Kitobni o'qish: «Менты с большой дороги»

Элегантная черная «Волга», сверкая намытыми боками, вкатила в небольшой городок, похожий на многие другие населенные пункты российской глубинки, протянув за собой шлейф пыли на добрый километр. В машине сидели трое. Во-первых, там находился водитель, что само по себе немаловажно, но особого внимания не привлекает. О нем можно было бы сказать несколько слов, однако не хочется. Рядом с ним, на переднем сиденье, расположился полный, но в меру, гражданин, наружностью здорово смахивающий на Чубайса и Зюганова, вместе взятых. Одного взгляда, брошенного на неизвестного, достаточно было, чтобы понять – этот человек занимает высокую должность. Однако не напыщен, как многие «новые русские», а напротив, по-деревенски прост и мужиковат до такой степени, что может быть любим основной массой электората, послушно бросающей бюллетени со своими голосами в урну. Видимо, чтобы напоследок, перед смертью, навредить всем вокруг. Имеются в виду вечно недовольные пенсионеры. И наконец, пригнувшись на заднем сиденье, бледный и ничем не примечательный мужчина зорко следил за меняющейся местностью за окном. Он был настолько зауряден и неинтересен, что терялся даже в той небольшой компании, которая удостоила гостеприимный Зюзюкинск своим посещением.

Несмотря на ранний час, «Волгу» встречали, что уже было неожиданно. Возбужденный народ приветственно помахивал ручками и старательно выставлял напоказ собственноручно и с любовью написанные плакаты. «Да здравствует НОС», «Носовцы всегда впереди» и «Избавим Россию от насморка бесхозяйственности», – гласили они. А люди, в свою очередь, голосили. По большей части то, что прямо на плакатах и прочитали. Представительницы женского пола уверенно, с вызовом, но в то же время слегка кокетливо помахивали носовыми платочками, приветствуя своего кумира. Мужчины, как всегда, выказывали сдержанность, однако у многих из них в нагрудных карманах можно было наблюдать те же платочки, скомканные неумело, без изыска, поскольку в Зюзюкинске не было модно носить костюмы.

– Неплохо, – потер ручки солидный мужчина на переднем сиденье. Он радостно хихикнул и подмигнул тому, что был сзади.

Маленький недовольно сморщил лоб и пробурчал:

– Поприветствуй их, – а потом тише добавил: – идиот.

Большой человек согласно кивнул и, с трудом протиснув в боковое окно голову вместе с рукой, методично, но оживленно замахал ею из стороны в сторону. Народу это понравилось. Ожидавшие неподалеку милицейские «Жигули» завелись и пристроились позади «Волги». Городские власти с радостью отослали бы в эскорт машины посолиднее, но таковых просто не нашлось. Не отбирать же у мэра его кровное средство передвижения. А братки не дадут.

Однако приезжие не обиделись. Напротив, их это порадовало, поскольку на фоне родной вазовской продукции даже «Волга» выглядела эффектно. Электорат зааплодировал, с восторгом проводив взглядом пронесшиеся мимо машины. Столб пыли, с избытком наблюдавшейся в славном Зюзюкинске, густым туманом взвился над головами счастливых горожан и медленно стал оседать погонами на их плечи, заставляя людей морщиться и чихать. В тихом, неприметном местечке наконец-то случилось событие. И это радовало.

1

Национальное российское заболевание – похмелье, как всегда подкралось незаметно. Кто бы мог подумать, что такое случится с утра?

Солнце вот уже около получаса изо всех сил издевалось над помятыми лицами курсантов третьего курса Высшей школы милиции, а им хоть бы хны! Результата никакого, солнечные лучи только комаров распугали, обдышавшихся перегаром и летающих по такому случаю витиевато, загогулинами. Молодецкий храп с вызовом нарушал тишину раннего утра, нисколько не обращая внимания на солнечные потуги.

Кулапудов спал неспокойно, ворочался и постоянно старался нащупать на кровати кого-то второго. Узкая кровать неожиданно кончалась, и рука неизменно срывалась вниз, заставляя Веньку вздрагивать всем телом и навевая кошмарные сны. Антон Утконесов бессовестно перепутал свое ложе с постелью брата, и теперь два совершенно одинаковых лица, мирно посапывавших рядом, вводили в заблуждение случайного зрителя: где Антон, а где Андрей? Леха облизывал пересохшие губы, видя странный сон, будто в его родной Дрыщевке наступила великая засуха. Причем председатель товарищества, перед тем как выдать положенный центнер комбикорма, заставлял Леху съедать какую-то гадость, от которой во рту оставался незабываемый отвратительнейший вкус. Федя, повесив свои черные пятки на спинку кровати (иначе огромное тело не умещалось на стандартной постели), вялой рукой смахивал пот и остатки зеленки – немое напоминание о недавней болезни.

Но пора бы уже познакомить читателя с основными обитателями академии, наблюдая за ними со стороны и пользуясь тем, что они сейчас имеют возможность вести себя свободно, не сдерживаясь перед довлеющим Уставом. Личности в отряде Мочилова собрались очень интересные, колоритные. Будет еще немало возможностей убедиться в этом на их конкретных поступках.

Вот, например, тот самый Федька Ганга, вокруг которого зачастую крутятся остальные курсанты. Они делают это всегда при наступлении в их совместной жизни ответственных и непростых моментов, когда нужно срочно держать совет. Федя очень удобен для ориентирования: его двухметровая фигура с широченными плечами помогает ребятам собраться с мыслями и успокоиться. Есть и еще одно обстоятельство, которое выделяет Федора из основной массы курсантов. Дело в том, что он… прямой потомок мавров. Да-да, тех самых, чей представитель с упоением задушил свою любимую в одном классическом произведении. Но в отличие от него, Феденька Ганга оказался добрейшим человеком. Он с удовольствием демонстрирует ребятам свою недюжинную силушку, перерубая ребром ладони кирпичи, смеха ради сгибает в подкову металлическую трубу, но никогда и ни при каких обстоятельствах не позволяет себе пользоваться природными данными в корыстных целях, как говорится, для получения личной выгоды.

Свое происхождение Федя никогда не скрывал от коллектива. Любой интересующийся в ответ на свой вопрос узнавал, что курсант Ганга представляет собой плод страсти и любви российской женщины и студента международного университета имени Патриса Лумумбы. Отсюда и необычная для российского уха фамилия. Федина мама не воодушевилась перспективой отправиться на родину его папы в африканское поселение Ням-Амнию. Наверное, ее слегка напугало название. В общем, сына она вырастила самостоятельно и сумела сделать из него настоящего человека.

Вниманием уже был отмечен и курсант Кулапудов, человек крайне серьезный и обстоятельный. Кто бы мог подумать несколько лет назад, что он станет таковым! В недалеком прошлом Венька Кулапудов являлся злостным хулиганом и имел соответственный вид. Такой, что завидев его вечером на горизонте, запоздалые путники судорожно искали укрытие. Так бы и стал Вениамин почетным бандитом. В милиции, кстати, не сомневались в таком исходе событий, а особо дальновидные собирались даже писать по нему диссертацию. Однако судьба распорядилась иначе. Взял гражданин Кулапудов да исправился. В доказательство исправления даже в школу милиции поступил, чем нанес незаживающую рану своим прежним дружкам. А причиной тому было… хотя нет, это уже совсем другая история.

На горных высях, втором ярусе двухэтажной кровати, расположился Леха Пешкодралов, колоритная личность, которая с легкостью может найти общий язык с домашними парнокопытными, но в общении с людьми, особенно противоположного пола, страшно смущается. Это типичный деревенский житель, знаменитый среди однокашников тем, что шел из села в академию на своих двоих, поскольку денег на билет, как и теперь, у него не было. Леха простой парень, закаленный в нечеловеческих условиях российской глубинки, с удовольствием живет в казарме. Особенно радуется тому факту, что можно валяться в постели аж до шести утра(!), чем он теперь и занимается.

Если спуститься с заоблачных высот и перевести взгляд чуть ниже, можно заметить ослепительную улыбку, и во сне дежурно натянутую на лицо Саньки Зубоскалина по кличке Дирол. Даже сейчас нетрудно понять, что это тот самый коварный тип гражданской наружности, который целенаправленно затевает основную часть приколов. Его отличительная черта – широченная улыбка не исчезает практически никогда, как и хорошее настроение. Зубоскалин постоянно подвергается нападкам капитана Мочилова, курирующего в школе милиции третий курс, но из схваток Дирол неизменно выходит победителем.

И наконец близнецы Антон и Андрей Утконесовы, чудом умещающиеся вместе на узкой полуторке. Ближайшие соратники Зубоскалина, которые с удовольствием воплощают его идеи в жизнь. Их схожесть часто становится причиной всевозможных казусов, шуток и инфарктов миокарда, в которых особенно широко участвуют начинающие преподаватели.

Пожалуй, перечислены все обитатели комнаты, в которой уютно разместилась убойная группа, немногочисленная составом, но крайне эффективная в борьбе с преступностью, что на днях и показала, поймав и обезвредив особо опасных преступников, дурковедов, аферистов и просто нехороших людей.

Итак, утро началось традиционно – неожиданным похмельем. Бурное веселье, навеянное удачно завершившимся накануне делом, плавно переросло в массовое опьянение. Эта тяжелая болезнь буквально свалила с ног крепких парней ближе к утру, отчего они теперь в «трупном» состоянии из последних сил отмахивались от назойливого звона над головой, называемого побудкой. Продрать глаза было сложно, но необходимо.

Первым вышел из полуобморочного состояния Санек. Он рывком сел в постели, традиционно впечатавшись лбом в верхнюю кровать, отчего Пешкодралова подбросило на месте. Заплывшие глаза его удивленно распахнулись, хоть это и сложно было сделать после бессонной ночи, а улыбка медленно сползла с лица.

– Где Мочила? – все еще сонным голосом произнес он, с трудом возвращаясь из мира сновидений в реальность.

Он обвел взглядом комнату. Утро. Побудка. Мочилы нет. Хотя, по всем приметам, должен быть, поскольку Мочила всегда самолично приходит будить своих подопечных. Прикол у него такой, с утра всем настроение портить своим видом.

Капитан Мочилов мужик ничего, свойский, только уж больно сильно радеет за свой курс. У него просто помешательство на том, чтобы сделать вверенных ему курсантов лучшими во всей школе. Это дисциплинирует, но порой сильно напрягает. А если учесть еще и полнейшее отсутствие у капитана чувства юмора, то становится понятным, как тяжело иногда приходится нашим героям. Так, например, каждое утро Мочилов совершенно несмешно зычным голосом поднимает всех с постели и любезно предоставляет возможность одеться, заправить кровати и выстроиться в шеренгу в течение одной минуты. Возможно, он в этом и видит что-нибудь веселое, но только не курсанты.

И вот в это утро капитан Мочилов Глеб Ефимович совершенно незапланированно пропал, не удостоив своих любимцев личным посещением. Возглас Зубоскалина, вопрошающий о местонахождении капитана, сделал невозможное – поднял остальных курсантов на ноги. Босые ноги на холодном кафельном полу активно переминались, не соглашаясь просто так мерзнуть. И все-таки ребята не спешили одеваться. Озадаченные, они, повинуясь давно выработанному условному рефлексу, собрались вокруг высокого Ганги и призадумались.

Леха Пешкодралов с усердием почесывал затылок. Это обычно стимулировало его мыслительный процесс. Сегодня же мысль никаким образом не хотела стимулироваться, как Леха ни напрягался. Санек со скрытой надеждой переводил взгляд с Утконесова Антона на Утконесова Андрея, стараясь почему-то именно в их лицах найти разгадку странного происшествия. Однако лица братьев показывали одно и то же – недоумение.

– Мочила мог за свой счет взять, – неуверенно предположил Федя.

– С его трудоголизмом исключено, – сразу же отмел эту версию Кулапудов. – Он очередной-то отпуск несколько лет уже не берет.

Венька Кулапудов всегда отличался умением здраво размышлять, потому сокурсники верили ему безоговорочно. Вот и теперь они поступили так же, то есть поверили.

– Что же тогда? Иностранные шпионы похитили, – родил мысль Леха.

– Тоже маловероятно.

Лица у всех присутствующих стали пасмурными, как осеннее небо перед дождем.

– Без паники, не стоит раньше времени терять голову, – рассудительно говорил Кулапудов, прохаживаясь вокруг Феди, что, с одной стороны, Гангу нервировало, а с другой – помогало думать. Казалось, Веня – единственный человек в этой комнате, который сохранил спокойствие и мог здраво рассуждать.

– Без сомнения, событие неординарное заставило Мочилу не прийти сегодня к нам, – тоном заправского следователя вслух размышлял Кулапудов. – Нам необходимо покинуть комнату и попробовать найти свидетелей исчезновения капитана или по крайней мере следы возможного преступления.

Ребята молча согласились. Что ни говори, а Венька – голова. Так просто вышел из создавшегося затруднительного положения. Курсанты с некоторой опаской выглянули из комнаты в длинный коридор. На данный момент ничего подозрительного там не наблюдалось. Все как всегда: утренняя суета проснувшихся учащихся школы милиции, четко распланированная беготня, которая встречается только в заведениях, где дисциплина превыше всего. Но в этой обыденности чувствовался запах совершенного преступления. Уж слишком все было спокойно.

Вереницей, построившись по росту и равняясь на Гангу, подопечные капитана Мочилова направились через коридор к выходу. Одновременно Кулапудов старался не терять времени зря и, осматривая местность, подбирал все то, что смогло бы сойти за вещественные доказательства. Когда они дошли до лестницы, в Венькином арсенале находилось около двадцати штук бычков, одна оторванная пуговица с клочком ткани защитного цвета и губная помада светло-розовая, тон 10, «Kiki», по непонятной, а оттого подозрительной, причине оказавшаяся в мужской половине общежития. Все это аккуратненько было сложено в пакет и спрятано за пазуху, ближе к сердцу.

– Куда дальше? – остановил процессию идущий впереди Федя.

– Неплохо было бы разнюхать что-нибудь у кафедры, – предложил Дирол. – Там Глеб Ефимович часто ошивается.

– Согласен, – кивнул Венька. – Расходимся по одному и, не привлекая всеобщего внимания, прогулочным шагом, с разных сторон подходим к кафедре криминалистики. Встречаемся все у ее дверей. Далее действуем по обстоятельствам.

Мгновенно посуровевшие курсанты, почувствовавшие на себе бремя ответственности за намечающееся раскрытие преступления, без лишних слов, как подобает настоящим мужчинам, кивнули и молча разошлись. Напускная беспечность отразилась на их лицах, а прогулочный шаг мог кого угодно ввести в заблуждение и убедить в том, что заострять внимание на парнях не следует. Однако дело обстояло иначе. Снующие туда-сюда по лестнице курсанты других специализаций, завидев кого-либо из команды Кулапудова, останавливались, провожая его взглядами, причем некоторые из посторонних удивленно приподнимали брови или открывали рот (кому как было удобнее). Возможно, они каким-то седьмым чувством догадывались, что третий курс что-то замышляет. Может быть, их удивляло то обстоятельство, что парни, застигнутые врасплох бедой, впопыхах забыли одеться, отчего и разгуливали сейчас по закоулкам общежития в трусах и в майках.

Выйдя во двор, ребята рассредоточились. Венька не спеша подошел к главному входу школы милиции, огляделся и быстренько юркнул в него. Вахтерша, милая и подслеповатая баба Нюра, всегда с трепетом охранявшая входную дверь от лиц посторонних и подозрительных, буквально грудью встававшая перед нарушителями священной границы, которая отделяет храм знаний от остального города, увидев не вполне одетого мужчину, покрылась толстым слоем красной краски и, забыв сказать свое коронное «Фамилия ваша какая», осталась стоять с открытым ртом. Неразлучная пара Утконесовых, плотно держась друг дружки и стараясь слиться в единое целое, чтобы не мозолить глаза своей похожестью, по перешейку штурмовали черный ход, затесавшись среди спешащих в умывалку студентов.

Санек Зубоскалин выбрал путь через кухню. Тяжелая обитая железом дверь, в которую грузчик Федя все время подавал поварихе тете Клаве продукты, пахнущие то подгнившей капустой, то соевым мясом, и сообщавшая всем интересующимся: «Посторонним вход воспрещен», – для любого курсанта Высшей школы милиции являлась неприступной крепостью, за которую никому не позволено было заходить. Но только не Диролу. Осторожно приоткрыв дверь, Санек всунул голову в образовавшуюся щель и нащупал глазами сдобный круп тети Клавы. Женщина с воодушевлением месила тесто, напевая незамысловатый мотив, и ничего вокруг не замечала. Парень выпрямился стрункой и боком втянулся внутрь помещения. Дверь скрипнула.

– А? – поинтересовалась повариха, поворачивая широкое, с расплывчатыми чертами лицо в сторону Санька.

В этом незамысловатом вопросе звучало не все, но многое. Например, то, что тетю Клаву отвлекли от интересного и крайне важного дела, и это ее нервировало и раздражало. К тому же в низких нотках голоса звучало недоумение – неужели Федя опять наберется наглости и начнет требовать три рубля на опохмелку? Однако наличие в дверном проеме курсанта внесло в короткий возглас еще и растерянность, граничащую с оторопелостью.

Сердце зашлось, и измазанная в тесте пухлая женская рука прижалась к еще привлекательной, держащей заманчивую форму груди. Вязкая капля, медленно растягиваясь, лениво упала на кафель с многозначительным звуком: «Чмок!» Женщина нерешительно улыбнулась. Перед глазами ненавязчиво всплыл и зафиксировался дорогой сердцу образ, немного насмешливо улыбающийся в роскошные усы, с лучиками-морщинками в уголках глаз, делающими облик Агафона близким и словно живым.

Ах, Клавина первая и самая большая любовь Агафон! Какой он был необыкновенный, замечательный, просто герой. Веселый такой. И точь-в-точь как вот этот молоденький, еще зеленый курсант, но уже с той заманчивой искоркой в глазах, которая может заставить любую женщину потерять голову и запылать неизлечимой любовной лихорадкой. Черт, как он Клаве напоминает Агафона! Разве что без усов. Если бы ее сын был так похож на милого сердцу мужчину. А то точная копия вялого и безынтересного Николая. Обидно.

– Тетя Клава, мне бы в школу пробраться. Я пройду здесь? – заговорщическим голосом спросил Санек.

О том, что женщина млеет при виде его, Зубоскалин знал уже давно. О причине не догадывался и, честно говоря, догадываться не хотел. Ему достаточно было только того, что повариха не отказывала Диролу ни в одной его просьбе. Иметь на кухне блат было удобно и Санек немного наглел, без стеснения используя слабость огромной, но в то же время хрупкой женщины.

– Зачем? – удивилась тетя Клава.

– Садюкину норматив один не сдал, – соврал Санек. – Он теперь везде ходит и вылавливает меня. Штрафные километры, говорит, будешь бегать, – вздохнул Дирол. – А я что-то плохо себя чувствую.

Повариха почувствовала, как сердце быстрее стало биться. Ее любимец нездоров и преследуем самым требовательным преподавателем во всей школе. Слеза жалости увлажнила левый глаз женщины и, на мгновение смазав все очертания, быстро сбежала вниз. Правый хоть тоже выражал сочувствие, но оказался более сдержанным и слабости себе не позволил. Тетя Клава неловко махнула рукой в сторону выхода из кухни в столовую и пролепетала:

– Беги, мой мальчик. Беги.

Зубоскалину только этого и надо было. В срочном порядке поблагодарив женщину и отвесив ей дежурный комплимент, Санек, лавируя между разделочными столами и плитой, выскочил в столовую. Там было еще пусто, а потому можно было незамеченным проскочить в общий коридор. Тетя Клава проводила любимца сочувствующим взглядом и вздохнула:

– Прям с постели горемычного поднял, изверг в велосипедках. Вон и одеться парень толком не успел.

* * *

Оставался один вход, которому не уделили еще внимания представители убойной группы третьего курса. Этот вход вел через спортивный зал в сердце школы милиции, где и располагалась конечная цель всей операции. Федя могуче выкатил грудь, готовясь к трудному штурму, и осмотрелся. Прямо напротив спортзала, на площадке, весело поросшей зеленой травкой, тренер Садюкин изощренно издевался над первокурсниками. Он заставлял их по-пластунски преодолевать полосу препятствий от края площадки до входной двери. Само упражнение не включало в себя ничего сложного, если не учитывать одно «но». На спине каждого ползущего для какой-то надобности располагался рюкзак, под завязку набитый чем-то гремящим и, судя по измученным лицам первокурсников, тяжелым. Огромные рюкзаки неизменно цеплялись за низкие железные перекладины, замедляя тем самым движение. Весенний день выдался, как назло, погожим. Воздух не шевелил даже легкий намек ветерка. Пот с сосредоточенно сморщенных лбов парней обильно орошал молодую веселенькую зелень, словно в насмешку радостно тянущуюся вверх, к голубому небу. Чуть в сторонке, шеренгой, построившись по росту, переминались с ноги на ногу те, кому предстояло еще узнать, как это здорово, ползать по двору с рюкзаком на плечах.

План действий моментально возник и детально проработался в голове Федора Ганги. Прячась от взора увлеченного cадистскими пытками Фрола Петровича, Федя короткими перебежками от дерева к дереву приблизился к шеренге первокурсников, затаился среди чинного ряда ровно постриженных кустов и тихонько позвал:

– Эй!

С тоской посматривавший на своих друзей низенький лопоухий курсант, благодаря своему росту стоявший последним, услышал и повернулся.

– Давай сюда, – махнул рукой Ганга.

Курсант с опаской взглянул на тренера, нерешительно переступил с ноги на ногу. Садюкин – преподаватель серьезный, прятаться по кустам от него может оказаться непростительной ошибкой. С другой стороны, тот черный парень в трусах габаритов не маленьких, к тому же (курсант уже успел заметить) из стареньких. Кто знает, вдруг в этой школе, как в армии, дедовщина процветает. Все-таки заведение серьезное, не какой-нибудь гуманитарный вуз, где хлюпиков воспитывают. Если к старичку в немилость попасть, можно на весь оставшийся срок обучения со спокойствием распрощаться.

Взвесив в голове все за и против, первокурсник выбрал из двух зол меньшее и нырнул в кусты.

– Как зовут? – поинтересовался Ганга.

– Олег.

– Вещий, значит.

– Нет, другой, – искренне признался парень, так, на всякий случай, чтобы за чужие ошибки не влетело.

– Слушай, другой Олег, расклад такой. Мне позарез нужен твой рюкзак. Во временное пользование.

Испарина тонким слоем покрыла веснушчатое лицо первокурсника. Казенный рюкзак надо сдавать дяде Сане на склад. Впарить дотошному кладовщику версию о том, как рюкзак потерялся, вряд ли удастся. Выходит, ему, Олегу, либо придется держать ответ перед дядей Саней, либо отказывать старику, что приведет к известным последствиям. Олег с трудом проглотил слюну, комком прошедшую по пищеводу и тяжело упавшую в недра желудка.

– Не бойся, верну в целости и сохранности, – поняв терзания первокурсника, заверил Ганга.

Делать несчастному курсанту было нечего.

Спустя несколько минут Федор Ганга, в трусах, майке и с рюкзаком за плечами, стоял в самом хвосте шеренги, выглядывая из-за спин первокурсников как пожарная каланча из-за приземистых деревянных домиков частного сектора. За его спиной красноречиво шевелились кусты, сквозь листву которых тревожно проглядывали светло-голубые, с белесыми ресницами, глаза. Подмена была налицо. Чтобы не привлекать к себе внимания, Федя заранее тяжело плюхнулся на молодую травку и пополз, эротично повиливая полуодетыми бедрами.

Фрол Петрович зорко следил за пересекавшими финишную прямую курсантами, хищно и несколько загадочно улыбаясь одному ему ведомым мыслям. Возможно, в коротко остриженной его голове, привыкшей придумывать штучки, от которых у курсантов волосы встают дыбом, зарождались новые идеи, называемые физическими упражнениями. Может быть, он вспоминал прошедшую ночь и необыкновенно красивую в новом белье (купленном с его, между прочим, получки) Наташу. Как бы там ни было, но настроение было на высоте. Неприличные мысли так и старались пробиться в садюкинское сознание, путая мысли и заставляя мечтать. Фрол Петрович под давлением этих мечтаний совсем уже почти решил со следующей зарплаты сходить с Наташей в магазин и купить ей новое платье. Секонд-хенд, например, для этого неплохо подошел бы. Однако его приятные мысли беспардонно прервали.

Стройная вереница первокурсников, ужами ползающих по траве, чинно, по установленным тренером правилам, совсем почти подошла к своему логическому финишу, когда незначительная деталь насторожила Фрола Петровича. В том самом месте, где, по расчетам Садюкина, должен был преодолевать препятствия щуплый и тщедушный Шнурков Олег, шустро продвигался вперед, несколько смещаясь к входу в здание, полуодетый парень, габаритами резко отличавшийся от упомянутого курсанта. Более того, если верить глазам, за последние несколько секунд Шнурков успел сильно загореть. Просто до неузнаваемости.

– Курсант Ганга, – окликнул Садюкин, строго сдвинув брови у переносицы, отчего все мечты о законной жене мгновенно улетучились. – Курсант Ганга, как прикажете это понимать?

Федя поднял голову и безнадежно вздохнул. Проскочить не получилось.

– Следую вашему приказу и преодолеваю полосу препятствия, – как ни в чем не бывало отрапортовал Федя, решив до конца не признаваться в подмене.

От такого наглого обмана тренер в попытке возмутиться захлебнулся воздухом и покраснел.

– Вам лично, курсант, я ничего не приказывал! – непроизвольно повышая голос, выкрикнул Фрол Петрович. – Здесь проходят занятия с первым курсом!

– А… а… я решил размяться, – нашелся Федя.

Он для большей убедительности вскочил на ноги, подпрыгнул пару раз, присел, вытянув руки вперед, упал, отжался. Хотел было перекувыркнуться через голову, но в последний момент передумал. Рюкзак жалобно звякнул содержимым, склоняя Садюкина к сочувствию.

– Люблю с утра пораньше заняться физическими упражнениями. Это так тонизирует и помогает поддерживать форму, – тяжело дыша, сознался Ганга.

Фрол Петрович растрогался и прослезился. Такой усердный подопечный ему встретился в первый раз за все двадцать лет преподавательской деятельности. Найти в лице студента своего единомышленника оказалось приятным. Тренер неуклюже отмахнулся рукой от нахлынувших сентиментальных чувств и трогательно положил ладонь на широкое плечо Феди.

– Я знаю такой тонизирующий комплекс упражнений, – мечтательно произнес он, блеснув глазами.

Этот блеск насторожил Федора, но отступать было уже поздно.

– Для начала, – развернул Гангу Садюкин в обратную от спасительной двери сторону, – разомнем кисти рук. Видишь тот турник?

Ганга выдавил мученическую улыбку, которая означала положительный ответ. Он понял, что попал.

* * *

Леха Пешкодралов растерянно проводил взглядом своих друзей. Легко сказать – рассредоточиться и по одному проникнуть в здание школы милиции. Но как, скажите, можно выполнить приказ командира, когда дверей на каждого не хватает? В душе он немного завидовал одногруппникам, успевшим раньше его забить все входы. Но Леха успокаивал себя тем, что настоящий следователь должен научиться выходить из самых затруднительных ситуаций, даже из тех, которые на первый взгляд кажутся безвыходными. И вот теперь ему предоставлялся один из таких случаев, преодолев который Леха по праву сможет считать себя мастером своего дела.

Да, ребята выбрали легкие пути решения проблемы и направились к назначенному пункту через всем доступные входы. Но кто сказал, что проникнуть в здание можно только через дверь?

Пешкодралов внимательно изучил фасад школы взглядом и, прицокнув языком, сказал: «Да-а». Это «да» могло означать только одно: окна первого этажа зарешечены; до второго не добраться, поскольку на гладких кирпичных стенах не наблюдается ни козырька, ни выступа; пожарная лестница на ближайшие несколько часов к использованию не годится, потому как от нее доносится крепкий запах масляной краски, а сама она сияет девственно-белым, с отблесками лучей, цветом. То есть путь снизу был отрезан полностью. Но оставалась еще крыша, железная, чуть покатая, неприятного грязно-красного цвета.

Совсем недалеко от Высшей школы милиции вздымалась ввысь многоэтажка, не относящаяся ни к одному из ведомств. Абсолютно гражданские лица жили в ней. Некоторые из них были женского пола и причем очень даже симпатичные. Подняться по лестнице обшарпанного темного подъезда не составит Лехе никакого труда. А там уже дело за малым. Широкие, кирпичные лоджии чуть ли не нависают над вожделенной крышей. Достаточно пробраться на них и… Только вот как пробраться?

Не вдаваясь в подробности всплывшего в голове плана и не прорабатывая его детально, Пешкодралов с ходу взял четвертую скорость, выбежав из двора учебного заведения, и направил стопы свои к вышеозначенному зданию. Около каждого подъезда этого дома, неизменно и привычно любому обывателю, сидели гражданки преклонного возраста и что-то живо обсуждали. Вид полуодетого мужчины насторожил их, родив в прикрытых платочками головках неограниченное количество тем для обсуждения.

– Опять к Зинаиде полюбовничек пожаловал, – убежденно поведала одна из них, провожая курсанта взглядом. – Смотри-кось, бежит как прытко. И разделся уж, чтобы скорее свое дело сделать.

– Видать, деловой, – подтвердила ее соседка, – вон как время экономит.

Леха почувствовал, как уши нестерпимо обжег стыд, заставив их раскалиться до красна. Однако задерживаться и объяснять истинную причину своего посещения жилого дома курсант не стал. Перепрыгивая через ступеньки, он в мгновение ока вознесся на пятый этаж и остановился, тяжело переводя дух. Выглянул в раскрытое окно подъезда. Не допрыгнуть. Школа милиции состояла всего лишь из четырех этажей. Покатая крыша возвышалась еще где-то на полэтажа. Взобрался Леха на высоту самую удобную, только вот вожделенная крыша располагалась далековато, немного в стороне. Вот если бы с балкона…

Леха услышал, как длинно и противно скрипнула дверь, медленно открываясь. Из нее вальяжно вышел гордый собственной значимостью абсолютно черный и абсолютно независимый кот.

– Только на пару минут, Мессир, – донесся из глубин квартиры приятный женский голос, пикантно растягивавший слова и произносивший некоторые звуки с еле заметным французским прононсом.

Дверь так же медленно закрылась, оставив животное на лестничной площадке. Мессир по-хозяйски обвел взглядом небольшое пространство вокруг, выгнул спину дугой и лениво потянулся, одновременно сладко и широко зевнув. Выпущенные когти неприятно царапнули давно немытый бетон. Леха поморщился от неприятного звука и почувствовал, как по спине табуном пробежали мурашки. Сразу вспомнилось, что он не обут и что ноги давно уже замерзли.