Kitobni o'qish: «Болезнь отрочества. Клиническая работа с подростками и их родителями», sahifa 3

3. GRUNBERGER B. (1971). L’Œdipe dans le narcissisme // Le Narcissisme. Paris: Payot.

4. SANDLER J. & A. M. (1983). The “Second censorship”, the “three box model” and some technical implications // Int. Jour. Psychoanal. 64 part. 4, 413–425.

5. VINCENT M. Le Passé dans le traitement des enfants // Les Textes du Centre Alfred Binet, n° 1, pp. 33–43.

6. WINNICOTT D. W. (1969). L’Esprit et ses rapports avec le psychosoma, trad. J. Kalmanovitch // De la pédiatrie а la psychanalyse. Paris: Payot.

Глава 2
Третье лицо и переход от консультанта к терапевту¹⁴

Понятие «Третье лицо» было развито Эвелин Кестемберг на основе уникальной практики Центра психоанализа и психотерапии [1]. Необходимо теоретически осмыслить особенности этой практики, начиная с трех предварительных интервью¹⁵ и обычной практики классического лечения. Это Третье лицо в действительности не совпадает ни с фантазматическим Третьим эдипальной структуры, ни с какой-либо проекцией (на внешний объект) качеств имаго, которые берут начало в отношениях с матерью и отцом личной истории.

Это понятие определяет характер роли, данной пациентом на период лечения, могущего иметь различную длительность, человеку, становящемуся средоточием проекций и смещений. Этот человек, таким образом, оказывается интегрированным в текущую психическую экономию пациента. Такая временная интеграция может быть похожа на интеграцию какого-либо объекта-вещи, например, денег, обладающих сходным экономическим и динамическим значением. Необходимо различать использование реального Третьего лица во время лечения неврозов характера – истинный латеральный перенос, и латерализацию переноса, характерную для классических неврозов переноса [2].

Как мы уже отмечали, данная трактовка роли Третьего лица возникла в Центре психоанализа и психиатрии, который во многих отношениях подобно консультациям Центра Альфреда Бине. Для многих пациентов Третье лицо (которое может быть учреждением) «вписано» в работу с самого начала, когда их просят встретиться с консультантом, который обычно не становится впоследствии их аналитиком. Это Третье лицо (или учреждение) может быть социальным работником или даже самими родителями, которых Д. В. Винникотт считал естественной психиатрической лечебницей для детей. Однако, как подчеркивает Эвелин Кестемберг, «их действие не затрагивает напрямую ни пациента, ни собственное понимание аналитика». Чтобы обеспечить функционирование, которое могло бы создать объект познания, способное стать источником психического развития, предлагается заменить вышеуказанное лицо или инстанцию на Третье лицо, способное к теоретическому пониманию и гибкое в техническом плане. В отношении взрослых Эвелин Кестемберг уточняет: «…это полезно, даже плодотворно, только применительно к больным со сложной психотической организацией», то есть не в случае неврозов или больших психозов. На основе опыта Эвелин Кестемберг уточняет представление о сложной психотической организации: это небредовый психоз, «холодный психоз», который предполагает особую форму организации инфантильного невроза, а не радикальную дезорганизацию бредовых психозов.

Рамка такой консультации допускают присоединение нескольких коллег к консультанту, ведущему диалог. Это правомерно для ситуации, в которой консультант оказывается, когда в первый раз принимает ребенка и его семью вместе с социальным работником из числа персонала, и к ним в тот же день присоединяются еще один-два человека. Такие условия всегда хорошо принимаются, поскольку пациент и его родители знают, что наступит момент, когда мы разделимся, удовлетворяя тем самым их наиболее невротические склонности, определяющие их желание иметь единственного собеседника.

После первичной оценки психического функционирования, если ассоциации развиваются, создавая сеть, так что можно надеяться на динамическое изменение, то предлагается лечение. По поводу окончания беседы Эвелин Кестемберг говорит: «Если предложенный аналитик не подходит пациенту или если по какой-либо другой причине он хочет снова увидеться со мной, я остаюсь в полном его распоряжении». Опыт показывает, что не каждый пациент выражает данное желание, потребность или необходимость увидеться с консультантом снова или обратиться к нему позднее, в ходе лечения.

При работе с пациентами с различными видами психозов необходимо, в первую очередь, поддержание непрерывности в прерывистости. Эта непрерывность осуществляется благодаря контакту с объектом, и сама оценка психического состояния базируется, прежде всего, на этом контакте. Далее необходимо оценить способность к созданию трансферентной организации, то есть способность к интериоризации и к формированию внутреннего объекта, из чего следует возможность повторения и смещения на аналитика проекций и интроекций качеств внутреннего объекта (что отличается от проекций на аналитика дериватов импульсов). Другими словами, речь идет о наблюдении за текущей психической экономией в свете инфантильной сексуальности с уточнением, является ли она прерывистой или непрерывной (в данном случае не следует путать перенос и инвестицию). Эвелин Кестемберг тщательно различает линию психических конфликтов, которые проявляются в симптомах, отражающих их экономику, динамику и топику, и совсем другой феномен – совмещение противоположных побуждений и инвестиций, непреходящих возбуждений, лишающих субъекта фундаментальной части его Эго, создающих разрыв с детской сексуальностью, как если бы первичная сцена оставалась «ужасной смесью», где эдипальные имаго разрушаются и смешиваются. Эти конфигурации первичных процессов, бессознательные или сознательные, поддерживают постоянное возбуждение без эффекта последействия. Предсознательное не задействовано, поскольку здесь нет достаточных возможностей для функционирования вторичных процессов, собственная продукция субъекта слишком захвачена первичными конфигурациями. Эдипов комплекс здесь не угасает, латентность потерпела сбой, отрочество пробуждающее примат гениталий, создает эффект непрерывно действующей травмы. Отрицание и расщепление являются единственным спасением, способствуя смешению внешней и внутренней реальностей.

Каким образом продумать план лечения, то есть как организовать его таким образом, чтобы отношения с Другим были вначале выносимыми, а затем полезными и сохраняющими своеобразие Другого? Вначале Другой является объектом проекции возбуждения; каким образом он может стать внутренним барьером возбуждению? Этот вопрос приводит Эвелин Кестемберг к разработке трех «моделей». Кавычки используются самой Эвелин Кестемберг, которая таким образом привлекает внимание к тому факту, что речь в данном случае не идет о структурах, противопоставляющих неврозы и психозы, а о модели инфантильного невроза в смысле С. Лебовиси [3]. Итак, автор предлагает нам синтетическую концепцию организации и судьбы психики в свете реципрокных статусов субъекта и объекта. Также нельзя забывать и о метапсихологических гипотезах Эвелин Кестемберг относительно места Я¹⁶, о важности аутоэротизма и о роли фетишистского отношения к объекту.

Я является первой конфигурацией, организующей психический аппарат. Оно происходит из единства мать-дитя, но репрезентирует в ребенке (как объекте матери) то, что принадлежит ему, «…пока не образуется дифференцированный внутренний объект». Эта конфигурация позволяет самому младенцу быть для себя стимульным барьером. Данное определение Эго, данное Эвелин Кестемберг, включает объектное отношение на уровне организации нарциссической непрерывности, то есть первичного аутоэротизма.

Этот особый аутоэротизм позволяет подменить себя самого объектом и обнаружить особые и специфические аффекты, отличные от тех, которые возникают из общения с объектом. Эти аффекты постоянно присутствуют на протяжении жизни в виде «чувства Я», которое соответствует удовольствию от функционирования и эго-идеалу¹⁷, который Эвелин Кестемберг полностью разграничивает с Супер-Эго, наследником эдипова комплекса. Несмотря на то, что объект является источником галлюцинаторного удовлетворения, он теряется из вида, заслоненный галлюцинаторным функционированием, которое само становится источником удовольствия.

Фетишистское отношение к объекту является ответом на вопрос, выдвинутый Эвелин Кестемберг: «Каким образом наслаждение от любви и разрушения может не нарушать собственную связность и позволять строить и обеспечивать свое существование?» или, другими словами: «Каким образом примирить наслаждение от самого себя (аутоэротизм и нарциссическую целостность) и наслаждение, получаемое от эдипальных объектов и даваемое им и их последующим заместителям (объектное либидо)? Каким образом допустить угасание эдипова комплекса и одновременно его сохранение, не обжигаясь о него, но и не избавляясь от него?»

«Модели», разработанные Эвелин Кестемберг, берут свое начало в схеме психического аппарата, которая позволяет связать метапсихологические гипотезы и выявить столпы системы: инфантильную сексуальность и инфантильный невроз.

Психический аппарат

Схема, предложенная Э. Кестемберг¹⁸:

Речь идет о теории лечения взрослых пациентов, страдающих по большей части от серьезных расстройств. Модели, которые можно выделить благодаря этой теории, проливают свет на нашу работу с пациентами-подростками [4]. Однако на сегодняшний день большинство наших пациентов приходит к нам на исходе постэдипального периода, который не всегда выражается в виде типичного латентного периода, с точки зрения модели инфантильного невроза. Тем не менее опыт лечения психоанализом научил нас придавать гораздо большее значение наблюдению в последующих консультациях за тем, что могло быть латентным в первой консультации. Рене Дяткин приводит пример этого в своей статье «О некоторых процессах идентификации у ребенка» [5]. Мишель Оди приводит свои примеры в докладе на 47-м Конгрессе франкоговорящих психоаналитиков. Модель, предложенная Эвелин Кестемберг, позволяет понять, насколько объектные отношения являются опасными, если дериваты бессознательного не удается поместить в латентное состояние: «Они либо прорываются и сокрушают, либо же они завладевают умом и уничтожают, так что работа по разработке и следованию вторичному процессу предсознательного делается невозможной. Поэтому возникает необходимость прибегать к новым способам для продолжения жизни или выживания, одним из которых является установление фетишистских отношений». Это та роль, которую намеренно берет на себя Эвелин Кестемберг во время своих консультаций, когда это становится необходимым.

Наша ситуация становится совсем другой, когда мы принимаем ребенка с его родителями. Единство ребенка и его родителей, на которое указывает З. Фрейд и о котором напоминает Эвелин Кестемберг, представляет собой единство с точки зрения принципа удовольствия. Это основная теоретическая предпосылка, от которой нельзя отказываться в клинической работе. Изучение групп, а затем семей дает возможность сделать клинические и теоретические выводы для понимания нашего опыта консультанта-аналитика, а также определенных трудностей перехода от работы по разработке, проводимой консультантом, к работе терапевта, который соглашается взяться за лечение. Можно представить себе тот момент, когда мы в первый раз идем за пациентом и его семьей. Обычно, если я замечаю, что могу свободно следовать за своими собственными ассоциациями, пока мы идем в мой кабинет, обследование ребенка выявляет осуществление организующего влияния на детскую сексуальность инфантильного невроза. Некоторые семьи, напротив, сразу же овладевают моим вниманием, и контейнирование их психотической тревоги превращается порой для меня в утомительное испытание. Но есть и другой тип ситуаций, когда при встрече с семьей есть возможность сохранить свою свободу, не происходит болезненного захвата семьей, но она навязывает нам ощущение безжизненности – образ, который может быть зеркальным отображением фетишистских инвестиций, которые мы принимаем в себя. В подобных случаях превалирующим оказывается нарциссический регистр. В отличие от ситуации, когда консультант и аналитик разделены, соглашение с семьей [7] о работе с самого начала терапии с двумя ко-терапевтами каждый раз создает похожий на описанный Кречмером климат с бредовыми идеями преследования, с помощью которых семья борется с необоснованными унижениями, от которых она страдает из-за ребенка. Терапевты воспринимаются амбивалентно: они ассоциируются то с аппаратом внешнего преследования, то с защитниками; их власть будет поставлена на службу ребенку и его родителям. Депрессивные аффекты могут в данном случае выражаться смещением на Третье лицо за рамками терапии, например, на детей, которыми не занимаются и которые репрезентируют тех заброшенных детей, которыми когда-то были сами родители. Из этого каждый раз следуют конфликтные ситуации, которые открывают перспективу для изменений. Но конечный результат этой перспективы далеко не предопределен, поскольку данный конфликт рискует стать причиной прерывания лечения и подрыва самоуважения членов семьи. Лекарство, которого требует семья в данном случае, – это ребенок, который обладал бы всеми совершенствами. «Он реализует желания родителей, которые они не смогли претворить в реальность» [8]. Нарциссизм родителей находится в поисках убежища, которое ребенок не в состоянии обеспечить, в то время как равновесие супружеских отношений оказывается под угрозой из-за атаки эротических и садистских импульсов пары. Опыт лечения психодрамой может предоставить нам подобные примеры. В статье о нарциссизме З. Фрейд [8] отмечает: «…к аутоэротизму должна добавиться некая новая психическая активность, чтобы сформировался нарциссизм». Эта новая психическая активность находится в центре нашей работы, которая имеет целью установление целостности Эго, где Эго имеет тот смысл, который Фрейд придавал данному термину в период, предшествующий описанию второй топики.

Данные соображения становятся важными каждый раз, когда у аналитика нет возможности выбора между более сдержанной или более активной позицией. Рене Дяткин [9] описывает эти ситуаций у детей, так сказать, находящихся в периоде, когда статус внутренних объектов позволяет мобилизовать сверхинвестицию консультанта, незнакомого для ребенка лица, а затем дезинвестицию, что снимает лишнее напряжение. Он подчеркивает, что в случае подростков все происходит по-другому: их внутренние объекты в результате трансформации пубертата приобретают другой статус; я описывал влияние трансформации пубертата на организацию объектных отношений в этот период жизни [10]. В случае с ребенком, если возможно минимальное сопровождение, чтобы сконтейнировать его тревогу испытать соблазнение, которую создает консультация, «может также появиться необходимость определенных действий, чтобы помощь пациенту и его семье была эффективна. У ребенка происходит особенная встреча, психоаналитик в какие-то моменты слишком инвестирован, но если он остается сдержанным, процесс дезинвестиции возобновляется. Если необходимо психоаналитическое лечение, его может взять на себя кто-либо другой безо всякого ущерба, так что не возникает вопрос, несет ли упущение какого-либо факта негативный эффект» [9]. Но случается, что, встретившись с ребенком в первый раз, мы на этом не останавливаемся. Например, в ходе консультации происходит сближение этих двух элементов, как это показал Рене Дяткин в другом номере «Текстов Центра Альфреда Бине» и повторил в более поздней своей работе: «Таким образом, начинается психотерапия по запросу, терапевтическая консультация, потому что представляется сложным направить ребенка к какому-либо коллеге». Многие из нас сталкивались с подобными трудностями, которые приводят к продолжению работы с консультантом, который уже вписался в психическую историю ребенка таким образом, что его сложно заменить. Итак, мы возвращаемся к Третьему лицу, введенному Эвелин Кестемберг, чтобы продумать сложные моменты перехода от консультанта к терапевту.

Она считает, что это Третье лицо осуществляет вмешательство в особом контексте со взрослыми, в порядке, установленном лечебным учреждением. Нашими же пациентами являются дети и подростки, родители которых являются той фактической рамкой, где проявляются неудачи их личной истории, длительность которых иногда совпадает с возрастом наших пациентов. Для некоторых из этих детей консультант и ассистент, иногда присоединяющийся к нему, должны действовать наподобие зеркала. Метафоры «границы»¹⁹ [11] и «рамки» [12] являются ценными понятиями современного психоанализа, и наша потребность в них свидетельствует об их важности и о сложностях, с которыми мы сталкиваемся. Мне кажется необходимым упомянуть здесь о роли, которую играют ассистенты, которые часто присоединяются ко мне во время консультаций. Я уже упоминал об этом ранее, но теперь было бы нелишним привести здесь описание роли социального работника в тот момент, когда мы впервые вместе принимаем ребенка (или подростка) и его родителей. Иногда мы остаемся вместе в течение всей первой консультации, а иногда и последующих. Иногда после быстрого знакомства мы разделяемся, а после того, как я обследую ребенка, мы собираемся вновь все вместе. Ни одна из данных тактик не является систематической. Ни одна из них не руководствуется предписаниями, задаваемыми теми, кто приходит к нам за помощью в общественный центр консультирования. Мы можем принять наших пациентов без социального работника, когда мы видим, что так для них будет лучше. Таким образом, нам хотелось бы привлечь внимание к этому более широкому полю действий, позволяющему нам принимать пациентов, которым мы не смогли бы оказать помощь амбулаторно исключительно собственными средствами. Мы указали на то, какими путями развивается наша мысль после первых консультаций.

Вкратце на основе первых консультаций могут быть выявлены различные возможности: (I) Инфантильный невроз хорошо отводит возбуждение, возникающее у ребенка из-за обследования; лечение является желательным по причине страданий, которые приводят к необходимости обратиться за консультацией, и переход к терапевту обычно проходит безболезненно. (II) Когда первоначальная сверхинвестиция поддерживается благодаря роли, которую берет на себя консультант во время консультации, переход к терапевту, если он необходим, откладывается на неопределенное время. (III) В других случаях особая организация инфантильного невроза приводит к принятию особых мер.

I. Если мы знаем, что у ребенка есть родители, которые обеспечат сопровождение, необходимое для его лечения, мы можем принять ребенка без социального работника; в данном случае аналитический процесс имеет все шансы стать успешным.

Например, как в случае десятилетнего Андре, которого я принимаю в начале учебного года. Он только что поступил в четвертый класс, что соответствовало его возрасту. Проконсультироваться ему посоветовал школьный психолог, констатировавший, что умственные способности мальчика выше среднего и что его трудности в обучении сочетаются с чрезмерно развитым воображением. Это красивый ребенок с живыми глазами, активно присутствующий, которого я принимаю в сопровождении родителей. Несмотря на довольно хорошие школьные результаты в прошлом году, проблему представляют именно его трудности в обучении. Мое внимание привлекла сильная эмоциональная неустойчивость матери мальчика и экзема, о существовании которой я узнаю случайно, потому что именно во время ее лечения прошлым летом произошла история с оттенком преследования: один мальчик завидовал тому, что моему пациенту давали деньги, и физически угрожал ему. По отношению к нам пациент, напротив, выказал много доверия и благодарности за внимание, которое мы ему уделили. Во время следующих встреч, после того как его родители вновь выдвинули на передний план нарушение внимания их сына в школе и дома, он рассказал нам новые истории, в которых он был жертвой ограбления. Речь шла о различных мелких предметах, с некоторым намеком с его стороны на мастурбацию, смысл чего прояснился для меня еще больше благодаря рассказу его отца о беременности жены, что скоро, к сожалению, должно было положить конец его положению единственного ребенка в семье. Существенная разница между тем, что вызвало мою озабоченность, и тем, что беспокоило родителей, потребовало некоторого ожидания, прежде чем мы смогли предложить психотерапию, которую сочли в этом случае желательной. Эта психотерапия была начата через шесть месяцев после первой консультации, до рождения ребенка, ожидание которого вызывало столь сильную тревогу у пациента. Она продолжается уже год, и мы думаем, что этому ребенку больше не придется обращаться к психотерапии в будущем.

Пятилетнему Бернару посоветовала прийти на консультацию школьный социальный работник по причине его рассеянности, которую отмечали на занятиях в подготовительной группе детского сада и дома. Семья Бернара африканского происхождения. Отец живет во Франции примерно двадцать лет, а его жена приехала к нему в Париж десять лет назад. На момент консультации Бернар был четвертым ребенком из шести – трёх мальчиков и трёх девочек. Бернар категорически отказывается спать один и делит кровать со своим четырнадцатилетним братом. Одна из трех сестер старше его на восемь лет, а другая – на четыре года. Младшим – два и четыре года. На протяжении месяца сохранение расстройств этого ребенка и его способность к воспоминаниям привели к развитию терапевтического процесса, который стал возможен благодаря его рисунку, с которого началась психотерапия. Доверие родителей позволило нам начать психотерапию достаточно быстро, а в определенный момент через несколько месяцев терапевт узнал о рождении маленького братика, зачатие которого сопровождалось чрезмерным приливом возбуждения, охватившим маленького пациента и его маму.

II. Порой мы не можем остановиться на первой консультации, и работа, начатая нами во время нее, ведет к череде терапевтических консультаций. Вопрос о смене впоследствии терапевта остается открытым. Это обычная ситуация при работе с подростками, но это не является ни единственной возможностью для данного возраста, ни уделом лишь пациентов подросткового возраста.

Шарлю было 11 лет, когда он пришел проконсультироваться к нам в первый раз. Его мать была взволнована неожиданным возобновлением бракоразводного процесса, который двумя годами ранее присудил ей опеку над сыном. Я прекрасно понимал причину волнения матери. Ее сын в целом был доволен, что у его родителей сохранились бурные чувства друг к другу, несмотря на то, что их выражение было чересчур драматичным. Эта драматичность отношений между родителями затмевала трудности ребенка в выражении мыслей в письменном виде, проявившиеся, когда он захотел описать начало своей истории. Его психические страдания не были всепоглощающим, но влияние изменений, произошедших в семейной жизни, на школьные результаты вызвало необходимость обращения к помощи логопеда. В то же время он продолжал встречаться со мной для понимания обнаруженного им конфликта между Ра и Осирисом, который он увлеченно исследовал. С этими героями он ассоциировал дневную и ночную биполярность, точно так же как он мог видеть одного из своих родителей только в отсутствии другого. История любви Изиды к Осирису привела его к идентификации себя путем смещения с мертвым царем, «претерпевающим» от матери-жены терпеливое соединение его мертвых частей, разбросанных его соперником. Эта история отражала его возродившийся интерес к учебе, утраченный из-за депрессии в результате реактивации эдипального конфликта, регулирующегося скорее инфантильным неврозом, чем внешними событиями в момент этой реактивации. История о воскресшем царе-боге, всплывшая в последействии, служила аллегорией того переживания, которое Шарль проецировал в меня. С помощью ссылки на древнюю культурную традицию мы, в свою очередь, говорим о том времени, которое мы провели вместе, – гораздо более продолжительном, чем то, которое мы провели порознь.

Мы не были уверены, придет ли к нам когда-нибудь на прием Дениза. О ее приходе нас предупредила семейная пара, одному из детей которой мы оказали помощь и которая попросила нашего согласия, чтобы дать наш адрес. Родители Денизы враждебно относились ко всяческим «пси-». Тем не менее однажды к нам пришла очаровательная высокая восьмилетняя девочка в сопровождении обоих родителей. Дениза захотела устроиться на коленях отца, пока ее мать объясняла, что они пришли из-за беспокойства дочки из-за возможного развода родителей. Оставшись со мной наедине, Дениза выражает себя вербально, не прибегая ни к рисунку, ни к игре. Она предъявляет мазохистское страдание эдипального регистра. Так, когда она находится со своим отцом, она страдает от того, что ее лишили общения с матерью, а когда она остается одна, она чувствует себя несчастной, потому что ее отец и мать занимаются вместе делами, в которых она не участвует. Месяц спустя, несмотря на улучшение школьных результатов, ее тревога остается сильной. Сначала ей нечего мне рассказать, затем она сообщила мне, что по вечерам плачет, чтобы позвать свою маму. Я вновь обнаруживаю здесь сценарий, который я уже уловил, и прошу ее описать мне обстоятельства, при которых она плачет. Однажды, когда Денизе нужно было ложиться спать, ее отец отказался пойти с ней почистить зубы, затем она заплакала и позвала мать. Я обращаю ее внимание на различие между этими двумя рассказами и предлагаю ей обсудить последствия отказа ее отца. И тогда катастрофы следуют одна за другой: могут появиться микробы и начать размножаться в кариесе, появившемся из-за конфет. Поэтому ей нужно будет снова пойти к зубному врачу, которого она не любит. Эта история замечательно выражается в рисунках: Дениза рисует квадратик, который я принимаю за кусочек сахара. Затем сверху появляется конфета, и квадратик, который изображал кусочек сахара/зуб, будет подвергнут изощренной пытке конфетой и будет включен в квадрат побольше: бедный зуб испорчен кариесом, нарисованная щетка теперь не нужна, и вот тогда зубной врач со своими инструментами будет вынужден убрать часть зуба, перед тем, как заделать дырку пломбой. Из-за летних каникул следующая консультация будет отложена на два месяца. Очень быстро Дениза вновь вспоминает о своих зубах, для которых, наверное, требуется аппарат, потому что у нее слишком маленький рот, что мешает ей хорошо чистить зубы… Мое замечание по поводу ее отца, вероятно, поспособствовало улучшению их теперешних отношений с ним, но произошло это путем замещения идентификации, которая отложила на неопределенное будущее удовлетворение инвертированного эдипального желания. Отношения родителей, с одной стороны, и страдания Де-низы, которые усиливают сверхинвестицию консультанта, – с другой, откладывают смену терапевта на неопределенное время, и мы договариваемся встретиться снова «по запросу».

III. Когда преобладание нарциссических инвестиций не позволяет воспользоваться ни одним из предыдущих вариантов.

Поступил запрос на срочную консультацию по направлению одного довольно толкового коллеги после неэффективного лечения транквилизаторами и гипнозом, которое уже несколько недель проводил этот молодой бакалавр. Девушка пришла в сопровождении своей матери. Эмили улыбалась улыбкой 16-летней девушки, но ее лицо было растерянным. Ее физический дискомфорт бросался в глаза, она была на грани деперсонализации. Ее мать, сорокалетняя женщина, заверила меня, что дочь могла бы говорить со мной самостоятельно, но она предпочитает изложить ситуацию сама, не стремясь при этом к беседе со мной наедине. Было очевидно, что мы стали свидетелями приглашения матерью дочери говорить обо всем свободно в ее присутствии. На передний план были выдвинуты трудности в школе в виде школьной фобии. Эмили отказывалась сдавать выпускные экзамены, а также ехать в поездку с целью изучения иностранного языка, организованную для нее матерью. Мать убеждала нас в исключительных школьных успехах Эмили, но сама девочка не могла похвастаться этим, поскольку объясняла их снисходительностью учителей, а отличные оценки считала фальшивыми. Отказ Эмили от поездки был непонятен для ее матери. Она обсуждала с Эмили детали каждого плана. Вначале Эмили соглашалась, но в тот момент, когда надо было приступить к его реализации, она отказалась. В результате они поехали на каникулы вместе, с некоторыми затруднениями из-за изменений в последний момент. Потребность Эмили находиться со своей матерью побудила меня прояснить семейную ситуацию, и я узнал, что совсем недавно, после многолетних изнуряющих конфликтов, было принято решение о разводе родителей. Ситуация для Эмили осложнялась еще из-за позиции ее старшего брата, который был втайне на стороне их отца, несмотря на то, что он, как и она, был на попечении матери. Мы, таким образом, находились перед подростком, в трансформациях пубертата которого имелись отголоски хаоса, вызванного разладом в семье этой девочки-подростка и в ее детстве, когда, по ее словам, отец никогда не давал ей карманных денег, не воспитывал и не целовал. Первая жалоба касалась соперничества с ее старшим братом, который не был лишен карманных денег, как она. Две следующие жалобы касались невыносимого зрелища того, как ее отец отдавал все внимание «другой» женщине, лелея девочку, рожденную от второго брака. Во время первых встреч я беседовал с Эмили и ее матерью. Вместе со мной был социальный работник, чье присутствие при общении²⁰ [1] было живым, молчаливым и внимательным и вскрыло давние претензии отца/мужа. Крайне невысокая эффективность медикаментозного лечения привела к необходимости дополнить его психоаналитическим лечением, для которого Эмили выбрала терапевта, с которым она была недолго знакома несколько лет назад. Тем не менее мы с социальным работником оставались вовлеченными в психотерапевтический процесс еще более года, во время которого мы функционировали в качестве объектов проекций и замещений, либо принимая совместно подростка и ее маму, либо разделяясь, причем социальный работник принимал мать. Вслед за Франсисом Паше [11], я думаю, что в этот период, возвещающий трансформации пубертата, мы приняли участие в консолидации истерического ядра, на основе которого, благодаря трансформациям Супер-Эго в подростковый период, будет возможно достижение автономии этого ребенка.