Kitobni o'qish: «Корона и тьма. Книга 1»

Глава 1. Тьма и свет

Ночь в горах была тяжёлой, как свинцовая плита, нависшая над самой бездной. Небо, словно обиженное божество, укрылось густым чёрным пологом туч, не давая ни одной звезде осмелиться осветить землю. Воздух был густым, словно напоённым зловещим ожиданием, а вокруг царила тишина, нарушаемая только редкими, едва слышными порывами ветра, что пробегали по склонам. Но эта тишина была обманчива. Она напоминала предвестие беды, что вот-вот обрушится, заставив содрогнуться всё живое.

На вершине одинокого холма стоял замок. Он выглядел, как оживший из древних кошмаров монолит. Его стены, темные и холодные, будто окаменевшие от вечности, пронзали ночной мрак, возвышаясь, как безмолвные свидетели веков. Казалось, что каждый камень этого замка помнил о былых временах, когда свет ещё имел власть над этими землями. Но сейчас от былой славы осталась лишь тьма – густая, как смола, и столь же удушающая. Замок был мертв, как и всё вокруг, но в ту ночь он внезапно ожил.

В покоях, где смерть, казалось, была частым гостем, а жизнь – лишь случайным и нежеланным путником, раздавались крики. Леди Эльвира, истощённая, измождённая и бледная, лежала на широкой постели с балдахином, который колыхался, словно обрамляя сцену для трагедии. Её лицо было бледным, как мрамор, а глаза – безжизненными, как сама ночь за окном. Повитуха, согнувшаяся у её ног, держала в руках окровавленную ткань, готовясь принять нового ребёнка. Её морщинистое лицо, словно вырезанное из древнего дерева, было сосредоточенным, но в уголках губ мелькала тень страха. Что-то в этой ночи внушало ей ужас, не давая дышать спокойно.

Эльвира задыхалась, её дыхание рвалось из груди короткими, прерывистыми волнами, словно сама жизнь пыталась покинуть её как можно скорее. Она знала – это её последняя ночь. Она знала, что не увидит рассвета. Но что пугало её больше всего, так это не смерть. Нет. Её терзало предчувствие, что существо, которое вот-вот появится на свет, изменит всё.

Когда младенец появился, крики матери смолкли, сменившись тягостной тишиной, которая давила на уши, как предгрозовая тишина. Повитуха подняла ребёнка на руки, но, увидев его, замерла. Глаза малыша – чёрные, как бездна, бездонные и лишённые всякого отражения света, встретились с её взглядом. Это были не глаза младенца, это были глаза чего-то гораздо древнее и страшнее.

Эльвира, собрав последние силы, дрожащими губами прошептала:

– Эндориан…

Её голос был слабым, но в нём звучал страх. Это имя прозвучало, как проклятие, как заклинание, что заставило стены замка вздрогнуть.

Повитуха содрогнулась, услышав его, и едва не уронила ребёнка. Её руки дрожали, не от усталости, а от панического ужаса. Что-то было не так. Это не был обычный ребёнок. Его крик, раздавшийся в тишине, звучал не как плач новорождённого, а как эхо из самых глубин замка, как крик самого места, которое получило нового хозяина.

Леди Эльвира испустила последний вздох, её тело обмякло, а глаза, открытые и застывшие, смотрели в потолок. Жизнь покинула её, но замок, казалось, ожил, приветствуя нового обитателя.

Повитуха, словно загипнотизированная, поспешила передать ребёнка стражам замка, которые стояли в углу, их лица были наполовину скрыты тенью. Но даже они, закалённые воины, не могли скрыть своих тревожных взглядов.

Замок принял нового наследника, и ночь накрыла его ещё более густой тьмой, словно сама природа пыталась скрыть произошедшее от глаз всего мира.

Так началась жизнь Эндориана – сына лорда Бальтазара Вальмира, чья слава и страх перед его именем пересекали границы Даркарии. Бальтазар был человеком, который ценил только силу и жестокость. Его власть держалась на кровавых сражениях и подавлении любых признаков слабости. В его глазах мир был ареной, где побеждают только те, кто готов идти по головам и проливать кровь. И в своём сыне он видел продолжение этой философии – не просто наследника, но и оружие, инструмент для своей амбициозной мечты о бесконечном господстве.

Эндориан рос в холодных залах замка Дракенхольм – крепости, где само время, казалось, застыло в тени её мрачных стен. Зимой ледяные ветра свистели в трещинах каменных стен, а летом залы наполнялись холодным сыростью подземелий. Замок был местом, где эхо шагов звучало, как удары колокола, предупреждая о приближении кого-то могущественного или опасного.

Каждое утро начиналось с ударов меча и криков. Лорд Бальтазар не давал своему сыну времени на детские игры или смех. Его детство было отнято у него ещё до того, как он мог понять, что это такое. Эндориан учился обращаться с оружием раньше, чем научился читать. Вместо сказок на ночь он слушал рассказы о битвах и предательствах, о том, как сила может сокрушить любое сопротивление.

Тренировки, которые устраивал для него Бальтазар, были пытками. Наёмники, обучающие его, не щадили ребёнка. Они били его до тех пор, пока он не начинал двигаться быстрее, не выдерживал удары дольше. Ему бросали вызов на каждом шагу, заставляя сражаться с противниками, которые превосходили его ростом, силой и опытом. Если он проигрывал, его наказывали. Если побеждал – его ждало ещё более сложное испытание.

Время от времени в замок привозили зверей – огромных медведей с дальнего севера, львов из пустынь юга или даже тварей, о которых ходили легенды. Бальтазар заставлял своего сына сражаться с ними, не давая ему ни единого шанса на отступление. Каждая рана, каждый шрам на теле Эндориана были для лорда Бальтазара доказательством того, что его методики работают.

– Слабость – это смерть, – твердил Бальтазар, стоя над сыном, который, израненный и обессиленный, едва мог подняться на ноги. – Если ты хочешь выжить, ты должен стать жестоким. Люди будут уважать только тех, кого они боятся.

Эндориан молча выслушивал эти слова, сжимая кулаки, его тело дрожало не от страха, а от боли. Он не знал, что такое ласка или сочувствие. Материнская нежность ушла вместе с леди Эльвирой, а его отец заменил любовь суровой дисциплиной. Слезы были ему чужды, как и сама идея слабости.

Среди мрачных стен замка Дракенхольм мальчик рос, постепенно превращаясь в юношу, чьё сердце становилось столь же холодным, как зимние ветра, гуляющие по коридорам его дома. В его жизни не было друзей, лишь враги, которых он либо сокрушал, либо превращал в покорных подчинённых. Бальтазар гордился сыном, но не видел в нём ребёнка, а лишь то, что он сам хотел видеть: будущее воплощение своей силы.

Каждый день Эндориана был пропитан болью, кровью и тьмой. Но глубоко внутри него, скрытое от всех, теплело нечто, чему пока не было названия.

Однако, несмотря на суровость своей жизни, в душе Эндориана начали прорастать сомнения. Каждая битва, каждый разящий удар его меча оставляли невидимые шрамы не только на его теле, но и на его сознании. Иногда, поднимая клинок над очередным врагом, он замечал, как его рука едва ощутимо дрожала. Глаза тех, кого он убивал, словно запечатлевались в его памяти, преследуя его в снах и даже наяву. Их отчаяние, страх, мольбы обернулись призраками, которые стали частью его ежедневного существования.

Эти чувства росли, как корни дерева, врываясь в самые глубины его сущности. Все чаще он задавал себе вопросы, на которые не мог найти ответов. "Почему?" – звучало в его разуме эхом. – "Почему мир настолько жесток? Почему только через кровь и страх можно добиться власти?" Эти вопросы, казалось, были чужды окружающему его миру. Лорд Бальтазар, конечно же, никогда бы не принял подобные размышления. Для него такие мысли были признаком слабости, и слабость он не терпел.

– Не задавай глупых вопросов, – бросил однажды Бальтазар, услышав неосторожное замечание Эндориана. – Мир – это поле битвы. Если ты не готов убивать, значит, ты готов умирать.

Но слова отца не могли заглушить растущую в душе Эндориана неуверенность. Он пытался забыть эти мысли в ярости тренировок, в боевых схватках, где его тело действовало как механизм, отточенный годами. Но каждая победа становилась для него не триумфом, а напоминанием о бессмысленности происходящего.

Ко времени своей юности Эндориан стал одним из самых умелых воинов королевства. Его мощь и холодная решимость вызывали трепет даже у самых опытных рыцарей. Когда Бальтазар посвятил его в рыцари, это было событием, запомнившимся всем. Но его титул был не таким, как у других. Люди называли его Темным Рыцарем. Этот титул был не столько почетным, сколько устрашающим. Имя Эндориана стало символом ужаса, предвестником боли и смерти. Люди шептали его имя с трепетом, будто оно само по себе могло навлечь беду.

Но даже среди всеобщего страха он чувствовал, как беспокойство разрастается в его сердце. Его мысли всё чаще обретали иной оттенок – он начинал понимать, что мир не ограничивается страхом и смертью. За пределами тьмы, в которой он жил, был свет, которого он никогда не знал. Однако тьма, которой была пропитана вся его жизнь, становилась для него невыносимой. Она обволакивала его, словно плащ, от которого невозможно избавиться, и давила на его душу с каждым днём всё сильнее.

Однажды, в одном из походов, жизнь Эндориана изменилась. Это было среди руин древнего храма, давно опустевшего и лишённого какого-либо признака жизни. Там, среди обломков колонн и покосившихся каменных стен, он столкнулся с фигурой, которая выбивалась из привычной ему картины. Это был старый монах. Его худая фигура, закутанная в изношенный плащ, стояла неподвижно, как будто он ожидал встречи. Его лицо, покрытое глубокими морщинами, выражало покой, который Эндориан считал невозможным в этом мире.

В отличие от всех, кого Эндориан встречал прежде, монах не опускал взгляда и не пытался укрыться. Он не трепетал перед Темным Рыцарем, как это делали другие, и не излучал ненависти, что было более привычным. Он просто смотрел на Эндориана с таким миром и пониманием, словно знал его с рождения.

– В каждом мраке есть место для света, – произнёс монах, его голос был тихим, но отчётливым, словно слова шли не от языка, а прямо из глубин его существа. – Как и в каждом свете живёт тень.

Эти слова поразили Эндориана, словно молния, рассекшая привычный для него мир. На мгновение всё вокруг будто замерло: не было ни звука, ни движения. Только этот голос, идущий изнутри, разбивающий железные цепи, которые так долго удерживали его сознание.

"В каждом мраке есть место для света." Эти слова эхом отдавались в его разуме, вызывая в нём непривычное волнение. Они были просты, но их смысл ускользал от него, как солнечный луч в тёмном лесу. Эндориан не мог объяснить, почему они так задели его. Они были словно заноза, пронзившая его плоть, но вместо боли они оставляли лишь неудобство и непрерывное желание понять.

Его жизнь всегда была пропитана мраком, его мир строился на страхе, силе и крови. Свет? Что это такое? Лишь слабость, которая делает человека уязвимым. Он знал это с детства, знал, как знают аксиому, которую не нужно доказывать. Но теперь эта "истина" начала шататься, будто монах своим присутствием перевернул всё, что Эндориан считал неизменным.

Он хотел спросить старика о его словах, но, прежде чем смог найти подходящие слова, монах исчез, растворившись среди руин. Эндориан долго стоял на месте, не в силах пошевелиться, словно весь мир потребовал от него осмысления услышанного.

"Что, если монах прав?" – мысль, которая теперь засела в его голове, отравляя привычное восприятие реальности. Она не приносила ему ответов, только ещё больше вопросов. Но одно Эндориан чувствовал отчётливо: он не мог больше игнорировать её.

С детства Эндориану внушали иное. Каждый день, словно литургия, начинался со слов его отца, лорда Бальтазара, холодных и отточенных, как клинок:

– Война – это не просто искусство, это наука страха. Побеждает не тот, кто сильнее, а тот, кто способен контролировать страх своих врагов.

Эти слова звучали с непреклонной уверенностью, как истина, не подлежащая сомнению. Лорд Бальтазар произносил их перед каждым уроком, перед каждой тренировкой, в которых меч становился продолжением тела, а смерть – неизбежным результатом движения.

Бальтазар не видел в Эндориане сына, только наследника своей силы и орудие своего господства. Его уроки были жестоки, как сама жизнь. Слишком медленное движение – и меч наставника опускался на плечо юного рыцаря. Недостаточно сильный удар – и удар в ответ напоминал, что в битве нет места слабости.

– Тьма жила в тебе с рождения, – говорил он с ледяной уверенностью, его глаза сверлили сына так, будто пытались заглянуть в самую его сущность. – Ты должен научиться ею управлять. Только слабые боятся тьмы, но ты – не слабак. Тьма – это твоя наследственная сила, твоя кровь.

Эти слова сопровождались часами изнурительных тренировок. Эндориан рос, зная, что каждое его движение должно быть безупречным, каждая мысль – подчинена цели. Он должен был быть не просто рыцарем, а воплощением страха. Его учили видеть в тьме не врага, а союзника. Он видел эту тьму во всём: в глубине глаз своего отца, в глухих коридорах замка, где ветер казался шёпотом призраков, в страхе на лицах тех, кто осмеливался взглянуть на него. Она была повсюду, вплетённая в его жизнь так, что он считал её частью своей природы.

Тьма становилась для него не просто средой, а сутью. Её густой, удушающий покров сопровождал его с первых дней, заполняя его сознание, пока оно не перестало воспринимать что-либо иное. Эндориан был уверен, что его душа – это отражение мрака, окутывающего замок и род Вальмиров.

Но сейчас, после встречи с монахом, нечто начало меняться. Эти простые слова, прозвучавшие в гулкой тишине: "В каждом мраке есть место для света, как и в каждом свете живёт тень," – заставили дрогнуть его внутренний мир.

Эти слова, как первая трещина в монолитной стене, давали понять, что тьма – это не единственный путь. Что, возможно, страх не должен быть единственным оружием, а боль – не единственной мотивацией.

Впервые в жизни он ощутил нечто другое: смутное, неясное, как слабый свет на краю сознания. Это чувство было таким непривычным, что пугало его сильнее любой битвы. Он не мог найти слов, чтобы описать его, но знал одно: прежний мир, полный мрака и теней, больше не кажется ему таким незыблемым.

Направляясь назад в замок Дракенхольм, Эндориан двигался по опустевшей дороге, словно тень, растворяющаяся в предрассветной мгле. Его шаги звучали глухо на мокрой земле, а вокруг него лес шептал что-то на своём древнем языке – язык ветра и скрипящих ветвей. Воздух был тяжёлым, наполненным влагой и ощущением чего-то неясного, словно сама природа следила за ним, затаив дыхание. Внутри него бушевала буря. Каждое слово монаха звучало в его голове эхом, настойчиво повторяя ту простую, но невыносимую истину: "В каждом мраке есть место для света." Он пытался прогнать эти мысли, но они проникали всё глубже, как ядовитые корни, отравляя его привычный порядок.

Он вспомнил слова отца:

– Сомнение – это враг. Оно разрушает силу, превращает в труса. Сомневающийся рыцарь – уже мертвый рыцарь.

Но именно сомнение теперь терзало его сердце, как ржавый клинок, оставленный в ране. Он, некогда уверенный в своей миссии, чувствовал, как его душа разрывается на части. Каждый шаг назад к замку был наполнен тяжестью не только тела, но и духа.

Его мир, чёткий и чёрно-белый, всегда разделённый на тьму и силу, начал трещать по швам. Простая истина монаха – что тьма не всесильна, что в ней может скрываться свет – обжигала его сознание. Но что, если это правда? Что, если этот свет всегда существовал, но был скрыт? Что, если он сам, Эндориан, отвергал его из-за слепого следования учениям отца?

Он взглянул на лес, окружавший дорогу. Деревья, обычно казавшиеся ему грозными стражами этого мира, теперь выглядели иначе. Они больше не пугали его, не казались непреодолимым барьером. Их ветви, склонившиеся под тяжестью листвы, больше напоминали приют, а не ловушку. Но вместо утешения это видение принесло ещё больше тревоги.

"Тьма… свет… Почему это так важно?" – думал он, сжимая рукоять меча, который всегда был с ним, как часть его самого. Этот клинок, омытый кровью врагов, казался ему теперь странно тяжёлым. Не оружием, а грузом, который он несёт.

Его мысли возвращались к словам отца, как к надёжному якорю:

– Сила. Страх. Никаких сомнений.

Но этот якорь уже не держал его так крепко. Он чувствовал, как внутренний шторм размывает его основы, как привычные истины становятся зыбкими, словно песок под ногами.

Каждый шаг к Дракенхольму был как шаг вглубь собственной тьмы. Возвращение в замок, который был символом его силы и дома, теперь казалось неутешительным и даже зловещим.

Когда он пересёк порог своих воспоминаний, детство хлынуло на него, как тёмная волна. Эндориан вспоминал, как в юные годы стоял перед лордом Бальтазаром в огромном тронном зале замка. Стены, высокие и угрожающие, словно замерли в ожидании. Тёмные витражи бросали зловещие отблески на пол, изрезанный следами времени и битв.

Он стоял перед отцом – измученный, измазанный кровью и грязью, с мечом в дрожащих руках. Его тело кричало от боли, а сердце казалось пустым. Глаза Бальтазара, холодные, как льды Фарнгора, пристально смотрели на него.

– Ты носишь эту тьму в себе с рождения, сын, – его голос звучал низко, почти шёпотом, но каждое слово резало, как лезвие. – Она не исчезнет. Она – это ты. Она ждёт, чтобы ты стал её мастером. Если ты отвергнешь её, ты умрёшь.

Эти слова врезались в юного Эндориана, как раскалённый клеймо. Они всегда звучали как абсолютная истина. Сомневаться в них означало бросить вызов самому существованию. Но сейчас, идя обратно в замок, который был для него домом и клеткой, Эндориан вдруг задумался: а что, если эта тьма была не силой, а тюрьмой?

Его шаги становились всё медленнее. На каждом углу дороги его преследовали призраки прошлого. Он вспоминал глаза тех, кого убивал. Страх, боль, гнев – они будто остались в его душе, пронзая её, как ржавые шипы. Сколько раз его меч дрожал перед ударом? Сколько раз он чувствовал, как слабость едва ли не берёт верх? Каждый шаг к замку Дракенхольм был как путешествие вглубь самого себя, вглубь того мрака, который жил в его сердце. Вспышки воспоминаний, запах крови, хрип умирающих врагов – всё это слилось в хаос, который разрывал его на части.

Когда он достиг ворот замка, они возвышались перед ним, как монумент его прошлого. Громадные створки, вырезанные из чёрного дерева, обрамляли время, словно застывшие губы великана, готового проглотить его. Ветер завывал, как предвестник беды, а холодный воздух казался живым, обвивающим его фигуру.

Эндориан замер, не в силах сделать последний шаг. Его тело застыло, а душа колыхалась, словно судно в шторм. Он смотрел на замок – это было не просто строение, это был символ. Символ всего, чем он был и от чего не мог убежать. Каждый камень этих стен впитал в себя кровь, страх и тьму. Каждый коридор дышал мраком. Замок был живым существом, которое питалось душами тех, кто проходил через его залы. Но впервые в жизни Эндориан почувствовал что-то новое. Искру. Она была крошечной, едва ощутимой, но её свет был ярче любой тьмы, которую он знал. Он глубоко вдохнул, позволяя этой мысли заполнить его.

Тьма внутри него была реальна, живая. Она шевелилась, как змей, обвивая его сердце. Но теперь он понял: она не единственная хозяйка его души. Впервые он осмелился задать себе вопрос: а что, если есть иной путь? Его рука медленно потянулась к воротам. Холодное железо древних петель обжигало его кожу. Он толкнул створки, и те заскрипели, словно древний зверь проснулся от векового сна. Замок снова принял его, но этот раз был другим. Эндориан вошёл внутрь не только как сын тьмы, но и как человек, начавший искать свет.

Глава 2. Зов Света

Вернувшись в замок, Эндориан чувствовал глубокое смятение, которого никогда прежде не испытывал. Стены замка, которые некогда служили ему опорой и защитой, теперь казались удушающей клеткой, запирающей его в собственных сомнениях и страхах. Слова монаха, прозвучавшие в ту роковую ночь, когда он столкнулся с истиной о своем предназначении, пустили в его сердце ростки сомнения. Они прорастали с каждым днем, разрушая привычные убеждения. Рыцарь всегда верил, что его судьба – служить тьме и безжалостно исполнять приказы, но теперь его уверенность пошатнулась.

Проходили годы, и внутренняя борьба становилась невыносимой. Лорд Бальтазар, начал замечать перемены в сыне. Он видел, что некогда непоколебимый рыцарь все чаще впадал в задумчивость, терял бдительность. Это вызывало в Бальтазаре раздражение и недовольство, ибо он считал, что сомнения – это признак слабости. В своей жестокости он решил, что нужно испытание, которое окончательно избавит сына от всякой мягкости. Испытание, которое докажет, что он остается верным слугой тьмы. И Бальтазар дал приказ: уничтожить небольшую деревню, расположенную на окраинах его владений. Деревня восстала, отказавшись платить дань, и лорд видел в этом вызов своей власти. Темный рыцарь, закованный в броню, сел на коня и отправился на задание. Но в этот раз его сердце было обременено тяжелыми мыслями. Каждый шаг коня отзывался эхом в его душе, как будто вел его к неизбежной пропасти.

Когда он достиг деревни, жители уже знали о его приближении. Мужчины пытались вооружиться всем, что могли найти, женщины и дети прятались в своих домах, а старики, видя неотвратимое, молили о пощаде. Но рыцарь понимал – пощады не будет. Он должен был исполнить свой долг, доказать отцу и самому себе, что не поддастся слабости.

Огонь охватил деревню. Дома пылали, превращая улицы в пекло. Темный рыцарь с яростью прорубал себе путь сквозь толпу, вымещая на людях свои сомнения и страхи. Однако каждый крик, каждая мольба о пощаде резали его сердце, как острые клинки. И тогда, среди хаоса, он столкнулся лицом к лицу с молодой женщиной. Она держала на руках ребенка и смотрела на него с отчаянием, но без страха. В ее глазах не было просьбы о пощаде. Она просто смотрела на него, как будто видела в нем нечто большее, чем бездушного палача. Этот момент остановил время. Рыцарь замер, меч застыл в воздухе. Внутренний холод, который всегда сопровождал его, начал таять. Он вдруг понял, что свет, о котором говорил монах, был внутри него с самого начала. Этот свет не был чем-то чуждым или внешним – он был частью его самого, той частью, которую он всю жизнь подавлял. Темный рыцарь не смог ударить. Он опустил меч, его броня стала казаться невыносимо тяжелой. Перед ним стояла женщина с ребенком, а он – безоружный, без сил, просто человек.

Но этот момент сострадания был прерван. Один из его солдат, не понимая, что происходит, атаковал женщину, видя, что рыцарь колеблется. Ее крик эхом отразился от разрушенных стен деревни, и в этот миг Темный рыцарь осознал свою беспомощность. Он бросился к ней, но уже было слишком поздно. Женщина погибла на его руках, жизнь покидала ее тело, и он не смог ничего изменить. Он осознал, что больше не может следовать темным путем, но также понял, что искупление за его грехи будет нелегким. Вернуться к прежней жизни было невозможно. Теперь перед ним был выбор: продолжать быть орудием разрушения или попытаться найти путь к свету и искуплению, даже если это означало предательство всего, чему он был научен с детства.

Эндориан начал свою двойную жизнь. Днем он оставался верным слугой тьмы, выполняя приказы отца, но ночью уходил в леса, где его терзали мысли о свете и правде. Он искал монаха, надеясь, что тот сможет дать ему ответы, но монах исчез. Теперь он остался один на один со своими сомнениями. Неделями Темный рыцарь разрывался между долгом и желанием изменить свою судьбу. Он знал, что остаться в замке означало навсегда запереть себя в оковах тьмы. Он принял решение покинуть это место и найти ответы, которых так жаждал. Одной из его целей стал древний дракон Халарк, о котором шли легенды. В Фарнгоре, среди бескрайних снежных вершин, обитало это существо, и лишь оно могло дать ответы на вопросы о свете и тьме.

Путь к Фарнгору был долгим и тяжелым. На этом пути Темный рыцарь встретил Мортена, старого воина, который был изгнан из Дракарии лордом Бальтазаром за отказ служить тьме. Мортен, закаленный в боях, несмотря на свои шрамы, сохранил чистоту души. Он стал первым, кто заговорил с Темным рыцарем после его ухода из замка.

– Ты ищешь ответы, – сказал Мортен. – Но ответы не приходят тем, кто их ищет в тенях. Ты пытаешься убежать от тьмы, но она всегда будет частью тебя.

Темный Рыцарь стоял перед Мортеном, молча переваривая его слова. Внутри него разгорался конфликт, словно две враждующие армии встретились на поле битвы. Одна армия была темной и безжалостной – это был голос его прошлого, его отца, тени замка, которые окружали его с самого детства. Другая армия, хоть и слабая, но с каждым днём набиравшая силу, – это был свет, который пророс внутри него, как росток, пробившийся сквозь камень. Мортен, заметив это безмолвное метание, продолжил, его голос был ровным, но в нём слышались отголоски прожитой боли:

– Тьма… она всегда будет рядом. Это не враг, которого можно победить, – сказал Мортен, пристально глядя на Рыцаря, словно пытаясь проникнуть в глубины его разума. – Она часть нас, часть этого мира. Но тьма, которой служит твой отец, – это другая история. Это не просто тьма ночи или тени, скрывающие правду, это тьма, которая пожирает всё, что ты ценишь, оставляя лишь пустоту.

Темный Рыцарь поднял голову, его взгляд был холодным, но в нем мелькнула искра понимания. Он знал, что Мортен говорит правду. Всё, что он пережил, казалось одним большим лабиринтом, где свет был лишь обманчивым огоньком в конце туннеля, который исчезал, когда он приближался.

– Что мне делать? – голос Рыцаря прозвучал тихо, почти сломленно, словно он впервые за долгие годы решил снять свою броню, хотя бы на мгновение.

Мортен вздохнул, его лицо покрылось мраком воспоминаний, которые он сам старался забыть.

– Ты должен принять свою тьму, – ответил он, его слова были как удар молота по железу. – Не беги от неё. Но не позволяй ей управлять тобой, как это произошло с Бальтазаром. Он стал её рабом. Ты видел, что она сделала с ним, как она его пожрала изнутри, как его душа сгнила в темноте, как он стал чем-то… нечеловеческим.

Рыцарь не отвечал, его руки сжались в кулаки, броня тяжело скрипела при движении, словно сама стала частью его плоти.

– Твой отец не всегда был таким, – добавил Мортен, в его голосе прозвучала горечь. – Я помню его другим. Когда-то он был честным воином, человеком, который умел принимать решения и вести за собой. Но сила… сила не прощает слабости. И тьма, она питается нашими слабостями, нашими страхами, нашим отчаянием.

Слова Мортена резали Рыцаря изнутри, словно холодные лезвия. Каждый шаг, каждая победа, каждая кровь, пролитая на поле боя, всё, что он делал по приказу отца – всё это вдруг начало приобретать другой смысл. Его мир, который казался простым и ясным, теперь выглядел как клубок, в котором запутались его страхи, сомнения и отчаяние.

– Ты знаешь про Халарка? – наконец произнес Рыцарь, стараясь найти хоть какое-то направление в этом хаосе. – Я слышал, что дракон может дать ответы.

Мортен кивнул, его глаза засияли странным светом, словно он давно ждал этого вопроса.

– Халарк – это не просто дракон, – начал он, его голос стал тихим, как будто он делился древней тайной. – Он древнее, чем сами горы, на которых он обитает. Он видел, как приходят и уходят королевства, как рушатся империи, и как свет и тьма борются друг с другом в сердцах людей. Его мудрость не из этого мира. Но чтобы достичь его, тебе придется пройти через многое.

Мортен остановился, его глаза блеснули в полумраке, как у охотника, подстерегающего свою добычу.

– Дорога к Фарнгору опасна. Ледяные ветра сбивают с ног, склоны гор могут поглотить тебя, если ты потеряешь бдительность. И это только начало. Многие пытались найти Халарка, но лишь немногие вернулись. И все они были изменены. Ты уверен, что готов к этому?

Рыцарь кивнул, его глаза уже не были полны сомнений. Он чувствовал, что путь к дракону – это его единственный шанс, возможность понять себя и найти ответы, которые преследовали его с момента, как он впервые услышал слова монаха.

– Я покажу тебе дорогу, – наконец сказал Мортен, его голос стал твердым и решительным. – Но будь готов, что этот путь может уничтожить тебя, если ты не будешь готов принять правду, которую Халарк раскроет. Ты встретишься с тем, что внутри тебя, и не всякая тьма уступает свету.

Рыцарь замер, ощущая груз этих слов. Он понял, что это не просто путешествие к дракону – это путешествие к самому себе, к своей собственной тьме. И возможно, в конце этого пути его ждет не освобождение, а лишь ещё больше мрака.

– Я готов, – ответил он тихо, хотя в глубине души чувствовал, что это не совсем так.

Мортен слегка наклонил голову, одобрительно посмотрев на него. Затем он медленно поднялся, его фигура в полумраке казалась чем-то большим, чем просто человеком.

– Тогда идём, – сказал он, повернувшись к горным хребтам, нависшим на горизонте, словно холодные, безмолвные стражи. – Я проведу тебя.

На третий день пути в горах, когда ночная тьма окутала ледяные пики, началась сильная буря. Ветер ревел, как дикий зверь, обрушивая снежные лавины на тропы. Темный Рыцарь и Мортен, укрываясь в пещере, услышали низкий рокот, доносящийся из глубин гор. Это был не звук природы – это был рык дракона.

– Это Халарк, – прошептал Мортен, сжимая рукоять меча. – Он не примет нас с миром.

– Если он готов к битве, я готов принять вызов, – ответил Эндориан, и в его глазах вспыхнула тьма, готовая к сражению.

Они двинулись вглубь пещеры, где воздух становился горячим, словно они приближались к жерлу вулкана. Темный Рыцарь чувствовал, как древняя сила пробуждается в недрах горы, как сама земля дрожит под ногами. Внезапно, из темноты перед ними вынырнула огромная фигура дракона. Халарк был величественен и ужасен: его чешуя сияла алым огнем, глаза – как два раскаленных угля, а крылья разрезали воздух с такой силой, что поднимали смерчи снега.

– Кто осмелился явиться ко мне? – прогремел голос дракона, будто раскаты грома.

– Мы пришли искать мудрость, – сказал Мортен, делая шаг вперед. – Мы знаем, что ты можешь помочь нам понять…

– Мудрость не дается тем, кто сражается, а тем, кто познает, – прервал его Халарк. – Но, если вы жаждете битвы, она вас найдет.

Темный Рыцарь не ответил. Он знал, что дракон испытывает их. Он обнажил свой меч, готовый к сражению. Халарк издал рев, который сотряс горы, и бросился вперед. Бой начался. Халарк размахнул крыльями, поднимая смерч снега и льда. Темный Рыцарь закрыл лицо щитом, чувствуя, как холод пробирается сквозь доспехи. Но он не отступил. Он бросился вперед, его меч засверкал в воздухе, отражая свет драконьего пламени. Мортен атаковал с фланга, отвлекая дракона. Но Халарк был слишком быстр для старого рыцаря: одно движение лапы, и Мортен отлетел в сторону, ударившись о скалу. Эндориан обрушил свой меч на дракона, нацелившись на его уязвимые места, но его оружие не могло пробить чешую. Халарк взревел, выпустив струю огня. Рыцарь едва успел уклониться, чувствуя, как жар обжигает его кожу под доспехами. Но вместо того, чтобы отступить, он усилил натиск, надеясь на свою силу, но вдруг осознал – обычное оружие не может победить столь древнюю силу. Ему нужны были не мышцы, а мудрость, чтобы выстоять. В этот момент Халарк остановился, глядя на него. Глаза дракона, полные огня, вдруг смягчились. Он произнес: