Kitobni o'qish: «Другая жизнь», sahifa 5
И мы побежали каждый по намеченному адресу: кто на рынки, кто на склад, кто в палатку на площадь. Общий сбор назначили на восемь вечера в шахматной школе. Как-то у всех одновременно пропало желание называть ее штабом.
В назначенное время все были на месте. У входа нас встречал Кеша, и он первым заговорил о делах. Его и назначили старшим на время отсутствия учителя, тем более что он уже исполнял эти обязанности месяц назад, когда учитель болел. За время нашего знакомства Кеша очень сильно изменился: повзрослел, стал серьезнее. Наверное, важные должности с постоянным грузом ответственности меняют психологию людей – сделал я тогда интересный для себя вывод. Кеша попросил пересказать от начала до конца историю о том, что произошло с нами в отделении милиции. И все почему-то посмотрели на меня, явно ожидая моего рассказа. В тот момент мне очень захотелось пошутить, что, мол, не было меня там, не знаю ничего, и тем самым развлечь, успокоить ребят и разрядить напряженную обстановку. Видимо, я еще верил, что для нас и учителя все закончится хорошо. Но я все-таки шутить не стал, видя мрачные лица ребят, и рассказал все по порядку, не упуская мелочей. Мои «боевые товарищи», по-другому их теперь и не назовешь, часто кивали, иногда вставляя в мой рассказ свои комментарии.
– Что же не узнали у дежурного, где все же учитель, когда уходили? – спросил Кеша после того, как я замолчал.
– Так иди и сам спроси, ишь, смелый какой! – огрызнулся парень, побывавший со мной на милицейском допросе.
– Ладно. Успокойся. Я просто спросил, без обид, – уже другим, совсем примирительным тоном проговорил Кеша,
– Нам сейчас ругаться никак нельзя. Мы семья! Забыли? И надо решить, что делать дальше и как себя вести. Правильно малец днем вам сказал. Надо временно всю нашу деятельность свернуть и ждать возвращения тренера.
Кеша в очень крайних случаях называл меня мальцом. Я воспринимал это слово как обращение старшего брата, а не как обидную кликуху. Тем более что сейчас, как и в прошлые свои 13 лет, я сильно повзрослел, наверное, сказывались и ежедневные тренировки по карате.
Я, как в школе, поднял руку, прося слово.
– Говори, чего уж стесняться, ты, как оказалось, и в стрессовых ситуациях мозговитый не по годам, – разрешил Кеша.
– Я думаю вот что, – начал я, вставая со своего стула и, наверное, чуть более громким от волнения голосом, чем требовалось, чтобы все слышали. – Надо еще товар со склада куда-нибудь вывезти, вдруг там обыск будет. Из палаток тоже все вывезти и на время спрятать.
Тут в мою речь вмешался Кеша:
– Правильно говоришь. А кассу, что сейчас в школе, предлагаю разделить по всем, и пусть каждый свою долю сам прячет, хоть не так обидно будет, если все заберут сразу с одного места. Да, и вот еще что. Надо попробовать учителя выручить. Может, письмо напишем, что без тренера нам всем плохо и что скоро начнутся соревнования, а без него никак не обойтись. Может, смягчит кого такое письмо? – Последние слова он произносил совсем по-детски, слегка ломающимся голосом, внутренне переживая гораздо больше, чем показывал это внешним видом.
Возражений не последовало ни по одному из пунктов. Все занялись распределением задач на завтра, а Кеша ушел пересчитывать и делить общую кассу. Но не прошло и пятнадцати минут, как в дверь громко постучали. Мы всегда свои собрания проводили, закрывая входную дверь, и этот раз не был исключением. В комнате повисла мертвая тишина, а из соседнего помещения выглянул Кеша, одновременно задавая вопрос:
– Что теперь делать?
И опять тишина, и все смотрят на меня.
– Бумаги и деньги из сейфа – в коробку, коробку – в кладовку со швабрами, может, сразу не найдут, – выпалил я первое, что пришло на ум, и увидев, что Кеша скрылся в проеме двери, повернулся к ребятам.
– Доски все быстро достаем и сидим, играем! Дверь не открывать, тянем время, пока Кеша не вернется, – произнес я на одном дыхании и не спеша направился к входной двери. Никто спорить не стал. Вскочив со своих мест, ребята заметались по комнате, стаскивая со стеллажей и раскладывая шахматные доски по столам. На все ушло не более пятнадцати секунд, но тянулись они невероятно долго. В дверь снова постучали, в этот раз гораздо громче. На мою радость в комнату вбежал Кеша и доложил:
– Все сделал, можно открывать.
После его слов я бегом устремился к двери. Открыв ее, я внутренне приготовился к встрече с неприятностями, но на пороге стоял наш учитель. Ни слова не проронив, он прошел мимо меня в комнату. Закрыв входную дверь, я посеменил вслед за ним. Зрелище, представшее перед нашими глазами, было очень комичным. Некоторые ребята, как в детской игре «замри», застыли в разных позах. Другие, так и не успев расставить фигуры, с умными лицами таращились на пустые доски. Я не выдержал и громко рассмеялся, и ребята, наконец, тоже посмотрели друг на друга, и вот уже вся комната заходила ходуном от ребячьего гогота. Еще продолжая смеяться, все поднялись со своих мест и окружили меня и учителя. Учитель даже не улыбнулся и молча ждал, пока все успокоятся. Спустя немного времени он заговорил:
– Садитесь по местам. Разговор долгий будет.
Дождавшись, пока все ребята расселись, он, как бы подбирая слова, медленно начал:
– Вы, наверное, уже знаете, что меня вызвали в отделение милиции. Причиной вызова стала моя деятельность как кооператора. В связи с ней от меня требовали дать свидетельские показания в адрес директора завода «Электроприбор», который, как выяснило следствие, недопоставлял продукцию в Москву, чем, с их слов, нанес огромный ущерб нашей стране. И я сразу перейду к концу, избавив вас от подробностей допроса. У меня было всего два варианта.– Он обвел взглядом всех ребят, остановившись на мне, и, сделав небольшую паузу, продолжил:
– Либо я преступник, скупающий так нужный нашей стране товар и продающий его направо и налево, и тогда меня и вас… – И он опять, но уже более пристально посмотрел на каждого в этой комнате и продолжил:
– Сажают в тюрьму. Либо я соглашаюсь с выводами следствия, что не по своей воле, а только по указу директора завода реализовывал продукцию, а он на этом наживался. Мои возражения по поводу того, что подобными делами занимаются предприниматели в Москве, что мы тоже действовали в рамках закона и, наоборот, помогали бороться с дефицитом товаров на полках нашего города, – даже слушать не стали. На допросах мне объяснили, что есть система распределения продукции из центра по регионам и оставлять товар на местах разрешения никто не давал, да и кто я такой, чтобы пытаться изменить существующий годами механизм. В общем, по сути, ребята, вариант выйти и не запятнать вас у меня был всего один. И я подписал все заявления против директора завода. Сказать мне больше нечего. – И он сел, обхватив голову руками.
Мы молчали. А что нам было говорить. Нет, неправильно! Пусть в тюрьму – мы, а не директор завода. Все понимали мотив поступка учителя, но на душе было мерзко. Мне кажется, в этот момент ребята впервые осознали огромную разницу между детской забавой, когда они больше играли, чем серьезно работали, и жесткой действительностью. Да и я сразу ощутил пропасть между поверхностным представлением об успешности предприимчивых людей нового времени и тем, с чем они реально столкнулись на пути к своему финансовому благополучию.
– Все, на сегодня новостей хватит, все по домам. Завтра обсудим, как дальше будем жить, – проговорил учитель. Разбредались все с понурыми лицами.
– Миша, подожди! – уже вслед мне крикнул учитель. – Хочу твои мысли послушать по всему этому. Брат твой с чем-то подобным сталкивался?
– Не знаю. Точнее, не уверен. Вроде нет, – промямлил я. – Хотя он сейчас почти не бывает дома, но я обязательно узнаю.
– Да уж ты узнай, пожалуйста. За эти два дня мне было о чем поразмыслить. У меня, как оказалось, еще свежи воспоминания, хотя я думал, что они давно стерлись. Как моего деда в 23-м году расстреляли без суда и следствия из-за двух мешков зерна, оставленного им для семьи, а не отданного на нужды армии. Власть в нашей стране во все времена была только карающим органом, и иллюзию о «государстве для человека» выбьют из тебя кирзовыми сапогами, если вдруг забудешь об этом. Не думаю я также, что и от меня так просто теперь отстанут. Пока они получили, что хотели на данный момент, а за меня возьмутся чуть позже. Так что, скорее всего, бизнесу нашему конец, – подвел он итог и грустно вздохнул. – Страшно мне за вас и за себя, Миша.
Мне было невероятно грустно слышать эти слова, но я уже думал о другом. Ведь слезами горю не поможешь, и я решил вспомнить, какие еще подводные камни подстерегали предпринимателей в их бизнесе в 90-е годы. А вспомнить было что. Помимо массовой бедности, точнее на ее фоне, возникла почти полная анархия во всех сферах. Из «процветающего и светлого» общество переродилось в нечто грязное и мерзкое. Хотя что тут рассуждать, каждый тогда пытался выживать, как мог. Перспективы счастливого будущего подавляющее большинство людей не видели вообще, а огромное количество молодежи, не находя себе применения нигде, вступало в преступные банды или, если быть ближе к Уголовному кодексу, – организованные преступные группировки. И наряду с грабежами, угонами машин, убийствами появился новый для нашей страны вид преступной деятельности – рэкет. Банды в бесконечных стычках между собой делили территории влияния с находящимися на них торговыми точками. А после дележа собирали дань с коммерсантов. Не хочешь платить, сожгут магазин или изобьют для начала – вот и весь разговор. Можно было, конечно, написать заявление в милицию, но в таком случае становилось еще хуже. Милиция в те годы была тем же полубандитским органом, хватающим двумя руками все, до чего могла дотянуться. Мелкий рэкет занимался киосками и магазинами, более крупный обкладывал данью рынки и мелкие производства. Самые крупные банды уже имели долю со всего, включая банки и огромные предприятия, и не боялись никого, так как к этому времени понять, где генерал МВД, а где главарь банды, было очень трудно. Но пока мы еще находились в более или менее спокойном периоде, и все это нас только ожидало впереди. И если мы хотим заниматься «бизнесом» впредь, то уже сейчас надо заручаться поддержкой «сильных» мира, не всего, конечно, но хотя бы нашего «болота». Правда, и тут есть нюансы. И я вспомнил, чем закончилась история соседа, в девяностые занявшего деньги на покупку товара у бандитов и после этого потерявшего все имущество, а потом и жизнь. Бандитам мало было возвращенных денег, они захотели участвовать в самом процессе, а вскоре просто-напросто забрали все себе. Чтобы с волками «разговаривать», нужно либо знать «волчий» язык, либо самому быть «волком».
И если завершать наш бизнес, то делать это надо именно сейчас, пока не поздно. Судя по тем деньгам, что отложил я, у всех имеется в общей доле тысяч по сорок-пятьдесят еще «крепких» рублей. А это, считай, капитал. Может, все и к лучшему, продолжал витать я в облаках, сидя на стуле напротив учителя.
Но сбыться моим радужным мыслям не позволили. Все случилось почти мгновенно. Уже утром на всех наших складах, в торговых точках и в шахматной школе прошли обыски. Учителя и больше половины ребят арестовали. И даже Кешину коробку из чулана спасти не удалось, ее приобщили к вещественным доказательствам нашей деятельности. Из двадцати ребят не арестовали только меня и еще троих, не достигших 18 лет. Хотя за время следственного процесса меня и вызывали несколько раз вместе с родителями в местное отделение милиции, но так как в прямой деятельности я не участвовал, был на хорошем счету в школе и на вопросы милиции и родителей откровенно лгал, что ничего не знал и ходил играть в шахматы, от меня в скором времени вообще отстали. Ребят продержали на допросах почти неделю, а учителя так до суда и не отпустили. Состоявшийся через полтора месяца суд постановил: осудить по статье 154 УК РСФСР «Спекуляция» всех участников. И приговорил учителя к двум годам лишения свободы с конфискацией имущества, восемь ребят, торговавших непосредственно в палатках и на рынке, – к году заключения, остальным раздали условные сроки.
Итак, если подвести итог нашей деятельности, то лучше бы вообще ничего не начинали. Искалеченные судьбы и поломанные жизни в буквальном смысле. Даже те ребята, которые получили условные сроки, могли забыть об устройстве на нормальную работу или хотя бы о вменяемом отношении к ним со стороны общества. Довольно часто люди, наказанные государством, становились изгоями. А что я? У меня в подвале три бидона денег и открытая ненависть всех моих бывших друзей шахматистов, еще недавно называвших меня членом своей семьи. Сказать правду родителям, почему я перестал выходить на улицу и сижу целыми днями дома, или почему нам уже три раза били стекла в окнах, я, конечно, не мог, так же, как и снять с себя вину за случившееся. Приходившие мне в голову «оправдательные» мысли о том, что предпринимательство – это всегда риск и считать себя виновным во всем несправедливо, я считал проявлением слабости. В моем понимании слова «совет» и «ответственность» были неразделимы, а значит, и приговор мне – виновен. И все чаще я стал мысленно возвращаться к началу. Что я сделал не так? Почему все наперекосяк? Как нужно было поступить? Я же точно не хотел, чтоб так все вышло. Помню вечер спустя некоторое время после всех этих событий. Пришел отец с работы. Не раздеваясь, сел в прихожей. Глаза не поднимает, смотрит в точку. Сказал, что у него работы больше нет. И ночь бессонная. И как мы дальше будем жить? Никто не знает.
А я ведь знаю. И в тот момент я понял, что ошибся. На самом деле я не так хочу все изменить. Я не хочу только себе и семье. Я всем хочу! Чтоб вернулась счастливая спокойная жизнь, что была у нас в СССР до его развала.
И так мне горько стало на душе от своего прежнего эгоизма, от своей мелочности! От упущенной возможности исправить все для всех. Конечно, мне надо было все остановить, всю «перестройку», весь развал, предупредив тех, кто находится «наверху». Ведь если о страшных последствиях будут знать наш генеральный секретарь и партия, то они смогут все отменить. Вот с чего надо было начать! Сейчас уже поздно – процесс в разгаре. А вдруг не поздно? И можно попробовать все вернуть? А мне чего терять? Немного денег из бидона на билет, записку маме: «Я в деревню с дядей Вовой на три дня», тем более он звал меня позавчера. И вот я на вокзале возле касс.
Глава 4. Москва! Звонят колокола…
Без паспорта вариантов, кроме электрички, не было. Хоть за этот год я и вымахал и с виду походил на шестнадцатилетнего паренька с вечным своим «ежиком», и, как в прошлые мои тринадцать лет, под носом уже наметились усы, но по усам ведь билет не купишь. Ну, так тому и быть. Благо столица всего в четырехстах километрах от нас, а не с Дальнего Востока мне добираться. Всего два дня пути, пять пересадок, и я на Павелецком вокзале. Куда мне дальше? Наверное, в Кремль.
Значит, сразу же в метро. Сколько раз за свою жизнь, по очень крайней необходимости, спускался я туда, столько раз и жалел об этом. Подземные коридоры как будто забирали за проезд плату, гораздо большую, чем пара монет. Мне всегда виделось, что не «МЕТРО» должно быть написано при входе, а как у Данте: «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Казалось, находясь внизу, становишься максимально близким к аду, и он успевает за время твоего нахождения там вытянуть все хорошее, оставляя внутри только пустоту. А побудь подольше, и пустота заполнится раздражительностью, злобой и теми мелкими грехами, которым проще всего просочиться сквозь земную твердь. Всегда идущая молча, огромная серая масса людей с какой-то угрюмой энергетикой раз за разом наводила на меня невероятное уныние. Бывая в этом подземелье, всегда пытаюсь выхватить лицо из толпы с еще не выжитыми эмоциями. Но чаще всего плата уже взята, и «сомнамбулы» с руками, крепко прижатыми вдоль тела, ровным строем плывут мимо, искренне не понимая, куда делся весь позитивный настрой и что именно день за днем высасывает из них радость.
Повезло. До нужного места совсем немного остановок, и вот я, спаситель мира, уже гордо шагаю по мостовой. Примерно за час пройдя всю зону для туристов, я дошел, как мне показалось, до центральных дверей.
Как мне попасть внутрь? Или хотя бы записаться на прием? Решив узнать необходимую мне информацию у постового милиционера, я получил обескураживающий ответ: «Никак». Ни по важному делу, ни по какому в Кремль меня не пустят. Туда можно попасть только по приглашению.
Ну вот и все. Приехали. Шансов пробежать мимо охраны никаких, да и куда бежать, если я даже не знаю, где он, кабинет Главного человека СССР. Но так быстро я не сдамся, не для того сюда приехал. Развернувшись, побрел в сторону от Кремля, решив перекусить в одном из летних кафетериев, стоящих прямо на площади, и все обдумать. Купив с десяток разных пирожных и большой молочный коктейль, сел за свободный столик. Мысли в голову не лезли, и я даже не мог представить, с чего начать строить планы, в голове – ни одной зацепки. В это время в кафе с шумом и криками завалила целая копна детей разного возраста, сопровождаемая тремя женщинами. Очень быстро они заняли все столы и принялись уплетать купленные им сладости. Взрослые же расположились недалеко от меня и, воодушевленно беседуя, пили кофе. Краем уха я услышал их разговор и в очередной раз убедился, что все наши действия взаимосвязаны и нет в нашей жизни случайностей. Они говорили сначала об обстановке в Кремле, и я вслушивался, пытаясь найти хоть маленькую зацепку к тому, как мне самому попасть туда. Но полезной для меня информации пока не было никакой. Они говорили о красивых палатах и картинах, коврах и статуях, а потом начали обсуждать наряд Раисы Максимовны, и я понял, что они встречались в Кремле с женой Генерального секретаря КПСС, то есть с «первой леди», как называли таких женщин в капиталистических странах. Им было очень интересно, в каком платье она приедет завтра к ним в интернат посмотреть на изменения, произошедшие после того, как она взяла над ним шефство. Дальше разговор пошел о том, много ли будет репортеров и успеет ли какой-то Федорович докрасить кусок стены в коридоре, но я уже слушал вполуха. Вот мой шанс! Мне не нужно проникать в строго охраняемый Кремль. Я встречусь завтра с «первой леди», а уж она организует встречу с Главным, поняв всю важность информации. Осталось только проследить за группой детей, доехав до их интерната. Это оказалось самой простой частью моего нового плана. Даже не пришлось прятаться по дороге, все настолько сильно находились под впечатлением от встречи и экскурсии, что я шел рядом с ними, и никто не обращал на меня внимания. На метро – почти конечная станция, и еще семь остановок на троллейбусе. Проводив всех до забора интерната, я наблюдал, как ребята дружной гурьбой зашли в новое, с белоснежными колоннами здание, так не похожее на захолустный барак интерната в нашем городе, куда мы с мамой отвозили лишние игрушки, собранные всей нашей улицей. Чуть поодаль от основного здания я заметил хозяйственные постройки и, недолго думая, перемахнул через забор и направился к ним. Вторая проверенная мною дверь оказалась незакрытой. Осмотревшись по сторонам и убедившись, что по-прежнему никому не нужен, я зашел внутрь. Это оказалось просторное помещение, служащее котельной и, судя по тишине, отключенной на лето. В дальнем углу было что-то, напоминающее стеллажи. Я залез на один из них и почти сразу заснул, положив под голову вместо подушки картонную коробку. Проснулся я, когда лучи солнца уже начали пробиваться сквозь щели в деревянной стене. Спрыгнув со своей импровизированной кровати, я поправил одежду и пошел к выходу. Во дворе меня ожидал «сюрприз» в образе мужика в синем, видавшем виды халате и кепке из свернутой газеты. Занятие у него было философское. Он красил уличную лавку. А философским это занятие было, по мнению нашего учителя труда, потому что простые работы не заставляют голову напрягаться, а значит, она свободна для мудрых мыслей. Но в данный момент этот «философ» мог стать реальной преградой на пути всеобщего блага. Тем более что он заметил меня.
– Тебе что там надо? Из какого отряда? – выкрикнул он свой вопрос недовольным голосом.
– Из третьего, – наугад ответил я, опуская голову и надеясь не стать непризнанным чужаком.
– Фамилия?
– Носков, – соврал я, не моргнув глазом.
– А ну-ка, Носков, марш в корпус. Некогда мне сейчас, позже разберемся, что ты здесь забыл, когда все работают. Отлыниваешь либо?! Бегом давай!
А раз мои планы и его требования так удачно совпали, я тотчас побежал к центральному входу их реализовывать. Открыв дверь, сразу погрузился в идущий полным ходом подготовительный процесс к встрече высокого гостя. Все бегали с тряпками и лентами. Одни вешали плакаты и шары. Другие мыли шваброй красивый мраморный пол с витиеватым орнаментом. Кто-то тер стены ветошью. И на каждом подоконнике были дети с разноцветными тряпками, усердно вдавливая их в стекло и скорее размазывая грязь, чем делая окна чище. Меня сразу приобщили к переносу лавок с первого этажа на второй. И только на третьей лавке мой напарник по переноске тяжестей спросил:
– Новенький? В какой отряд записали?
– Вроде в третий, – промямлил я. – Но еще документы оформляют.
– А у нас тут аврал сегодня. Должна была приехать Раиса, а утром сказали, что она будет не одна. Понял, с кем? – И он многозначительно поднял палец высоко вверх.
Я кивнул, мол, понял. Сердце – из груди. Одна мысль в голове: неужели повезло? И конечно же, везет тому, кто сам везет, я аж грудь надул от гордости. Полдела позади. Но осталась очень важная часть. Как мне с ним поговорить, даже если он и приедет. Может, нужно чем-то привлечь к себе внимание? И дальше что? За два слова мою мысль не выразишь. Минимум полчаса нужно. И как его на полчаса задержать? Прикрепить наручниками к батарее, и пока его отстегивать будут, я все успею рассказать. Очень смешно. В другой жизни иди в юмористы. А если серьезно? Надо написать письмо и все на нем изложить, а в конце указать, где меня можно будет найти для точных пояснений. Лучшей стратегии мне в голову не пришло. А для верности я принял решение написать не одно письмо, а два. Вдруг времени не будет у одного, ну хоть второй, может, прочитает. В любом случае, когда обращаешься к двоим, больше шансов на успех. Сославшись на то, что мне нужно в туалет, я расстался со своим напарником и отправился искать бумагу и ручку. Следуя по коридору, я везде на дверях видел только номера. И лишь на двух дальних были надписи: «Игровая комната» и «Актовый зал». В актовый мне точно не надо, там уже шли приготовления и играла музыка, и я зашел в игровую комнату. Метров пятьдесят площадью, большой светлый зал, на полу – мягкие маты, на стенах – разноцветные шведские стенки. Возле окна – красивый деревянный стол, скорее, учительский, чем детский. На нем лежало много бумажных папок, ученических тетрадей и стоял большой стакан с ручками и цветными карандашами. Все, что мне нужно. Я не знал, сколько у меня остается времени до приезда гостей, и, не теряя ни минуты, приступил к письму. На удивление длинным оно не получилось, все уместилось на одной странице. Второе письмо было точно таким же, только вначале стояло не Михаилу Сергеевичу, а Раисе Максимовне.
«Уважаемый Михаил Сергеевич!
Пишет вам патриот своей страны. Так получилось, что волею случая я побывал в нашем с вами будущем и воочию увидел, что в ближайшее время произойдет с нашей страной. Чтобы моя история не показалась вам вымышленной, я приведу факты, о которых сейчас знают несколько человек в стране, но чуть позже это все станет достоянием общественности. В начале следующего года вас выберут президентом СССР, и вы почти полностью разгоните коммунистическую партию, продолжив, как вам кажется, демократические реформы. Осенью вам присвоят премию мира за окончание «холодной войны» и вывод войск из Германии. Осенью этого же года на вас будет покушение. Но хуже всего, что ваши действия приведут к распаду СССР и краху экономики. Половина республик не захотят быть в составе Советского Союза и решат отделиться. Вас отстранят от власти, и страна продолжит катиться под откос. Если вас интересует подробная и более полная информация, то я буду ждать в кафе мороженого на Кремлевской площади каждый день, пока вы сможете со мной встретиться. Гражданин СССР, Михаил».
Других мест в Москве для встречи я и не знал. Аккуратно свернул оба письма и отправился вниз дожидаться судьбоносной встречи. Но все пошло слегка не по плану с самого начала. Не успел я пройти по коридору и нескольких шагов, как мне навстречу уже бежали несколько человек спортивного телосложения в черных костюмах. На ходу крикнув мне, чтобы я остановился и стоял у стены, они все же пробежали мимо (чему я был несказанно рад), поочередно заглядывая во все двери, наверное, проверяя на присутствие там возможной опасности. Убедившись, что все чисто, и доложив об этом по рации, они разделились. Двое остались в конце коридора возле большой двери, один из них – со мной на этаже, другой – возле лестницы, остальные спустились вниз. Ждать долго не пришлось. Через минуту вся делегация уже шла мне навстречу, направляясь в актовый зал. Двери были приоткрыты, и оттуда доносилась торжественная музыка, вполне соответствующая происходящему. За почетными гостями плотной толпой двигались нарядно одетые взрослые и дети, за ними – фотографы и охрана. Генеральный секретарь и его жена шли посредине коридора, беседуя с крупной женщиной в строгом сером костюме и копной волос на макушке. Ближе всего ко мне оказалась «первая леди», и я, недолго думая, вылез из-под охранника и, не разгибаясь в полный рост, а так и находясь в глубоком поклоне, протянул ей свое письмо с мольбой в голосе, на какую только был способен: «Это очень важно, прочитайте!» И отступил обратно к своей стене. Мое действие особого внимания не привлекло, все следили за более важным гостем. «Первая леди» даже не показала виду, что удивлена, просто кивнула и пошла дальше, держа в руках мой листок. «Наверное, ей часто по роду деятельности приходилось читать всевозможные письма с просьбами или доносами, требующими личного вмешательства», – подумал я. Дальше все смешалось в огромной толпе сопровождающих лиц, и я понял, что это удобный для меня момент убраться восвояси. Идти против течения толпы было нелегко, но я все же протиснулся сквозь плотные ряды и спустился вниз. В холле и на улице народа было не меньше, что помогло мне беспрепятственно удалиться. Пешком. На троллейбусе. В метро. И я на площади. Моя одежда после ночевки в котельной и путешествия на электричках до столицы, при внимательном рассмотрении, не выдерживала никакой критики. Надо было срочно привести себя в порядок, благо денег за пазухой – как у дурака фантиков. И я направился прямиком в ЦУМ. Штаны, рубашка, носки и туфли – на все двести пятьдесят рублей. В этом наряде я смотрелся слегка нелепо, но зато гораздо взрослее и серьезнее. Я стал похож на студента-первокурсника стандартного вуза. Старую одежду мне завернули в упаковочную бумагу, и я с радостью от нее избавился, бросив в ближайший мусорный контейнер. Денег в пачке за пазухой не убавилось, посчитать, сколько я взял с собой, так времени и не нашлось, но, по ощущениям, тысячи три, не меньше. Из магазина я прямиком направился в знакомый кафетерий. В этот раз ждать придется, наверное, долго, и, набрав всяких сладостей побольше, я расположился на небольшом диване, с которого открывался прекрасный вид на всю площадь. Ближе к вечеру я уже стал изнывать от скуки, пересчитав и окна в соседнем магазине, и количество туристов, проходящих мимо, и сколько из них были в шляпах, и сколько – без. Мои впечатления и тревоги плюс сладости и скука вкупе с мягким диваном погрузили меня в глубокий сон, пробуждение от которого было резким и неприятным. Меня довольно сильно трясли за плечо, одновременно приподнимая с моего лежбища. Проснулся махом и, конечно, начал вырываться.
– Хватит. – Резкая команда стальным голосом привела меня в чувство. Я поднял глаза и стал рассматривать державшего меня человека. Узнал я его сразу. Это был охранник, из-под которого я так удачно вылез, передавая свою записку в коридоре интерната.
– Вставай, Михаил. Со мной пойдешь и чтоб без глупостей! – тоном, не терпящим возражений, произнес охранник, пристально посмотрев на меня, как будто просвечивая рентгеном и проверяя, готов я на «глупости» или нет.
Можно подумать, у меня были сейчас варианты его не послушаться, и я, покорно кивнув головой, спросил:
– Куда идти?
– За мной иди, вон на стоянке машина стоит, прокатимся. – И он, указав направление, пропустил меня вперед.
Идти было действительно недалеко. Черная «Волга» была припаркована почти у самого входа в туристическую часть Кремля. Но прежде чем посадить в машину, меня достаточно грубо обыскали. Сверток за пазухой нашелся быстро, но после осмотра содержимого был, мне на удивление, возвращен. Ехали мы от силы минут пятнадцать. У меня ничего не спрашивали, и я тоже сидел, молча обдумывая свой предстоящий разговор. Ведь сомневаться в цели поездки мне и в голову не приходило. Да и как-то специально готовиться тоже. В те годы все происходило у нас на глазах, и мы в этом жили, поэтому я не мог что-то забыть, разве самую мелочь, или ошибиться в последовательности прошедших событий. А думал я о том, что, помимо общего блага, если все, конечно, получится, у меня есть просьба личного характера. Я хотел попросить выпустить моих друзей и учителя из тюрьмы и снять с них все обвинения. Ведь в их проблемах виноват только я, мне и все исправлять. Вышли из машины. Большие двери и бесконечные коридоры сменяли друг друга. Сначала уклон вниз, потом лестница вверх, три или четыре поворота то вправо, то влево. Мне казалось, что мы прошли расстояние не меньше, чем проехали.
– Нам сюда, – открыв очередную дверь, скомандовал охранник. – Садись на стул и жди.
Я уселся на мягкий стул возле стены с большими красивыми напольными часами, напоминающими огромное дерево с большим дуплом, только вместо отверстия – циферблат. Замысловатые фигуры по бокам были настолько умело вырезаны, что передавали эмоции своих персонажей. Гном справа улыбался, а тролль скалил рот, полный клыков, и смотрел снисходительно исподлобья. Но долго разглядывать столь дивный предмет искусства мне не довелось. Буквально через минуту вернулся мой сопровождающий и, махнув головой, открыл передо мной дверь. Я поднялся со стула и воспользовался его приглашением. Дверь за мной закрылась, и я оказался в кабинете без окон. Посередине стоял огромный письменный стол, заваленный различными папками и файлами. Во главе стола в кресле, с большими подлокотниками и огромной резной спинкой с изображением герба, сидел сам Генеральный секретарь, а точнее, даже не сидел, а утопал в глубине этого «трона». По правую руку от него сидел мужчина крепкого телосложения и о чем-то тихо, слов было не разобрать, рассказывал, слегка наклонившись к собеседнику. Я стоял, не шелохнувшись, ожидая указаний. Наконец на меня обратили внимание, и «здоровяк» жестом подозвал меня к столу.
