Kitobni o'qish: «Нори»

«Честь у человека одна.

Но и жизнь… тоже».

Комментарий к цитате сотника Белиада

из дневника неизвестного солдата

Когда солнце по своему обыкновению прячется у западного горизонта, его последние лучи проходят сквозь массивные каменные зубцы городских стен, и от этого на город падает зубастая тень, похожая на огромную пасть. Чудовище по имени Время смыкает челюсти, в последнюю очередь всегда проглатывая выделяющуюся цитадель лорда Гилмора, затем погружает город всё глубже в пучину ночи, а на утро пренебрежительно выплёвывает обратно, позволяя старому, но жизнерадостному замку Тагервинд прожить ещё один солнечный день.

В каждый из таких дней Нори младший, сын местного гончара, просыпался, тянулся на медвежьей шкуре, брошенной на кровать поверх соломы и с унынием осознавал, что находится всё там же: в доме отца в Тагервинде. Его ежедневное расписание, кроме удовлетворения базовых потребностей, состояло из работы в мастерской и прогулок с друзьями, но мечтательный Нори хотел овладеть мечом, совершать героические поступки, разоблачать мифы и спасать угнетённых – в общем, хотел заняться чем-то по-настоящему интересным, вместо того, что ему фактически предстояло.

В один из дней, ничем не отличавшийся от других, он проснулся, повернулся на другой бок и тут же почувствовал тычок черенком метлы в поясницу.

– Вставай, бездельник! – прохрипел сзади Нори старший, отец распавшегося семейства и почти легендарный гончар, когда-то создавший набор посуды для лорда Гилмора, повелителя Тагервинда.

Этот злосчастный набор был пиком гончарной карьеры старшего Нори, но этим самым пиком он так гордился, что после него приобрёл непоколебимую уверенность: делать глиняную посуду – призвание не только его, но и его сына, ибо важнее дела на свете не существует. Этой уверенности младший Нори не разделял, но его мнения обычно никто не спрашивал.

– Я говорю, вставай! – прикрикнул отец и снова ткнул сына метлой в спину.

– Отец, глина от меня никуда не убежит, – промычал младший Нори и поднялся, принимая сидячее положение.

– Зато время убежит. Пока светло и тепло, завтракай и бегом в мастерскую, я скоро тоже приду. Неужели ты не понимаешь важность нашего ремесла? – распылялся отец.

– Понимаю, но…

Старший Нори перебил его и продолжил настаивать, не желая слышать никаких отговорок:

– Раз понимаешь, поднимайся быстрее и приведи себя в порядок. Возможно, сегодня к нам зайдёт лорд Гилмор, его святейшество.

Младший Нори с сомнением приподнял бровь и посмотрел на отца:

– С чего бы ему заходить к нам, если последние три года он даже мимо не проезжал? Может, лорд Гилмор, а может, леди Гастия, а может, звёзды на небе сойдутся так, что к нам поползут заказчики со всего света…

– Молчать! – раздражённо вскрикнул отец и ударил младшего Нори метлой по руке, в этот раз довольно сильно.

Сын схватился за предплечье и потёр его.

– Как ты разговариваешь с родителем! – продолжал старший Нори, эмоционально размахивая метлой. – Я всю жизнь забочусь о тебе, кормлю и пою нас, поддерживаю репутацию мастерской, а ты? Валяешься на шкуре до полудня, затем до обеда сбрасываешь свой зад с кровати, потом до вечера делаешь пять оборотов махового колеса, оставляешь засыхать кривую поделку и сбегаешь к своим шлюхам в трактир!

– Они не шлюхи! – возразил сын и поднялся с кровати.

– Из всех моих слов ты услышал только это?! – гневным шёпотом процедил отец и медленно указал рукой на дверь. – Если к зениту не будет закончено три заготовки горшков, отправлю тебя в дозорные, прозябать на стенах!

Младший Нори вздохнул, накинул рубаху и вышел из дома. На дворе был солнечный июнь, с гор дул свежий ветер, а воздух был столь чистым и освежающим, что, вдыхая его, люди иногда невольно улыбались. Нори побрёл к мастерской, которая находилась совсем рядом, и бормотал себе под нос:

– Лучше уж на стене стоять, там хоть вид красивый… Старый осёл.

Нори шаркал по грязи мимо ветхих домов северной окраины Тагервинда, поглядывал на людей и, добравшись до цели, распахнул скрипящую деревянную дверь. В мастерской стояло три гончарных круга с маховыми колёсами и педальным механизмом, в правом углу была чёрная от сажи печь для разогрева глины, а в левом ещё одна – для обжигания и завершения глиняных заготовок.

Нори надел толстые рукавицы, резким от недовольства движением схватил совок, дважды зачерпнул глины из широкого железного таза и бросил её на стальной поднос, который затем небрежно задвинул ногой в печь для разогрева. Глина была влажной, а дверь на задний двор мастерской оставлена приоткрытой – очевидно, старший Нори уже был здесь ранним утром. Нори только захотел сесть на минуту у окна, как в дверь кто-то постучал. Он открыл и увидел своего давнего друга, местного хулигана и такого же «бездельника» Стафорта.

– День добрый, горшечник, – ехидно произнёс Стафорт, улыбнулся и осмотрел мастерскую, убеждаясь, что тут ничего не изменилось.

– Бывало и добрее, – пробурчал Нори. – Что, позлорадствовать пришёл? Похвастаться своей свободой?

– Разве я так делал хоть раз? – отклонившись назад и мотая головой, спросил Стафорт и тут же засмеялся. – Сегодня пьянка у Келли, пойдёшь? Там будет твоя… эта… как её?

– Мирта, – угрюмо ответил Нори, но теперь в выражении его лица появилось что-то ностальгическое и тёплое.

– Мирта, точно, – подтвердил Стафорт и взмахнул рукой. – В общем, на закате у Келли, приятель. Нас там, правда… могут поджидать из-за тех украденных кур. Ну, подерёмся, первый раз, что ли? – беззаботно рассуждал он. – Тем более с нами будет такой герой как ты, известный защитник козьего молока и хранитель подсолнечного масла!

Нори хотел ткнуть Стафорта в грудь за эту шутку, но тот уклонился, отпрыгнул и, посмеиваясь, попрощался:

– Ладно, пойду по своим делам, пока! А-а, точно, у меня нет никаких дел! Тогда пойду играть в кости и пить эль.

– Засранец, – сказал ему в след Нори, но Стафорт его уже не слышал.

Сын гончара завистливо засмотрелся на удаляющуюся фигуру друга, а когда обернулся, заметил, что его заготовка в печи покрылась сажей и затвердела.

– Да чтоб тебя… – простонал Нори, подскочил к печи, вынул поднос и понёс его вместе с глиной на улицу через заднюю дверь.

Он вышел в сырой двор, укрытый от солнца тенью городской стены, осмотрелся и увидел маленькую ямку, в которой лежало ещё четыре таких же затвердевших заготовки и один неоконченный, кривой горшок, явно обжаренный преждевременно. Нори вздохнул, свалил глину с подноса туда же и ногой постарался поправить ближайшую траву так, чтобы она прикрывала его неудачи, но трава отказалась идти на это и приняла прежнее положение. Тогда Нори сплюнул в сторону и с чувством обречённости вернулся в мастерскую. Он хотел уже взяться за новую заготовку, но вдруг услышал городской колокол. На улице поднялся неопределённый гомон, люди зашевелились и обсуждали что-то. В общей шумихе стало слышно гонцов, которые расходились по улицам Тагервинда и высокими голосами кричали:

– Люди, объявлено военное положение! Лорд Гилмор созывает всех на площадь! Люди!..

Нори посмотрел на глину в своих руках, бросил её обратно в таз, снял рукавицы и, забыв даже захлопнуть дверь, спешно направился к площади. В городе чувствовалась тревога: те, кто ещё не спешил увидеть лорда, шептались и переглядывались, что-то планировали и выражали свои опасения. На центральной площади, у эшафота для публичных казней, уже стоял отряд арбалетчиков. В их окружении, стоя между двух виселиц, возвышался лорд Гилмор в блестящем стальном бацинете, красном бархатном плаще до щиколоток и нагруднике с гравировкой в виде золотого грифона. Он ждал ещё несколько минут, пока соберётся достаточно людей, а затем властно поднял правую руку – все мгновенно замолчали. Не все жители Тагервинда уважали Гилмора, но он был честным правителем и за те двадцать лет, что он провёл на троне, ему так и не нашлось достойной замены. Поняв, что даже его собственный сын растёт избалованным дураком, Гилмор сослал его прочь, чтобы наследственная монархия не сыграла с городом злую шутку – из таких же соображений Гилмор действовал и в остальных случаях, неизменно ставя благополучие города выше прочих благ.

Дождавшись абсолютной тишины, Гилмор снял шлем, обнажив коротко стриженные седые волосы, и заговорил чистым громогласным басом:

– Жители Тагервинда! У меня для вас… скверные известия. Две недели назад было собрание лордов, на котором обсуждалось текущее распределение территорий. Но начать мне придётся издалека… Вы знаете меня: я никогда не желал лишнего и не гнался за властью, но иногда нам не хватает земли для посевов, для ферм, чтобы кормить свои семьи. Как мы можем запасать пищу на зиму, если не успеваем собрать достаточно? Я уверен, что большая часть из вас, моих верных подданных, не раз голодала в начале марта, когда нашей надеждой остаётся только лес Стайнарон, полный оленей и кабанов, – на этих словах многие головы в толпе понимающе покивали и переглянулись, а Гилмор продолжал. – Порой я и сам не мог позволить себе достойный обед. Чтобы решить эту проблему, я высказал необходимость перехода некоторых земель провинции Кетнира под наше знамя, это было в прошлом году. Несколько месяцев я ждал одобрения от наших соседей, но так его и не дождался. Теперь ситуация стала ещё хуже: лорд Ренамир захватил четыре провинции и объявил свои владения Ренской Империей. Он, видно, считает себя богом! Заносчивый глупец. Как бы там ни было, земли, на которые я претендовал, захвачены, но этим всё не кончилось. Следующая провинция, которую он хочет взять силой – Тагервинд.

Толпа возмущённо завыла. Вверх поднялись протестующие руки, люди возгласами перебивали друг друга. Гилмор снова поднял правую руку, но теперь тишины пришлось ждать дольше. Его поддержала личная гвардия, которая стала кричать на людей и повторять: «Тишина!», и вскоре жители Тагервинда снова замолчали, хотя где-то между ними продолжали пробиваться бурчание и возражения. Гилмор продолжил:

– Разумеется, мы не отдадим город без боя. Поэтому я собрал вас здесь, чтобы лично сказать: все, кто может держать оружие, получат его сегодня вечером. Я назначу сотников, мы создадим посты оснащения ополчения. Там вас запишут и распределят. У Тагервинда богатый арсенал, хотя я и надеялся, что нам никогда не придётся его задействовать, – с сожалением сказал лорд и сделал небольшую паузу, глядя в землю. – Армия их треклятой Ренской Империи будет здесь примерно через неделю. Дозорные с краёв провинции уже страдают от вылазок разведчиков Ренамира. А сейчас расходитесь, спрячьте всё ценное и закончите дела, требующие завершения! Это ваш последний мирный вечер на этой неделе, через два дня город будет закрыт для въезда и выезда. Если верите в богов, молитесь им, чтобы мы пережили осаду и показали Ренамиру, где его место!

Лорд Гилмор спрыгнул с эшафота, сел на белого коня и направился в цитадель. Жители Тагервинда ещё некоторое время нерешительно топтались на площади и оживлённо обсуждали неприятные новости, но вскоре почти все разошлись. Нори бегом добрался до мастерской и увидел там своего отца, сидящего как ни в чём не бывало за гончарным кругом и придающего форму глиняной тарелке.

– Ты где был, остолоп?! – вскрикнул старший Нори. – Глины убавилось, горшков не прибавилось! Печь горит, дверь на распашку! Ты совсем сдурел?!

Младший Нори подошёл к отцу, взял с его гончарного круга пока ещё мягкую глиняную тарелку и бросил её на каменный пол, от чего та расплющилась и развалилась на три части. Старший Нори вскочил, толкнул сына и закричал:

– Рехнулся?! Двадцать лет, а мозгов – как у цыплёнка!

Младший Нори с вытаращенным глазами посмотрел на отца и понял: тот ещё ничего не знает.

– Война, отец, – тихо сказал парень, пребывая в шоке.

– Ты что городишь?! Наслушался опять баек в трактире, болван?

– Война! – повторил младший Нори. – Настоящая война, отец! С Рен… С Ренской Империей!

– Какой Империей, хватит летать в облаках, бери заготовку и делай вазу!

Младший Нори голой рукой взял кусок глины из таза и бросил его в отца с криком:

– Да послушай ты! Опять просидел всю жизнь в погребе, ты так и останешься там копаться в своих запасах и вытаскивать глину из жилы! Лорд Гилмор собирал всех на площади, через неделю на нас нападут!

Старший Нори замер на секунду, а затем непонимающе помотал головой:

– Через… Гилмор… Погоди, бессмыслица какая-то. Ты точно не перепил? Зачем кому-то нападать на Тагервинд?

– А я откуда знаю?! – заревел младший Нори. – Если сомневаешься, можешь съездить к Ренамиру с ближайшим караваном, жду тебя обратно с топором в башке! Старый дурак, кто ещё в облаках летает! Сидишь тут со своими горшками, топишься в глине, и меня с собой затягиваешь в это серое болото… – он чувствовал такой напор эмоций, спровоцированный грядущей осадой, что больше не мог себя контролировать. – День за днём одно и тоже: глина, глина, глина, гончарные круги, печи, ножи, краска… Да пошло оно всё, теперь в этом нет никакого смысла! И ты пошёл! Сегодня я записываюсь в патруль. Может, хоть эта война что-то изменит и я, наконец, добьюсь… хоть чего-то.

Старший Нори ошеломлённо смотрел на сына, его руки поджались к груди, а челюсть дрожала. Он не знал, что сказать в ответ на срыв ближайшего и единственного родственника, а изобличённая бессмысленность всей работы во время грядущей осады парализовала мужчину, посвятившего всю жизнь одному лишь гончарному делу. Он не был готов к тому, что этот месяц ему преподнёс, и скованный своей беспомощностью остался стоять на месте, пока сын не махнул на него рукой и не ушёл прочь.

Младший Нори зашёл домой, переоделся, поправил поясной ремень и умылся в бадье. Он вышел на улицу и, не тратя ни секунды, пошёл к казармам. Люди вокруг носились из стороны в сторону, женщины рыдали и перебирали вещи, а мужчины заколачивали окна и вытаскивали из тайников давно запылившееся оружие. Дети же, не осознавая происходящего, наблюдали за ними со стороны, некоторые просто играли во дворах, будто ничего в их жизни не изменилось. На улице Нори встретил маленькую девочку по имени Галла – для её семьи они с отцом когда-то делали набор столовой посуды. Галла встала прямо перед Нори и с дрожащими поджатыми губами задала вопрос:

– Нори, почему все кричат? Почему бегают туда-сюда?

Парень присел перед ней на колено и негромко ответил:

– Галла, тебе нужно держаться рядом с мамой и папой. Скоро в этот город придут злые люди, и если они тебя увидят, то сильно обидят. Поняла? Беги скорее.

Девочка несколько раз кивнула, а на её нижних веках заблестели скапливающиеся слёзы. Дослушав слова Нори, она тут же пустилась бежать в сторону своего дома.

Дальнейший путь по каменистой дороге был недолгим, и через несколько минут Нори оказался перед одноэтажным каменным зданием с деревянной крышей, заваленной соломой. У окованной дубовой двери казарм стоял алебардщик, который отстегнул переднюю часть кирасы и поправлял под ней обмундирование. Он заметил приблизившегося к нему Нори, поднял взгляд и сказал:

– Я тебя знаю! Сын гончара. Зачем пришёл?

– Хочу записаться в стражу, нести дозоры и патрулировать, пока не придёт время защищать город, – решительно произнёс Нори, хотя какая-то его часть боялась об этом говорить.

Между героем и трусом порой очень тонкая грань, и Нори сейчас балансировал на ней, опасаясь принять неверное решение. Алебардщик пожал плечами и кивнул на дверь:

– После коридора налево, там сидит командир стражи. Тебе к нему.

Нори кивнул, помедлил секунду и открыл тяжёлую дверь. Он зашёл в прохладный каменный коридор, бесшумно прошагал по нему несколько метров и свернул налево, где была комната с письменным столом и угрюмым мужчиной, который что-то медленно выводил пером на бумаге. Дневной свет из окна отражался в его покрасневшей лысине, а с седоватых усов свисала капля пота – казалось, он тратил немало сил на документ, которым был занят.

– Командир? – неловко спросил Нори, поёжившись у двери.

Мужчина поднял голову и осмотрел его.

– Гонец? – сухо спросил он.

– Нет, господин.

– Уборщик?

– Нет, – снова ответил Нори.

– Новый писарь, что ли? Наконец-то. Перо держать ты уже обучен, надеюсь? – с облегчением спрашивал командир стражи, отложив документ в сторону.

– Не обучен, господин, – смущённо ответил Нори.

– А читать-то умеешь? – нахмурился командир.

– Нет.

– Что же ты за писарь такой, раз не можешь читать и писать?! – возмутился мужчина и покраснел ещё больше.

– Так я не писарь, господин! Я пришёл записаться в стражу, я Нори, сын гончара.

Командир поднял указательный палец, собираясь что-то высказать, но подумал и опустил его обратно, а вместо задуманного произнёс:

– Сразу бы и сказал, а то стоишь тут, изображаешь из себя писаря. Короче! – вдруг рявкнул он. – В патруль или на стену? На стене смены дольше, но плачу лучше.

Нори почесал голову и неуверенно ответил:

– На стену, наверное.

– Наве-ерное, – передразнил его командир и пригрозил пальцем. – В тебе не должно быть сомнений, солдат, враг у наших ворот!

– Да, господин, – кивнул Нори и выпрямился.

Командир поднялся из-за стола и с прежней резкостью продолжил говорить громко и чётко:

– И я тебе не господин, юнец, я старший сержант стражи Аргус Малиарт. Для тебя – командир Аргус и больше никак, уяснил?

– Уяснил, командир, – с лёгким испугом ответил Нори и тут же спохватился. – Аргус! Командир Аргус.

– Другое дело, – скривив усы довольной улыбкой, сказал командир и упёр руки в пояс. – Отвечай честно: сколько спал в последние дни?

– Что вы имеете в виду? – смущённо переспросил парень.

– Часов! Сколько ты спишь за ночь, юнец?

– Часов девять, – Нори пожал плечами и отвёл взгляд, чувствуя, что мог даже преуменьшить.

– Девять?! – изумился Аргус и вытаращил глаза. – Да я столько в неделю сплю! Ты что, изгнанный сын Гилмора?! Будешь спать четыре, в лёгкие деньки, может, шесть, привыкай. Впрочем, о шести можешь только мечтать, лёгких деньков больше не будет!

Каждую свою фразу Аргус будто не говорил, а лаял или выплёвывал, и вся эта резкость уже слегка отбила у Нори желание идти в стражу, но он решил не судить дело по одному лишь его исполнителю и ждал, когда его направят куда-нибудь, кроме этой сырой комнаты командира. Тем временем Аргус продолжал выплёвывать слова из-под усов:

– В конце коридора оружейная, получишь там форму и оружие, пока примерь и потренируйся на плацу за казармами. В шесть вечера выходишь вместе с Талькой и Сабиром, сменяете дозор на барбакане. Пошёл!

Нори вздрогнул от последнего слова, кивнул и спешно направился к концу коридора. Он вошёл в просторную оружейную, которая была расположена в деревянной пристройке к основному зданию. Здесь находилось два стражника в лёгких доспехах, и оба они спали, опершись шлемами друг на друга.

– Я… – заговорил Нори, и от этого звука тут же проснулся один из стражников.

Он толкнул в плечо второго, и они дружно уставились на нежданного гостя.

– Потерялся? – с сомнением спросил первый.

– Нашёлся! – довольно воскликнул второй. – Ты наш сменщик? Скажи, что это ты!

В голосе второго стражника была невыразимо сильная надежда, что он сбежит отсюда прямо сейчас.

– Нет, я новобранец, пришёл за оружием, – объяснил Нори. – И разве могу я быть вашим сменщиком без формы, меча и… чего вы там ещё носите?

– Да твою мать… – расстроился второй стражник и бессильно взмахнул рукой. – Кто угодно может быть нашим сменщиком, сидишь и задницу протираешь целый день, пока где-то там кипит жизнь, девки танцуют, друзья бросают кости в трактире…

Первый стражник поднялся с места и медленно пошёл вдоль оружейных стоек, взглядом выбирая меч.

– А на кой хрен тебе сейчас в стражу? – спросил он. – Тем более не нашим сменщиком.

– Ну так, война скоро… – замялся Нори. – Хочу помочь порядок в городе поддерживать.

– Какая ещё война? – обернулся первый стражник.

– Вроде, трезвый, а такую чепуху мелет… – смутился второй.

Нори удивился их незнанию и во второй раз за этот день прояснил ситуацию:

– Вам не сказали? Ренамир собирается осаждать Тагервинд через неделю.

Стражники замерли и смотрели на Нори, будто он произнёс нечто, переворачивающее их представление о мире.

– Ренамир? – с непониманием переспросил второй стражник и потупил взгляд. – А у меня мать живёт в Геллерхоле. Это что же, мне надо ехать во вражеский город, чтобы с ней повидаться?

Он встал с места, вышел из оружейной и направился к командиру стражи. Первый стражник медленно повернулся к стойке, взял с неё меч и протянул его Нори рукоятью вперёд.

– Раз такое дело, новобранцы нам пригодятся, – сказал он и пошёл к шкафам с кольчугами. – Погоди, броню найду более подходящих размеров.

Нори следил за ним и ждал. В другом конце коридора послышались резкие выкрики командира стражи и голос второго стражника, который к нему пошёл. Первый из стражей оружейной взял красный поддоспешник, лёгкую кольчугу без рукавов, цветной сюрко, ножны для меча и два ремня, после чего протянул их Нори и грустно кивнул ему:

– Война… это плохо. Скоро все на стене окажемся, а кто-то и под стеной. Надеюсь, ты не пожалеешь, что сразу присоединился к страже. Дни будут непростые, помяни мои слова.

– Хорошо, – кивнул ему Нори в ответ, взял снаряжение и принялся переодеваться.

Стражник помог ему затянуть ремни и надеть всё в правильном порядке, нацепил на его лохматую голову подшлемник, затем помятый бацинет и похлопал по плечу:

– Ну, уже что-то! Ты в патруль или на стену?

– На стену, – с волнением произнёс Нори и впервые в жизни крепко обхватил рукоять меча правой рукой.

Наблюдая за тем, как с оружием управляются другие люди, ему казалось, что меч должен быть легче, а в действительности даже для небольших движений требовалось прилагать усилия.

– Стена – это правильно, – сказал стражник. – И к видам привыкнешь, и меньше будешь возиться с крикунами на улицах перед осадой.

– А что не так с крикунами? – поинтересовался Нори.

– Думаешь, все единогласно пойдут защищать лорда, стоять в строю за дом родной? Как бы не так! Всегда есть те, кто напьётся и станет смуту наводить: сплетни распускать, выдумывать всякие тупые причины для этой войны и… не знаю. В общем, война не всем нужна и не все её хотят. А те, кто её правда хочет – вообще худшие из людей, это я тебе без сомнений скажу.

Нори понимающе кивнул несколько раз, осмотрел себя и, чувствуя, что разговор может затянуться, сказал:

– Ну, я пойду. Спасибо за помощь.

– Да не за что, – сказал стражник, и на лице его отразился контраст доброжелательной улыбки и печального взгляда. – Сейчас надо всем помогать, кому можем, запомни. Иначе погибнем.

Это был первый человек в казармах, который понравился Нори и впечатлил его. Судя по тем, кто ждал его на полигоне, этот стражник мог остаться и последним таким человеком. Нори вышел наружу и увидел небольшую ограждённую арену. На песке в фехтовальном поединке сошлись крупный рыжеволосый мужчина и стройная женщина с прямым, неподвижным лицом и коротко стриженными чёрными волосами. Их клинки со звоном встречались каждую секунду, но не наносили ущерба противнику.

Нори подошёл к маленькому деревянному ограждению арены, опёрся на него и наблюдал за поединком: мужчина решительно наносил диагональные удары, а женщина с непоколебимым выражением лица уклонялась от них, пока не получила возможность контратаковать. Замахнувшись мечом, она вдруг перенесла вес на другую ногу и ударила соперника кулаком в нос. Мужчина отшатнулся, встряхнул головой и крикнул:

– Шлюха мерзкая! Зарублю тебя!

Но женщина не ответила ему, а продолжила нападать, не позволяя сопернику перехватить инициативу. Она сочетала выпады, удары руками и ногами, вращения и диагональные удары – предсказать её атаки и контратаки было почти невозможно. А мужчина продолжал ругаться:

– Дрянь вертлявая, я тебе ноги вырву… Пойдём на смену – сброшу с барбакана, гнилая стерва!

После этих слов Нори с ужасом осознал, что это его будущие компаньоны в дозоре. Талька и Сабир – именно о них говорил командир Аргус. Удивительным было и то, что в тренировочном спарринге они сражались настоящим оружием. Нори продолжал наблюдать за поединком и видел, как Талька зажимает соперника в угол. Когда Сабир оказался у ограждения, он сделал резкий бросок в пояс, но получил женским коленом в лицо, откинулся на песок и замычал, прикрывая лицо свободной рукой. Талька посмотрела на него секунду, обернулась на Нори и сказала ему холодным, слегка скрипящим голосом:

– Теперь ты.

– Я?! – переспросил Нори и огляделся, убеждаясь, что эти слова не могли быть адресованы кому-то ещё.

– Ты, – повторила Талька. – Мне не составит труда доказать, что в этом городе только я умею держать меч.

– Мне это доказывать не надо, я раньше никогда не дрался! И вижу, что ты… явно лучше, – забеспокоился Нори.

Талька прищурилась и пристально смотрела ему в глаза. Сабир на другом конце арены поднялся на локтях, сплюнул кровью на песок и гнусаво произнёс:

– Лучше дай ей тебя отделать, иначе не угомонится. Я знаю, о чём говорю, шесть дозоров стоял с этой сумасшедшей.

Нори замешкался, метая взгляд между Талькой и Сабиром.

– Сюда, – быстро и строго сказала женщина.

Нори перелез через ограждение, неуверенно вынул меч из ножен и спросил её:

– Оружие ведь настоящее. Ты убьёшь меня…

– Не убью, – высокомерно произнесла Талька. – И эти зубочистки из Тагервиндской оружейной едва ли считаются настоящим оружием. К тому же, ты в кольчуге. Обещаю, я поддамся, – закончила она с коварной ухмылкой из вычищенных зубов.

Нори схватился за меч двумя руками и выставил его перед собой. Увидев это, Сабир поджал губы и расстроенно сказал:

– Понятно.

После этого он подполз ближе к ограждению и наблюдал за грядущим поединком. Талька внимательно оглядела новобранца: его руки слегка дрожали, ноги стояли близко друг к другу, почти стопа к стопе, глаза смотрели не на неё, а на её меч. Она усмехнулась, сымитировала удар справа, но тут же развернулась и с полного размаху ударила слева по клинку Нори. Сильная вибрация прошибла его ладони, пальцы невольно разжались и клинок отлетел в сторону. Талька опустила меч и второй рукой отвесила Нори размашистую пощёчину. Парень отшатнулся и опёрся на хлипкое деревянное ограждение. У Нори закружилась голова, а когда он пришёл в себя, Талька уже держала клинок у его солнечного сплетения.

– Какие же вы все слабаки… – сквозь зубы прошипела она, убрала меч в ножны и ушла куда-то в сторону.

Нори подобрал меч, убрал его в ножны и опустил печальный взгляд на песок. Сабир подошёл к нему, пожал плечами и разочарованно произнёс:

– Пока с её словами трудно спорить. Эта сволочь дерётся, как демон. Я Сабир, – он протянул руку и слегка ухмыльнулся, обнажив розовые от крови зубы.

– Нори, – ответил сын гончара и пожал его руку. – А почему вы бьётесь настоящими мечами? Разве тренировочных нет?