Михаил уложил копну снопов на телегу, затянул ее жердью, залезли мы с ним на воз, едем. Он закурил и горящую цигарку бросил вперед. Спичка застряла в снопах, сухих как порох. Прошли секунды и мы видим пламя. Михаил начал рукой сбивать его, но это у него не получилось, так как огонь от ударов руки разгорался еще сильнее и вскоре весь воз был объят пламенем. Михаил спрыгнул с воза. Лошадь, чувствуя сзади огонь, припекающий ей круп, свернув с дороги, понесла по жнивью галопом.

Я сидел на возу, пока можно было терпеть, когда же стало невмоготу, через пламя спрыгнул на землю. Брат, обрезав гужи хомута, выпряг лошадь. У нее обгорел круп. Чувствуя свою вину и растерявшись, Михаил принялся снимать колесо, при этом обжег себе щеку, но колесо снял. Отметину носил всю жизнь. Телега с копной сгорела.

Придя домой, Михаил упал отцу в ноги, опасаясь смертного боя. Но отец, вопреки ожиданиям, а может быть потому что увидел обгоревшее лицо сына, не стал его бить, хотя тяжело переживал, что телеги уже нет и лошадь надолго вышла из строя.

Василий пошел в мать, небольшого роста, плотный, кряжистый, имел слегка дугообразные ноги, в молодости был физически сильным человеком (в драках всегда выходил победителем). Всю жизнь он прожил в основном в Сараях и только несколько лет на Дальнем востоке (на о. Сахалин), куда он уезжал до войны к Михаилу. Откуда его во время войны призвали в армию, участвовал в разгроме Японии в 1945 году. После войны вернулся в родные места. Основная его специальность – кузнец. Практически вся жизнь его прошла у горна. В эти дни ему под семьдесят. Пенсионер, но еще здоров, работает летом в своем саду и в огороде, а зимой на производстве. Двое сыновей: Александр и Евгений, выросли, женились, живут самостоятельной жизнью. Имеют детей и внуков. Так что Василий уже прадед. В детстве Василий учился мало, всего полтора раза, да и те с прохладцей. Мать рассказывала:

– Соберу его в школу, а он вместо школы уходил на речку кататься на лед.

Ребята идут из школы и он с ними.

Так продолжалось до тех пор, пока отец сказал:

– Хватит, пусть идет работать.

В более поздние годы, Василий нередко упрекал мать:

– Почему ты тогда не заставила меня учиться? Взяла бы кнут, да отстегала бы.

Раскаяние… Но слишком позднее.

Мария, стройная, темноволосая, симпатичная и трудолюбивая. Она была любимицей в семье. В 1930 году вышла замуж и как-то у нее случилось воспаление аппендицита, а она была беременной. Вместо того, чтобы обратиться к врачам, мать вместе с знахарками в течение трех дней держали ее на печи и «ставили банки». В результате перитонит и в свои 20 лет Мария умерла.

Любовь характером и внешностью в отца, только роста среднего. С гонором и очень упрямым характером. От испуга в детстве заикается и поэтому в разговоре испытывает определенные стеснения и затруднения. Окончила семь классов, но в дальнейшем самообразованием не занималась, так и осталась с отсталыми взглядами на жизнь и с претензией на свою значимость. Всю жизнь прожила она за материнской спиной, забот особых не знала. Труд и чистоплотность не любила.

В детстве за свой строптивый характер и упрямство наказывалась больше, чем другие дети. В семье ее не очень жаловали. Так что имя Любовь для нее оказывается скорее нарицательным. После смерти матери, она, будучи 45-летней, вышла замуж за вдовца, и живет с ним до сих пор.

Алексей – младший брат, последыш. Высокий, плотный блондин, даже пшеничный. Добродушен и общителен. До войны окончил восемь классов. В 1942 году окончил ускоренный курс (шесть месяцев) артиллерийского училища, в воинском звании лейтенанта убыл на Ленинградский фронт. На фронте он возил боеприпасы из Ленинграда на передовую. В 1943 году в 20 км от фронта прилетел один единственный немецкий снаряд и разорвался рядом с машиной, у которой стоял Алексей, поставив ногу на подножку крыла. Осколок снаряда в висок оборвал 18-летнюю жизнь.

Хозяйство отца в двадцатых годах считалось середняцким. Изба – старенький семерик (7х7 аршин) с сенцами, лошадь, корова и пяток овец. К избе с сенцами вплотную был пристроен двор для скота, а за двором в 70–80 метрах рига, в которой хранилось все убранное с поля: рожь, овес, просо, сено. Была еще глиняная мазанка, в ней хранилось зерно, а летом там спали в прохладе.

Все постройки, как и у других крестьян, были покрыты соломой.

Крестьянская изба… Одну четверть ее занимала русская печь. На печи спали, в ней пекли хлеб, варили пищу на семью. Иногда в ней отец парился. В другой четверти избы – в углу – кухонная утварь с чугунными кадками и рогачами. В третьей четверти избы стоял грубо сбитый стол. Вдоль стены стояли лавки. Казенка – ящик, прикрепленный к печке для отдыха. Полати – тоже ящик, но плоский, прикрепленный под потолком, где обычно сидят дети. Задник – три широкие доски, заменяющие кровать, располагался в последней четверти избы.

Вот и все оборудование избы, вся ее мебель.

Я и двое меньших спали на полатях, отец и мать – на печке, остальные – на заднике, казенке, лавках.

Постели… Их по существу не было. На всю семью была одна перина и две подушки (приданное матери), а мы – молодежь спали кто на чем: под бок подстилали старые полушубки; под голову подкладывали верчушки (самотканые из хлопьев и волокон конопли); там же и одевались.

На полатях теплее, а вот на лавках и заднике холодно. Зимой, под утро, вода в кадках замерзала. Но это еще не все. С января-февраля начинали плодиться овцы, и ягнят, по мере их появления, забирали в избу. Телилась корова – теленка тоже брали в избу. Если растили маленького поросенка, он тоже был в избе. А где же еще его держать? Не было у крестьян теплых помещений для скота, такие теплушки были только у богатых.

Вся эта «молодежь» жила вместе с людьми, тут же и оправлялась.

Если телилась корова рано (январе-феврале), то в сильные морозы ее заводили для дойки в избу. При доении она жевала сено, принесенное со двора. Ну и, конечно, оказавшись в тепле, как ей не оправиться.

Когда в хозяйстве бывали гуси, то в марте-месяце под лавками в кошелках на яйцах сидело 4–5 гусынь. Естественно, пол был черный, мыли его только к большим религиозным праздникам, ежедневно же скоблили лопатами и выметали грязь березовыми вениками. Только весной обстановка разряжалась. Вся живность выводилась на волю, тогда и пол мылся каждую неделю.

Такие условия бытия были, как я себя помню (с 1924 года) вплоть до 1931 года. После смерти отца живность резко поубавилась, но то что еще оставалось, продолжало зимой находится с нами в избе.

Мать рассказывала, что до революции изба наша отапливалась по-черному, что значит без трубы. Дым из печи выходил не в трубу (ее не было), а в избу и далее через дверь. А зимой они сушили на печке коноплю, от которой была страшная пыль. Печь топили соломой. Дрова жгли только по большим праздникам (лес от села за 30 км), когда пеклись блины.

По вечерам в осеннюю и зимнюю пору, когда ночи длинные, мать и сестра пряли, превращая волокна конопли в нить, намотанными вначале на веретено, а затем на клубок. Прядение было основным занятием всех женщин села в ту пору.

Пряли и на посиделках во время постов, когда девушки собирались по 5–8 человек в одной избе по очереди, чтобы меньше жечь керосина, а парни сидели тут же и лузгали семечки, обмениваясь репликами и шутками.

Когда же прядение заканчивалось, начинался этап тканья. С этой целью собирался деревянный ткацкий станок, занимающий одну четверть избы (на месте задника) и начинался стук с раннего утра до поздней ночи.

Ткали по 6–8 и более холстов длиной 10–12 метров, одеяла, дорожки, где основа была пеньковая, а остальной материал состоял из лоскутов старой цветной одежды. Такой станок работал не менее недели с утра и до позднего вечера.

Зимой приходили на 5–6 дней портные – группы мужиков по 3–4 человека шить одежду и шубы из выделанных овчин. Эти портные ходили из избы в избу, куда их приглашали жители села.

Все было потом. А в мясоед вечерами не пряли, а молодежь водила хороводы, пела и плясала. Этот сбор молодежи у нас в селе назывался «кумочки».

Чем же питалось семейство из восьми душ? Тут необходимо опять же различать два периода: посты и мясоеды. Постов было много: «филипповка» – шесть недель перед рождеством, «Великий пост» – семь недель перед пасхой, летний пост (название забыл) – шесть недель. Кроме того, по средам и пятницам в мясоеды тоже люди постились. Во время всех постов, по средам и пятницам в мясоеды «скоромное» (мясо, молоко, яйца) ни в коем случае есть было нельзя. Как-то я украдкой попробовал молока, но пришлось раскаяться, так как получил за это кружкой по голове от матери. В постные дни типичным питанием дня было: завтрак – чугун картошки в мундире с солью и миска огурцов на семью; обед – суп или щи (постные), заправленные перед едой ложкой конопляного масла, на второе – картошка или каша с конопляным маслом; ужин – все что осталось от завтрака и обеда, при этом щи или суп, как правило, прокисали.

Иногда отец покупал соленую рыбу. Очень редко мать пекла блины. Их мазали гусиным пером, опущенным в конопляное масло.

Однако с зимним постом было проще, не было тяжелого физического труда. Другое дело, летом. Уборка хлебов как раз начиналась летним постом. Люди работали от восхода солнца и до его заката, а питание было очень скудное. Скудное от того, что пост и от того, что в течение года все уже было съедено.

Еще малышом, помню, как на завтрак мы ели тюрю (черный хлеб, покрошенный кусочками, водой и с солью). В обед отец варил в ведре похлебку (разумеется, без мяса), а на ужин тоже тюря. Люди валились с ног. Только, когда появлялись свежие огурцы, лук и другая зелень, положение с питанием несколько улучшалось.

В мясоеды другое дело. Утром и вечером давалось по кружке молока. Суп или щи варились с мясом. Да и на второе картошка готовилась со шкварками или каша с молоком.

В большие религиозные праздники (рождество, крещение, пасху) еды готовилось много. После жизни впроголодь и постов ели много, обильно, часто передали, болели животами.

Я, особенно, любил блины с мороженым молоком. За зиму молоко собиралось по мере надоя в кадку и намораживалось в сенцах, а в мясоед замерзшая масса скоблилась, взбивалась и становилась густой и холодной (подобно мороженому). В такую массу окунался горячий блин и с аппетитом уплетался.

В зимние праздники, после сытой еды, мужики, подогретые самогоном, выходили на площадь померяться силой в кулачном бою. Дрались улица на улицу, Большие Сараи на Малые Сараи, а то и все село на другое село Кривское. Начинали кулачный бой мальчишки лет по 10–12 (мне тоже приходилось начинать), затем постепенно вступала в драку молодежь, и наконец, в драку вступали основные силы. В таком кулачном бою с каждой стороны участвовало человек по 30–40. Нередко такой бой заканчивался трагично: ломались пальцы, руки, ребра, а то и хуже.