Kitobni o'qish: «Последние стражи Аарона»
Всем, кто не отвернулся от света
в эти темные времена.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ВИСЕЛЬНИК
Каменный бор. Айриндор
Время сбора винограда в Каменном бору приходилось на заморозки. Там, где погибла бы любая другая лоза, эта крепла, плодоносила и славила себя по всем Изведанным землям. Она рождала вино, с громким именем льющееся рекой везде – от придорожных таверн до старых замков. Но те, кто возделывал его – послушники Монастыря Всех Пророков, всегда оставались в тени. Люди говорили, что в его стенах находили убежище и святые, и самые темные нечестивцы. Тайна немало приправляла вкус.
Один из послушников срезал сочные спелые гроздья винограда с самого утра. Сок испещрил линии и узоры на его пальцах и ладонях, лёг поверх библиотечных чернил, закрался в ссадины, не тронув лишь мозоли – грубые отметины от рукояти меча. Засучив рукава жесткой серой сутаны, юноша внимательно рассматривал все отпечатки прожитого им дня.
Наполняя старые глиняные кувшины из источника, он невольно следил за водами ручья. Они спешили вниз по склону в долину, где ютился его прежний дом – большое несуразное поместье, слишком помпезное для этих мест.
– Эй, брат Аверет! – мимо проехала повозка с припасами, запряженная кряжистой пегой лошаденкой, ею правил седой старик в такой же серой сутане. – Останешься здесь, не поспеешь к вечерней молитве!
Только теперь молодой послушник приметил, что солнце клонится к горизонту, оставляя в небе за собой розовый всплеск света. Он кивнул старику, но не бросил своего дела – не желал возвращаться, не наполнив собственную повозку. Поднатужившись, он вскинул очередной полный кувшин на плечо и погрузил его. Взмокшая прядь светлых волос упала на лоб, скрыв нелепую отметину – белесый шрам, оставленный на вечную память его матерью. Когда-то давно она, в приступе бездумной ярости, швырнула в него увесистым кубком.
В тот день Аверет впервые попал в монастырь и увидел местного аббата. Теперь же, память услужливо подбрасывала ему яркие всполохи событий. Пока монах зашивал рану на его лице, он разглядывал высокие своды госпиталя, и слушал, как мать кричит что-то о проклятии, позоре и Тьме.
– Ты была королевой, сестра. Но умрешь от вина одинокой дряхлой распутницей, – сухо ответил ей аббат.
С тех самых пор она исчезла, а вместе с ней и страх. Новое имя, молитвы, обеты и суровый труд были малой платой за это. Но Аверет скоро понял, что не похож на любого другого послушника. И причиной тому было даже не кровное родство с аббатом Кареллом и не странности, которыми он был награжден. Учение Создателя и Его Пророков не определяло его. В гневе и усталости он не раз решался донимать дядю расспросами о том, отчего никого из послушников так рьяно не истязают науками и не заставляют плясать под стенами монастыря с мечом под крики сурового наемника из Тирона.
– У тебя иной путь. Ты узнаешь о нем, если Создатель изъявит на то свою волю, – отвечал неизменно скупо Карелл и отсылал его прочь.
– У меня иной путь, – Аверет нарочито понизил голос в тон дяде, и запрыгнул на козлы. Он цокнул языком и лошадка потянула повозку по мощенной камнем тропинке. Она так хорошо знала дорогу, что можно было вздремнуть, но стоило Аверету вздохнуть глубже, чем он позволял себе в этот день – боль сковала ребра, посиневшие от удара сапога тиронца. Тот всегда оказывался быстрее, сильнее и хитрее, иначе и не был бы нанят аббатом.
Наконец, Аверет оказался у пещер – обиталища Братьев-во-Тьме. Там уже поджидал монах в черном. Его лицо было скрыто под капюшоном, а из-под него виднелась темная повязка, ограждающая глаза от любого света.
– Да будет славно имя Создателя и Его Пророков, – этими словами юноша обращался к каждому монаху из пещер, но никогда не ждал ответа – те давали обет, отрекались от мира, живя в тишине одними лишь молчаливыми молитвами.
Эта жертва была настолько велика, что внушала трепет, однако же, неспособный подменить собой искреннее сочувствие. Аверет жалел монаха, пускай тот и был вором, что выдавали укороченные палачом пальцы.
Вместе с Братом-во-Тьме они быстро справились с поклажей. Тот ловко орудовал тростью, подхватывая кувшин, нагружал собственную тележку. Аверет старался не вставать у него на пути.
Когда над монастырем разнесся колокольный звон, черный монах с явной укоризной хлопнул молодого послушника по плечу.
– Помолись за меня, брат. Твои молитвы куда дороже, – юноша стремился не звучать слишком беспечно, но тут же получил тростью под колено.
Аверет лишь примирительно склонил голову, по обыкновению забыв, что старый вор не видит ничего, кроме мрака.
Правя повозкой по пути к стенам монастыря, он вновь размышлял, сколь страшными могли быть грехи Братьев-во-Тьме, что те оставляли жизнь с ее красками и светом. Он плохо мог представить любовь, но был влюблен в каждый свой день, испытывая счастье чувствовать. Ему нравился луч света, что пробивался в келью в солнечный день, шуршание страниц, хруст хлебной корки, аромат примятой травы или запах винного погреба и дубовых бочек. Во всем, что доводилось ощущать, ему виделась улыбка Создателя.
Аверет спешил завершить работу и забыться сном, прежде чем монахи вернутся с вечерней трапезы. Если не попадаться на глаза, его отсутствие во время всеобщей молитвы могло остаться незамеченным.
Оказавшись во дворе монастыря, он ловко переставил кувшины в легкую тачку, распряг лошаденку и отправил ее в стойло. Вокруг было тихо и все шло так, как юноша и задумал, пока один из кувшинов не выскользнул из его рук возле одной из келий. Прибирая черепки, он быстро оглянулся по сторонам и неприметно провел ладонью над разлитой водой. Та зашипела и испарилась, словно ее и не было.
Вот за что мать так ненавидела его, называла выродком, морила голодом и холодом в надежде, что приведет к нему смерть.
О магии Аверет услышал лишь от дяди. Именно Карелл уверил мальчика, что тот не проклят и не придается греху. Но такой дар должен был оставаться для всех тайной.
– Что случится, если однажды ты будешь недостаточно осторожен, Ивэн? Совсем как теперь.
Юноша вздрогнул, услышав свое настоящее имя, обернулся, не вставая с колен, и тут же увидел протянутую руку дяди.
– Простите, аббат Карелл. Я не слышал шагов, – проговорил он, опираясь на его ладонь.
– Это мог быть не я. Такую шалость мог заметить и кто-то другой, – Карелл между делом поднял следующий кувшин с тележки, поставил его у входа в келью. – Как быть, если все узнают, что племянник аббата Монастыря Всех Пророков – маг? Тебе ведь известно, что кое-где такой одаренный юноша, как ты, до сих пор может попасть на костер? Дикарство и малограмотность неискоренимы – вот два порока, дающие ростки ненависти. К моему стыду, им нашлось место даже здесь, в этих стенах.
– Но вы сражаетесь с этим, дядя, – Ивэн заговорил еще тише и мягче, чем аббат, быстро разобравшись, что тот страдает от злобы или возмущения. – И я клянусь, что впредь буду осторожен. Ровно до тех пор, пока вы не одержите победу. Если желаете, прикажите и тиронец с радостью прочистит мне уши. Едва ли это будет сложно.
Карелл усмехнулся, тряхнув рано поседевшей головой.
– Иногда память меня подводит, и я забываю, что не могу требовать великой праведности, от того, кому так не идет сутана. Из тебя выйдет отличный мечник или винодел. Или тот, кого ты себе даже не можешь представить, пряча по карманам глиняные черепки.
– Кто же? – тихо спросил Аверет, даже не ожидая ответа.
– Отправляйся ко сну. Кем бы ты не стал, труд сделает тебя лучше, – аббат услышал голоса в глубине коридора и кивнул в сторону кельи Ивэна, не защищенной дверью. Так было принято в этом монастыре. Комнаты монахов зияли скупой пустотой. Они не запирались ни дверью, ни замком, ведь настоящему праведнику было нечего прятать от чужих глаз.
Юноша уходил от дяди с неизменной улыбкой. Ему нравилось думать, что этот невозмутимый, но суровый аббат и есть его семья. Он закрывал его образом красивую женщину с волосами цвета восходящего солнца, ту, что не смогла и не захотела дать ему ничего, кроме ноющей пустоты и боли там, где должна была остаться любовь матери.
Аверет зажег свечу, омыл ледяной водой руки и лицо, вернул молитвенный долг Создателю, опустившись на колени у кровати. Но его мысли были слишком далеки. Он все думал, какую судьбу готовил ему дядя, обращаясь к всевышнему по привычке, но не от сердца.
«… пусть будут славны дела твои и имя твое…», – успел прошептать он, прежде чем явственное ощущение чужого присутствия заставило его распахнуть глаза и отнять от лба сомкнутые ладони. На краю кровати Аверета сидела девушка и с любопытством наблюдала за ним.
За всю жизнь он успел увидеть не так много женщин, но каким-то внутренним чутьем понял, что перед ним северянка из старых племен. Широкие высокие скулы и раскосые глаза. Тощее тело спрятано под платьем с небрежной вышивкой, плечи укрыты шкурой лисы. Белые волосы, уложенные в тонкую косу, портили облик девушки.
– Это из-за дара, – она провела рукой по вискам, словно извиняясь за эту особенность. – Твой дар ведь тоже оставил на тебе отметину. Не скажешь, какую?
Маленькие, остренькие зубки. Сладкий голосок.
Необъяснимо, но Аверету захотелось кричать. Голосить что есть мочи от ужаса. Но губы не слушались его. Так он понял, что оцепенел и больше не принадлежал себе.
«Я должен пошевелиться. Это ведь просто сон? Я сплю? Или это не сон.»
– Да, ты спишь, – улыбка девушки искривилась. – Глупый, пустой мальчик. Прости, но я стану так думать.
Она медленно провела пальцами по его щеке, затем – по волосам.
– Я не узнала бы в тебе Его брата. Он красив так, будто его целовала сама Тень. А ты похож на полевой цветок – заметен только оттого, что другие не столь ярки, как ты.
Она скользнула вниз по губам Аверета, едва весомо прикоснулась к его шее. Он и без того забыл, как дышать, когда она дотронулась до его подбородка и заставила подняться с колен.
– Я бы не стала делать этого, если бы Он не приказал. Наяву я бы не стала.
Короткая вспышка ослепила юношу. Все вокруг подернулось почти жидким, ощутимым кожей туманом. Он все еще не чувствовал своего тела, и знал, что девушка еще крепче завладела его разумом. Все стало иным.
«Иди!» – услышал он голос, далекий, будто прорвавшийся сквозь толщу воды.
Босые ноги послушно зашагали куда-то вперед, Аверету только и оставалось, что наблюдать со стороны. Он был скован, полностью подчинившись чужой воле – он просто не мог противостоять ей. Незнакомые стены окружили его. Он разглядел богатую кровать и понял, что попал в чьи-то покои. Ноги вели его к спящему. Им оказался мужчина, каким стал бы сам Аверет через пару десятков зим. Юноша успел заметить это поразительное сходство до того, как его руки прижали одну из лежащих белоснежных подушек к лицу спящего.
Еще одна вспышка. И Аверет вернулся в келью. Его пальцы вцепились в края грубой простыни, а она расползалась на лоскуты один за другим и завязывалась в узлы. Он знал, как сразить противника мечом или ударом, а теперь был только послушной ярмарочной куклой, но рвался из чар беловолосой, как посаженный на цепь дикий волк.
РАЗ.
ДРУГОЙ.
Он хотел выскользнуть из-под ее власти, а она лишь смотрела на него глазами полными слез.
– Что ты делаешь? – фыркнула северянка, и он убедился, что она плачет не от сострадания. – Не противься! Так будет хуже не только мне.
Она пошатнулась, вдруг выхватив из-за пазухи знакомый ему платок. Работая в винограднике, он неуклюже рассек ладонь, утер кровь первым, что попалось под руку, и выронил его там. Девушка, кем бы она ни была, вероятно следила за ним, ждала и, наконец, напала, вооружившись самой темной магией из всех возможных.
– Всего одна капля даст мне сделать все, что я захочу!
В следующий миг он увидел, что она помогает ему завязывать петлю, а он сам тем временем слеп, глох, противился и бился. Он не знал ничего о том, как не поддаваться этой северянке, столь ловко играющей с ним.
Вдруг она вздрогнула, согнулась беспомощно пополам, и когда снова посмотрела на Аверета холодными колкими глазами, по ее подбородку бежала алая струйка.
– Как жаль, что ты так мало думаешь о себе, – пугающе засмеялась девушка. – Не знаешь о том, кто ты, но все равно умрешь.
Она зарычала, схватила веревку, едва ли не падая без сил, швырнула ее через низкую потолочную балку. Ивэн видел, как ее кожа теряет цвет, и вдруг у него получилось вырвать глоток воздуха, потом еще и еще один. Северянка истошно завопила, но Аверет не слышал ничего, и лишь наблюдал, как его ноги, подчиняясь чужой воле, стоят на краю кровати, как чужие пальцы почти любовно затягивают петлю на его шее.
– Я. НЕ. ДАМСЯ. ТЕБЕ. – Коротко, запредельно громко и неразборчиво. Аверет не понимал, подчинились ли ему его собственные губы.
В последний момент его ладонь, тяжелая, словно чужая, скользнула под петлю. И пелена сна разорвалась, треснула как лед в полынье.
Больше не было северянки, но Аверет все еще был куклой. Умирающей, не принадлежащей себе оболочкой. Пока сознание не успело покинуть его, он до боли выгнул свободную кисть.
Горшки, оставленные им у входов в кельи, оглушительно лопались один за другим – вода в них вскипала, разрывая тонкие глиняные стенки. Проваливаясь в темноту, он расслышал крики.
Очередная и уже нежданная вспышка света означала лишь, что северянка проиграла. Он был жив, слышал взволнованные голоса послушников – они волокли его в госпиталь, подхватив под руки. Сложно было разобрать слова, заглушаемые его собственными хрипами. Тело непрерывно дрожало, все еще не осознавая победу. Не справляясь с собственным дыханием, Аверет снова и снова уходил во тьму. Очнувшись, он увидел перед собой аббата Карелла. Он смазывал его шею дурно пахнущей мазью, держа наготове бинты.
– У моей сестры гнилая кровь, – тихо, почти равнодушно говорил он. – Всю жизнь я боялся, что ты потеряешь разум. Магия – дар. Безумие – вот проклятие. Это случилось с тобой?
Аверет хотел ответить, но голос не слушался его. От бессилия и ужаса из глаз брызнули слезы. Он вырвался, только чтобы через пару шагов, задыхаясь в кашле, упасть у потухшего камина. Бездумно нырнув пальцами в угли, он выхватил один из них.
«ЭТО СДЕЛАЛ НЕ Я», – вывел Аверет дрожащей рукой на каменном полу.
– Ты отправишься в пещеры, Ивэн, пока я не пойму, что произошло, – сухо ответил аббат.
Юноша обхватил колени в надежде собрать собственное разбитое тело. Жизнь, так непросто вырванная у убийцы, больше не принадлежала ему.
ГЛАВА ВТОРАЯ
ПО СЛЕДУ
Каменный бор, Айриндор
Двое всадников неслись во весь опор по извилистому пути к поместью на вершине седой пологой горы. Их терзали усталость и голод, безжалостный северный ветер пронизывал их тела до костей. Осеннее солнце, освещавшее им путь, медленно, будто нехотя падало за четкую линию горизонта. Казалось, оно хотело узнать, что привело путников в эти пустынные промозглые земли. Но стоило только их вороным ворваться в незапертые ворота поместья, оно оставило их без защиты.
Один из всадников спрыгнул на землю и повел коня через пустынный двор, желая, наконец, напоить его. Старый слуга преградил ему дорогу в конюшню – его хозяйка не ждала никаких гостей.
– Мы приехали повидать леди Ингритт, старик.
Слуга осветил факелом путника, но не узнал его. Простая потрепанная одежда, побелевшая от придорожной пыли, не вязалась с его статью и тонкими чертами лица. Он казался слишком красивым, если бы не длинный белесый шрам, некогда пробежавший на поле битвы от уголка его глаза к губам, обезобразивший его. Глаза же, темные и глубокие, вовсе вселили в старика необъяснимый трепет.
– Леди никого не ждет в этот час, – с немалой робостью ответил он.
Второй странник, все еще непрестанно водил коня легкой трусцой по двору. В одно мгновение он оказался близко, и резко дернул поводья. Конь встал на дыбы, подняв облако пыли. Черный тяжелый капюшон упал на плечи. Слуга шарахнулся в сторону.
– Ты, невежда, должен знать, кто стоит перед тобой! – звонким эхом разнеслось по двору, а старик уже готов был бежать, спрятаться в грязном чулане, содрогаясь от страха, представляя новую встречу с этими существами – он был слишком напуган, чтобы назвать их людьми.
В седле сидела девушка. Старику показалось, что ее лицо объято пламенем, но этим огнем была непослушная копна вьющихся медных волос. Ее пальцы цепко обхватили рукоять кнута, спрятанного за широким кожаным поясом. Но и без того одного взгляда на нее было достаточно, чтобы внутри заискрился обжигающий до боли страх.
– Мириам! – взревел первый всадник.
Едва она отвела в сторону тяжелый взгляд, слуга бросился в коморку и, оказавшись внутри, запер дверь, ринулся к камину и схватил еще неостывшую кочергу. Едва дыша, он вжался в дальний угол и выставил ее перед собой как меч, испуганный, но готовый биться за остатки короткой жизни.
– Я хочу, чтобы ты напоил наших коней и дал им овса. Наш путь был неблизким.
На каменный порог упали два медяка. Щедрый дар небес.
Путники бесшумно двинулись в поместье, мягко и осторожно, как два волка, вышедшие на охоту. Леди Ингритт не могла услышать их легкие шаги, не могла знать, как резко распахнется тяжелая дверь, и что мужчина, лежащий в ее постели, очнется от крепкого сна.
– Морган? – потрясенно вскрикнула она.
Ее любовник сонными глазами уставился на путников, вломившихся в покои его леди. Она зашипела, когда человек в плаще выхватил резной кинжал с черными ониксами на рукояти и приставил его острием к горлу несчастного.
– Прочь, – слетело с его бледных губ.
Мужчина схватил простыню, пряча свое нескладное тело. Он решил не испытывать судьбу и вылетел за дверь, не сказав напоследок и слова.
– Мы здесь, чтобы забрать твоего сына, Игритт.
– Ты не найдешь его здесь, маг! – прорычала хозяйка поместья, невольно поглядывая на девушку, застывшую у дверей. Она видела ее ухмылку – та едва сдерживала смех.
Ингритт предпочла бы онеметь, но тишина могла только разозлить гостей из ее прошлого.
– Я хочу забыть тот проклятый день, когда родила на свет это чудовище! Ищите его в монастыре у северных гор, где он должен был сдохнуть, не будь с вами одной крови!
– Ты говоришь о сыне нашего короля, – произнес Морган, оставаясь холодно спокойным.
– Пусть будет проклят ваш мертвый король! – рассмеялась Ингритт. – Пусть тонет во Тьме!
Она смеялась прямо в глаза Моргану, обезумев от страха и не владея собой.
– Я убью ее, – прошептала рыжая, но шепот был таким громким, что Ингритт расхохоталась еще громче.
– Убьешь? Давай же, ведьма!
Морган с нескрываемым презрением смотрел на Ингритт. Когда-то она была его королевой, супругой его брата, которому он клялся в верности до самой смерти. Покрывало, укрывавшее ее обнаженное тело, выпало из рук, и он увидел бледные плечи и опавшую грудь. В прошлом эта женщина была прекрасна, но от ее красоты не осталось и следа.
Морган решил оставить ее одну. Мириам, как и всегда, легко последовала за ним. Ее лицо, усыпанное веснушками, раскраснелось от злости, и она поспешно набросила на голову капюшон, скрываясь от его пытливых глаз. Она так и не научилась владеть гневом, как бы ему того не хотелось.
– Ненавижу ее. Еще больше, чем раньше. Ненавижу, – повторяла она, ни на шаг не отставая от Моргана.
Сам он думал, что им снова придется провести ночь в темном лесу у костра, и невольно жалел девушку. Ее утомил долгий путь, но она и не желала признаваться в этом. А его продолжали посещать дурные сны о Дагмере, где Стейн, его последняя опора, не смог удержать город. Отступники ворвались в его стены, оставляя за собой кровь и пепел. Он просыпался в ночи от собственного крика, и первым, что удавалось ему увидеть, сквозь едва сошедшую пелену дремоты, было лицо перепуганной Мириам. Она будто совсем не смыкала глаз, оберегая его ночной покой.
– Ты ведь не станешь просить здесь ночлега, – в ее голосе дрожала настороженность.
– Не стану. Здесь все пропахло гнилью.
Морган остановился у запертой двери, давая продрогшему телу впитать еще немного тепла. Мириам держалась у него за спиной. Не видя его лица, она знала, как он задумчив сейчас, как изогнуты брови и сжаты в тонкую линию его губы.
– Мы вернемся домой до того, как выпадет первый снег, – тихо пообещал он.
Короткий всхлип за спиной заставил его содрогнуться. Для Моргана слезы Мириам были такой же редкостью, как ледяной снег в теплый летний день. Обернувшись, он в кромешной тьме разглядел ее точеный силуэт. Его всегда поражало то, как в маленьком хрупком девичьем теле может таиться такая страшная сила, каковой обладала Мириам.
– Этот Ивэн… Ты видел его хоть раз? Он похож на отца? Какой он?
– Ты узнаешь его среди сотен похожих на Аарона, – пообещал Морган. – Маги полюбят этого юношу, как любили его отца.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
РОЖДЕНИЕ КОРОЛЯ
Леса Айриндора
Когда Морган понял, что произошло, им овладела ярость. Он ломился в дверь, запертую на тяжелый засов, уже зная, что у него не получится ничего изменить. Он вопил, выкрикивая грязные ругательства и сотрясая холодный колкий воздух, но крик Мириам, рвущийся из хижины, для него звучал еще громче. Злость быстро сменилась страхом. Он не мог понять, почему девушка решилась спасти Ивэна такой ценой, и как Хранительница позволила ей это.
Юноша не знал запретной магии, но скверна необъяснимо тлела в нем, ранила его как болезнь. Он был пугающе молчалив, и тихо смирился с тем, что ему придется покинуть привычный ему монастырь. Морган не знал, сколько дней он успел провести в полном мраке пещер Братьев-во-Тьме.
– Я думал, что я один, – это все, что удалось услышать от него.
Морган бросил двух убитых птиц на порог. Мириам, прикрывшись голодом, нарочно отправила его подальше от хижины Хранительницы, чтобы он не смог помешать. И все, чего он желал теперь – это увидеть ее живой.
Правитель Дагмера должен быть чист, как избранник Создателя, и эта мысль не оставляла Моргана. Мириам сидела на земляном полу у его ног, и все разглядывала равнодушного и холодного юношу – невольное вместилище Тьмы.
– Мы опоздали, – сокрушенно шептала она, и Морган, знавший ее так хорошо, должен был заподозрить неладное.
Эта девушка не привыкла отступать. И вот теперь она была готова заплатить за это собственной силой. Или жизнью. Морган никогда не думал, что Мириам так легко откажется от самой себя, ведь она была исполнена стихией с того самого дня, как он встретил ее. Она была магом, и порой в ней было сложно разглядеть человека. Теперь же ее огонь должен был стать заплаткой для чужой пораженной души.
Бессильный что-то изменить, Морган быстрыми шагами ринулся прочь. Лес вокруг все еще не сбросил алые безжизненные листья, будто бы черные массивные стволы пытались укрыться ими от стремительно наступающей зимы. Сырая почва проседала под ногами Моргана, в то время как он все дальше отдалялся от хижины. Холод пронизывал его тело, а отчаяние – душу.
Как только сумерки опустились на лес, Морган понял, что за ним следят. За его спиной были едва слышны быстрые мягкие шаги.
– Зачем ты пришел? – громко спросил он, хотя тот, кто решился преследовать его, не мог ответить ничем, кроме тихого рычания. – Я знаю сам, что ошибся.
Морган опустился на колено, протянул руку, и волк, способный вызвать суеверный ужас, подошел к нему. Пальцы мага легли на массивный лоб, запутались в жесткой шерсти огромного зверя.
– Она будет жива. Слышишь? Зачем ты ходишь за мной? Подбираешь мои грехи?
Он прислонился щекой к волчьей шее, услышал, как колотится быстрое сердце.
– Ты все еще не призрак, – ухмыльнулся Морган. – А я стал холоднее, чем этот проклятый снег, Волк. Я обещал Мириам, что он не настигнет нас в пути, но все не так. Все не так…
Зверь только заскулил в ответ. Вильнув светлым хвостом, он скрылся в черном лесу так же тихо, как и появился.
Маг замер, прислушался к шуму вод узкого стылого ручья – тот должен был вывести его обратно к хижине. Пробравшись к нему, Морган увидел Мириам. Она, в одной грубой льняной рубахе, сидела на краю хлипкого низкого мостика, и будто вовсе не чувствовала никакого холода. Опустив в воду босые ноги, девушка расчесывала буйные волосы, желая собрать их в тугую косу.
Стремительные шаги Моргана заставили ее обернуться.
– Зачем?!
Его гнев нисколько не пугал. Мириам знала, что зверь, живущий в душе мага, не причинит ей зла. Он упал на колени рядом с ней и стиснул ее тонкие плечи.
– Оставь меня. Разве тебе не все равно? Этот юноша – наследник трона. Кровь и плоть короля. Ты получил желаемое.
Ее лицо было серым, как осеннее небо, а губы темны в цвет поздних рябиновых ягод. Кожа ее холодна, она словно была мертва, но все-таки дышала.
– Что ты сделала с собой? Мне не нужно было ни капли той силы, что принадлежала тебе.
Мириам позволила себе забыться на то мгновение, пока чувствовала на своей шее его горячее дыхание. Всякий раз, когда он случайно или намеренно касался ее, пускай едва заметно, ей не хватало воздуха. Это была боль, рвущая на лоскуты, бередящая заживавшие снова и снова раны. Правда была проста. Она болела Морганом из рода Бранд, болела им, как может только обезумевший от страданий на смертном одре.
– Я пошла на это ради короля, ради прошлого и будущего владыки Дагмера, – Мириам старательно выдавила из себя сухие слова с напускным безразличием.
Она оттолкнула Моргана, пряча слабость за мнимой злостью. Но едва ей удалось подняться на ноги, он укутал ее тяжелым плащом, не отводя взгляда от ее глаз. Только в них он мог разглядеть тот испуг, во власть которого она отдалась.
Мириам даже не заметила, как с нее слетела маска.
– От меня почти ничего не осталось, – шепнула она, протягивая перед собой раскрытую ладонь. На ней заплясал слабый огонек, и тут же погас от легкого порыва ветра. – Теперь ты сможешь оставлять меня в Дагмере. Я никому не причиню вреда.
Она говорила едва слышно, словно каждое слово вытягивало из нее жизнь. Морган подхватил ее на руки. Лишь оголенные черные кроны деревьев и хмурое свинцовое небо лениво проплывали перед ее глазами.
– Я думала, что сгорю, – слетело с ее пересохших губ.
В хижине Хранительница понимающе бросила звериную шкуру на ветхий сундук – он заменил для Мириам постель. Морган укрыл ее и бросил короткий взгляд на Ивэна, поверженного глубоким сном. Словно все тот же юноша, но необъяснимо иной без уродливой печати скверны. Только теперь Морган смог разглядеть его настоящее лицо, светлое, как и лицо его отца.
– Этот мальчик – настоящий король, – шепнула ему Хранительница.
Сердце Моргана сжалось – так давно он не видел этой старой женщины, что забыл ее добрую улыбку. Он потянулся, чтобы поцеловать ее изборожденные морщинами руки.
– Скажи, отчего ты послушала Мириам? – спросил он, а она положила ладонь на его плечо.
– Что я могла против нее, мальчик мой? Силой любви можно сточить камень, но только не укротить твое ищущее сердце. Ни одна женщина не сможет дать тебе того же, что отдала эта девушка.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В РУКАХ СОВЕТА
Ранее. Утес за городскими стенами, Дагмер
Утес над морем, едва угомонившемся после бури, был окутан таким густым и плотным туманом, что впору было резать ножом. Воздух пропитался дымом. А это могло значить лишь то, что у Стены Плача разведен огонь. И, конечно же, Мириам была там. Те немногие, кто знал о выходе на скалу, приходили туда в надежде на уединение. Но девушка была там по другой причине.
Мириам нравилось жить в городе. Она обладала ловкостью сливаться с уличной толпой, принесенной (толпу принесла что ли?) с собой из нищей жизни в Мецце, но в Дагмере же никто не сторонился ее. Она любила вольный город и упивалась им, ведь почти каждый его житель был подобен ей. На площади перед храмом не казнили ни одного мага и это давало чувство неограниченной свободы.
В последний раз Морган видел Мириам в замке непривычно тихую и задумчивую еще до захода солнца, до того, как в море поднялся шторм. Выйдя из своих покоев до рассвета, он приметил, что дверь в комнату девушки распахнута, а сама она не ночевала там вовсе. Его окутала тревога, но он знал где мог найти ее, как было всегда, и теперь он шел к ней, пробираясь через утренний туман. Осторожно ступая по скользким камням утеса, едва уловив взглядом пляшущие вдалеке языки пламени, Морган ускорил шаг. Он молча присел на старое обвалившееся дерево у костра так близко к девушке, что они касались плечами. Она же не шелохнулась, словно ждала его, знала, что он станет искать ее и непременно найдет.
– Ты не ночевала в замке, – он заговорил тихо, выискивая ее взгляд. – Все думаешь о той девчонке?
– Она была юной. Совсем как я, когда ты нашел меня.
Только на рассвете вчерашнего дня они вернулись в стены Дагмера из Корсии, куда отправились из-за письма, пришедшего с голубкой. Это была мольба о спасении. Так было всегда, с тех пор как закончилась война. Каждый обвиненный в магии крови искал защиты у Смотрителей, и получал ее, если был честен.
Но девчонка из Корсии желала лишь отсрочить смерть. Мириам помнила всех, кого пришлось отдать на расправу разъяренной толпе. Этой ночью она не смогла сомкнуть глаз, зная, что во сне ей явится мертвая ведьма. Совсем юная, но пропитанная скверной насквозь. Мириам помнила ее детское личико, обрамленное светлыми локонами, ее пронзительный взгляд с надеждой на спасение.
– Она была ведьмой, – осторожно напомнил ей Морган. – Такие как она загнали нас в страх.
Мириам молчала и тогда Морган, тяжело вздохнув, оглянулся по сторонам, а затем резко встал на самый край обрыва, широко раскинул руки и поднес раскрытую ладонь к губам. Зарождаясь, магия едва заметно отливала синевой, но отдаляясь от него, была невидимой. Вокруг закружились пыль и мелкие камни, трава прижалась к земле.
– Что ты делаешь? – окликнула его Мириам, обнаруживая в разрезанном чарами тумане собственные черты.
– Хочу, чтобы ты улыбнулась.
Она подскочила к нему, и теперь они вместе стояли на самом краю. Как и всегда, и везде.
– Смотри, – прошептал он.
Ее образ, начинающий медленно таять, заискрился в серой дымке. Морган оказался за спиной Мириам, и, осторожно дотронувшись до ее запястья, заставил ее потянуться вперед. Он обхватил ее тонкие холодные пальцы своей рукой.
– Нет. Это ребячество, – заупрямилась она, догадываясь, чего он добивается.
– Давай же! Я хочу развеять твои печали, – Морган едва заметно улыбался. – Позволь мне сделать это.
Мириам промолчала, но их ладони соприкоснулись – ветер и огонь в миг соединились в алеющее пламя. Лик, сковавший туман, на мгновение вспыхнул, озарив все вокруг, и медленно посыпался в море пылающими искрами дождя. Девушка замерла, наблюдая за их магической шалостью, чувствуя, как под ее ногами крошится земля, но даже не думала отступать.