Kitobni o'qish: «Другая жизнь», sahifa 3
– Давно пора, – поддакнул дед, – всыпь ему, чтоб неповадно было.
Едва сдерживая слезы, я покорно промямлил, что все понял и буду молчать. «Вот и хорошо», – разрядила обстановку мама и, повернувшись к отцу, начала его торопить на работу. Разговор был окончен, и все покинули комнату, оставив меня наедине со своими эмоциями. В тот момент мне хотелось кричать в голос, но криком горю не поможешь, надо было думать дальше. Первый план провалился, требовался другой. Как говорил один философ, что нас не убивает, делает нас только сильнее. И новый план появился в моей голове почти сразу же, как только я о нем подумал. Надо действовать самому. Потом еще спасибо скажут. Будь я на их месте, может, тоже не поверил бы двенадцатилетнему мальчишке. Но возникла проблема: слова мамы о поездке в лагерь могли оказаться вполне реальными, а это точно не входило в мои новые планы на пути к богатству. Требовалось срочно разрядить напряжение. Но, направившись в прихожую, я увидел, что мама уже выходит из дома, и крикнул ей вслед:
– Подожди, провожу!
Быстро накинув майку и обув старые кеды, я выбежал за нею. Мама не стала меня ждать и уже шла по улице, обогнав меня на три дома. Припустив, я быстро ее догнал и, как раньше часто делал, взял ее за руку. И мы пошли вместе. Первые метров пятьдесят оба молчали. Волнение от моего неожиданного «откровения» еще читалось на ее лице, а я обдумывал, что и как лучше сказать про лагерь. Хотя что тут думать, надо начинать ныть, ведь я же еще ребенок… Как можно более жалостливым голосом стал умолять маму не отправлять меня в лагерь. За десять минут ходьбы до остановки я успел поведать и про обижавшего меня там в прошлом году мальчика, и про куривших и обязательно выдыхавших в мою сторону дым старших ребят, о неудобных кроватях с жесткой сеткой, от которых болит спина, и не любящих детей воспитателях. В общем, получилась большая мешанина негатива, приправленная плаксивым голосом. Но пока моя трогательная речь возымела только один эффект:
– Ладно, хватит, я подумаю, а теперь бегом домой, помоги бабушке в саду.
– Спасибо, мама, люблю тебя о-о-очень, и купи вечером мороженое! – желая развить свой успех до конца, прокричал я, направляясь в сторону дома. Но домой не пошел. Свернув за угол, я оказался возле входа в общественный парк. Он был достаточно большой и располагался на холме с высокими, почти отвесными склонами. Зимой на них организовывались ледяные горки, и вся местная детвора там каталась, а летом склон покрывался зеленой травой и при прогулке вдоль его подножия напоминал, скорее, альпийский вид с картинок, чем стандартный городской ландшафт. Зная, что в парке много скамеек и никто не помешает мне посидеть и поразмышлять о своих будущих действиях, я направился к самой дальней и своей любимой. Любимой она со временем стала по многим причинам. Во-первых, туда особо никто не доходил, все выбирали скамейки гораздо ближе к выходу, а во-вторых, она стояла под большим деревом, что создавало летом тень и прохладу, да и вид на реку с нее открывался потрясающий. Но любоваться им я не торопился. В голову лезли очень странные мысли о том, что если сейчас мне навстречу выйдет динозавр или в середине поляны окажется круглая тарелка инопланетян, я, наверное, даже не сильно удивлюсь, слишком уж нереальным было произошедшее со мной событие. Дойдя до нужного места, я, к своему сожалению, обнаружил, что скамейка занята: на ней за шахматной доской расположились два парня. По возрасту они были ровесниками меня «старого», несостоявшегося студента, лет 16-17. А вот по внешнему виду ребята являли эталон своего типажа. Наши родители литературно называли их ботаниками, мы же в своих выражениях были к ним гораздо жестче. На перечисление всех обидных кличек, которыми мы их обвешивали, ушел бы, наверное, час, не меньше. Первым желанием, когда увидел «шахматистов» на моей лавке, было обозвать их пообиднее и прогнать, отвесив пару пинков. Но вовремя вспомнив свой нынешний возраст, я понял, что даже такие дохлые и заумные «пацифисты» спокойно сами меня отпинают. Поскольку делать мне все равно было нечего, я решил постоять и понаблюдать со стороны за протекающей на шахматной доске баталией. Игру эту я любил. Она всегда мне напоминала средневековую дуэль двух разодетых в красивые латы полководцев, сидящих на конях. Перед ними – огромное поле, на котором расставлены пехотинцы, гусары на конях, боевые слоны с погонщиками. И одним взмахом их руки эти войска двигались по полю, занимая выгодные позиции, или, сломя голову, летели разить врага. С годами я полюбил эту игру еще сильнее. Она была для меня гораздо больше, чем простое увлечение или хобби. Тактику игры я стал использовать как образец для взаимоотношений в реальном мире. Ведь главное правило шахмат – думать на несколько шагов вперед. Со временем я начал понимать, что жизнь человека – это череда поступков, и, совершая их, он часто не задумывается о последствиях и, естественно, не подготовлен к ним. Самое расхожее выражение по этому поводу звучит так: «Знал бы, где упаду, соломку подстелил». А шахматная партия учит именно этому. Делая свой шаг, задумайся о том, к чему он приведет. Усложняя каждый раз себе задачу в игре, предполагай, что будешь делать ты сам, когда тебе ответят. Вначале это сложно и нудно, но проходит время, и такой образ мышления становится почти автоматическим. Ты стелешь «условную соломку», зная, что может случиться, соверши ты те или иные поступки. Или, просчитывая ответные действия оппонента, не делаешь заведомо провальных ходов. Конечно, все неизвестные и случайные события предвидеть практически невозможно. Но продумать заранее ответные действия хотя бы на самые типичные человеческие поступки вполне по силам. На это, конечно, нужно потратить время, но, если разобраться, на разгребание последствий от непродуманных действий может уйти и вся жизнь. Отвлекшись на свои мысли, я не обратил внимания, что меня заметили.
– Что надо?
Этот вопрос шахматиста поставил меня в тупик, но вернул к реальности, и я ответил первое, что пришло в голову:
– Шахматы люблю.
Повезло. Ответ их устроил. И я услышал уже более спокойное предложение от одного из парней:
– Иди ближе, если хочешь, только не мешай.
Я подошел и, сев рядом на лавку, стал разглядывать комбинации на шахматной доске. На мой взгляд, превосходство белых было очевидно. На доске этих фигур по количеству было больше, да и стояли они кучнее, а вот черные, напротив, были раскиданы по всей доске и смотрелись как-то жалко. Но спустя несколько ходов я понял, что белые очень неуверенно защищаются, а еще через четыре хода им поставили мат. Я даже вскрикнул от удивления, чем опять привлек к себе внимание. Игрок, победивший черными фигурами, на радостях повернулся ко мне и почти продекламировал, подняв указательный палец вверх:
– Правильная стратегия есть главный залог успеха!
После этих слов у меня в голове как щелчок раздался. Вот же оно, решение моей задачи! Не тем я рассказал о том, что знаю, вот передо мной люди, которые помогут мне и себе заработать. Мне предстояло решать экономические задачи, а значит, нужна команда умных и активных людей, с которыми можно создать коалицию. И слово-то какое необычное пришло на ум, я произнес его еще раз про себя, растягивая почти каждую букву: «КО-А-ЛИ-ЦИ-Я». Решил не ходить с ними вокруг да около, но попробовать обыграть все немного в другом ключе, чем с родителями.
– Ребята, разговор есть серьезный. Хотите денег заработать? – Этим вопросом, мне показалось, я максимально привлек их внимание, о чем можно было судить по их округлившимся глазам и временной потере речи. Не дожидаясь других реакций, я продолжил:
– Брат у меня есть старший, он с товарищами делами заправляет, а меня по малолетству к себе в группу не берет. Но когда идут разговоры о делах, меня из дома не выгоняют, и я все знаю. Мое предложение такое…
И тут я произнес магическое словосочетание, которое только входило в обиход в начале 90-х, – организовать свой бизнес. План такой. Я буду все важное слушать, а на следующий день мы уже думаем, как самим все это провернуть.
Победитель шахматной партии после небольшой паузы и, видимо, серьезных раздумий, немного привстав со скамейки, протянул мне руку:
– Иннокентий, для друзей Кеша. А он, – показывая пальцем на товарища, – Витя.
– Михаил, можно Миша, – зачем-то добавил я и крепко пожал руки своим новым товарищам.
Договорившись встретиться завтра на этом, уже ставшем нашим общим, месте примерно в то же время, мы попрощались. Но напоследок я решил уточнить немаловажную деталь и задал Кеше вопрос:
– А если дело будет сложным, есть ли еще надежные ребята?
– Нас в шахматной школе семнадцать друзей. Знаем друг друга с детства, и с нами еще учитель, Альберт Станиславович, увидишь, мужик мировой. – И, заглядывая мне в глаза, в свою очередь спросил:
– А ты сам-то нас не подведешь?
– Я предложил, мне и отвечать за все, так что не сомневайтесь.
Видимо, мой ответ пришелся к месту, и Кеша кивнул головой в знак согласия. На этом мы расстались, и ребята, собрав свои вещи, пошли к дальнему выходу. Проводив их взглядом, я понял, что мне особенно заняться нечем, а домой идти не хотелось. И немного поразмыслив над вариантами, я решил поискать моих уличных друзей и пошататься с ними.
Выйдя из парка, направился на соседнюю улицу, но, не пройдя и десятка домов, наткнулся на трех мальчишек, идущих мне навстречу. Хоть я и сразу их узнал, но перебороть ощущение странности ситуации с ходу не получилось. Всего две недели назад двоих из них я видел в школе, только они были на пять лет старше. Как будто пленку назад перемотали. Ну уж как есть теперь, пора привыкать. Быстро, по-взрослому, обменявшись рукопожатиями и парой фраз, выяснил, что «чешут» они по садам, и я, конечно же, охотно к ним присоединился. Странное слово «чесать», так режущее слух взрослым, было у нас в обиходе до конца старших классов и обозначало «поход по делам». Возглавлял группу мой закадычный друг Серега. Он никогда не считался баламутом, но если уж начиналась заваруха, шел до конца, не оглядываясь. И еще он был, наверное, самым доброжелательным из моих друзей. Вокруг него часто кружилась совсем мелкая детвора, которую прогоняли старшие ребята, а за ним малыши всегда бегали хвостом. В данном случае весь наш отряд состоял из сверстников, никакой мелюзги, так как намеченное дело было непростым. Нужный нам сад находился достаточно далеко, и на пути к нему были определенные трудности, с которыми младшие не справились бы точно. Дойдя до начала улицы, мы, оглядевшись по сторонам и не обнаружив к себе постороннего внимания, быстро шмыгнули вдоль забора, отделявшего улицу от частых владений. Нам была нужна тропа, идущая вдоль всех участков. Начиналась она в самой нижней части изгороди и была почти не видна с основной дороги. Может, поэтому за все наше детство мы ни разу не замечали там присутствия «чужих». Тропа шла вдоль крайних участков по достаточно крутому бугру. Середина склона считалась ничейной территорией – между верхними и нижними границами участков. Сами же участки располагались либо на вершине, либо у подножья, но иногда особо трудолюбивые хозяева спускали или поднимали вверх их границы и прямо на склоне выращивали различные культуры. Так как склон был южный и солнце светило на него практически весь день, то и вызревало на нем все гораздо раньше. Чаще всего на этом бугре росли кусты виноградников, и только на двух были целые плантации разросшейся клубники и земляники. Они-то нас и интересовали в это время года. В отличие от южной стороны, северная привлекала нас ближе к середине лета. Там была спасительная прохлада от многочисленных плодовых деревьев, и к этим дням уже поспевали смородина, крыжовник и малина. За виноградом к концу лета мы опять возвращались на южную сторону. В общей сложности участков на всех наших улицах было около ста, а мальчишек набиралось не более двадцати, да и то многие на лето разъезжались по пионерским лагерям, так что сильного урона урожаю мы нанести не могли. К видимому ущербу от наших действий можно было отнести только поломанные заграждения, через которые нам приходилось перелезать по пути к добыче. Под нашим натиском живые изгороди и палочно-деревянные конструкции, с большой натяжкой называемые заборами и носившие скорее декоративный характер, падали, оставляя дыры, как после прохода стада слонов.
Наша тропа постоянно извивалась то вверх, то вниз, обходя редкие деревья, а также торцы нижних или верхних участков. Да и тропой ее трудно было назвать, скорее слегка примятая трава, потому что в основном по ней бегали дворовые собаки, да мы периодически. К слову сказать, о дворовых собаках. Не могу припомнить случая, чтобы кто-то их боялся. Наоборот, это они при виде нас обычно улепетывали. Обычная детская забава – схватить ветку и запустить в пса. Ни одного точного попадания, но собаки этого боялись. Пройдя уже достаточно далеко, мы столкнулись с первым и совсем непредвиденным препятствием. Часть тропы смыло недавним дождем, и образовался целый овражек. Вариантов было два: либо обходить низом, что было достаточно далеко, либо карабкаться выше. Шедший первым Серега даже не стал обсуждать этот вопрос, а сразу полез вверх. Для такого рода передвижений требовалась недюжинная сноровка. Из-за крутизны склона приходилось, скорее, ползти, чем идти, хватаясь руками за траву и мелкий кустарник, а ногами упираясь в небольшие неровности. От тропы склон обвалился метров на пятнадцать вверх и метров на сорок вниз. Глубина препятствия составила порядка трех-четырех метров, и обрыв красиво выделялся ярко-желтым цветом на фоне зеленого бугра. Весь пласт съехавшего склона лежал достаточно большой и бесформенной кучей на нижнем участке. И я подумал: как хорошо, что дома, расположенные внизу, находятся далеко от склона, иначе эта куча «доехала» бы и до них. Немного испачкавшись о траву, мы добрались до целой части склона над тропой и начали спускаться, что всегда было страшнее и гораздо неудобнее, чем подниматься. Со стороны наше движение больше напоминало катание с ледяной горки на пятой точке или хождение гуськом, только в замедленной съемке. Вернувшись на тропу, мы перевели дух и отправились к намеченной цели. От клубники нас отделяли метров сто и два точно ожидаемых препятствия. Первое – это противный дед-пенсионер, через участок которого нам предстояло пройти. Поймав зазевавшегося мальчугана, он мог и уши натрепать, и подпопник выписать, хотя у него мы никогда и ничего не таскали. Поэтому относительно него давно сделали вывод, что он такой вредный от природы, и периодически передавали ему «привет», кидая с верхних участков на его металлическую крышу мелкую щебенку. Ущерба не было, зато звук был отменный. Его участок мы преодолели на одном дыхании, как настоящие спринтеры.
А вот дальше начиналось главное препятствие, из-за которого многие ребята предпочитали обходить этот путь стороной. Препятствие звали Чарлик. Хитрее и злее зверюги никто из нас не встречал. Размером с небольшую вытянутую тумбочку, абсолютно черный, с короткими ногами и небольшой мордой, он охранял вверенную ему территорию двора с особым рвением, не свойственным дворовым собакам. Понять, где он прячется, было практически невозможно. И хуже всего, что это «адское отродье» никогда не гавкало, шуми не шуми. Он ждал, пока кто-то спускался с его стороны забора, и вот тогда со скоростью выпущенного снаряда бежал к нарушителю, издавая легкий горловой хрип, от чего становился еще страшнее. Естественно, и в этот раз, сколько мы ни вглядывались в щели забора, увидеть его не удалось. Нам могло повезти только в одном случае – если пес спал в тени дома, находящегося в отдалении. Но, скорее всего, он уже точил зубы, ожидая, пока мы перелезем. Кто-то некстати вспомнил, что недалеко от участка с клубникой в прошлом году видел большую грядку сладкого зеленого горошка, выращенного милейшей бабулей по имени Тося. И что вероятно, и в этом году он тоже есть. Гороха и клубники захотелось еще больше, и это пересилило страх от возможных укусов собаки. Решив больше не тянуть, мы перелезли через забор все одновременно и, спрыгнув, побежали что есть мочи к противоположной стороне. Бежать пришлось примерно метров тридцать, и почти достигнув цели, я скорее почувствовал, чем увидел метнувшуюся у меня под ногами черную тень. Единственное, что успел, это высоко взмахнуть правой ногой, но в левой почувствовал острую резь в нескольких местах. Боль придала мне дополнительные силы, и на забор я буквально взлетел, перемахивая его одним движением. Товарищи мои уже спускались с забора и сочувственно смотрели на меня.
– Больно было? – спросил Серега, подходя ближе.
– Терпимо… – процедил я сквозь зубы, еле сдерживая слезы. Очень хотелось расплакаться от боли и досады, но потерять уважение в глазах друзей таким девчачьим поступком считалось позором. И конечно, терпел.
– Ищем подорожник! – скомандовал Серега, и все разбрелись в поисках чудодейственного листа от почти всех травм и порезов. Чем конкретно помогал подорожник и помогал ли вообще, никто не знал, но лучше предпринять что-то, чем ничего. Наконец чудодейственный листок сообща нашли, поплевали на него и приложили к моей ноге. Вот и вся уличная медицина. Пройдя мимо нескольких дикорастущих деревьев, мы оказались перед склоном, поросшим клубникой и земляникой. Сколько себя помню, эта плантация здесь была всегда. Внизу и ближе к домам, в тени, росла крупная ягода, а на открытой местности посредине склона – мелкая, но более сладкая. Сорт клубники, наверное, был один и тот же, но по размеру мы делили ягоды на клубнику и землянику. За полем земляники, дальше по тропе, находилась ничейная территория, и тянулась она примерно километр. Место было более пологим по сравнению с участком, который мы уже прошли, но со временем оно сильно заросло дикими деревьями, в большей степени акацией, и представляло почти непроходимые заросли. Выбор пути в сторону клубничного рая был не особо велик. Более короткий, но опасный из-за пенсионера и Чарлика, или долгий, среди кустов акации, уколы от шипов которой могли болеть неделями. Правда, в диких зарослях проще всего устроить секретное место и даже тайный шалаш. Почти у каждой особенно дружной детской компании он имелся свой собственный. В нем хранился свежий урожай из вкусных яблок или груш, ценные вещи – деревянные мечи или луки, модельки машинок, – и обязательно висела цветная тряпочка со значками отличия. Но желания посетить шалаш сегодня у нас не возникло. Мы с азартом и удовольствием накинулись на ягоды. Обычно данное пиршество продолжалось до тех пор, пока нас не «шугали» хозяева либо при отсутствии возможности уместить в животе еще хоть одну ягодку. Наевшись до отвала, но оставив немного места и для гороха, который рос почти у самого дома, мы стали просматривать дорогу для отступления. Обратный путь был коротким. Надо дождаться отсутствия во дворе хозяев, спуститься и, открыв калитку изнутри, выскользнуть на нижнюю улицу. Хозяев вроде не было, и мы направились к выходу. Сорвав попутно по паре плетей с горохом, успешно выскочили на волю. Внешний вид у нас был тот еще. Лица красные, футболки зелено-черные, ноги в ссадинах, а моя левая – к тому же и в крови. В общем, ничего нового! Такими обычно мы всегда домой и приходили. Часов ни у кого не было, но по опускающемуся солнцу было понятно, что уже около пяти-шести вечера. А значит, сейчас родители будут возвращаться с работы и надо «крутиться» на своей улице, чтобы потом не было разговоров о далеких походах и последующих за ними домашних арестах. Дойдя до ближайшей колонки, мы напились воды, привели себя в порядок, вымыв все, что хоть как-то отмывалось, и побежали в сторону дома. Путь через две улицы и огромную, уходящую змейкой вверх лестницу занял у нас около получаса. Оказавшись возле своих домов, мы сразу направились к большому бревну, служившему местной достопримечательностью. По мнению экскурсоводов, периодически заходивших на нашу улицу с группами туристов, именно на нем, и никак иначе, любил сиживать поэт Иван Саввич Никитин, некогда проживавший в соседнем доме. К этому бревну и стекалась вся детвора под вечер. Удобным это место было еще потому, что бревно находилось в прямой видимости от деревянных лавочек и столиков, на которых по вечерам заседали взрослые, и представляло своего рода «детскую комнату». Сидя на нем, мы обсуждали успехи текущего дня и строили планы на следующий. Могли также поиграть в «дурака», младшие детишки – в «пьяницу», а старшие ребята, расстелив картонку, рубились в «козла». В общей сложности детей разных возрастов собиралось около двадцати и примерно столько же взрослых. Друг друга все знали по именам, и все были как одна дружная семья. За взрослыми столиками обычно все сидели по интересам. Отдельно – деды. Тематикой их разговоров становились вкусовые качества самогона или чьей-то особенной наливки, прививка яблони или груши к новому сорту, строительные вопросы, ремонт крыши или сарая, ну и, конечно, погода. Бабки сидели ближе к нам, присматривая за нами одним глазом, больше по привычке, чем по надобности. Их разговоры были самыми неинтересными: дальше бурчания о том, кто из мужиков много пьет и мало работает, да о здоровье и давлении никогда не заходило. Мужики обсуждали чаще всего автомобили или рыбалку, поэтому мы старались садиться к ним поближе и пытались научиться у них разбираться во всех тонкостях этих занятий. Девочки и мамы, как обычно, «заседали» на кухнях, попутно готовя еду, и на вечерних посиделках их редко кто видел. Исключение представляли праздники, на которых старались присутствовать все жители нашей улицы. Вот тут женщины играли главную роль. Каждая мама к празднику готовила какое-то свое фирменное кулинарное блюдо и, вынося на общие столы, подробно рассказывала, что это за блюдо и из чего оно сделано. Праздники, к слову сказать, проходили достаточно часто, и наверное, самыми запоминающимися на них были не праздничная еда и общая приподнятая атмосфера, а веселые или, наоборот, грустные, застольные песни. А какие это были песни! Аж дух захватывало! До самой поздней ночи разливались они по родным окрестностям. Даже мальчишки, из которых редко кто обладал музыкальным слухом, все равно старались подпевать – поддерживали добрую традицию.
Но вернемся к завершению нашего похода. Добравшись до бревна и убедившись, что оказались первыми, мы сели на самые удобные места и стали ждать прихода остальных. В какой-то момент меня посетила мысль, что я теряю грань между тем, что уже было и что будет. Я невольно подумал: может, все оставить как есть и наслаждаться простой, счастливой детской жизнью. Но ответ пришел сам собой, не успел я еще даже «помахать крыльями перед полетом в облаках». Всего этого уже через год не станет. Наступят развал, бедность, возникнет чувство потерянности у целого поколения людей, не знающих и не умеющих жить и работать по-другому. С приходом «рыночной экономики», как позднее будут называть нашу новую «барыжную реальность», человек для человека станет продавцом и покупателем. В людях проявятся самые худшие их черты: жадность, озлобленность, зависть и ненависть, и в глазах практически у всех – безнадежность. Улыбались и радовались только те, кто сумел вскочить на волну предпринимательства. А поскольку предстоящих изменений все равно не избежать, то и мне самому нечего упиваться детством, а пора спасать хотя бы себя и свою семью. И то желание о продлении детской безмятежности улетучилось, как дым при сильном ветре. Вечер прошел, не принеся никаких новостей для меня. Ну, может, и к лучшему. Мама не стала настаивать на моей поездке в пионерский лагерь, и все как бы улеглось само собой. Мне даже показалось, что в семье боятся возвращаться к этой теме и хотят, чтобы она побыстрее забылась. И ладно.
