Kitobni o'qish: «Лесная тропинка до храма»

Глава 1

Утренний туман приятно холодил лицо, оставляя невесомые капли на кончике носа и ресницах.

Все дышало спокойствием ноябрьской зари.

Феликс вывел лам из загона: они плюшевыми облаками высыпались на улицу, сонно сощурившись.

Он накинул на старшую из лам – Руви – уздечку и направился со стадом в горы. За спиной – связанная охапка сена и сумка с блокнотом. Ламы гуляют долго, вдумчиво осматривают территорию – пастуху нужно чем-то заниматься.

Белые, золотистые и коричневые комки пуха разбежались по плато, и Феликс сел на землю, скрестив ноги. Он достал из сумки блокнот, карандаш и принялся намечать штрихами портрет. Больше всего он любил писать людей.

Пока Феликс штриховал волосы и наносил тени, в голову лезли мысли.

Ему повезло жить в Охмет – маленькой уютной деревне. Он знал всех соседей – как заведено в любой деревне – мог зайти в любой дом и попросить помощи. И – как в любой деревне – детей здесь было с гулькин нос. Феликсу шестнадцать, столько же – Софе, Альберт на год старше. Вот и все сверстники.

Он не скучал – втроем было весело, ребята – в условиях отсутствия выбора – объединились, стали дружить, они поддерживали друг друга и все делали вместе.

Но в последнее время на его портерах стало появляться одно-единственное лицо.

Хитрый прищур, тонкие губы, острый нос и пушистые волосы – на него снова и снова смотрела Софиа, засевшая в мыслях и сердце. Каждое утро он просыпался с ее образом перед глазами, каждый вечер засыпал с мечтами о том, как они будут счастливы вдвоём.

Но мечта – она на то и мечта, несбыточная фантазия подросткового увлечения. Софиа не думает об отношениях с Феликсом. У Софии есть Альберт.

На бедного Феликса тяжело смотреть, если рядом – Альберт. Альберт, с его невыносимо серыми глазами, светлой копной волос и кожей цвета молочного шоколада. У Альберта прекрасное чувство юмора, он сыплет шутками и остротами через слово, иногда даже ругается – но ему идет; он умеет управлять лодкой; старший из них троих, очень сильный и крепкий.

Феликс все понимал, но легче от этого не становилось.

Он отложил блокнот в сторону и поцокал языком, приманивая лам; рассыпал сено по земле, и животные сбежались со всего плато – проголодавшиеся за ночь, нагулявшие аппетит. Феликс снова сел, прислонившись спиной к камню, и перевернул страницу. Надо нарисовать кого-то еще, хватит с него портретов Софии.

Но одно лицо стояло перед глазами. Светлые радужки фиалкового цвета, белые брови и ресницы, как снег; Софиа – альбинос. Когда она родилась, все были удивлены – мать и отец рыжие, как морковки, и старшая сестра Агнес – тоже. Решили, что ребенка коснулась луна – хороший знак, стало быть, будет спокойной и счастливой.

Со спокойствием, конечно, прогадали, но со счастьем – вряд ли.

Феликс попытался вызвать в памяти образ отца и нарисовать его – темные волосы, рога, загнутые назад, острые уши, аккуратная борода и широкие брови. Курта рисовать легко, он всегда улыбается и светится удовольствием, черты лица не искажены тревогой или страданиями.

В голову полезли воспоминания – и Феликс увяз в них, как в лесном болоте.

Около восьми лет назад Феликс практически не выходил из дома. У него были тяжелые, непрекращающиеся болезни после того, что ему пришлось пережить, он часто был слаб и почти все время кашлял – это ушло только через шесть лет после его появления в деревне.

Феликс не раз слышал историю о том, как отец его нашел.

Однажды зимой Курт отправился в лес – за дровами, чтобы растопить печь. Его жена Мелисса просила сделать ей теплую ванну, и Курт, любящий и заботливый, не смог отказать. Зайдя глубоко в чащу в поисках сухих, мертвых деревьев, он услышал громкий плач и пошел на звук. В переплетении древесных стволов, которые образовывали странный купол, он обнаружил пятилетнего мальчика, плачущего от страха и холода. Он забрал кроху к себе домой.

Курт поехал по соседним деревням и городам, чтобы найти родственников потеряшки, но никто ребенка не признал. Мужчина оставил его у себя – назвал Феликсом.

Ламы уже разбрелись кто куда – пришлось достать морковь и приманить животных обратно. Животные сбежались к Феликсу, едва завидев лакомство, и – закончив трапезу – отправились к стойбищу.

Там их уже ждала Агнес – кутаясь в шерстяной платок, она держала наготове ножницы.

– Вы сегодня дольше обычного, – заметила она и подошла к первой ламе, поцеловала ее в нос и принялась стричь шерсть. – Что-то случилось?

– Нет, просто замечтался. Нужна помощь? – он смотрел на ножницы, которыми искусно орудовали тонкие покрасневшие пальцы.

– Да нет. Беги домой, ты, должно быть, устал, – Агнес не отрывалась от своего занятия.

Феликс знал, что она работает целый день, искалывает пальцы до крови, покрывая очередную ткань замысловатой вышивкой, а раз в месяц встает ни свет ни заря и бежит стричь лам – все для того, чтобы прокормить семью.

– Или можешь к нам зайти. Там Софиа собиралась порисовать. Увидишь ее – попроси сначала убрать кухню и собрать теплые вещи на завтрашний выпас. Завтра будет ужасный ливень, но Гюнтер сказал, что до декабря лам надо выгуливать каждый день.

– Хорошо, – Феликс выбежал из стойла и окинул взглядом большой каменный дом. Здесь жил Гюнтер, самый богатый и предприимчивый человек в Охмет. Он унаследовал большое стадо лам от своих родителей и наладил производство шерстяной одежды, которую продавали в другие города.

Высокие окна открылись, и высунулась жена Гюнтера – Сив.

– Феликс, слышишь? Иди домой и напомни отцу про сегодняшнее собрание! – у нее был резкий голос с высокими нотками.

– Он помнит, – Феликс приподнял голову и серьезно взглянул женщине в лицо.

– Не спорь, иди скорее, – еще резче сказала Сив. – Всегда был послушным мальчиком, а как подрос – дерзить начал!

Феликс тяжело вздохнул и развернулся; с тоской окинул взглядом дом Софии и пошел в противоположном направлении.

* * *

Мокрая земля проминалась под ногами. Из окна виднелись Курт с Мелиссой – целовались и о чем-то разговаривали. Одиннадцатилетняя Хильда играла с жухлыми листьями, трясла ими в воздухе и беззвучно шевелила губами.

– Привет, малышка. Как дела? – Феликс подошел ближе и поправил ей шарф.

Хильда взглянула на него огромными глазами и еле заметно улыбнулась.

– Все хорошо. Как ламы?

– Все еще плюшевые, – Феликс усмехнулся и зашел в дом.

Курт разливал свежевыжатый яблочный сок по чашкам.

– Пап, привет. Привет, Мелисса.

– Как твои дела? Не замерз? – отец подошел и сгреб Феликса в охапку, щелкнул по носу. Что-то неуловимо напряженное было в его лице.

– Нет. Сив просила напомнить тебе, что сегодня собрание… А я пойду к Софии, ладно?

– Подожди, – Курт нахмурился, – не хочешь сегодня пойти со мной?

– Мне же шестнадцать. Я не смогу голосовать.

– Да, но ты хотя бы посмотришь, как все происходит…

– Я сегодня не смогу, решила посидеть с Хильдой и Бьорном, – Мелисса замешивала в тесто яблочное пюре, которое осталось после выжимания сока. – А твой папа не хочет в одиночку туда идти.

– Ну, – неуверенно протянул Феликс, – если ты хочешь, то я пойду. А сейчас к Софи, можно?

Курт кивнул и взлохматил черные кудри, натыкаясь рукой на небольшие рога на лбу.

– Да. Сегодня вечером устроим кофепитие, предупреди остальных, – Курт улыбнулся и, надев на сына шапку, выпустил на улицу.

Из раза в раз Феликс задумывался, как забавно устроена жизнь. Кофе, который они еженедельно пили все вместе – Софиа, Альберт, Курт, Мелисса, Агнес и сам Феликс – помог создать семью.

Тринадцать лет назад Курт работал бариста в кафе в столице, молол зерна и варил обжигающе-крепкий кофе. В руках умелого мастера зёрна превращались то в жгучий эспрессо, то в мягкий слоистый латте. Говорили, своим кофе Курт мог околдовать любую девушку; но использовал он это лишь на тоненькой, хрупкой и полупрозрачной красавице Мелиссе. Она любила смотреть на звезды, слушать шум листьев и гладить бездомных животных. Когда им было семнадцать, они тайно от взрослых поженились. Родители Курта так разозлились, что не пожелали видеть молодожёнов в своем доме, и Курт уехал с Мелиссой на другой остров, в Охмет. Здесь стояло всего тридцать домиков, большинство пустовало, но заботливые соседи делали там уборку каждое воскресенье. Здесь ловилась рыба, дышал лес, водились мошу и плавали облака. А еще здесь зимой можно было увидеть северное сияние, которое всполохами расчерчивало зимнее небо. И здесь Мелисса расцвела, поздоровела и родила Курту двоих детей, Бьорна и Хильду.

Курт все еще любил варить кофе. Добрая половина денег, вырученных за рыбу, уходила на кофейные зерна разной обжарки, на свежее молоко – его можно было легко вручную вспенить – а лаванду и мяту, которую он добавлял в латте, выращивала Мелисса на подоконниках или в огороде.

* * *

Около дома Софии рос огромный дуб. Весной ее младшие сестры рыжими ягодками рассыпались по веткам, бесились и играли, цепляясь, как обезьянки. Сама Софиа изредка забиралась по дубу в свою комнату через окно – когда хотелось пройти мимо остальных обитательниц дома незамеченной.

Феликс постучал в дверь. Открыла ему Ева – следующая после Софии сестра, третья по старшинству. Хмурая и краснощекая, она стояла с зажатой в руках флейтой.

– Музыкой занималась? – Феликс улыбнулся. – Впустишь?

– Конечно, заходи, – Ева пропустила его и плотно закрыла дверь.

Он благодарно кивнул, скинул верхнюю одежду и взлетел по лестнице.

«Если разлить твое настроение по бутылочкам, оно будет переливаться всеми цветами радуги», – сказал однажды Курт, наливая смородиновую настойку в большую, пузатую бутылку. Настойка была благородно-бордового цвета, и лучи солнца играли на ее поверхности, проходили через напиток и ложились яркими красными мазками света на стол.

«И никогда не угадаешь, каким оно будет в следующий момент», – отвечала Мелисса. Той осенью она носила под сердцем второго ребенка.

«Но ты всегда можешь спросить себя – какого цвета оно сейчас? Если черного или, того хуже, серого – меняй что-то в своей жизни, срочно, Феликс – пока не стало поздно. Эти цвета перекрашивают любые другие. Даже обжигающе-красная злость или ядовито-желтая зависть лучше, чем пустая серость апатии или чернота безысходности».

Тогда Феликсу было тринадцать, и он не до конца понимал эти слова, но у него уже вошло в привычку спрашивать себя: «А какого цвета мое настроение?»

«Сейчас оно золотисто-рыжее», – он прошептал себе под нос, поднимаясь по лестнице. – «С пузыриками», – деловито добавил он и затаил дыхание.

Две секунды постоять, посверлить глазами дверь из березы, светлую и ладную, как её хозяйка, а потом занести руку и постучать.

– Хэй, Феликс, заходи, – Софиа откликнулась почти сразу, голос звучал приглушенно, будто она лежала под покрывалом.

Феликс зашел в комнату.

Софиа даже не спросила, кто стоит за дверью. Альберт редко стучался, а если делал это – то громко и резво, будто через пару секунд высадит дверь с петель. Кажется, девушка уже по одной поступи могла бы отличить мальчишек.

– Что ты делаешь под кроватью? – поинтересовался Феликс, вглядываясь в комнату.

Ничего не изменилось со времен последнего его посещения два дня назад – все те же книги на столе, только уже в другой последовательности. Значит, какие-то из них Софиа прочла, а потом положила в самый низ стопки. Та же тетрадь с рисунками красным карандашом. У Софии остался только красный карандаш, остальные кончились.

Разве что кровать разворошена – и не осталось никаких следов пребывания обычного утреннего порядка.

– Пытаюсь поймать мошу. Он убежал из комнаты Агнес, опрокинул мою краску и пробежался белыми лапами по одеялу, – пробурчала Софиа и закопошилась.

– Ну, теперь у тебя есть прекрасный орнамент на желтом одеяле, – улыбнулся Феликс и встал с другой стороны кровати, аккуратно перехватил комок теплой шерсти и прижал его к себе, не боясь испачкать свитер в белой краске.

Мошу – самое неизведанное и странное из чудес этого мира. Волшебные создания, сошедшие с небес для добрых людей. Никто не знал, откуда они берутся. Не знали, чем они питаются – рта-то нет, только огромные глаза, в которых отражаются звезды, и рога с ушками, мягкими, бархатными. Обладатели мошу говорят, что зверьки питаются любовью, если держать в жутких условиях – сбежит из любой клетки, будто испарится.

– Ах! Обожаю твое умение находить хорошее в любом беспорядке этого мира, Феликс, – Софиа засмеялась, показывая ровный ряд зубов. У Феликса пропал дар речи. Кажется, он даже забыл, как дышать, только смотрел во все глаза, и последующую фразу он услышал, словно через толщу снега: «…и животные тебя очень любят, невероятно».

Он смотрел на аккуратные ямочки на щеках, на бледные губы, почти прозрачные глаза, в которых плескались синева неба и речные воды. Он смотрел на длинные белые волосы, чуть волнистые к концам, смотрел на изгиб длинной шеи и выпирающие ключицы. И – наверное – очень глупо улыбался.

– Пойду я уложу Пулло спать в корзину на кухне, – он нашел в себе силы на хриплый шепот и провел ладонью по мягкой шерсти мошу.

– Я с тобой. Все равно мне вниз.

– Куда ты?

– Агнес просила убраться на кухне, она готовила сегодня. Опять встала в пять утра, – Софиа спустилась по лестнице и принялась завязывать передник поверх платья.

– О! Точно. Она еще просила передать, чтобы ты собрала сухие теплые вещи на завтрашний выпас – предсказала, что завтра утром будет сильная гроза и ливень. Ее пророчества – такая удобная вещь! – Феликс помог ей собрать тарелки со стола. Заметил, что Софиа помрачнела. – Ты расстроилась из-за того, что завтра твоя очередь на выгул? Хочешь, подменю тебя, чтобы ты не вымокла?

– Нет, – Софиа поджала губы. – Я не расстроилась.

– Да ладно тебе, мне же не сложно подменить…

– Просто хватит трещать о том, как классно Агнес колдует, ладно?! – воскликнула Софиа, грохнув тарелку о дно раковины.

Феликс отшатнулся. Он отвел взгляд и снова сделал круг по кухне, собирая оставшуюся посуду.

Молчание прервала сама Софиа.

– Слышал о сегодняшнем собрании?

– Ага.

– Как думаешь, что будут обсуждать?

– Да, думаю, лам, пересчитают выручку, обсудят рабочие вопросы, – Феликс пожал плечами, укладывая мошу в корзину с подушкой. Тот сразу свернулся клубком и уснул.

– Нет, это будет на следующей неделе, ноябрь-то заканчивается, – Софиа принялась собирать посуду в раковину.

– Верно… И Сив так резко погнала меня домой, чтобы я напомнил Курту – будто что-то важное, – Феликс ей помогал.

– Странно это все, – поморщилась Софиа. – Не хочешь сходить с нами?

– Ты пойдешь?

– Да я каждый раз хожу, Агнес просит. А Альберт уже может голосовать, и пока его родителей нет – решает важные вопросы в деревне, – Софиа рассмеялась.

– Я тоже пойду… Курт попросил, но мне так не нравится это внезапное собрание и тон Сив, – Феликс поежился.

– Хотелось бы мне тебя утешить, но мне тоже это все не нравится, – излишне резко стряхнула с рук воду Софиа.

Глава 2

В доме Гюнтера, где проходили собрания зимой, было очень просторно.

Феликс не бывал здесь раньше – поэтому жадно осматривал интерьер, проходя в большую залу. Курт и Мелисса не были богаты, они точно не могли позволить себе вычурностей и излишеств – заколдованный журчащий фонтан, летние цветы в стеклянных вазах и маленькую оранжерею прямо в доме.

Все здесь было приторно сладким. Феликс ни за что не променял бы свой маленький дом, сложенный с любовью, на этот огромный каменный замок с бархатными занавесками и красными свечами.

Они сели в круг – человек тридцать. Здесь были и самые старые жители деревни – бывший пастух, который уже не ходил пасти лам, скинув эту лямку на подростков, и его жена, похожая на сморщенное яблоко. А еще здесь сидели Софиа и Альберт – рядом, плотно прижавшись друг к другу, и переговаривались шепотом. При виде Феликса они осветились улыбкой и замахали.

Тот кивнул в ответ и сел рядом с Куртом, нащупал его руку – напряжённую от беспокойства, почти каменную. Отца что-то тревожит, и не его одного – Софиа, Альберт и Агнес тоже были на редкость хмурые.

– Здравствуйте, друзья, – вступил Гюнтер.

Это был лысоватый толстый мужчина с большими бакенбардами и крутыми рогами, как у барана. Феликсу никогда не нравилась эта форма. А может, все дело в том, что ему не нравился Гюнтер? И его красная клетчатая жилетка, и часы на золотой цепочке, и кольца на руках – все казалось лощеным, жирным, избыточным. Но этот человек подарил Охмет достаток, помогал Агнес прокормить семью, а подросткам платил за выпас лам – и Феликс ни разу не говорил ему злого слова и не бросал резкого взгляда.

– Как вы знаете, я предприниматель, – Гюнтер приосанился. – И мне кажется, что мы могли бы жить еще лучше. Я думаю, всегда можно стремиться к лучшему – к комфорту, к достатку, к удобствам. В других городах и деревнях уже начали строить мануфактуры и фабрики по производству одежды, бумаги, мебели; даже, – Гюнтер усмехнулся и немного нервно пригладил волосы, – хе-хе, завидно… Я хотел заказать еще одно стадо лам, но потом понял – зачем?

Он сделал паузу и обвел взглядом всех присутствующих.

Феликс тоже взглянул на остальных. Агнес кусала губы, Альберт весь вытянулся, как струна – ему приходилось думать не только о собственных интересах, но и об интересах родителей, которые сейчас были в плавании.

– Ламы – это слишком затратно. Их нужно пасти, платить за выпас, из шерсти одной ламы едва ли получится один свитер. Работы здесь невпроворот. Конечно, славно, что у нас есть Агнес, – он взглянул на нее, – которая своей чудесной вышивкой увеличивает стоимость свитеров и прочих вещей, но, будем откровенны – ламы не прибыльны. Конечно, я буду продолжать ими заниматься. Но как еще один источник дохода я хотел бы рассмотреть другое.

Феликс почувствовал, как глубоко и нервно дышит Курт. Что же такое?

– Послушайте, – Гюнтер снова понизил тон, и Феликс захотел прервать его и попросить перейти к сути, – у нас большой остров, где всего три деревни и город. Все остальное – лес и горы, и мы могли бы заняться лесозаготовкой. Скоро зима, топить дома все важнее, и если бы мы вырубали больше деревьев – мы могли бы получить больше денег. Я уже поговорил с Барди, и он может стать нашим первым дровосеком.

Барди, грубый пьяница, которого от силы дважды в год видели трезвым, приветственно поднял руку и усмехнулся.

– Но мы же и так вырубаем все сухие деревья, чтобы топить наши дома, – сказал Альберт.

Гюнтер бросил на него снисходительный взгляд.

– Так зачем же ограничиваться сухими?

Курт прокашлялся, обращая на себя внимание.

– Я верно понимаю, что вы предлагаете вырубать еще живые деревья и, – он поднял взгляд прямо на Гюнтера, – уничтожать лес?

– Ну кто говорит об уничтожении? Мы просто вырубим немного, лес лежит до самого края острова.

– Так и кошельки бездонны, – Курт склонил голову. – Лес трогать нельзя. Когда мы вырубаем сухие деревья, изъеденные короедами – это в порядке вещей. Но живые деревья – дом для животных, и полубогам не понравится, что мы суемся на их территорию.

Феликс снова осмотрел всех в зале. Агнес кусала губы, Сив стояла у стены, скрестив руки, а Барди пошел красными пятнами.

– Курт, ну что за детский сад, – снова снисходительно сказал Гюнтер. – Кто сейчас боится полубогов?

– Не боится, а уважает.

– Одного поля ягоды. Они уже давно не страшны для человека, с ними можно справиться. Никаких полубогов здесь уже давно не видели, зачем ударяться в детские сказки? Кто-то хочет еще высказаться? Если нет, приступим к голосованию.

Все промолчали. Сив подняла блокнот и взяла карандаш.

– Я согласен с Куртом, – признался старый пастух, и его жена покивала. – Нельзя трогать лес.

Гюнтер еле заметно закатил глаза.

Высказывались все по кругу – последней была Агнес.

Феликс считал голоса и загибал пальцы, прижавшись к отцу – твёрдому и горячему.

– Как будем голосовать? – шепотом спросила у сестры Софиа.

– Не знаю…

– В смысле, ты не знаешь? – она еле слышно возмутилась и взяла Агнес за руку. – Проголосуем против вырубки леса! Оно нам зачем?

– А если Гюнтер разозлится и заберет у меня часть дохода или работу? Чем мне тогда вас кормить? – Агнес говорила еле слышно, и шелест её слов едва касался Феликса.

– Найдем, как заработать. Не дури, Агнес, лес важнее…

– Софиа, сама решу, – Агнес вырвала у сестры руку и сжала ее в кулак.

Очередь дошла до Курта.

Он выпрямился еще сильнее, вздернул подбородок.

– Я считаю, что нельзя вырубать лес, потому что «немного вырубить и разбогатеть» не получится. Куда больше богатеть? И полубогам не понравится вмешательство в их жизнь.

– Мы тебя поняли, – раздраженно сказал Гюнтер.

Альберт тоже проголосовал против.

Количество голосов сравнялось, и все зависело от Агнес.

Она сидела белая, как полотно, кусала тонкие губы, потирала ладони.

Феликс слышал ее дрожащие вздохи, чувствовал внутреннюю борьбу и молил всех богов, чтобы она высказалась против.

– Я считаю, – она прокашлялась.

Все затаили дыхание.

– Я считаю, что нельзя вырубать лес.

Все зашумели. Сив подсчитала голоса и объявила результат.

– На общем собрании было решено, что лес вырубаться не будет, – ее резкий голос перебил людской шепот.

На секунду воцарилось молчание, а потом все разом заболтали.

– Ну и хорошо, я считаю, все правильно, – повторял пастух. Его жена кивала.

– Да, хорошо…

– Эх, такую возможность упустили, – послышался чей-то голос.

Но все перебила неуместно громкая фраза Барди.

– Чертовы кукушата лишили меня работы, – он икнул и перевел взгляд на Агнес и Софию.

Все затихли, от интереса – затаили дыхание.

– Да как ты смеешь, – выплюнула Софи. Она вскочила со стула и хотела было кинуться на неудавшегося дровосека, но твердая рука сестры удержала ее на месте. – Следи за языком, а не то я…

– А не то ты что? Еще раз надоумишь сестру вытворить глупость? Лучше бы ты сама свалила, а не мать твоя, гребаная кукушка, оставила тут выводок детей, – Барди совершенно точно был пьян.

– Я вырву тебе язык! – закричала Софиа, метнувшись к нему, но Альберт мигом обхватил ее за талию, не пуская к обидчику.

– Работы тебя лишил тот факт, что ты гребаный алкаш. Не оскорбляй ее! – Альберт сказал это резко и звучно, будто пощечину отвесил.

– Хватит ругаться в моем доме, – окрикнула их Сив. – Идите, пока я не выгнала вас всех!

Барди ушел первым.

Софиа стояла на месте, ее грудь вздымалась, а в глазах горел огонь. Альберт держал ее, крепко прижимая к себе и шепча что-то успокаивающее.

Феликс подошел к ним.

– Он дурак, не слушай его, – он коснулся плеча Софии. – Лучше идемте отсюда.

– И правда. Идешь сама или?..

Софиа вместо ответа обвила его шею руками и легко подпрыгнула. Альберт резво подхватил ее и понес наружу.

– То, что моя мама ушла, не дает ему права называть нас кукушатами. Это оскорбление, – тихо прошептала она, вцепившись в плечи Альберта.

– Конечно, – кивнул Феликс, – он идиот, и ты правильно на него накричала. И правильно уговорила Агнес.

– А что, было так слышно? – в ее светлых глазах стояла влага – горный хрусталь.

– Не очень.

– Знаете, что всех нас порадует? – Альберт поставил Софию на ноги и коротко чмокнул в нос, а потом притянул Феликса к ним – обниматься. – Давайте сходим в город и купим всем подарков на Ветрардаг?

На заплаканном лице Софии мелькнула несмелая улыбка.

– Отличная идея. Феликс, что ты скажешь?

– С удовольствием. Только зайду домой деньги забрать и одеться поприличнее, – он улыбнулся. – Давайте через полчаса у Альберта?

* * *

– Есть идеи, как праздновать Ветрардаг? – спросил Альберт, засовывая руки в варежки. Ему даже в ноябре было холодно – южные материнские крови.

Празднование Ветрардага было важным для всего Норида. День, когда богиня Ветур подарила людям зиму. А вместе с ней – лед, чтобы строить дома среди вечной мерзлоты, снег на верхушках гор, метель, которая каждый год укрывала растения плотным одеялом, чтобы не замерзли. Праздник надежды, радости и веселья, праздник теплого глинтвейна и какао с зефиром.

По традиции – подростки праздновали Ветрардаг с родителями до исполнения шестнадцатилетия, а потом – сами выбирали, с кем и где отмечать. В прошлом году Альберту уже было шестнадцать, а остальным оставалось лишь вздыхать и кусать губы, умоляя время поторопиться, чтобы первая ступень совершеннолетия побыстрее наступила.

– Мне кажется, неплохо было бы пойти в лес, – громко сказала Софи, усмехаясь.

– Конечно, я ожидал всякого от твоей сумасшедшей головушки, – Альберт потрепал ее по волосам и увернулся от шутливой попытки Софы укусить за пальцы. – Но что делать будем в лесу? Не задубеем?

– А мы возьмем с собой лампы, разведем костер, зальем чай в бутылки, они сохранят тепло еще пару часов.

– Что мы там делать-то будем, изобретательница? Что-то мне подсказывает, что там будет скучно.

– А вот и нет! Феликс, что ты скажешь? – Софиа требовательно обернулась к молчаливому другу.

– Да, Феликс, что ты скажешь?

Тот задумался: дрожание ресниц предвещало длинный, чувственный монолог, а на бледных впалых щеках зажегся румянец.

– В Ветрардаг в лесу случается волшебство – я читал, что можно наткнуться на хоровод мошу или настоящих лесных духов… Если будем аккуратны, я уверен, что мы сможем увидеть это чудо своими глазами.

Феликс прослыл лесным ребенком. В основном, из-за своего происхождения и странного детства. Но факт был в том, что он чувствовал лес, как никто другой. Он легко находил ягоды, фрукты и грибы, будто бы сами травы, шумя, показывали, где находятся сокровища. Феликс никогда не заблуждался в лесных тропах, выходил даже из самой дремучей чащи, словно кто-то его вел, он быстро забирался на деревья и прыгал с ветки на ветку, будто забавный зверек – невероятное зрелище.

А еще Феликс умел общаться с волшебными животными.

Как-то Софиа зашла за ним в лес и заметила, как он задумчиво накручивает на палец пряди черных волос и вполголоса с кем-то разговаривает. Стоило ей выйти из-за дерева, как Феликс подскочил: кусты за его спиной зашуршали, золотой хвост волшебной лисицы говорил сам за себя.

Ту ситуацию ребята – по молчаливому сговору – не обсуждали. Но все знали, что Феликс – человек особого характера, поэтому ему доверяют животные.

– В любом случае, мы же можем уехать домой, – после долгой паузы сказал Альберт, запахивая поплотнее куртку Софии, которая прыгала вокруг него с радостной улыбкой.

Она сияла от счастья, понимая, что ее идею приняли и одобрили, и она сможет провести Ветрардаг так, как мечтала с детства.

– До Ветрардага еще два месяца, – негромко заявил Альберт и запустил ладонь в волосы, переплетая хвост и перетягивая пряди кожаным шнурком.

Феликс заметил на этом незамысловатом украшении серебристую краску и белые березовые бусины – видно, подарок Софии. Горло сжала едкая ревность мерзкого болотного цвета, но он быстро справился с порывом. Феликс ярко зажигался эмоцией и так же быстро затухал. Альберт называл его забывчивым, Софиа – отходчивым.

– А вот и нет. Полный декабрь и неделя ноября, – невозмутимо ответила Софи, прыгая по неровной дороге и обходя лужи.

Альберт хмыкнул.

Город встречал обилием звуков, запахов и впечатлений. Если на окраине было слышно лишь пение работающих женщин да плач младенцев, то в центре, на рынке, шумели торговцы, захлёбываясь криками.

– Приправы! Вкуснейшие приправы! Недорогие, вкусные приправы! – надрывала глотку тучная женщина, к которой и устремилась Софиа. Продавщица была характерной южной внешности – темная кожа, полные губы и черные волосы, заплетенные в дреды.

Ее рога, как у многих южных, были почти черными, но скрывались, обернутые в цветастые ткани.

– Почем куркума и мускатный орех? – поинтересовался Альберт, доставая из сумки несколько крупных монет. Глаза торговки зажглись при виде денег, и она загремела браслетами, показывая на лотки с порошками.

– Два золотых за меру куркумы и золотой за мускатный орех, – женщина, бренча украшениями, подняла большой мерный стакан, в который с легкостью мог поместиться средних размеров кот.

Пока Альберт торговался с южанкой, Феликс отошел и принялся осматривать яркие лавочки. Запахи били по носу – и свежая выпечка, и благовония, и свечи с хвоей, и необработанный козий пух… Где-то вдалеке закричал кот, которого гнали от лотка с мясом, зарычала сторожевая собака.

Но Феля привлекло совсем другое – он заметил блеклую, невзрачную вывеску, которая гласила: «Мед, вино и секреты».

Какое странное название! Старая, пожелтевшая витрина, теплые запахи какао и позолоченная оконная рама домика тянули к себе. Феликс почти не сопротивлялся странному влечению, только шепнул Софии, что скоро вернется, и побежал к тяжелой дубовой двери.

Внутри запах шоколада и меда стал еще насыщеннее, убранство восхитило своей простотой и настоящностью. Несмотря на шум снаружи – здесь было тихо.

– Ищешь мед, вино или секреты? – спросила уютная пожилая женщина, стоящая за прилавком. Прямо у ее мягких рук, лежащих на дубовой доске, спал невообразимо толстый кот, сопя и подергиваясь.

– Искал тишины, если сказать прямо, – Феликса согревало неожиданное доверие к лавочнице. Он улыбнулся и подошел ближе, заглядывая в добрые глаза, серые, давно потерявшие юношеский блеск.

– Тогда ты ищешь мед, – улыбнулась женщина и, отвернувшись, достала с полки небольшую баночку темного меда. – Всего лишь два серебряных. Секрет – в подарок при покупке.

Феликс взглянул на темно-коричневый мед в пузатой банке, что золотился даже в пасмурную погоду, будто солнце было запечатано в стекло умелым волшебником.

– Можно попробовать? – робко поинтересовался Феликс и, переминаясь с ноги на ногу, ощутил на себе пристальный взгляд толстого кота. Стало неуютно.

Феликс взял протянутую ложку и зачерпнул ароматного меда.

– Каштановый? – поинтересовался, доставая деньги.

– Правильно. Ну что, хочешь узнать секрет?

– Непременно, – заинтригованный, Феликс убрал в сумку пузатую банку, перевязанную атласной лентой.

– Тогда слушай, – пожилая женщина поплотнее запахнула вязаную белую кофту и наклонилась к нему. От нее пахло горячим шоколадом, карамелью и медовым печеньем. – В этот Ветрардаг в лесу, около которого ты живешь, будет необычный гость. Я надеюсь, ты с друзьями встретишь его, как подобает. Я очень надеюсь на тебя, Феликс.

Он опешил. Заморгал часто, будто щурясь, и, выцепив первый вопрос из гудящего роя в голове, наконец прошептал.

– Откуда вы знаете, как меня зовут? Я не…

– Феликс! Ох, что же ты не сказал, куда ушел! Мы тебя обыскались! – налетела Софиа и принялась щебетать. – Сначала мы поискали тебя в книжном, потом в магазине пряностей, вдруг ты решил заранее купить приправы для глинтвейна, чтобы мы сварили его на Ветрардаг в лесу… Ты же не против глинтвейна?