Kitobni o'qish: «Сумеречный муж», sahifa 2
«Пожалуйста, Арина, дай мне шанс. Когда у тебя будет свободное время?»
Меня это уже стало раздражать. Он спрашивает, когда у меня будет свободное время, но даже не интересуется тем, хочу я его видеть или нет! Похоже, ему все-таки не двадцать семь лет, а сорок пять. И ему срочно нужна баба, причем, мне думается, отнюдь не для «серьезных намерений». Поэтому он и прицепился ко мне, старой деве, которая уж наверняка не сможет отказать…
Да еще чего! Ха-ха, разбежался! Никуда я с тобой не пойду, наглец!
Все это прокручивалось в моей голове около трех минут, так что мой собеседник, видимо, догадался, что решение складывается не в его пользу, потому что, ничего не ответив, я сразу получила следующее:
«Прошу тебя, не бойся меня. Я вовсе не страшный, честное слово. Не думай обо мне ничего, пока не увидишь меня. Тогда ты поймешь, что я заслуживаю доверия. А даже если я тебе не понравлюсь, ты ведь можешь просто уйти, я ничего не смогу поделать. Дай мне шанс, Арина. Ты не пожалеешь, обещаю тебе».
Да сколько можно твердить про этот пафосный «шанс»? Заладил…
И как это он догадался, что я решила, что он страшный? Хотя это, наверно, было не так уж и трудно…
Но что касается его мольбы, нет, пожалуй, нет. Надо его послать. Слишком уж мягкотелый. Слишком странный и настойчивый. С таким лучше не связываться. Да, надо послать.
А с другой стороны, давно у меня не было никаких приключений. Если так подумать, это ведь забавно: идти на свидание вслепую. Жутковато, конечно, но весело. Без сомнений, это риск, тем более что я еще ни разу ни с кем так не встречалась, но ведь он прав: ничто не помешает мне уйти. А если разочарование окажется уж очень сильным, даже убежать во весь дух. Все равно об этом никто не узнает.
Я сильно колебалась. Между тем последовало следующее сообщение:
«Как насчет Никольского парка на Красной улице? Завтра в семь часов вечера? Мы могли бы сначала погулять, а потом зайти в ресторан поблизости? Пожалуйста, ответь, Арина».
Хм, а ведь это неплохой вариант. Завтра суббота, а по выходным в парке всегда полно людей, так же, как и во всех близлежащих кафешках. Видно, он не темнит, раз предлагает такую безопасную для меня программу.
Но, черт побери, кто же он такой? И неужели он сейчас в Тихом? Владислав Рахманов… Если ему действительно двадцать семь лет, и он не женат, о нем бы весь город галдел, как о потенциальном женихе. До меня бы такая информация уж точно дошла, хотя бы через маму. Но я никогда о нем не слышала. Вероятнее всего, он не местный. Но тогда что он тут делает?
«Арина, пожалуйста, скажи хоть что-нибудь!»
Я вдруг осознала, что все это перестало быть для меня пустой забавой. Что-то тут определенно было не так, но я не могла понять, что именно. Одно мне было совершенно ясно: от этого типа надо избавиться и избавиться как можно скорее!
Давай, Арина, соберись, тебе это под силу! Ты же видишь, что человек невменяем, так пошли его к чертовой бабушке и ее племянникам!
Но я уже знала, что не смогу так поступить. Что-то во мне яростно требовало, чтобы я согласилась на эту глупую аферу.
«Ладно, давай. Завтра в семь часов я буду у входа в парк».
Господи, как он обрадовался! Меня никогда еще никто так не благодарил. Под конец я даже почувствовала неловкость, ведь, в сущности, я не сделала ему ничего хорошего. Всего лишь согласилась пройтись с ним и поужинать (а это в какой-то степени было приятно и мне самой), но он был необорим в своих изъявлениях признательности, так что я окончательно уверилась в том, что мне предстоит завтра встретиться с каким-то неописуемым страшилищем.
Так благодарить девушку за согласие пообщаться мог либо полный дурак, либо невыразимый урод. Этот дураком вроде не был, следовательно, оставалось второе. И во что я только влезла! Надо было все-таки послать.
А хотя, кто знает, вдруг это как раз то, над чем я буду смеяться в старости? Впрочем, до старости и ждать не придется. Уже теперь все это походило на какую-то юмористическую повесть. «Повесть об Арине и ее уродце».
Я затряслась от сдерживаемого смеха.
В этот момент «уродец» соизволил попрощаться со мной:
«Спокойной ночи, Арина. До завтра. Не сомневайся, я не разочарую тебя».
Еще и самоуверенный уродец. Ну да ладно. Никакой беды не случится, если я увижу его. Каким бы безобразным он ни оказался, вернувшись завтра вечером домой, я буду весело смеяться. И не от того, что перепью вина за ужином, а потому что я твердо решила отнестись ко всей этой ситуации с юмором и полнейшей беззаботностью.
Однако этот Рахманов сумел сбить меня с толку. Я совершенно забыла об Аниных документах и своем намерении удалиться из сайта. Но это не было проблемой. И то, и другое я могла сделать прямо сейчас. Знакомство с этим чудаком не нарушит моих планов.
Так я и поступила. Зашла в настройки и удалила свою страницу. Наслаждение, которое доставил мне этот поступок, нельзя выразить словами. Думаю, так чувствует себя опрятный и аккуратный человек, принимающий ванну после двухлетнего перерыва.
Это было мне приятно еще и по другой причине.
Теперь единственной ниточкой, связывавшей меня с Рахмановым, была назначенная на завтра встреча. То есть, можно сказать, связи больше не было почти никакой.
Я не могла заставить себя серьезно смотреть на это свидание. Оно было для меня глупостью, ошибкой, недоразумением, над которым я собиралась от души посмеяться.
И я действительно смеялась.
Пока делала отчет; пока раскладывала диван; пока стелила постель. И даже глубокой ночью, свернувшись под одеялом, крепко обнимая Лютика, я продолжала смеяться над собой и над той авантюрой, в которую сама себя втянула.
Тогда я еще ничего не знала. Не могла даже представить себе, что это было вовсе не авантюрой. Это было чем-то неведомым и непреодолимым.
Чем-то, что кое-кто привык называть судьбой.
Глава 2
ЭТО – ОН
На следующий день я освободилась с работы в четыре часа (по субботам мне это всегда разрешалось) и, не заходя домой, направилась сразу в «Магнит». Мне нужно было пополнить запасы кукурузных хлопьев, молока, сметаны и некоторых других продуктов, которые уже давно не радовали своим присутствием мой холодильник.
По случаю субботы людей в магазине было очень много, к счастью, в основном незнакомых; у двух работающих касс выстроились очереди в десять метров длиной. Я несколько переоценила свои силы. Мне бы следовало взять тележку, а не металлическую корзину, и теперь, загруженная до предела, я едва тащила ее к кассе. С каждым шагом тяжесть становилась все более неподъемной, мои руки буквально дрожали от непомерных усилий.
Я уже решила было опустить корзину на пол, чтобы немного передохнуть, как вдруг какой-то человек быстро обогнал меня и выхватил из рук мою ношу. Я в изумлении подняла глаза и увидела Ярослава, одного из моих бывших поклонников, которому несколько лет назад пришлось получить от меня отказ в ответ на его предложение руки и сердца.
Я страшно смутилась, и в этом не было ничего удивительного. Я всегда приходила в крайнее замешательство, когда сталкивалась где-либо с парнями, самолюбие которых было когда-то мной ранено.
– Арина, Арина, – с усмешкой покачал головой Ярослав, – все сама, да? Независимость превыше всего?
– Да при чем тут независимость? – растерянно пробормотала я. – Вообще-то я уже почти справилась…
– Ну да, конечно. Поэтому у тебя было такое лицо, как будто ты сейчас родишь?
– А откуда ты знаешь, какое у меня было лицо? Ты ведь сзади подошел!
Ярослав засмеялся:
– Я понял это по тому, как была согнута твоя спина. И по бешеному хрипу, который ты издавала.
– Ага, ага, выдумывай!
– Это правда. Ты хрипела, как объевшийся носорог.
Я закатила глаза:
– Гениальное сравнение!
Ярослав, улыбаясь, задумчиво смотрел на меня.
Он был хорошим парнем. И очень умным, не таким, как другие мои поклонники, воспринявшие мой отказ как оскорбление.
В отличие от них, он не возненавидел меня, и лицо его даже не перекосилось от злобы, когда я сказала ему «прости, но нет».
Другие, женившись вскоре после моего отказа, всякий раз, замечая меня где-нибудь, с демонстративной страстностью целовали своих жен, вероятно, надеясь вызвать во мне муки сожаления. Они не понимали, что я отказала им вовсе не потому, что считала их недостойными себя, а потому что не хотела их обманывать. Не хотела, чтоб они страдали из-за меня. Так же, как и я из-за них.
Но Ярослав, мне кажется, понял это сразу. Поэтому видеть его мне всегда было особенно тяжело. Он знал меня лучше, чем кто бы то ни было. Знал, что я отказала ему из жалости. Трудно выразить, какое неизмеримое чувство вины я испытывала каждый раз, когда он заговаривал со мной!
Было время, когда я ненавидела себя за то, что не смогла полюбить его. В нем не было ни единого изъяна. Он был и красив, и умен, и трудолюбив, самое главное – добр и честен. Разумом я понимала, что лучше его мне никогда никого не найти, но сердцем… сердцем оставалась бесчувственной, как всегда.
Мама тоже была о нем очень высокого мнения:
«Ты бы хоть красотой его соблазнилась, Арина! Он бы моделью мог работать, если б захотел! Ноги у него длинные, стройные, как плинтусы, а плечи широкие, сильные, как у борца – да он просто греческий бог! Волосы цвета переспелой пшеницы, а глаза, боже мой, что это за глаза! Такое ощущение, что он целыми днями смотрит на небо, до того они у него синие да ясные. Ты только подумай, какие дети красивые будут! Но это все ладно, хотя вам, девкам, по-моему, только это и надо. Он ведь и человек на редкость хороший! Не пьет, не курит, пашет, как отец семерых детей, и ведет себя порядочно, что сейчас вообще феноменально! Ну что же ты, Арина?»
Что я могла ей возразить? Ничего, ведь она говорила одну только правду. Но все же я отлично знала, что не имею права поддаться ей. Я всегда искренне уважала Ярослава и потому была неспособна солгать ему. Сделать вид, будто люблю, хотя на самом деле не любила. Не единожды я проклинала свое черствое ледяное сердце, заковавшее во мне всякую способность привязываться, но даже в такие гнетущие минуты я знала, что поступила правильно, отказав ему. И теперь я была в этом уверена, что, к сожалению, нисколько не облегчало моего душевного состояния при случайных встречах с ним.
– Как у тебя дела, Арин? – спросил Ярослав, встав в очередь рядом со мной.
– Да пойдет, жаловаться не на что, – насколько могла непринужденно ответила я. – Ты как?
– Неплохо. Собираюсь в Петербург переезжать.
– Да ладно? Что будешь там делать?
– Работать, что ж еще.
– Да ты ведь и тут нормально зарабатываешь.
– Да, но там размах больше.
Я усмехнулась:
– Значит, здесь тебе скучно?
– Есть немного.
В этот момент очередь значительно продвинулась вперед, и мы ненадолго замолчали. Ярослав поднял мою корзину и подтянул ближе к кассе. Затем спросил:
– А что, ты не хочешь, чтоб я уезжал?
Я быстро повернулась и испуганно уставилась на него. Он поспешно улыбнулся:
– Да ладно, забей. Это я так, к слову.
Но его взгляд выражал совсем другое. Он неспроста задал этот вопрос. Ответ был ему очень важен.
Я была в шоке. Мне вдруг вспомнилось, что Ярослав, единственный из всех моих отвергнутых женихов, за прошедшие пять лет так и не женился. Почему бы это? Неужели потому что… Нет, этого не могло быть! Это совершенно исключено! Я все придумываю!
Наконец, настала моя очередь (не прошло и века). Я быстро рассчиталась и вместе с корзиной прошла к длинному металлическому столу вдоль стены при входе. У Ярослава была только коробка чая и две упаковки рисовой крупы. Я стала торопливо распределять продукты по двум целлофановым пакетам, надеясь управиться до того, как он освободится. Естественно, мне это не удалось. Второй пакет я уже собирала вместе с Ярославом, причем за целых две минуты мы не произнесли ни слова.
Взяв по пакету в каждую руку, я толкнула ногой дверь и неуклюже вывалилась на улицу. Ярослав тут же попытался отнять у меня мой груз. Я мягко отстранила его:
– Не надо, Яр, я справлюсь. В пакетах нести не тяжело.
– Провожать, как я понимаю, тоже не надо? – со вздохом сказал он.
– Не обязательно, – я попыталась улыбнуться, но, боюсь, у меня ничего не вышло. Вместо улыбки выдавилась какая-то болезненная гримаса, я сама это ясно почувствовала. – Спасибо, что помог. Удачи тебе в Питере. Пока.
Я развернулась и быстро пошла прочь вдоль здания «Магнита». Мне было не по себе. Ведь я точно знала, что Ярослав в это время пристально смотрит мне вслед. Это ужасно меня угнетало. Но еще хуже мне стало, когда я услышала позади себя торопливые шаги и, обернувшись, увидела его напряженное, пугающе серьезное лицо.
Твердо глядя мне в глаза (что явно давалось ему с большим трудом), он тихо и спокойно произнес:
– Я люблю тебя.
У меня замерло сердце. Но не от волнения, а от нестерпимого ужаса. Я открыла было рот, чтобы что-то сказать (совершенно не представляя, что именно), но Ярослав немедленно перебил меня:
– Ничего не говори! Не надо. Я знаю все, что ты можешь мне сказать. Наверное, поэтому я тебя так и уважаю. Но я хочу, чтобы ты знала: я люблю тебя. Никогда не переставал любить. Так что, если ты вдруг когда-нибудь почувствуешь, что способна ответить мне тем же, знай, что я жду тебя.
– Ярослав, не говори глупостей! – воскликнула я, мотнув головой. – Ты не обязан ждать! Ты достоин лучшего!
– С тех пор, как ты мне отказала, прошло четыре года, – с грустной улыбкой сказал он. – За это время я так и не встретил никого достойней тебя. Иногда я думаю, что в этом мире вообще больше нет девушек, для которых любовь так важна, что даже общество не может их сломать и заставить действовать по расчету. Так что извини.
Он нежно коснулся рукой моих волос, после чего, не прибавив больше ни слова, развернулся и ушел.
А я не ушла. Я продолжала стоять на месте в полном оцепенении, не замечая ни людей, проходивших мимо, ни мучительной тяжести, отягощавшей мои руки.
Несомненно, если бы Ярослав говорил со мной злобно, яростно, с отчаянием, если бы пытался надавить на меня, ему бы не удалось причинить мне той боли, что вызвал во мне его кроткий, сердечный тон. Как бы я хотела избавить его от этого! Ну почему он такой упрямый? Да чем же я лучше других, что за вздор он себе выдумал? Как глупо, глупо!
Всю свою жизнь, с самого раннего детства, я ненавидела причинять кому-либо страдания и до сих пор мне, в общем-то, и не приходилось этого делать. Но Ярослав… он просто убил меня. Убил наповал своим признанием. Своей болью, в которой виновата была я одна.
После встречи с ним от моего хорошего настроения осталось одно лишь воспоминание. Я была так подавлена его словами, так уничтожена обрушившимся на меня чувством вины, что даже не заметила, как добралась до дома, хотя это был совсем нелегкий путь из-за беспрецедентного груза, который мне приходилось на себе тащить.
Однако в подъезде меня ожидал утешительный приз, который хотя и не помог мне забыть о моей беде, но, во всяком случае, вынудил подумать о чем-то еще, помимо нее. Этот приз был воплощен в лице моего брата Артема, стоявшего возле двери с большущим планшетом в руках. Увидев меня, он широко улыбнулся и немедленно спрятал планшет в чехол.
– Так вот оно в чем дело! – воскликнул он, заметив в моих руках пакеты. – А я уж думал, тебя похитили!
– О да, – пробормотала я, вручая ему свою ношу. – Больно я нужна кому-то… А ты почему ждешь? У тебя ведь ключ есть.
– Да я его забыл, – Артем пытался рассмотреть содержимое пакетов сквозь небольшой верхний проем. – Копченая колбаса, шоколадная паста, Твикс, коробка Барни – обожаю тебя, Ариш! Ничего не забыла из того, без чего я жить не могу!
– О да, – повторила я, открывая дверь и входя в квартиру. Артем, не переставая шумно радоваться, ловко обогнал меня.
Через несколько секунд мы уже были на кухне, причем из нас двоих продукты разбирал только мой младший брат; я же сидела на подоконнике, отрешенно наблюдая за ним.
Несмотря на то, что я была искренне рада его видеть (хотя по-другому и быть не могло), я с большой неохотой ждала неминуемых с его стороны вопросов. Артем только на первый взгляд казался легкомысленным и беспечным, в действительности же он был чрезвычайно умен и проницателен. Поэтому я даже не пыталась скрыть от него свое состояние. Он бы все равно вывел меня на чистую воду, притворство бы только оттянуло неизбежное разоблачение. Да и, что скрывать, актриса из меня была, мягко говоря, бесталанная, так что нечего было и пытаться.
Разобравшись, наконец, с продуктами, Артем устремил на меня пронизывающий взгляд. Этот взгляд смотрелся очень странно на его тоненьком мальчишеском лице, обрамленном густой копной темно-русых волос. В другое время я бы посмеялась над такой устрашающей серьезностью, но только не сейчас.
– Поговорить не хочешь? – спросил он, не отрывая от меня своих проникновенных дымчато-серых глаз, так мало походивших в эту минуту на глаза пятнадцатилетнего мальчишки.
Я уныло усмехнулась. Он еще в подъезде понял, что я чем-то сильно огорчена, понял, едва только увидев меня. Но заговорил об этом только сейчас. Должно быть, рассчитывая, что я уже настроилась на разговор. Но я не настроилась. По правде говоря, даже не пыталась настроиться.
– О чем? – спросила я устало.
– Да хотя бы о том, почему у тебя такое лицо, как будто ты вот-вот расплачешься?
– О нет, только не об этом. В другой раз как-нибудь. Не обижаешься, Тем?
Он возмущенно фыркнул:
– Да я бы перестал уважать сам себя, если бы обижался на такие вещи. Но раз ты не хочешь говорить, давай тогда посмотрим. Я накопал в интернете кучу короткометражек, которые могут просто убить своим юмором. Один мой одноклассник реально чуть не умер от смеха! У него под конец челюсть заела, так что он не мог рот закрыть. Так и просидел всю алгебру. А ты же знаешь Олега Дмитриевича, это самый бешеный препод во всей школе. Да даже во всем городе. Он не мог поверить, что у Кира действительно лицевой паралич и поэтому весь урок орал на него, а тот только мычал, еле языком передвигая. Мы там все чуть под столы не попадали. Я думал, у меня тоже вот-вот челюсть сдвинет.
– И что, он таким и остался? – спросила я с невольным удивлением.
– Кто?
– Ну, этот Кир.
– Да нет, через несколько часов пришел в норму, но с тех пор его уже никто Кириллом не называет.
– А как называют?
– Челюстью.
При всем моем депрессивном состоянии я не смогла удержаться от хохота.
– Бедняга. Мне его жаль.
– А ему себя нет. Он вообще не злится, даже доволен этой кликухой. Ну, согласись, это ведь лучше, чем иметь прозвище Нос.
– О господи!
– Ну да. Один пацан из параллельного класса с начальной школы страдает. У него и впрямь очень длинный нос, и к нему только так и обращаются. «Эй, Нос, подай карандаш!», «Эй, Нос, не загораживай дорогу!» и так далее и так далее.
– Это жестоко.
– Что поделать? – с философским смирением вздохнул Артем. – Такова жизнь. Вернее сказать, юность. Хотя я не думаю, что дальше дело пойдет лучше.
– Я что-то не пойму, ты у нас кто: оптимист или пессимист?
– Я позитивный пессимист, – улыбнулся тот. – Вижу все плохое, но стараюсь не паниковать.
– Не слишком ли ты мудрый для своих лет, а?
– А ты не слишком ли унылая, а?
Мы оба рассмеялись. Затем я спрыгнула с подоконника, подошла к нему и с благодарностью чмокнула в лоб.
– Уже не такая унылая, какой была до того, как увидела твою сияющую физиономию.
Хотя я произнесла эти слова шутливо, он ответил мне серьезным взглядом:
– То, о чем ты не хочешь говорить… это ведь не очень страшно?
– Нет, это вообще не страшно. Только очень печально.
Кажется, он понял. Во всяком случае, больше не задавал вопросов на эту тему. За что я, конечно, была ему бесконечно признательна. Что и говорить, я не знала в своей жизни человека более удивительного, чем Артем. Он был младше меня на целых десять лет, но иногда я чувствовала себя рядом с ним наивной, беззащитной девочкой, ничего не понимающей и ни на что не способной. К счастью, такое случалось крайне редко, иначе я бы совершенно растеряла всю свою и без того не слишком обширную уверенность в себе.
Фильмы, которые так хвалил Артем, действительно оказались очень смешными. Настолько смешными, что я даже забыла на какое-то время о своей трагической встрече с Ярославом. А благодаря шоколадной пасте, намазанной на хрустящие ломтики свежего хлеба, и ароматному чаю мое настроение почти полностью восстановилось, хотя в глубине души я знала, что когда Артем уйдет домой, чувство вины вновь протянет ко мне свои острые влажные щупальца, от которых я не смогу уклониться, что бы ни делала.
Но пока я наслаждалась весельем и старалась не думать о том, что будет дальше.
Время промелькнуло очень быстро. Я уже совсем разомлела на диване в компании брата и планшета, как вдруг первый предложил включить телевизор, ибо вот-вот должен был начаться его любимый сериал – как всегда, очередной детектив с элементами мистики. Он также добавил, что сериал обычно начинается в половине седьмого.
Это замечание – в половине седьмого – пробудило в моей памяти какое-то смутное, неопределенное движение. В первый миг я ничего не поняла, а затем резко вскочила на ноги.
– Эй, ты что? – ошеломленно воскликнул Артем.
Я приложила руку ко лбу:
– Ой, черт, я же совсем забыла.
– Что забыла?
– Я скажу, если пообещаешь, что не будешь смеяться, – я подбежала к небольшому трюмо в углу комнаты и стала поспешно приводить себя в порядок (не особенно, впрочем, стараясь).
– Да не буду, не буду! В чем дело?
– Я вчера познакомилась в интернете с одним парнем и сегодня в семь часов иду с ним на свидание.
Теперь Артем взвился на ноги, точно подброшенный ураганом. Он не засмеялся, нет, но его реакция оказалась еще ужаснее. Он разозлился.
– Арин, ты что, серьезно???
Я заставила себя не смотреть на него.
– Абсолютно.
– Сейчас же скажи, что это шутка!
– Да что такого? Сейчас все так поступают.
– Да мне плевать! Я твой брат и не могу позволить, чтобы ты моталась неизвестно с кем!
– Да что ты несешь, Тем? – я ласково ему улыбнулась. – За кого ты меня принимаешь, в самом деле? Ты же знаешь, какая я. Мне все это не дано. А сейчас я просто шучу.
– В смысле – шутишь?
– Мне хочется вырваться ненадолго из обыденности. Сделать что-то такое, чего я обычно не делаю. А потом посмеяться над этим. Ты понимаешь меня?
Артем долго думал, прежде чем ответить. Наконец, он заявил:
– Не уверен!
Я рассмеялась:
– Да не бойся ты за меня! Ничего с твоей бестолковой сестрой не случится.
– А вдруг это какой-то маньяк?
– Ну, если б это был маньяк, вряд ли бы он стал приглашать меня в такое людное место, как Никольский парк.
– Хм… куда ни шло. А во сколько ты вернешься?
Я закатила глаза:
– Ты хуже нашей мамы, тебе это известно?
– Возможно, и все-таки?
Я расчесала волосы, закрепила передние пряди на затылке (это была самая простая прическа из всех, которые я знала, придававшая мне несколько строгий и вместе с тем изящный вид) и накрасила губы светло-розовой помадой.
– Это зависит от наружности моего кавалера. Если окажется страшным, тут же убегу, если более-менее – может, пообщаюсь часика два.
– Так ты что, его еще даже не видела???
– Ну, нет.
– У него на стене не было фотки???
– Не было, – со вздохом призналась я.
– Арин, да ты с ума сошла! Вдруг это какой-то…
– Леший, что ли?
– Да не леший, а кто-нибудь похуже!
– Да успокойся ты. Чем безобразней он окажется, тем больше смеха нам потом будет.
– Арин, ну не иди, прошу тебя!
Я удивленно взглянула на него. Мне еще никогда не приходилось видеть на его лице такое молящее, испуганное выражение. Я с недоумением вспомнила, что еще совсем недавно он казался мне необыкновенно взрослым и рассудительным, чуть ли не умнее и опытнее меня. Да это же сущий младенец, пугливый и беспокойный, как брошенный котенок!
– Да расслабься ты, глупыш! Я тебе все время буду писать!
– А в чем ты пойдешь? – тревожно осведомился он.
Вероятно, он боялся, что я надену что-нибудь открытое и вызывающее, чего он, конечно, допустить никак не мог. Но ему не о чем было волноваться.
– Да вот так и пойду, – сказала я, указывая на свои матовые черные брюки и коралловую блузку с длинными рукавами и высоким горлом. В этой одежде я вернулась с работы и так и не сменила ее.
Артем внимательно осмотрел меня и как будто остался доволен увиденным. Но, впрочем, тут же заметил:
– А помада не слишком ли яркая?
– Да ты что? Это самый бледный оттенок розового, какой только можно найти.
– Ну ладно, ладно. Возвращайся быстрей. И пиши мне, слышишь?!!
– Да буду, буду, обещала же.
Я взглянула на часы, у меня оставалось еще пятнадцать минут. Вполне достаточно, чтобы дойти до парка. Плохо только, что я глаза накрасить не успела… но ничего, так даже лучше. Выпендриваться-то все равно не перед кем. Хватит и того, что есть. Тем более что и так я выгляжу вполне сносно.
Взяв сумку, я направилась в коридор. Артем, естественно, последовал за мной. Он не отрывал от меня взгляда, пока я надевала туфли и в последний раз прихорашивалась перед зеркалом. Но когда я уже вышла за порог и хотела было закрыть дверь, он вдруг вцепился в мою руку и жалобно произнес:
– Ты сказала, что это шутка, да? Ну, так я тоже люблю посмеяться. Давай я пойду с тобой!
– Артем, ну ты вообще, – я притворилась рассерженной (во всяком случае, предприняла такую попытку).
– Ну пожалуйста!
– Я что-то не пойму: тебе пятнадцать лет или пять? Возьми себя в руки! Я взрослая баба, ничего со мной не станется.
– Ты не баба, ты моя сестра!
– Не капризничай! Ах, да, я еще хотела попросить тебя: не говори ничего родителям. А то мама мне опять сцену устроит…
Артем коварно сощурился:
– Не скажу, если ты возьмешь меня с собой.
– Артем! – сурово произнесла я.
– Да, да, да!
– Артем!
– Эх, ладно! – тут он тяжело вздохнул, видимо, почувствовав, что его игра в «своенравного ребенка» уже переходит известную черту. – Но ты хоть представляешь себе, каково мне будет сидеть тут до твоего прихода!
Я мягко улыбнулась:
– Даю слово, я быстро вернусь. А ты развлекайся. Смотри свой сериал. Можешь съесть хоть всю пасту, я не обижусь.
– Да уж не сомневайся, я так и сделаю! – объявил он, после чего, состроив мне рожу, захлопнул дверь.
Я перевела дыхание (мне уж казалось, что он от меня не отстанет), натянула сумку на плечо и, наконец, двинулась прочь из подъезда.
Идти мне предстояло совсем недолго. Путь мой пролегал через две улицы: Владимирскую и Зимнюю, которые, в конце концов, упирались в горизонталь Красной, где и был расположен Никольский парк.
Несмотря на то, что август еще не закончился (сегодня было двадцать третье число), в воздухе уже отчетливо ощущался осенний холодок – слабая колючая прохлада, которая не была неприятной, но и особого удовольствия не доставляла. Быстро смеркалось, и по мере того, как солнце уходило за горизонт, вечерняя свежесть нарастала.
В своей тоненькой шифоновой блузке я вскоре начала зябнуть, но возвращаться домой за курткой было слишком поздно. Во-первых, у меня не было желания в очередной раз травмировать своим уходом Артема, а во-вторых, я хотела прийти на встречу вовремя; пунктуальность всегда была одним из моих наиболее выдающихся качеств. Раз уж обстоятельства так сложились, попрошу своего кавалера обойтись без прогулки и сразу зайти в ресторан – там и согреюсь.
Как я и предполагала, у входа в парк было очень оживленно. Обыватели Тихого наслаждались выходными. Большинство только направлялось на прогулку, но некоторые уже шли обратно. Вследствие этого маленькая белая площадь перед входом все время была переполнена людьми. Но так как все беспрестанно двигались, и на месте никто не стоял, я легко нашла себе наблюдательный пункт возле самых ворот, где никто не мог меня толкнуть, и где я никому не могла помешать.
Ворота, так же, как и стены, окружавшие парк, представляли собой высокий решетчатый забор из гладких серебристых балок, имевших необычайно достойный, прямо-таки аристократический вид. Каждая была преобразована на конце в замысловатую металлическую фигуру, напоминавшую семилистный клевер или какой-то другой цветок с крупными лепестками однообразной формы. Со стороны это выглядело очень красиво и даже оригинально.
Что касается самого парка, то это место не зря считалось самым очаровательным в городе. Представьте себе небольшой ухоженный лес, в котором нет ни мусора, ни бурелома, но зато всюду мелькают прекрасные цветы самых разных оттенков, высятся белоснежные статуи маленьких ангелов, сделанных с исключительным мастерством, и петляют во все стороны чудесные узенькие тропинки, выложенные крохотными светло-серыми камешками, кажущиеся до того загадочными и волшебными, что по ним можно проблуждать несколько часов и даже не заметить этого.
Если вам удалось нарисовать в своем воображении такое место, ты вы теперь знаете, что собой представлял Никольский парк. В сущности, это был лес, но лес необыкновенный – лес удивительной чистоты и восхитительной красоты. На первый взгляд в нем не было ничего незаурядного или сверхъестественного, но все же это был своего рода фантастический мир, который никого не мог оставить равнодушным.
Лично я обожала проводить здесь время и делала это нередко, особенно в зимнюю пору, когда снега еще не было, но лес уже застывал в какой-то особенной зачарованной неподвижности. Более подходящего места для размышлений и восстановления душевного спокойствия я бы не смогла себе выбрать.
Ресторан, прилегавший к парку, находился на другой его стороне и назывался «Тихой дубравой». Еще одно изумительно уютное место, которое я также особенно любила посещать зимой. Артем, правда, не соглашался с названием «Тихой дубравы». Вследствие того, что оформление ресторана содержало огромное множество старинных русских ковров (они же заменяли и скатерти), мой брат завел себе привычку называть его Ковриком. Сначала меня это раздражало, но вскоре я и сама стала применять это наименование.
В последний раз я приходила сюда весной, где-то в конце апреля. С тех пор мало что изменилось, но все же я чувствовала себя очень напряженной. Хотя, конечно, ни к парку, ни к Коврику это не имело никакого отношения. Во всем была виновата причина, которая привела меня сюда сегодня.
Сейчас, уже явившись на место встречи, я была в ужасе от собственной храбрости. Я не могла поверить в то, что действительно решилась на такой бесшабашный поступок. Это ведь так мало было на меня похоже! Как мне только в голову пришла такая мысль? Назначить свидание человеку, которого я ни разу в жизни не видела и о котором решительно ничего не знала? Это, наверное, сделала не я, а кто-то другой, кто-то, помутивший мой рассудок.
