Kitobni o'qish: «Терракотовые сестры»

Часть первая

Мириам

Глава первая

…Никто из детей не отзывался. Лассия больше не чувствовала их, ни одного. Все, все были мертвы, ужас и боль их предсмертных мгновений разрывали сердце Девы Лесов, были и ее ужасом, ее болью.

Дубовая роща, родина и детище Лассии, серо-черным призраком отражалась в роднике когда-то зеленой поляны. Только он и оставался живым в этом выжженном войною месте: тонкий ручей стекал в ложбину между оплавившимися валунами. Стекал тихо, как слезы на щеках Девы, и исчезал где-то в глубине породившей его земли. Из земли в землю. Из праха в прах.

Лассия же, когда роняла слезы в источник, видела не обгорелые стволы, а зеленую дубраву, ту, что взрастила: из желудя, из семечка, каждого в любви. Вот они малыши, слабые, почти прозрачные, робкие и любопытные, и она гладит их руками. Они льнут к ее теплым маленьким ладошкам и растут на глазах… Вот дубки уже ростом с нее, а травяная зелень сочным ковром стелется под ноги… А вот хозяйка уже не может обнять своих чад, так могучи их стволы. Теперь они склоняются к ней, чтоб прикоснуться к зелёным материнским косам и прошептать что-то нежное…

Но снова слеза упала в источник, и вот уже пошла рябь: чернеющее небо, всполохи магического огня, зарево. Огненные шары и россыпь колючих искр, светящиеся древним волшебством мечи, дрожь мироздания от заклинаний чужих магов и смерть. Смерть ее зеленых детей, созданных для красоты и покоя, жизни и радости, неповинных ни в чем, стоящих в стороне от игрищ богов и магов, но просто оказавшихся частью этого мира, просто встретивших и разделивших судьбу сотен, тысяч, миллионов когда-то живых и мирных.

Мир Молодых Богов повержен, и даже всеблагая Ялини не защитила. Да и кто же думает в пылу сражений о том, что будет здесь после?!… А когда проиграл, нет смысла жалеть о погибших, их не вернешь слезами. Не бывает войны без жертв, а уж без разрушений – тем паче. Горе побежденным. Несите его с честью. Терпите. Вы заслужили. Заслужили?

Лассия уже не могла плакать, мягкость сердца обернулась гневом. И ее дети тоже заслужили? Они – и все кто погиб незамеченными – люди, эльфы, половинчики, травы и немые твари, звезды и воды, – кто жаждал защиты и уповал на установленный миропорядок, кто доверил себя великим богам и их свите веря, что преданность и надежда лучшая броня для простодушных? Они сгорели как осенний лист над костром. И семь богов не защитили их. Даже не заметили, что не защитили. Боги, они далеко!..

– И я вас тоже не смогла спасти, – тонкие нежные губы роняли слова как слезы. С ними Лассия выплакала и свою кротость. – А что это за властители, если не заботятся о вверенном? Тираны! И я была среди вас?! Значит, я тоже как они. Но не народ же для владыки, а владыка для народа! Так! И всё – справедливо, а значит, и я пойду за вам, мои дети. Я ждала, что нас защитят, а надо было… – изящные руки Лассии сжали посеревший жезл с навершием в виде некогда раскидистой кроны дерева. Сейчас оно было похоже на хрупкий скелет заморского коралла. – Но если бы я могла, я … Добрая Ялини, ты покинула этот мир, бросив нас умирать, почему же я живу до сих пор?! Что хочет от меня Творец? Я готова искупить или примите мою душу! – жезл пеплом осыпался на гладь родника. И впервые Дева Лесов увидела себя. Такой, какой она стала после войны.

Невысокая, очень стройная, но возраст ее уже нельзя было определить на вид. Просторный когда-то изумрудно-зеленый плащ, стянутый на талии узким поясом из зеленовато-синих самоцветов, стал теперь серо-желтым. А камни пояса теперь не играли каплями росы, а мерцали мертвым металлическим светом. Не осталось зелени и в длинных волосах Лассии: толстые косы стали пепельно-серыми. Только яркая зелень огромных глаз как два последних листка остались от прежней Девы Лесов.

– Я готова идти, Великие братья, – прошептала девушка, – я готова идти за моей госпожой и моими детьми… Хранительница, не сохранившая своих…

Золотые глаза отразились в источнике за спиной Лассии. Четыре зрачка. Рябь пошла по воде. Дева упала на колени, не оборачиваясь. Но сильные руки подняли ее и поставили на ноги. Человек надвинул на лицо капюшон бурого плаща, но сияние глаз нельзя было спрятать.

– Ты достойная дочь своей госпожи и зеленого мира. – Лассия молчала. Что отвечать всезнающему? Лишь тонкие пальцы дрожат: – А она получила второй шанс! – Орлангур уже знает, что бывает от таких слов. Да. Вот и сейчас: живой лианой седые косы сдвинулись на спину, зеленые листья глаз засияли, чуть разжались сомкнутые в смертной решительности губы. Надежда! Но еще робкая.

– Но чего в тебе больше, Лассия, Бывшая Дева Бывших Лесов: отчаянья, горя, страха, злости, покорности?

– Желания справиться, ради памяти павших и любви к живым, – вскинула глаза Дева. – Быть пеплом, удобрившим землю после лесного пожара, стать опавшей листвой, укрывающей от морозов, помочь взойти новой зелени. Спасти, без слова «если».

Четыре зрачка сверкали ночными звездами. Великому Дракону не нужно заглядывать в глаза, чтоб увидеть, что на душе. Но он сделал шаг к юной женщине и вот ей уже не отвести взгляд от желтоглазой вечности под бедным плащом.

– Знаешь ли ты, чего просишь, Дева Лесов? Войди в источник, что течет у твоих ног. Сможешь ли войти два раза в те же воды? Так и судьба одной сущности единична в мире Упорядоченного. Менять судьбу – менять себя – менять мир. Так далеко ты готова зайти?

– Испытай, Великий Орлангур!

Особый вздох прошел по сгоревшей дубраве, всколыхнув полы плащей: Демогоргон тоже был здесь.

– Будет, так как ты просишь, но не так как предполагаешь, – Орлангур произнес эти слова как приговор. И снова легкий вихрь обдал Деву, подтолкнув к оплавленному берегу умирающего источника.

И в помутневшей глади родника вновь изменилось отражение Лассии. А за ней, отраженной, исчезал сгоревший лес и усталое небо Хьерварда. Лассия падала в воду источника, кто-то крепко держал ее за руку, но неудержимо тянул ко дну, и горько-соленой оказалась вода ее родного сладкого ручья. Зато Дева успела увидеть, как черные скелеты рощи растаяли в золоте. Золотой дракон обнял их на прощанье. Дальше соль разъедала глаза…

– «Горькая» отныне имя тебе. Мириам, – звуки вытолкнули девушку на незнакомый берег. Светило иное солнце.

Бледное, оно обжигало даже через мокрую одежду, доставало кожу сквозь водяную толщу. И под его лучами выгорал плащ Девы, выгорали ее косы. Цвет словно смывался, уходил вниз, в воду, прячась от белого светила в синеве воды. И вода была иная, плотная, обхватывающая как тугой корсет, не желающая отпускать тело женщины. Стоя по грудь в воде, Мириам чувствовала, как тянет ее на дно, и как выталкивает вверх одновременно. Нет, не разрыв, а сила возможности. Никогда она еще не ощущала так физически возможность. От ее воли, даже не от движения, зависело где она окажется – на дне или на берегу, а может быть так и будет колыхаться в толще воды, как водоросль или медуза. Только сейчас Дева заметила, что ни водорослей, ни медуз, никакой другой живности в воде не было. Она позвала своим привычным материнским зовом, привычным жестом хотела сотворить заклинание поиска, но тело оказалось не таким послушным в плотной соленой воде. Движениям не хватило скорости, Мириам почувствовала, как отрывки сплетенной ею магии падают на дно, так и не ожив. И на зов хранителя тоже никто не отозвался. «Я теперь Дева озера? Но тут же никого нет. Кого охранять? О ком заботиться?» Тишина была ответом.

Мириам сделала шаг назад, в глубину, поджала колени, закрыла глаза и мысленно представила, как солнечные лучи пробиваются к ней огненными стрелами через толщу воды. И сейчас же соленая влага залила ее по самую макушку, а холодное дно водоема бросилось ей под ноги. Мириам открыла глаза: солнечные лучи едва пробивались к ней, далеко вверху футах в двадцати сиял сине-зеленый жидкий купол. Но недостатка воздуха Дева не испытывала. Она стояла на морском дне, словно на берегу, а когда попробовала сделать шаг, сделала его легко, лишь с небольшим сопротивлением, словно путаясь в густой траве своей любимой рощи. «Я теперь дева озера?» – снова спросила она саму себя, надеясь услышать ответ Великого Дракона. Но тут воспоминание о погибшей дубраве, о том, как Лассия ступала по ковру из трав, ярко вспыхнула в сознании и ревнивая глубина вытолкнула вверх изменщицу-деву.

Вынырнув из соленой воды, Мириам-Лассия направилась к берегу. Он тоже разительно отличался от привычных и любимых ею лесов. Большие каменные валуны возвышались над водой. Нигде не было ни травинки, ни куста зелени, зато словно мхом облеплены прибрежные скалы крупными серыми шубами из кристаллов соли не меньше чем на три фута над водой. Под нещадно палившим чужим солнцем соль тускло посверкивала. И место было бы унылым, как наказание, если бы не синева воды. Глубокий бирюзовый, переходящий в ультрамариновый цвет радовал глаз. Блики света играли на мелкой ряби поверхности, а напоенный солью воздух не оставлял сомнений… «Это море! – поняла Мириам. – Но какое-то оно неживое…»

Выбираясь на сушу, дева чувствовала, что соленая вода высыхая, покрывает одежду, кожу, волосы тонкой корочкой мелких блестящих крупинок, стягивает, вызывает сильнейшее желание отряхнуться, расчесать в кровь зудящее место. Она ясно видела свои белеющие ресницы, ставшие к тому же еще и тяжелыми, а волосы – жесткими, как пеньковая веревка. Еще не дойдя до прибрежных камней, Мириам уже жаждала скинуть с себя ставший жестким плащ. А соляная корка на лице, казалось, вот-вот начнет кусками отваливаться. Дева зачерпнула ладонью воды и плеснула себе на лицо, чтоб на время облегчить зуд, но через мгновение ей было уже не до этого…

Словно взорвалось что-то в небе, разорвав ткань мироздания: солнце и луна засияли одновременно, но каждая на своих небесах. Облака понеслись беззвучно в лихой безумной гонке, меняя цвет от белых к чернильным через пурпурный. Затем треснули и сами небеса, изогнувшись рваными складками, то голубыми, то бархатно-черными, испещренными точками звезд. И словно кто-то гигантской ложкой замешивал варево у горизонта, стягивая туда к дальнему краю потерявшие порядок небесные своды.

Поднялся ветер и бирюзовые волны, став фиолетовыми, взъярились и накрывали Мириам с головой. Они тоже тянулись туда, к горизонту, где завязывалось в узел пространство. Дева чувствовала, что тянет и ее, словно невидимые нити из каждой клеточки ее тела вытягивал магический узел. Она не сомневалась, что магический. Ей, пережившей гибель богов Хьёрварда, вид полыхающих небес был знаком не понаслышке. Но тут сила словно уходила из всего, что было в мире, притягиваемая котлом за горизонтом. Адская боль пронзала тело бывшей Лассии, всё еще стоявшей по пояс в воде. Она попыталась защититься заклятьем отстранения, но словно увидела, как творимая ей волшба паром отлетает и уносится прочь на запад к уже почерневшему водовороту небес. Боль усилилась. Лассия почти потеряла сознание, ей стало трудно дышать, ноги подкосились и дева рухнула в теплую воду. Та приняла тело ласково, и боль моментально прошла.

Обновленная, она снова попыталась встать, но тут сильнейший толчок, дрожь земной тверди помешали ей. Вода смягчила удар, накрыв волной как одеялом, обняв и удержав. Но Лассия-Мириам видела, как рушились прибрежные скалы, как опрокидывались валуны, как вздымалась морская пучина, словно живот роженицы в схватках. Сомнений снова не было: и здесь, на новой родине бывшей хранительницы шла магическая битва.

Откуда-то с искореженных небес появились хоботы вихрей. Смерчи, закрученные страшной силой, двигались в сторону моря. То и дело они разражались молниями: зелеными, белыми, лиловыми. Ощупывая темными хоботами путь, вихри сами словно исполнял ритуальный танец: два самых мощных смерча, исторгая сине-черные молнии, кружились друг с другом, пульсируя и приседая в унисон. Остальные, более тонкие, раскачивались из стороны в сторону, вытягиваясь вверх к разорванному небу, и кружили хороводом вокруг темных гигантов. Бешенная пляска ветряных столбов, тем не менее, имела четкое направление: все двигались к морю.

Вот первый, меньший из хоровода, дошел до прибрежной полосы. Самый тонкий из всех, он, тем не менее, доставал до разорванных небес, а в обхвате был не меньше сторожевой башни. Разворотив валуны, раскидав их как ватные шарики, гигантский хобот прикоснулся к воде. Мириам увидела, что сам смерч точно соткан из темного ветра, в его спиралях она смогла различить проносящиеся то и дело лица и силуэты. Они изгибались то в корчах боли и ужаса, то в беззвучном демоническом смехе, то разлетались на куски и вновь скручивались в нечто целое. Словно в гигантской колбе из ветра и тьмы были заточены существа, похожие на людей и не только. Эльф-лучник тщетно пытался вырваться из воздушной тюрьмы, совсем не величественно дрыгая ногами и руками. Косматая ведьма же хохотала, оседлав силящегося скинуть ее гнома. Рой летучих мышей держался за ее спутанные патлы, закручиваясь в вихре, как черный плащ. Саламандра непрестанно искрила, согнутая пополам злым смерчем. Злобный гоблин уже внутри вихря, видимо, схватил за косу девушку в длинной рубахе, жертва в отчаянье кромсала свои волосы маленьким женским кинжалом… Были и другие, деве привиделся даже молодой дракон, еще совсем кроха, в мягкой перламутровой чешуе, с липкими, нелеталыми, видно, крыльями. Его большие лиловые глаза слезились то ли от боли, то ли от пыли. Он беззвучно разевал рот, наверное, звал родителей.

Мириам не слышала ничего кроме грохота рушащихся скал и шума бьющего по щекам ветра. Она так и стояла по пояс в воде, совершенно спокойной воде, не дрогнувшей даже при приближении торнадо. Более того, зловещий смерч, коснувшись поверхности моря, вдруг взвыл как ошпаренная кошка и отпрянул назад, на берег. Его основание покраснело словно от ожога, от даже поднял его повыше и вместо того, чтоб всовать в себя воду, смерч стал разбрасывать береговую гальку, как злой мальчишка бьет окна суровых соседей. Потом вихрь рванулся назад, в круг своих сородичей, всё еще чинно выступающих в танце, но те сомкнули строй и стеной пошли на младшего. Два гиганта двигались позади, словно командуя.

Маленький вихрь теперь уже сам рвался прочь от моря, но более крупные вихри загоняли его как охотники зверя, встав полукругом, то смыкаясь, то разбегаясь, но не выпуская жертву. Наконец им удалось сломить сопротивление, и маленький смерч с воем дошел до воды. За ним оставалась глубокая борозда из раскиданных и оплавленных камней. Вот сейчас Мириам-Лассия была рада, что вокруг не было ни травинки, ни деревца. Они точно погибли бы в пляске гигантов.

И вновь маленький смерч передёрнуло от соприкосновения с морской синью, но путь назад ему был отрезан. Большие столбы теснили его всё сильнее. В корчах младшей вошел в воду, но не продвинулся больше чем на десяток футов: хлебнув солёной воды, заполучив её в свои недра, он покраснел, раздулся, вспыхнул изнутри, став прозрачным на мгновение и Мириам-Лассия как белым огнём охватило всех существ и без того мучившихся внутри. Чешуя молодого дракона почернела, готовая обуглиться, лиловые глаза подёрнулись плёнкой, из-под век покатились кровавые слёзы. Сердце Лассии сжалось. Не помня себя, она взметнула руки, в известном ей простом заклинании исцеления, но оно осыпалось с её ладоней вместе с кристаллами морской соли. Смерч же продолжал дрожать в агонии. Лассии казалось, что она слышит предсмертные крики заключённых в нём существ. Через мгновение смерч упал, окаменев, в нём больше не было ни жизни, ни подобия ей. Стеклянным мостом, в чью толщу вплавились тела, он протянулся к центру моря. Там образовалась черная воронка, радужное синие возникло над ней. Соляная вода вскипала, пытаясь залить образовавшийся мост, накидывалась на него, отгрызая мелкими кусками. Но он держался, хоть и покрывался с каждым мгновение всё большей соляной коркой.

Диким свистом и воем, похожим на хохот, встретили гибель товарища другие смерчи. Из полукруга они перестроились в ряд, намереваясь по телу его двинутся вглубь. Дева видела, что и в их чревах полно существ: живые столбы намеривались унести их с собой в бездну. Еще не утратив способности сочувствовать живому, Мириам слышала внутри себя скорбный многоголосый вой и зов о помощи, похожий на смертный плач. Он прорывался через визги и отчаянный, истеричный хохот. Вой ветра и шум волн играли им аккомпанемент.

Вот первый черный хобот наступил на мост из мертвецов. Он не покраснел и не обжегся, как убитый. Он лишь попробовал путь на крепость, сделал хобот поуже у основания и, чуть помедлив, двинулся вперед к открывавшемуся радужному свечению, всё разраставшемуся над воронкой. Волны моря взъярились, но не могли достать победно шествующего по трупному мосту. С удвоенной силой они вгрызались в переход, но слишком широк он был, и уже второй и третий смерчи шествовали за первым, достигшим сияния. Отчаянье охватило деву, и вдруг она почувствовала огромную силу, словно не в соленой морской воде стояла, а в потоках межмирового астрала, где плещется чистая магическая энергия.

Тем временем к краю моста подошли и самые крупные, главные смерчи. В них не было схваченных существ, заметила Мириам. Она ощутила, что там, подхваченный вихрем и разложенный на мириады частиц, закручен кто-то один, кто-то с огромной магической мощью, живой, хоть и практически развоплощенный. Четыре меньших смерча в почтении присели перед скрытой силой своих господ, словно уступая дорогу. Узкий мост, истончающийся с каждым мгновением, оказался слишком тонким для двух гигантов. И тогда из центра каждого гиганта ударила ослепительная молния. Четыре вспышки – и четыре мертвых смерча полетели в воды, став новым ковром под ноги повелителям.

Довольно заурчав, те двинулись ко всё расширяющемуся нежному сиянию. А Мириам-Лассия зажала уши. От предсмертного крика тысяч существ кровь засочилась у нее между пальцами. И ее собственные багряные капли стали последними в чаше терпения.

Не помня и не понимая, что она делает, дева закричала и вскинула окровавленные ладони в магическом жесте и прокричала заклятие, повторить которое сама бы уже не смогла. Даже не вспомнила бы, что именно и как она сделала. Только соленая вода под ее руками вдруг послушно поднялась в гигантский вал. Выше самого высокого смерча, обнажив соляное дно, вскинулась волна и тугой прозрачно-синей струёй ударила в один из вихрей-гигантов.

Мост под ним рухнул и, оказавшись в соленой воде, смерч скорчился, свился в сферическую капсулу размером с ладью, покрылся пылающими пузырями, словно ожогами. Его собрат отскочил на берег и в диком вое бросился прочь от моря, расшвыривая всё на своем пути.

–ААААА…иииииииииии! – кричал смерч. Может кто-то другой услышал лишь завывание ветра, но Мириам точно знала – смерч кричал и уносился в ужасе.

Гигантская волна, вызванная волшебством Мириам, прорвала берег, унеся с собой скалы. Часть воды не вернулась. Да и сама волшебница не устояла на ногах. Магический удар оказался таким сильным, что ее опрокинуло навзничь и откинуло. Вода накрыла деву и воды сомкнулись над ней, как склеп. Теряя сознание, Мириам успела почувствовать только обрывок мысли: «… справилась!»

Она уже не видела, как соленая вода довершила работу, разъев и обрушив остатки стеклянных мостов. Не видела дева, как истаяло разноцветное сияние над воронкой в центре моря, и сама она схлопнулась, но обожженная капсула успела вплыть туда. Тот, кто был внутри, не отказался от своей цели. Пузыри на поверхности эллипса вытягивались в многочисленные щупальца. Капсула стала многоногим чудовищем, прорывающимся к отверстию. Кристаллы соли мгновенно облепляли каждую конечность, наращивали слой за слоем, и та, покрытая коркой, в конце концов, отваливалась. Чудище отбрасывало отяжелевшую часть и тут же отращивало новую, не смотря на видимую боль. Вот так, отталкиваясь каменеющими щупальцами, монстр добрался до пенящейся воронки и рухнул туда.

– СССХххРРРаМнН! – пронеслось над сглотнувшей его пучиной и твердь земная содрогнулась еще раз. С этим последним ударом всё закончилось.

Глава вторая

Мириам очнулась на берегу. Солнце светило ярко и спокойно. Припекало. До боли в глазах, невозможно ярко сияло совершенно тихое море. Оно словно подернулось маслянистой пленкой. И даже мелкая рябь не играла на его поверхности. Но всё тело болело, кожу стягивало и сушило. Острая галька давила спину. Дева с трудом приподнялась на локте: мышцы не слушались, а высохшая под зноем одежда и волосы, она чувствовала, стали тяжелыми и жесткими от соли. «Наверное, я давно здесь лежу, – отметила про себя бывшая Хранительница, – плащ уже высох, и море такое спокойное, как будто не было ничего».

И как отзвук красоты и покоя вокруг дева почувствовала, наверное, впервые за всю свою долгую жизнь, сладкую истому, разлитую во всем вокруг, даже в ее теле. Она, а не боль или усталость после битвы с гигантскими вихрями, прижимала к земле, растворяла силы и мысли. Слияние с чем-то новым, неизведанным, полное и приятное овладело каждой клеточкой женского тела, заставляя забыть всё старое, прошедшее уже.

– А это даже красиво, – сказала сама себе Мириам, поднеся ладонь к глазам, – словно иней на дубовом листе.

Мелкая соль покрывала кожу, некогда белую и нежную. Сейчас же руки Мириам были загорелыми, смуглыми. Дева потянула прядь волос, стряхивая крупинки. Седину и пепельный цвет соль унесла с собой: локоны теперь стали черными. Но перемены не испугали. Ведь так естественно меняться, измениться, если просишь о новой жизни и великий Орлангур толкает тебя в купель нового мира. Вот и одежда изменилась, стала липового цвета или даже как чуть увядшая белая роза. Воды моря выстирали платье почти до бела, как тут не улыбнуться мысленно?!

– Какого цвета у меня глаза? – вслух спросила дева. И подивилась своему голосу, глубокому и сильному, скорее низкому.

– Цвета дубового сока, темно-коричневые, – раздалось в ответ. – Заботься о своем новом теле. Другого здесь не будет. – Тень упала на белый берег рядом с Мириам.

Тень дракона, но присел на песок ее хозяин в образе человека. Мириам села, хоть это получилось у нее и не сразу. Пришлось превозмогать тяжесть и истому во всем теле, но не говорить же с Великим Духом Познания в позе полудохлой рыбы, подергиваясь. Тот тем временем уселся рядом и все свои восемь зрачков вперил в искрящуюся бирюзовую даль моря, давая деве возможность привести себя и свои мысли в порядок. Затем подобрал округлый коричневый камешек и запустил его в воду. Тот долго прыгал по поверхности воды, как по гладкому полу, затем вспыхнул желтым огнем и в виде такого светящегося фонарика медленно погрузился в пучину.

– Достань его, – не оборачиваясь к Мириам, ровно, без выражения произнес Орлангур. – Достань и я кое-что расскажу о твоей новой судьбе. У меня достаточно времени, чтобы ждать, когда ты сама разберешься. Будешь бултыхаться во времени и мире, пока не освоишься. Я представляю, сколько это в годах. А ты – не представляешь. Но можешь выбрать и более короткий путь к цели: придется побарахтаться в воде, встать и принеси мне светоч.

Двигаться совсем не хотелось, даже знать не хотелось ничего, настолько крепки были объятия волшебной неги, но они же и напугали. «Так я потеряю себя, если не справлюсь. Если не пойму законов нового мира», – решение пришло само собой. Дева встала и пошла. Осторожно и медленно входила она в тяжелую, маслянистую, густую жидкость, которой оказалась гладкая синева. Совсем не такой она запомнилась в битве Мириам. Погружение совсем не было трудным, но не было и освежающим: вода оказалось теплой и долго пришлось идти по мелководью. Сто шагов, сто двадцать… Наконец глубина достигла талии, потом груди, плеч. Наконец дева нырнула, вытянув руки вперед, и открыла в воде глаза. Светоч сиял спокойно и ровно. Никакого сопротивления, никаких трудностей. Мириам вынесла его на берег, слабо удивившись его легкости и тому, что никакой магии в нем она не чувствует. На воздухе светящийся камень тут же покрылся коркой соли и погас. На ладони у девы вместо живого огонька лежал голыш.

Орлангур взглянул с удовлетворением. По крайней мере, промокшей ныряльщице так показалось.

– Теперь хлопни в ладоши и произнеси заклинание очищения, – повелел Дух Познания, смежив веки. – Да брось ты этот камень, раз он тебе мешает. Что ты с ним носишься?!

От последнего повеления Мириам оторопела: как бросить? Взять и бросить? Разве светоч не стал магическим талисманом, наградой за бой с черными смерчами? Зачем тогда сотворил его и посылал в море?

Всеведущий Дракон издавал какие-то странные звуки, похожие на сдавленное шипение. Глаз при этом не открывал. А Мириам совсем растерялась. Так и замера по колено в воде с высохшим камнем в руках, когда поняла: «Да он издевается!» И с возмущением отшвырнула камень

А Золотой Дракон уже открыто трясся от смеха.

– Ты очень органично входишь в этот мир, жрица равновесия, – наконец успокоившись, сказал он прежним, сильным голосом. – Совсем почти как человек. С мыслями и чувствами, готова попирать столпы Упорядоченного, сотрясать по возможности пласты реальности, проходить через непроходимое, и пасующая перед тем, кто над тобой смеется. Выйди на берег, на берег твоей новой родины. Ты станешь хранить её тайну и силу.

– Вот это?

Мириам ужаснулась: ее, Хранительницу Леса окружала пустыня, гористая и безжизненная. Соль хрустит под ногами. Ни травы, ни столь любимых ею деревьев. А из зелени только маслянистая вода.

– Да, ты прекрасно с нею управляешься. Уже проявила род своей магии. Потом поймешь, какой именно. Знай только, не должно это место попасть к тем, чьи руки и помыслы суть разрушение.

Никогда бы Дева Лесов Лассия не дерзнула противоречить и перебивать Великого Духа Познания, но ведь сам он дал ей другое имя, другую внешность и воздух нового мира, похоже, совсем изменил кроткую деву:

– Не справедливо, Великий! Тут же выжженная солнцем земля, а я… Ты наказываешь меня! Лучше убей просто! Тут камни и соль и песок и даже ила в воде нет! Ничего живого! Не справедливо, я думала, мне доверят жизнь, а…

– А речи о справедливости не было. Только о втором шансе. И он был дан тебе. И ты снова справилась только на «почти». Как и в первый раз, в дубовой роще, ты стояла и смотрела на гибель живых, решив, что кто-то за тебя спасет твоих, кто-то более могущественный, кто-то великий вмешается. А потом лила слезы на пепелище. Стоя здесь в море соленой воды, подобной слезам, выплаканным тобою, ты снова стояла и смотрела…

– Я растерялась, но не струсила, – щеки Хранительницы пылали, она знала: Орлангур прав и не прав одновременно. Он говорил суровую правду, не давая спрятаться за чувствами, как за одеждой. И оттого Мириам чувствовала себя голой под взглядом этих восьми зрачков.

– По суду без страстей ты снова виновна в гибели живых существ, так как не остановила брандейцев сразу же. И будешь причиной еще не малых смертей. Слуги хаоса остались живы и даже прорвались в другой мир Упорядоченного. Заслуживаешь ли ты после всего сделанного даже мысли о снисхождении? Справедливо ли просто оставить тебя в живых?

Человек на песке потерял четкие очертания, его образ задрожал как мираж в раскаленных песках, и золотое сияние чешуи пробилось сквозь телесные черты, слепя и выжигая сомнения в справедливости сказанного. И из огня воспоминаний на Мириам смотрел молодой дракончик, заживо сгорающий в петлях стекленеющего смерча, безмолвно кричала девушка с косо, клоками отрезанными прядями волос, первородный эльф прикрыл в предсмертной муке свои фиалковые глаза… Их всех, и многие тысячи других в одно мгновение увидела дева. Они стояли длинными, уходящими в небытие рядами, меж зеленых дерев ее дубравы, и тела их плавились, становясь черной сажей. Стыд и горе, бессильное горе пронзили сердце Хранительницы.

Но злое сияние погасло, жар сменился светом и марево, окутав светящуюся фигуру, снова придало ей форму человека на песке. Тот же вздох, что слышала Мириам, будучи еще Девой Лесов, сейчас погасил пламя гнева. Демогоргон был рядом со своим братом.

– Но Творец создавал своих детей не для сведения счетов. Потому ты и жива, и будешь жить здесь, пользуясь силой, что я тебе оставляю. Если бы ты не дерзила, то я сказал бы просто, что тебе надо делать и зачем, а теперь только: отныне, Мириам, ты – жрица ордена Равновесия, храни мир в этом месте и в этом Мире, пока не сменит тебя кто-то с таким же даром, что и твой.

Орлангур поднялся и пошел прочь, не оборачиваясь более на нареченную жрицу. С каждым шагом он всё больше терял человеческий вид, и на прибрежном песке не оставалось следов его поступи. Бело-золотой дракон ушел в отвесную каменную стену.