Kitobni o'qish: «Уильям Питт. Вечно Младший»

Shrift:

* * *

Есть один великий ресурс, который, я в это верю, никогда не покинет нас. Он проявляется в английском характере, благодаря которому мы сохраняемся как славная нация.
Уильям Питт Младший

Особая благодарность моему другу Михаилу Годину.

Человеку, который всегда поддерживает мои начинания.

Я глубоко признателен Алексею Орлову за помощь в подготовке материалов.

Предисловие

Как-то на острове Святой Елены Наполеон заговорил с доктором О’Мирой об англичанах. У находившегося в плену у англичан императора это, по понятным причинам, излюбленная тема.

«Во Франции если дом горит дотла, то это приписывается простонародьем проделкам англичан. Все кричат вокруг: это сделал Питт, Питт. Ничто не может убедить французских каналий, что пожарище в Лионе не было подстроено англичанами».

Правду сказал Наполеон. И спустя годы после смерти британского премьера французские крестьяне по-прежнему винили в своих бедах Питта. Он – не он, сделал – не сделал, не важно. Во всем виноват Питт! Персонифицированное зло…

Уильям Питт Младший до сих пор самый молодой из премьеров Англии. Он оставался на посту главы правительства без перерыва дольше, чем любой из его преемников. Он был сыном знаменитого премьера Уильяма Питта Старшего и сумел заслужить славу большую, чем у его отца. Он стал первым премьером в истории Англии, кто доминировал и в кабинете министров, и в палате общин.

Он многое сделал и, наверное, еще больше, из-за ранней смерти, не успел. Спустя два столетия Питт Младший не дает покоя историкам и политологам так же, как «французским канальям» в конце XVIII – начале XIX века. Питт оставил запутанное наследие, которое вдохновляет и жестких консерваторов, и приверженцев либеральных реформ. Его учениками считают себя и те, и другие. Питт Младший позволяет. Оттого в нем охотно видят пророка того или иного движения уже XX века.

Не нужно «актуализировать» Питта. Он, разумеется, продукт эпохи, в которой родился и вырос. Однако же он первый из премьеров, кто, оставаясь настоящим аристократом, стал национальным лидером. Без оговорок. Он им был, Уильям Питт Младший.

Пролог

Конечной целью его путешествия был Лондон. В 17891790 годах Николай Михайлович Карамзин проехал практически через всю Европу. Итог – появление знаменитых «Писем русского путешественника», первого крупного произведения великого писателя и историка.

В Европу Карамзин отправился совсем молодым, в двадцать с небольшим. И сделал нечто поразительное – «открыл» для россиян Запад. Ведь его «Письма» не зря часто называют своего рода энциклопедией.

Почему нет? Карамзин познакомил русского читателя с той Европой, которую они знали плохо, если вообще знали. Культура, традиции, политические институты, люди… Метко, умно, от души. Сентиментально? Это кому как нравится.

«Я не видал еще никого в Лондоне, не успел взять денег у банкира, но успел слышать в Вестминстерском аббатстве Генделеву ораторию “Мессию”, отдав за вход последнюю гинею свою.

…Тут видел я всю лучшую лондонскую публику. Но всех более занимал меня молодой человек в сереньком фраке, видом весьма обыкновенный, но умом своим редкий; человек, который в летах цветущей молодости живет единственно честолюбием, имея целию пользу своего отечества; родителя славного сын достойный, уважаемый всеми истинными патриотами – одним словом, Вильгельм (так у Карамзина. – М. К.) Питт! У него самое английское, покойное и даже немного флегматическое лицо, на котором, однако ж, изображается благородная важность и глубокомыслие. Он с великим вниманием слушал музыку – говорил с теми, которые сидели подле него, – но казался более задумчивым. В наружности его нет ничего особенного, приятного. – Слышав Генделя и видев Питта, не жалею своей гинеи».

Весна 1790 года. Никто еще даже не слышал о Наполеоне Бонапарте, а русскому путешественнику не жаль и последнюю гинею отдать за то, чтобы увидеть Уильяма Питта. Человека, которого знали все, от Нью-Йорка до Петербурга.

Часть первая. Англия во времена Питтов

Введение

Уильям Питт Старший родился в 1708-м, за шесть лет до смерти королевы Анны, последней представительницы династии Стюартов на английском престоле. Уильям Питт Младший умер в 1806-м, когда страной уже почти сто лет правили короли из Ганноверской династии. Менялись порядковые номера, но сохранялись имена. Георг I, Георг II, Георг III…

Эпоху назовут Георгианской, она одна из самых важных в истории страны. Как раз к концу ее и появится Англия, которую историки называют современной. Что же касается королей…

Первый из Георгов плохо говорил по-английски и при первой же возможности уезжал домой, в Ганновер. Граф Честерфилд сказал о нем так: «Георг I был добропорядочным тупым немцем; он и не хотел и не мог играть роль короля, которая заключается в том, чтобы блистать и угнетать… Его взгляды и пристрастия ограничивались узким кругом курфюршества. Англия была для него чересчур велика».

Язвительный лорд слегка преувеличил. Георг I действительно «не мог», однако он все же пытался. Даже посещал заседания Тайного совета. И влияние на политику оказывал. В Ганновере ему нравилось больше, но он – король Англии.

Второй из Георгов изъяснялся в любви ко всему английскому с сильным немецким акцентом. Особенно комично выглядели его «выходы к народу», плохо понимавшему своего монарха. Но привычкам, которые называются популистскими, Георг II не изменял. Англичане знали его лучше, но был ли он для них лучшим королем, чем Георг I? Снова предоставим слово острослову Честерфилду.

Он считает Георга II «натурой мелкой, с такими же слабостями». «…Ни одной добродетели, и даже ни одного порока человека незаурядного. В короля он играть любил, но роль свою понимал плохо, а место королевского достоинства в этой игре занимала курфюршеская спесь. Так он был воспитан, и расширение сферы его влияний отнюдь не приводило к расширению кругозора».

Широким кругозором второй из Георгов не отличался, насчет «мелкости» Честерфилд прав. Слабый человек, находившийся под сильным влиянием жены. Однако как король он сделал для Англии больше, чем его предшественник.

Георг III. Он уже родился в Англии и был англичанином. Обойдемся без характеристик Честерфилда, хотя он, разумеется, и о третьем из Георгов говорил. О нем вы сможете составить и свое собственное мнение, ведь этот Георг будет одним из главных героев книги.

Георг III правил страной почти шестьдесят лет! Это при нем оба Питта, Старший и Младший, станут великими премьерами. Это было и их время, время Питтов. Они наблюдали за событиями, изменявшими страну, и со стороны, и принимали в них активное участие. Питт Старший в современной Англии пожил совсем немного, Младший – практически всю жизнь.

Короли и войны, блеск и нищета, привычки и традиции… Питты, Старший и Младший, отвечали на вызов времени, но и время делало их такими, какими мы их запомнили. Потому и начнем мы не с личностей, а с эпохи. Георгианской.

Глава первая. Общая картина

«Это было самое прекрасное время, это было самое злосчастное время, – век мудрости, век безумия, дни веры, дни безверия, пора света, пора тьмы, весна надежд, стужа отчаяния, у нас было все впереди, у нас впереди ничего не было, мы то витали в небесах, то вдруг обрушивались в преисподнюю, – словом, время это было очень похоже на нынешнее, и самые горластые его представители уже и тогда требовали, чтобы о нем – будь то в хорошем или в дурном смысле – говорили не иначе, как в превосходной степени».

Так Чарльз Диккенс начинает знаменитую «Повесть о двух городах», свой самый популярный исторический роман. Диккенс в основном писал об эпохе Викторианской, но «Повесть о двух городах» о времени георгианском. Писатель не был современником событий, о которых он рассказывает, но дух времени он передал изумительно точно.

Для кого-то время было «прекрасным», для кого-то «злосчастным», но и тех, и других – все больше и больше. За столетие население Англии увеличилось почти вдвое, и в 1801 году его численность – 10 миллионов человек. Рождаемость росла, смертность снижалась. Сыграли свою роль успехи медицины, однако главное, конечно, самая важная из перемен. Промышленная революция. К ней мы вернемся еще не раз, пока отметим то, что не сразу оценили и современники событий.

Переворот в промышленности и сельском хозяйстве не гарантирует немедленного достижения «счастья», более того, значительная часть населения сталкивается с огромными трудностями, терпит лишения, но появляется и устойчивая тенденция. Всего – больше! Все – более разнообразное! Продукты, одежда, то, в чем человек нуждается постоянно. С распределением благ проблемы, однако качество жизни, бесспорно, улучшается, что имеет прямое отношение к увеличению численности населения.

«В этом городе легко подолгу не видеть друзей и близких», – писал известный политик Джордж Каннинг в начале XIX века. Очень легко, ведь Лондон – самый большой город Европы. Огромный! Население – почти миллион человек. В Париже чуть больше 500 тысяч, в Санкт-Петербурге примерно 220 тысяч.

И Лондон все время расширяется, тысячи людей стремятся попасть в столицу. В 1786 году некий Джон Траслер пишет очень полезную книгу. Практические советы для тех, кто хочет приобрести или снять жилье в Лондоне. Как сэкономить, не стать жертвой мошенников и т. д. Книгу! В конце XVIII века! Такое было возможно только в Англии.

К началу XIX столетия каждый седьмой житель Британии проживал в крупных городах. Для Европы – показатель невероятный. То есть большинство населения все равно обитало в сельской местности, но такого активного перемещения в мегаполисы не было еще нигде. И Лондон первым из европейских городов пережил неизбежное – его центр превращался в своего рода контору, средоточие государственных учреждений и торговых представительств.

Жить аристократы предпочитали в окрестностях города, ближе к природе. Неслучайно Уильям Питт Старший так радовался приобретению Хейс-Плейс в 1754 году, дома с большой прилегающей территорией, садом, лесом. Здесь появится на свет Уильям Питт Младший, и ему, по крайней мере, было где обучаться верховой езде. Рядом с обнесенными оградой поместьями селились те, кто был победнее. И беднее. И еще беднее.

Пропасть между бедными и богатыми – главная социальная проблема в эпоху перемен. Вдаваться в подробности особого смысла нет, проблема была, как были и есть историки, которых можно разделить на «пессимистов» и «оптимистов». Первые считают, что положение народа во время промышленной революции ухудшилось, вторые – думают ровно наоборот. Правы по-своему и те и другие.

Качество жизни – одно, а вот сама жизнь… Перемены означают и потерю чего-то привычного, и столкновение с новым, выглядевшим не очень-то привлекательно. Промышленная революция многим дала работу, но вместе с тем познакомила народ с тем, что справедливо называют «ужасами раннего капитализма». Чудовищной эксплуатацией во всех видах, низкой заработной платой, незащищенностью от произвола «новых хозяев жизни» и т. д.

Эпоха перемен – это и эпоха вопиющего неравенства, а значит – недовольства. Недовольство находило выход в самых разных формах протеста, от голодных бунтов до движения разрушителей машин (луддитов) и восстаний на флоте. Многие полагают, что в конце XVIII – начале XIX века Англия была «беременна революцией», но до родов дело так и не дошло. В чем немалая заслуга правящих классов и их умения использовать «палочку-выручалочку» английской истории, компромисс.

Нам же следует отметить очень важную вещь. Питту Старшему в меньшей степени, а Младшему – в полной мере приходилось считаться с фактором недовольства. Любой политик того времени обязан помнить, что за стенами парламента – довольно агрессивное большинство. Люди, которые примут Великую французскую революцию с восторгом. Могли повторить? Могли, но не сделали. Что сделал Питт Младший, мы узнаем.

Еще одна проблема, как оказалось – на века, национальный вопрос. В 1535–1542 годах Уэльс был фактически присоединен к Англии. В 1707-м, с заключением англо-шотландской унии, появилось единое союзное государство, Королевство Великобритания. Почувствовали себя валлийцы и шотландцы англичанами?

Непростой вопрос. По идее, назвать шотландца англичанином – значит смертельно оскорбить его. С другой стороны, знаменитый поэт и литературный критик Сэмюэл Джонсон писал, что «главная перспектива, которую видит шотландец, – это дорога в Англию». У самого Джонсона были довольно сложные отношения с шотландцами, но здесь он во многом прав. Где перспективы лучше, шотландцы понимали.

Но британские политики тоже прекрасно понимали, что шотландцы – особенные, а значит – к ним требуется свой подход. Не только в политике. Герцог Веллингтон, например, хорошо разбиравшийся в тонкостях британского национального вопроса, всегда учитывал особенности шотландцев даже в тактических построениях.

Впрочем, большой проблемой шотландцы, а тем более валлийцы, не являлись. В отличие от ирландцев. «Зеленый остров» – непрекращающаяся мигрень в головах английских политиков на протяжении многих веков. Самые сильные боли – уже в XIX-XX веках, но и в эпоху перемен они были довольно мучительными. Ирландия – постоянная угроза бунта, а то и чего похуже. Питту Младшему придется очень плотно заниматься «ирландским вопросом».

Наиважнейшая составляющая эпохи. С середины XVIII века Англия практически перманентно воевала. На ее территории боевых действий не было, но самих войн – более чем в избытке. Войны разные, и по масштабам, и по значимости, но это то, что оказывало огромное влияние на историю страны.

Авторитет Питта Старшего, например, вознесся почти до небес благодаря его действиям во время Семилетней войны (1756–1763). Один из самых серьезных политических кризисов в Англии того времени связан с неудачей в Войне за независимость в Северной Америке (1775–1783), войны с революционной Францией и Наполеоном в конце XVIII и начале XIX века – огромное испытание для страны. Эти войны как раз связаны с именем Питта Младшего, и, забегая вперед, скажем, что он далеко не сразу превратился в национального лидера. К войне непросто подготовиться, еще сложнее – предугадать развитие событий. Наконец, крайне трудно воевать, не будучи военной нацией.

Да, это обстоятельство нужно выделить особо и сразу. «Мы не военная нация» – так говорил самый известный британский полководец того времени, герцог Веллингтон. Так считал и Уильям Питт Младший. А что это значит – «не военная нация»? Как же им удавалось при этом воевать?

Во-первых, англичане практически всегда были уверены в том, что воевать на своей территории им не придется. В том числе и благодаря мощному флоту, который и обеспечивал существование мифа «голубой» или «чистой воды». Британия состоит из островов, водные преграды и корабли защитят ее. Наполеон попытается миф развенчать, не преуспеет, но заставит англичан понервничать.

Во-вторых, перестав формировать и содержать большие армии, Англия, что было неизбежно, потеряла в качестве. Речь идет не столько о потере боеспособности, сколько об отношении к армии со стороны власти и общества. Во второй половине XVIII века, по словам историка К. Барнетта, армию «…и не любили, и презирали». Армию практически исключили из системы традиций, а ведь традиционализм – одна из главных черт английского национального характера.

Победы Веллингтона на Пиренеях и, конечно, Ватерлоо, вернут армии популярность, но большую часть эпохи перемен отношение к армии оставляло желать лучшего. «Верхи» на ней экономили, «низы» в нее не стремились. Уильям Питт Младший окажется в непростой ситуации. От идеи насчет «невоенной нации» он не откажется, но войны вести придется. У него будет свое представление о том, как именно это делать. А британцы будут жить в странное время.

Их страна вроде воевала, но прочувствовать войну так, как жители континентальной Европы, они не могли. Недовольство вызывает неравенство, а так называемый налог кровью был распределен примерно поровну между всеми классами. В самой кровопролитной из всех войн, которые в те годы вела Англия, Пиренейской, она потеряла примерно 40 тысяч человек. С континентальной Европой даже не стоит сравнивать.

Увеличение налогов? Да, это ощутили на себе все. И, между прочим, это были как раз налоги Питта. Бедняки страдали больше других, но все же нация сохранила во время войны то, что поэт-романтик Уильям Вордсворт назвал «спокойствием души». Заслуга Питта Младшего в обеспечении этого «спокойствия» весьма немалая.

Нация – не военная. А какие они, жители георгианской Англии? Вполне оптимистичные и склонные к риску. Рисков много: потерять жизнь на тяжелой работе или от опасной болезни в колониях, работу, деньги… Им все время приходилось рисковать, они привыкли, они – не нация слабонервных. Так что если надо воевать – будут.

Были ли они религиозны? Очень по-своему. Как написал Вольтер: «Если бы в Англии была только одна религия, следовало бы опасаться ее деспотизма; если бы их было две, представители каждой перерезали бы друг другу горло; но их там тридцать, а потому они живут в благодатном мире». Наличие «тридцати» религий и позволяло им критически относиться к официальной церкви, и способствовало развитию рационализма.

Во Франции идеи Просвещения проникали в умы лишь незначительной части населения, в Англии даже бедные умели думать рационально. Здесь мысль и опыт уже одержали победу над суевериями, в этом смысле жители георгианской Англии – современные люди. Они «современнее» многих других и потому, что у них есть представление о демократической власти. Они при ней и живут, о недостатках мы сейчас не говорим.

Мужчины (и женщины) в Англии XVIII века очень ценят мысль. Они с большим интересом относятся ко всему новому и с удовольствием его принимают. У так называемых «низших классов» тоже есть своя философия. Неграмотных по-прежнему много, избирательные права не у многих, но про свободу они знают. А «почтительность» по отношению к правящим классам – совсем не про них.

В Англии XVIII века есть нечто удивительное. Карикатура! Важнейшая часть общественной жизни, для всех и для каждого. Самым «большим людям» приходилось остерегаться насмешек. Знаменитый Джеймс Гилрей не щадит никого, включая членов королевской семьи. Авторитет ставился под сомнение, смех уравнивал, и пусть равенства не было, но свободой жители георгианской Англии дышали глубоко.

Еще они понимали, что живут в стране возможностей. Эти возможности давал им постоянный прогресс. Пусть и не всем, но думать-то могли все. В общем, люди георгианского времени очень похожи на современных. И они любили и умели веселиться, чем отличались от более поздней Викторианской эпохи.

С таким народом приходилось иметь дело политикам. Они должны были не просто учитывать характер нации, они были обязаны соответствовать.

Глава вторая. Внешний вид

Перед поездкой в Англию в 1790 году Николай Михайлович Карамзин общался в Париже с одним французским эмигрантом. Тот сказал об англичанах: «Это вулкан, покрытый льдом». Уже в Лондоне Карамзин вспомнит эти слова. «Но я стою, гляжу, пламени не вижу, а между тем зябну. Русское мое сердце любит изливаться в искренних, живых разговорах, любит игру глаз, скорые перемены лица, выразительное движение руки. Англичанин молчалив, равнодушен, говорит, как читает, не обнаруживая никогда быстрых душевных стремлений, которые потрясают электрически всю нашу физическую систему. Говорят, что он глубокомысленнее других; не для того ли, что кажется глубокомысленным? Не потому ли, что густая кровь движется в нем медленнее и дает ему вид задумчивого, часто без всяких мыслей?»

Холодные… Так думали многие, включая Карамзина. Стереотип, до сегодняшнего дня дожил. Да никакие они не «холодные»! Сдержанные, чувства свои не демонстрируют, особенно перед незнакомцами. При этом повеселиться обожают, невероятно азартны. Меланхоличны, но способны на сумасбродство. Они необычны, и в «холодности» их обвинить можно, только суждение это поверхностное. Жизнь они любят во всех проявлениях, и ничто человеческое им не чуждо. Потому и начнем мы главу, для наглядности, с темы не очень обычной. А именно – с представлений жителей георгианской Англии о… красоте.

Ради красоты нужно страдать. Страдают сейчас, страдали и в XVIII веке. Английский историк Моника Холл отмечает, что «жители георгианской Англии, учитывая их склонность к риску и огромные траты в стремлении к привлекательности, стояли бы в очереди за ботоксом, услугами пластического хирурга… и абонементами в спортзал, если бы у них была такая возможность».

Образно, точно. Во времена Георгов люди проводили немало времени в погоне за модой и красотой, ведь выглядеть подобающим образом было крайне важно. Тогда не только встречали по внешнему виду, но и выводы делали незамедлительно. Сразу отметим – радикально менять несовершенства, скажем, фигуры в те времена было невозможно, а потому – не принято. Однако хорошо одеться и приукраситься – обязательно.

Для начала – ударимся в крайность. Макарони! Так называли модников второй половины XVIII века в Англии. Молодые люди из состоятельных семей совершали длительный вояж в Европу (Гран-тур), где приобретали разнообразный опыт. Согласно распространенной версии, им очень понравилась итальянская паста, появился Macaroni Club, а с ним и прозвище.

Макарони – ультрамодники. Предшественники денди XIX века, которым, пожалуй, немного не хватало меры. Слишком много вычурности. Однако свое дело макарони сделали: заметно повысили интерес общества к одежде, прическам, манерам. Они, как принято говорить сегодня, создали некий тренд.

Потом появился Красавчик Браммелл. Джордж Браммелл родился в 1778-м и приобрел известность, когда ему еще не было и двадцати. Оставим в стороне его дружбу с принцем-регентом, благодаря которой он сильно поднялся, и просто признаем, что мало кто сделал для мужской моды столько, сколько Красавчик Браммелл. Дальше мы узнаем, что именно. Пока же скажем, что с Браммеллом не раз встречался Уильям Питт Младший, человек, почти равнодушный к моде, но ценивший общество умных людей с тонким чувством юмора. Браммелл был как раз таким.

Итак, мода – это то, что сильно волновало людей Георгианской эпохи. Женщинам, как обычно, приходилось нелегко. При любой меняющейся моде их одежда оставалась многослойной. Корсеты, нижние юбки и т. д. Чем выше по социальной лестнице, тем меньше свободы в передвижениях. Сложность наряда – путь к общественному признанию.

Приведем лишь один пример. Разумеется, дамы Британии заимствовали французскую моду. Проще говоря, брали пример с Марии-Антуанетты и ее окружения. Так появилось «версальское скольжение». Дамы будто катились на колесиках. Сложно по исполнению, работу ног необходимо прикрыть. Огромной юбкой со специальным каркасом. Все эти ухищрения – для женщин из высшего общества. Социальное положение безошибочно определялось по простоте наряда. Отсутствие корсета сразу приводило к обвинению в «распущенности».

На моде мужской остановимся подробнее, просто потому, что она гораздо реже привлекает внимание историков. Большую часть XVIII века мужчинам одеваться было почти так же сложно, как женщинам. И да, многие из них тоже носили корсеты! Физическое несовершенство можно спрятать. Примерно до конца столетия мужская одежда была облегающей, хотя движение в сторону практичности усиливалось.

Здесь как раз нужно отметить особую роль Красавчика Браммелла. Считается, что именно он нанес решающий удар по прежней нелепой роскоши. Парикам, обилию украшений, да и по мужским корсетам тоже. Браммелл ввел моду на хорошо сшитую, удобную одежду из дорогой и практичной ткани. Минимум аксессуаров, но все – превосходного качества.

Уильям Питт Младший совсем не модник и одевался довольно скромно, но не выглядел белой вороной. Так уже можно было. А в качестве премьера он тоже внес вклад в борьбу со старыми привычками. Именно Питт ввел в 1795 году налог на пудру для париков. Отказались еще не все, но пример Браммелла – перед глазами. Он парики не носит. Стрижка, только стрижка.

Плавно переходим от одежды к уходу за внешностью.

«Одна пинта топленого масла, четверть фунта свиного сала, одна унция спермацета, немного воска первого отжима. Разогреть с небольшим количеством розовой воды и взбить венчиком». Рецепт приготовления крема для лица в домашних условиях. Из книги Ханны Гласс, которая в XVIII веке переиздавалась несколько раз. Книга, вообще-то, кулинарная, но Гласс включила в нее рекомендации и по приготовлению вот таких снадобий.

Макияж в среде богатых и успешных обязателен и для женщин, и для мужчин. Молодость и естественная красота понятия временные, дальше нужно прибегать к ухищрениям. Возрастающее употребление сахара наносит ущерб зубам, отметки от перенесенной оспы вещь распространенная, иногда нужно и прикрывать последствия венерических болезней.

Предпочтение и женщины, и мужчины отдавали белизне лица, активно используя пудру. Немного карминовых румян для обоих полов, для контраста. Злоупотребление косметикой не приветствовалось. В середине XVIII века был даже принят специальный закон, который разрешал мужчинам, попавшимся в ловушку «женских хитростей» в виде обильной косметики, накладных волос и тому подобного, расторгать брак. Неприятно, должно быть, проснуться после брачной ночи и обнаружить рядом с собой что-то… совсем другое.

Деликатная тема. Гигиена. Только в Викторианскую эпоху будет более-менее решена проблема с туалетами и системой канализации. А в Георгианскую… Делали, что могли, а могли пока немного. Дамы из высшего общества могли позволить себе служанку на случай продолжительных мероприятий. Бал или даже богослужение. Служанки имели при себе бурдалю, нечто напоминающее соусник, но использующееся для естественных нужд. Мужчины… Скажем так, особой стеснительностью не отличались. Специально оборудованные туалеты на открытом воздухе – относительная роскошь даже для состоятельных семей.

Мыться, снова в первую очередь знатные и богатые, стали в то время чаще. Уже упоминавшийся Браммелл принимал ванну ежедневно и одежду менял несколько раз в день. Но этому образцу следовали далеко не все из его адептов.

Плохое санитарно-гигиеническое состояние сказывалось и на внешности, и на здоровье. Здоровье нации – последняя тема, на которой мы остановимся в этой главе.

Снижение уровня смертности, увеличение продолжительности жизни – это общая тенденция. Однако, углубляясь в детали, мы понимаем, что человек XVIII века слабо защищен от болезней, а медицина ему помогала еще не сильно. Бедным так вообще больше приходилось рассчитывать на молитвы и деревенских шарлатанов. В домах представителей среднего класса уже имелось что-то вроде аптечки, правда, большая часть содержащихся в ней «лекарств» весьма сомнительны. Единственное, что имело несомненный эффект в качестве обезболивающего, – опиаты. Они были вполне доступны и использовались и при ранениях, и при родах. Алкоголь тоже считался действенным лечебным средством, и об этом мы поговорим применительно уже к самому Питту Младшему.

Доступную медицинскую помощь бедняки могли получить от парикмахера, хирурга по совместительству. Широко распространенная практика, хотя эффективность самого популярного метода лечения, кровопускания, вызывает большие сомнения. Многие предпочитали использовать пиявок, в аптеках они продавались в огромных количествах.

Чтобы не превратить текст в подобие медицинской энциклопедии, затронем более-менее подробно одну из отраслей медицины, стоматологию. В 1768 году зубной врач Георга III, Томас Бердмор, написал учебник по стоматологии. Его знания и практические рекомендации сильно помогли врачам, но в целом на протяжении всего XVIII века уровень стоматологии был довольно низким и смерть от абсцессов в полости рта – явлением распространенным. Впрочем, англичане достигли определенных успехов. В первую очередь – благодаря врачам военно-морского флота. У моряков заболевания зубов едва ли не главный бич, и работавшие на кораблях хирурги имели богатейший материал для исследований. Француз Пьер Фошар, считающийся основоположником современной стоматологии, начинал как раз со службы на флоте, где он получил разнообразную и необходимую практику.

В XVIII веке и в Европе, и в Америке уже развивалась и косметическая стоматология. Проще говоря, изготовление протезов и искусственных зубов. Делали их, как правило, из слоновой кости или рога моржа. Качество довольно низкое, а наибольшее распространение протезы получили… Ну конечно, в Америке! Традиция знаменитой белозубой улыбки довольно давняя.

С зубными протезами пока не очень, а вот с очками уже вполне хорошо. В XVIII веке даже каждый представитель среднего класса мог позволить себе очки для чтения. К традиционной форме (загибающихся за ушами) шли, правда, довольно долго, но повесить на нос было что.

Конечно, есть еще очень много важных вопросов, но пора подводить итоги. Битву и со старением, и с болезнями жители георгианской Англии вели тяжелую. И понемногу начинали побеждать не столько благодаря прогрессу в медицине, сколько прогрессу вообще. Росту экономического благосостояния, успехам науки и, что очень важно, политике государства, открывавшего больницы, приюты и т. д. Пусть все потребности общества еще не удовлетворялись, но движение имело место.

А так… Даже королей лечили, как умели. Когда Георг III заболел непонятной болезнью, названной «безумием», издевались над ним страшно. Держали в смирительной рубашке, обливали холодной водой, заставляли голодать… Все «по науке». Душевнобольных в те времена считали «недочеловеками». Георгу еще повезло, его личный врач Фрэнсис Уиллис был человеком гуманным. Но лечил больно…