Kitobni o'qish: «Четыре птицы»

Творческий путь Михаила Ромма удивителен тем, что он идёт к вершине по своему собственному пути уверенно, твёрдо, без истерик и не сомневаясь, что поэзия нужна людям.

Его стихи приобретают в последние годы уже почти эпическое, глубокое и уверенное звучание…

Имя Михаила Ромма известно уже более 25 лет. Издатель самиздатовских рукописных журналов, наивный романтик, мечтающий спасти мир… Таким он был в 80-е годы. Будучи общественным деятелем и главным редактором газеты «Гуманитарный фонд» (конец-80-x – начало 90-х) М. Н. Ромм не стремился широко пропагандировать своё собственное творчество. Однако после 2000 года вышли две книги его стихотворений – «Заветное желание» (Москва – Тель-Авив, Э.РА, 2004) и «Мастер снов» (Москва – Тель-Авив, Э.РА, 2006), куда вошли стихи разных лет. Книги вызвали живую реакцию. Например, в «Независимой газете» появился материал Ларисы Кононовой, озаглавленный «Михаил Ромм жив! Последнего романтика вытащили из андеграунда», где вкратце напоминается об истории Гуманитарного фонда (см. ссылки).

Михаил Ромм, его деятельность, его творчество – это не музейный атрибут, а факт сегодняшней литературной реальности. Михаил лишен творческого эгоизма. Он открыт миру, а не зациклен на себе. Он любит людей, особенно – пишущих. Это и привело его в последние годы в издательство Э.РА, заместителем главного редактора которого он является с конца 2009 года. Работа в издательстве дала ему возможность продолжить своё любимое дело.

При его прямом участии учреждена Независимая премия «Живая литература» (http://www.lname.ucoz.ru), организован выпуск журнала «Последняя среда», проводятся заседания одноименного клуба каждую последнюю среду месяца. Можно с полным правом сказать, что Михаил Ромм – подвижник литературы.

Эвелина Ракитская

Четыре странные птицы

 
Четыре странные птицы
Поют в ночи для меня,
У трёх из них женские лица,
Четвёртая – из огня.
 
 
Одна мне поёт про радость
Всего, что дано сполна,
Про горечь жизни и сладость,
И песня её грустна.
 
 
Тихо поёт вторая,
Что совесть моя больна,
Что гибель мой мир ожидает,
И песня её грустна.
 
 
Третья поёт сердечно
О том, что сулит весна,
О том, что любовь не вечна,
И песня её грустна.
 
 
Четвертая исчезает,
Сгорает и восстаёт,
Надежда не умирает,
И радостна песнь её.
 

Алконост

Облака

 
Я славлю кучевые облака,
О, как они бессмысленно прекрасны.
Их плоть обманчива, их ткань тонка,
Их красота избыточна напрасно.
 
 
Они клубятся, преломляя свет,
И окружают солнце семицветьем,
И нет покоя им, и смерти нет —
Ведь своего не ведают бессмертья.
 
 
Зачем они? Награда ли? Намёк?
Надежда нам, в ничтожность заключённым?
Беспечной веры солнечный урок,
В который раз напрасно повторённый…
 

Спичечный кораблик

 
Мой корабль был из спичек склеен,
Лужу, как Титаник рассекал,
Муравей карабкался на рею,
Он как я – судьбы своей не знал.
 
 
Я стоял, чумазый и счастливый,
Весь промокший с головы до ног,
Но нырнул корабль в пучину слива,
И над ним сомкнулся водосток.
 
 
Мартовское солнце, воздух славный,
А на лужах радужные плёнки,
Может быть, тот день был в жизни главным —
День, когда я убежал с продлёнки.
 

Весёлые вещи

 
Весёлые вещи, ручьи, воробьи
И солнце, блестящее в луже,
Они отдают мне богатства свои,
А я им задаром не нужен.
 
 
И падают цепи на землю, звеня —
Раба отпускают на волю,
Они, тем не менее, учат меня
Искусству победы над болью.
 
 
И снова тепло, и безоблачно, и
На мире ни сколов, ни трещин.
Маршрутки, деревья, ручьи-воробьи —
Такие обычные вещи.
 

Весенняя щедрость

 
А Весна не жалеет нам ночи безлунной,
Птичьих песен ажурную вязь,
Запах вишен в цвету, запах зелени юной —
Отдаёт всю себя, не скупясь.
 
 
И господ и рабов, и больных обречённых,
Недовольных собой и судьбой,
И свободных пока, и пока заключённых,
Всех весна одаряет собой.
 
 
К тем, кто рвёт друг у друга добычу из пасти,
Одинаково тёплый привет,
Ничего нет доступнее этого счастья,
Ничего недоступнее нет.
 

Птичий гомон н свист

 
Птичий гомон и свист
В поцелуях дрожащего мая.
Чтоб ценить этот твист,
Надо жить,
На холодном ветру умирая.
 
 
В лужах город искрист,
Расставляет в отчаянье точки.
Остро пахнущий лист
Вылезает из треснувшей почки.
 
 
Есть в портфеле цветном
У Весны ещё хлебные крошки
Я бы стал воробьём,
Чтобы тёплую клюнуть ладошку.
 

Лучик солнечный, играй

 
Лучик солнечный, играй,
Это всё на самом деле:
Наша жизнь – цветущий май
В соловьиных чистых трелях.
 
 
Стужа, лютая зима,
Город зноем раскалённый,
Боль, сводящая с ума,
Праздник, в раму заключённый.
 
 
Жалко плачущий старик,
Умирающий ребенок,
Это только сонный крик,
Голос, сорванный спросонок.
 
 
Только морок это всё:
Жажда власти и наживы.
Май цветущий нас спасет:
В тёмной раме – май счастливый.
 

Подъёмный кран

 
Подъёмный кран – тропическая птица,
Загадочная надпись – ОСН-3
Москва-река на солнце серебрится,
И сладкой гарью дышат пустыри.
 
 
Сюда ведет проезд Южнопортовый,
В тоскливый шлакоблочный пейзаж.
Забор, воняющий покраской новой,
И полуразвалившийся гараж.
 
 
Громадные гудят автомобили,
На стенах иероглифами мат,
Как будто в этом запахе и пыли,
Свершается магический обряд.
 
 
Бессмысленная злая кутерьма
Алхимика, сошедшего с ума.
 

Ливень

 
Июль дождлив и жарок, как субтропики.
Глотает фразы сумасшедший ливень,
И тёмен смысл его невнятной строфики,
И голос его влажный непосилен.
 
 
Поёт вода с экспрессией пугающей
О том ли, что все капли сочтены,
Или о солнце в лужах, подсыхающих
Среди внезапной звонкой тишины?
 
 
А может быть, предвосхитить пытается,
Долбя ожесточённо водосток,
Как беззащитно свету улыбается,
Прорвавшийся из-под земли росток.
 
 
А ливень вниз уйдет. Какая разница,
Что в нежности своей несправедлив,
Что капли с листьев, прыгают и дразнятся,
И тихо говорю: «Июль дождлив…»
 

Раки

 
Раки выходят на тёплые камни,
Свиркает кто-то в высокой траве.
Жизнь свою щедро приносит река мне,
Точно туза в рукаве.
 
 
Может быть, завтра ей дар возвращу я,
Жизнь свою ей возвратив,
Раки тогда надо мной потанцуют,
Клешни раскрыв.
 
 
Будут звенеть комары неустанно,
Мох, наливаясь, светлеть,
И облака будут плыть к океану,
А река будет петь.
 

Лесной царь

 
Темнота наступает стремительно,
Я один на дороге лесной,
Шевелящимся в сумраке жителям,
Навсегда бесконечно чужой.
 
 
Мне невидно, кто ветками хрустает,
Кто кричит над моей головой,
Лишь черники дрожащие кустики
Покрываются свежей росой.
 
 
Я не знаю для этого имени,
Лес надежно секреты таит,
Царь лесной, забери, забери меня,
Посвяти меня в тайны свои.
 

Туристы

 
Солнце – мячик, запущенный прямо в зенит,
День карельский, неслыханно жаркий.
Слышны аплодисменты – то утка бежит
По воде перед носом байдарки.
 
 
За инструктором лодки одна за другой,
Как за уткой утята.
Вот пристали на днёвку. С затекшей спиной
Вылезают неловко ребята.
 
 
Обгорели, промокли, смеются они.
Стало шумно меж сосен.
На полянке остались лишь слепни одни —
Посмотреть, как байдарки выносят.
 
 
У туристов закуска и выпивка есть,
Ничего не жалеют.
На стволе в два обхвата удобно присесть,
Только в кустиках надо скорее.
 
 
А когда ночь наступит и лес оживёт,
Соберутся у светлого круга.
Вдруг затихнут, и слышно, как жук проползёт.
Зябко жмутся друг к другу.