Kitobni o'qish: «Сбережение русского народа»

© Ломоносов М.В., 2022

© ООО «Издательство Родина», 2022

Русская комета

Холодным ноябрём 1711 года родился человек, который навсегда стал для нашей страны символом просвещения, русского пытливого ума и стремления к прогрессу – Михайло Васильевич Ломоносов.

Когда мы встречаем разнообразно талантливого человека, способного и к наукам, и к искусствам, на память приходят такие определения: «человек эпохи Ренессанса», «истинный представитель Возрождения». Но у нас есть более точная ассоциация – Михайло Васильевич Ломоносов, гениальный ученый, чья многогранность особенно поражает в нынешнюю эпоху, когда торжествуют потребительское отношение к жизни, культ комфорта и евростандартов. Современные устои подталкивают к узкой специализации и одновременно лелеют самовлюблённый дилетантизм… Ломоносов – личность необъятного ума, он по-хозяйски чувствовал себя и в точных, и в гуманитарных науках. Он, как никто другой, умел наслаждаться творчеством – в уединении, под бездной звёзд. Сам Ломоносов пролетел над Россией как загадочная комета, навсегда оставившая яркий след в нашей культуре.

Но главной страстью Ломоносова была жажда просвещения – не для себя одного, но и для ближних. И Ломоносов был не только гениальным учёным, но и выдающимся популяризатором науки и нисколько не стеснялся такой роли. Это снобам пристало свысока поглядывать на пропагандистов и популяризаторов просвещения. Ломоносов понимал, что, если «врата учёности» открыты лишь для немногих, они ведут в тупик. Нельзя быть по-настоящему просвещённым в одиночку, только братство людей придаёт высокий смысл науке. Это – принцип Прометея. Лучшая часть русской культуры послепетровского периода была прометеевской. Прометеевским духом насквозь пропитана и советская цивилизация. Не случайно же Карл Маркс называл Прометея «самым благородным святым и мучеником в философском календаре».

Писать о нём легко и просто, но и неимоверно трудно. Он – один из столпов нашей культуры, науки, нашей цивилизации. Легенда о крестьянском сыне, который с северных пределов России вместе с рыбным обозом пришёл в Москву учиться, не менее важна, чем открытия Ломоносова и его звучные стихи. Ведь это с тех пор – «многих славный путь». Его призыв – «Дерзайте, ныне ободренны, раченьем вашим показать, что может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов Российская земля рождать» – не остался неуслышанным. Мы научились дерзать. Многое в России изменилось после Ломоносова и под его влиянием. К тому времени вся Европа знала крепость русского штыка. Наш первый академик добавил к этому другое народное качество – пытливый, деятельный ум. Широта его интересов поражает: химия, стихотворчество, геология, астрономия, история. И так далее… От теории он легко переходил к ремеслу, создавал оды и мозаики, лаборатории и университеты, проводил опыты и наблюдения.

Ломоносов – неразгаданный гений. Его значение частенько подвергают сомнениям. Пожалуй, главная его ипостась – просветитель. А что может быть важнее? По крайней мере, в середине XVIII века, как и сегодня, Россия нуждалась в форсированном просвещении и помех на этом пути тогда было не меньше, чем сегодня. Правда, власть наследников императора Петра осознавала необходимость просвещения – хотя бы декоративного. В последние десятилетия мы бодро осознанно откатываемся назад – и это также сознательный выбор, продуманная стратегия.

Константин Рудаков. Портрет Михаила Ломоносова

Он – единственный в своем столетии – познал Россию от крестьянской избы до императорского дворца, от церковных сводов Славяно-греко-латинской академии до кабаков, от рыбацких хижин до академий и университетов, отечественных и европейских. Уникальная судьба – погуще любого приключенческого романа.

Детство Ломоносова представляет непочатый край работы для психологов. Его отец, Василий Дорофеевич, был удачливым промысловиком, рыболовом и охотником, имел собственное судно. Интерес к мореходству великий ученый сохранил с детства на всю жизнь. Они с отцом не раз ходили в Белое море, по слухам, достигали даже берегов Новой Земли. Рано проснулась в Михайле и пытливость к наукам. Он быстро превзошел знания своих первых учителей – дьячка местной церкви Семена Сабельникова и соседа Ивана Шубного (между прочим, отца знаменитого скульптора Федота Шубина).

Другой сосед – Христофор Дудин – познакомил его с первыми мирскими книгами – с «Грамматикой» Мелентия Смотрицкого и «Арифметикой» Леонтия Магницкого. Они показались ему чудом! Так бывает, когда талантливый человек находит призвание. «То были врата учёности моей», – так называл Ломоносов эти книги – немудреные, но первые. Но… Матери он лишился рано. Первая мачеха, которую отец быстро привел в дом, у Ломоносовых не задержалась, быстро умерла, а третья, женщина властная и сварливая, не одобряла «бессмысленных» книжных занятий Михайлы.

Позже Ломоносов напишет в грустную минуту:

 
Меня оставил мой отец
И мать еще в младенчестве;
Но восприял меня Творец
И дал жить в благоденстве.
 

На некоторое время он сблизился с раскольниками, искал правды в мистике, в аскетизме, в неистовой вере. Но критический ум взял свое. Его притягивали мирские науки, знания, литература.

В декабре 1730 года девятнадцатилетний Михайло оставил дом и с рыбным обозом двинулся в Москву. Его мечтой была московская Славяно-Греко-Латинская академия. Всё было против него. Туда принимали только детей дворянского и духовного звания, к тому же, Ломоносов был уже далеко не подростком, а выглядел и вовсе богатырем. Но он выдал себя за дворянского сына, нашел себе покровителей и быстро стал первым учеником. Тут сказалась еще одна ломоносоквская черта – изворотливость. Он знал цену успеху и деньгам. Умел заручаться поддержкой сильных мира сего – в первую очередь, в будущем – Ивана Шувалова, фаворита Елизаветы и выдающегося благотворителя. Для Ломоносова он оказался идеальным меценатом: ведь Шувалов считал себя учеником знаменитого просветителя! С этим дипломатизмом парадоксальным образом сочеталась «благородная упрямка» Ломоносова, его принципиальность, даже неуживчивость. Свои идеи он подчас доказывал с помощью кулаков. Побывал и в тюремном заключении, и в опале, и на вершине могущества и славы. Вместе с многочисленными талантами и неукротимой любознательностью эти качества составили победительный пробивной характер. Вместе с Шуваловым они открыли московский университет, который стал лучшим в России учебным заведением. в Петербурге Ломоносов жил в обширной усадьбе на Мойке – и не знал нужды, поскольку был не только гениален, но и предприимчив, деятелен.

Но вернемся в молодые годы будущего академика. Он попал в число молодых русских студиозусов, которых послали учиться в Европу, у лучших немецких профессоров. Перед ним поставили задачу: прежде всего, изучить химию и горное дело. Но для Ломоносова это было не только время погружения в науки, но и годы, полные приключений. Он узнал Европу и с университетской витрины, и с изнанки. Рослого и уже неюного студента однажды забрали в солдаты, и ему пришлось немало сил приложить, чтобы вернуться к науке. Кроме того, в Германии он изучил русское стихосложение и женился на Елизавете Христине Цильх, дочери марбургского ремесленника.

В его судьбе многое невероятно – как будто невозможного для Ломоносова не существовало. Тогда в России еще не существовало понятия «поэт». А Ломоносов уже был поэтом в душе – и через несколько лет он, соревнуясь с Василием Тредиаковским и Александром Сумароковым, откроет для просвещенной России высокое искусство стиха. Он отстаивал красоту и выразительность ямба – и неизменно побеждал соперников. И придворные, и студенты предпочитали именно его оды.

Его регулярные оды императрице стали частью дворцового церемониала. Ломоносов наполнял их полезной дидактикой. Дары, которые он получал от монархини за звучную оду, всякий раз намного превосходили его жалованье, даже годовое.

Ежегодно, не теряя пыла, Ломоносов осыпал дифирамбами, а заодно и поучал императриц. Главным светским государственным и придворным праздником Российской империи был день восшествия на престол правящего монарха. Ломоносову повезло: в его времена в России правили женщины, восприимчивые к комплиментам, к велеречивой поэзии. Ломоносов обсыпал панегирическим сахаром программные наставления – и коронованные дамы с наслаждением употребляли эту деликатную пищу, ораторские монологи в стихах. Но стихи были для Ломоносова не только эффективным пропагандистом, агитатором и организатором Просвещения, не только способом приблизиться к трону и обеспечить материальную независимость. Стихами он разговаривал сам с собой. Один риторический вопрос из «Вечернего размышления о Божием величестве» – «Скажите, что нас так мятет?» – открывает бездну, полную не только звёзд, но и поэзии. Читаем эту строку – и хочется отдышаться, выдержать паузу, ощутить, понять… Казалось бы, эта фигура речи подобает правоведам и публицистам, а потом мы прочитали у Пушкина: «Дар напрасный, дар случайный, // Жизнь, зачем ты мне дана?», «Не так ли ты над самой бездной, на высоте, уздой железной Россию поднял на дыбы?», «Что тревожишь ты меня? // Что ты значишь, скучный шёпот?». Вопросы, за которыми – тьмы подтекстов, сомнений, которые захватывают читателя, тревожат. И рождалась эта интонация в поэзии Ломоносова…

Ломоносов «высоким штилем» писал о России, о её героике, о её высокой миссии. Быть патриотом всегда и везде – непросто. Это уязвимая позиция: открытой грудью – да на клинки глумливой иронии… Только поверхностному взгляду любовь к Родине кажется банальностью. Это вечный бой, и патриоты в России всегда будут аукаться именем Ломоносова. Первым из наших историков он встал как ополченец против русофобской идеологии с её липкими мифами. «Всяк, кто увидит в российских преданиях равные дела и героев, греческим и римским подобных, унижать нас пред оными причины не будет», – провозглашал Ломоносов, искореняя комплекс неполноценности среди русских людей.

Русский язык прекрасен, а народ – талантлив! – эти тезисы Ломоносов отстаивал неотступно, переходя от риторических споров к кулачным. Сегодня, по различным исследованиям, то ли шесть, то ли десять процентов наших старшеклассников мечтают жить в России. А у большинства не вырастают крылья при мысли о Родине, о Ломоносове. Да и не ведают они про Ломоносова, отмахиваются от его образа… А ведь Ломоносов – это не заёмная, не американская, а нашенская мечта: «мужик… стал разумен и велик». К сожалению, у нас нередко считают образцом национального характера эдакого бесшабашного игрока в рулетку, который грызёт стаканы и живёт по наитию. Это противники (а заодно – и сентиментальные ротозеи) хотели бы видеть Россию в пьяных слезах, а наш герой, создавший величайшее северное государство, пунктуален и расчётлив, хотя и способен на взрывной порыв.

О России Михайло Васильевич писал во всепобеждающем мажоре, как никто ни до него, ни после не умел:

 
Изобрази Россию мне,
Изобрази ей возраст зрелой
И вид в довольствии весёлой,
Отрады ясность по челу
И вознесённую главу…
 

Это из «Разговора с Анакреоном». Ломоносов создал диспут в стихах. Он с любовью, искусно и непринуждённо перевёл анакреонтику – и сочинил собственные поэтические монологи, в которых сформулировал резонное кредо: «Хоть нежности сердечной в любви я не лишён, героев славы вечной я больше восхищён». Нужно служить людям, как Прометей, всё отдавать во имя великой цели, но и не очерстветь душой – по такому закону жил Ломоносов. Не отшельник, не скопец, но государственник с железной иерархией ценностей. Да, Ломоносов был противником индивидуализма и анархии, он подчинял личное государственному, общей пользе, которую не считал презренной. И это не помешало, а помогло ему реализоваться и в литературе, и в науке.

Понимала ли Елизавета Петровна поучения этого архангельского богатыря, которому впору оказался европейский камзол и модный парик? Натура эмоциональная, она полагалась на сердце. Ломоносов чем-то напоминал ей отца – такого же гиганта. Недаром веками (!) не исчезают слухи о том, что наш первый император все-таки был отцом «великого помора». А он витийствовал:

 
О вы, которых ожидает
Отечество от недр своих
И видеть таковых желает,
Каких зовет от стран чужих,
О, ваши дни благословенны!
Дерзайте ныне ободренны
Раченьем вашим показать,
Что может собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать.
 

Этот завет (его нередко можно видеть на школьных тетрадях) сегодня звучит не менее свежо и даже не менее смело, чем три века назад. Просвещение по-прежнему с трудом пробивается через преграды. Это мажорные, но в то же время и трагические строки.

Елизавете от Ломоносова и от науки требовались, прежде всего, чудеса. Звучные стихи, фейерверки, наконец, мозаики. Он возродил это старинное искусство, наладил производство смальты – больше тысячи оттенков. Чуть ли не первую очередь он создал портрет своего божества – Петра, а потом – и огромное полотно Полтавской битвы с императором-всадником в центре композиции. Увы, после смерти Ломоносова это искусство снова было утрачено почти на век.

Торжественные оды превратили его в фигуру, уважаемую при дворе. Ломоносов умел, не теряя достоинства, красиво и громогласно польстить монархине, которую и впрямь уважал – хотя бы как дочь Петрову. Когда Михайло Васильевич думал о первом русском императоре – заповеди «не сотвори себе кумира» для него не существовало. «Он бог, он бог твой был, Россия!», – воскликнул он о Петре в одной из од. Не больше и не меньше. Эти строки вызвали неудовольствие церкви, а старообрядцы – бывшие наперсники Ломоносова – сочли их доказательством того, что царь-реформатор был антихристом, воплощением дьявола, которого прославляют сатанисты. Ломоносова это нисколько не смущало. Обскурантизм он высмеивал и в «Гимне бороде». Синод вынес постановление об уничтожении «чрез палача» этих «пасквильных стихов», а Ломоносов в ответ попросил «особливо не ругать наук в проповедях».

Перечитывая ломоносовские оды и послания, мы видим, каким тонким и остроумным человеком он был. Чего стоят только «Стихи, сочиненные по дороге в Петергоф, когда я в 1761 году ехал просить о подписании привилегии для академии, быв много раз прежде за тем же»:

 
Кузнечик дорогой, коль много ты блажен,
Коль больше пред людьми ты счастьем одарен!..
Что видишь, всё твое; везде в своем дому,
Не просишь ни о чем, не должен никому.
 

В этом, сказанном мимоходом, «быв много раз прежде за тем же» – судьбина русской науки на века.

Одно из главных, бессмертных открытий Ломоносова – закон о сохранении энергии. Он сформулировал его в письме своему учителю, выдающемуся математику Леонарду Эйлеру. Вот так и рождаются открытия, без натуги, в постоянной беседе с самим собой и с другими учеными, коллегами, обогнавшими время, как и Михайло Васильевич. Но не только в переписке Ломоносов обозначил свое озарение. В 1760 году Михайло Васильевич написал диссертацию «Рассуждение о твердости и жидкости тел». Приведем несколько фраз из этой этапной научной работы: «Все перемены, в натуре случающиеся, такого суть состояния, что сколько чего у одного тела отнимется, столько присовокупится к другому, так ежели где убудет несколько материи, то умножится в другом месте… Сей всеобщий естественный закон простирается и в самые правила движения, ибо тело, движущее своею силою другое, столько же оные у себя теряет, сколько сообщает другому, которое от него движение получает». Так русскому ученому удалось открыть один из законов природы.

Русский язык Ломоносов считал основой нравственного воспитания. Он первым в России читал лекции на родном языке. Это казалось дерзостью. Современники даже запомнили дату первой такой лекции по физике – 20 июня 1746 года. Это было событием! Разумеется, Ломоносов мог читать эти лекции и на латыни, как это было принято, и по-немецки. Не следует воспринимать его как прямолинейного шовиниста, который поставил себе целью любой ценой «утирать носы» иностранцам. Он учился в Германии, с уважением относился ко многим европейским коллегам – и среди ближайших соратников русского академика было немало учёных иностранного происхождения. Достаточно упомянуть одного Георга Рихмана – немца из Пернау (Пярну), который погиб в 1753 году от шаровой молнии во время опыта с незаземлённым «электрическим указателем». «Господин Рихман умер прекрасною смертию, исполняя по своей профессии должность, – писал Ломоносов. – Память его никогда не умолкнет…» Ломоносов отдавал должное талантливым и честным людям, независимо от их происхождения. Любил иностранные языки, стихи, ценил литературу разных народов. Но сыновнюю любовь испытывал только к России. И для него было принципиально важным доказать, что русский язык пригоден для научного исследования, для лекций по физике. Кредо Ломоносова осталось в афоризме: «Культура вовсе не есть подражание иноземному». Это, как мы видим, не агрессивное кредо: патриотам в те времена приходилось защищаться, в родной стране оборонять свои позиции из окопов. Подобно тому, как в последние двадцать лет русофобия стала официальной идеологией молодой российской буржуазии, в XVIII веке подражание Западу было повальным заболеванием. Даже век спустя министр просвещения С.С. Уваров – идеолог «официальной народности» – свои научные сочинения излагал по-французски. С тяжёлыми боями приходилось России по заветам Ломоносова отстаивать права на культурную и языковую независимость. Тем горше, что сегодня мы эту независимость теряем…«К наилучшему прохождению школьных наук приобщаются чаще всего мальчики из простонародья, более же знатные чуждаются этих знаний», – писал Ломоносов. За этим признанием – не только стремление к массовому, истинно народному просвещению. Дело и в том, что представители низших сословий меньше были заражены «низкопоклонством» перед иностранщиной. В них Ломоносов видел опору просвещения и экономики России.

С юности Ломоносова занимали тайны звезд, которым он посвящал и стихи, и научные работы. Во время наблюдений за прохождением Венеры по диску Солнца 26 мая (6 июня) 1761 года Ломоносов совершил первое открытие в истории русской астрономии. Он увидел светящийся силуэт вокруг утренней планеты и определил, что у Венеры есть атмосфера. Современная наука подтвердила эту ломоносовскую гипотезу.

Но больше всего часов и усилий он отдавал химии – науке, которую Ломоносов преобразил. На его химические опыты ходили как в театр. В одном из своих трактатов он прямо указывал на необходимость превратить химию из магического искусства (таковым его считали в XVIII веке) в точную науку. По словам Ломоносова, «к сему требуется весьма искусный Химик и глубокий Математик в одном человеке». Ломоносов первым стал читать студентам курс по «истинной физической химии», сопровождая его демонстрационными опытами.

А ключевым словом в наследии Ломоносова было название империи Петра Великого – Россия. Миссия просветителя вряд ли заинтересовала бы его, если бы ученый не считал ее необходимой для страны, для ее могущества на долгие столетия. Патриотический напор – очень важное чувство для Ломоносова.

Уход из жизни императрицы Елизаветы мог стать роковым для Ломоносова. Ему приходилось много времени и сил тратить на борьбу за право исследовать, ставить опыты, преподавать в достойных условиях, но и в этом кулуарном искусстве Ломоносов поднаторел. Получив репутацию первого стихотворца России и славного ученого, без помощи сильных мира сего он не оставался. Шувалов – фаворит прежней императрицы – после ее смерти надолго удалился в Европу, но Ломоносов получил поддержку «душевного друга» Екатерины II – Григория Орлова.

Алексей Васильев. Юноша Ломоносов в Москве

Новая императрица благосклонно приняла проект Ломоносова о плаваниях северным морским путем. Чичагов, совершив две полярные экспедиции, не сумел приручить Северный океан, остановившись во льдах. Но начало освоения Арктики было положено.

Недругам казалось, что на него нет ни хвори, ни погибели. Но неуемный характер к пятидесяти годам превратил исполина в больного, прихрамывающего старика. Работал он исступленно. Если ставил опыты или писал – по несколько дней спал урывками, пытаясь только булками с маслом. Да и яростная борьба с неприятелями (а Ломоносов был конфликтным человеком) не прибавляла ему здоровья. Он стал проситься в отставку и, наконец, получил указ императрицы: «Коллежского советника Михайлу Ломоносова всемилостивейше пожаловали мы в статские советники с вечною от службы отставкой с половинным по смерть его жалованием». Пенсию потом отменили, он вернулся на службу, а чин (равный воинскому бригадирскому) Ломоносов получил – и его стали называть «ваше высокородие».

Один из неоконченных, но нашумевших трудов Ломоносова – «Древняя российская история», в котором он попытался противопоставить историческую правду «комплексу неполноценности», который испытывали образованные русские люди по сравнению с европейцами. «Толь довольно предки наши оставили на память, что, применясь к летописателям других народов, на своих жаловаться не найдем причины», – утверждал Ломоносов. Кстати, и эта его незавершенная работа (правда, после смерти ученого) увидела свет не только на русском, но и на немецком и французском. Он и после смерти стал «вождем» историков-антинорманистов, отвергающих государствообразующую роль викингов в истории Руси.

7 июня 1764 года Екатерина даже удостоила Ломоносова личным «высочайшим» посещением – и провела в его доме около четырех часов, где, как сообщали «Санкт-Петербургские ведомости, «изволила смотреть производимые им работы мозаичного Художества для монумента вечнославной памяти Государя Императора ПЕТРА Великого, также и новоизобретенные им физические инструменты и некоторые физические и химические опыты; чем подать благоволила новое высочайшее уверение о истинном люблении и попечении Своем о Науках и Художествах в Отечестве».

Первый русский академик писал: «Я не тужу о смерти: пожил, потерпел и знаю, что обо мне дети отечества пожалеют». Честолюбие в нем не умирало. Но Ломоносов как в воду глядел: он стал образцом того, что, перефразируя Некрасова, «мужик может стать разумным и великим». Его считали старцем, а он прожил только 54 года, но успел сдвинуть горы в литературе, в химии, в исторической науке, в астрономии, в математике и геологии… После смерти Ломоносова Екатерина II указала его «казенные долги простить», потомки ученого стали знатными, почтенными людьми, а в честь первого русского академика возводили памятники. Но главное в другом. Он остается необходимым для нас до сих пор. Когда мы вспоминаем о таких людях – у нас вырастают крылья.

Ломоносов называл вратами учености книги, превратившие его, холмогорского мальчишку, в пытливого исследователя. Но, чтобы российская земля рождала «собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов», одних книг было мало. Необходимы были настоящие храмы науки, в которых к просвещению относятся как к государственному делу. И он не жалел сил для организации новых учебных заведений – университетов, гимназий. Немногие проекты удавалось воплотить, но путь, намеченный Ломоносовым, долго оставался образцом для его учеников. И для учеников его учеников.

В этой книге собраны труды великого просветителя, посвящённые развитию России. Для него это центральная тема, ключевая. Познавая природу вещей, Ломоносов занимался экономикой не менее энергично, чем физической химией. И в этой области он мыслил нешаблонно, смело отбрасывая расхожие заблуждения своего времени. В трудах Ломоносова мы видим принцип «народного хозяйства», одновременного экономического развития государства и народа. Как это не похоже на господствовавший в то время в Европе принцип меркантилизма, когда считалось, что все средства хороши для «выжимания» экспортного товара! Мы рождены в огромной стране, и Ломоносов видел великое благо в российском географическом размахе. Ломоносов так сформулировал основной принцип, позволявший ему опережать современников в самых разнообразных исследованиях: «Из наблюдений установлять теорию, чрез теорию исправлять наблюдения – есть лучший всех способ к изысканию правды». Ломоносов разработал собственную теорию познания, в которой гипотезы корректно проверяются экспериментами и за деревьями тактических задач не теряется лес. Наука, теория, в понимании Ломоносова, должна быть живой, «зрячей». Это новаторская, прорывная методика – и время подтвердило её правильность. В принципиальных вопросах Ломоносов был непреклонен, непробиваем, шёл напролом, сам называл это качество «благородной упрямкой». А в науке его метод предполагал гибкость: вновь открывшиеся факты, эксперименты заставляли пересматривать прежние представления. Ломоносов стал основоположником русской геологии – отрасли, которая до сих пор кормит всю Россию и на которую при этом сегодня смотрят свысока сильные мира сего, как на некую скатерть-самобранку. Словно это не наука, не ремесло, не великий труд! Другое дело, что владеют богатствами России дилетанты, пенкосниматели и употребляют нефтедоллары во зло, развращают общество. Если бы у власти были рачительные хозяева, добыча ресурсов стала бы локомотивом для развития технологий, наукоёмкого производства. До Ломоносова учёные считали каменный уголь горной породой, пропитавшейся каким-то «угольным соком». Такого мнения придерживались некоторые геологи даже в начале XIX века. Между тем еще в XVIII веке Ломоносов доказывал, что ископаемый уголь, подобно торфу, образовался из растительных остатков, покрытых впоследствии пластами горных пород. Необходимо отметить, что Ломоносов первый указал на образование нефти из остатков организмов. Эта мысль получила подтверждение и признание только в XX веке.

Он знал толк не только в сохранении энергии. Этапным стал для Ломоносова трактат «О сохранении и размножении российского народа», при жизни учёного известный узкому кругу людей и прежде всего – его адресату, Ивану Ивановичу Шувалову, который во многом разделял ломоносовскую идеологию. Он послал ему, своему меценату, этот трактат ко дню рождения. Ломоносов планировал написать большую работу об экономике, о сбережении народа, о будущем России. Увы, этот план остался неосуществлённым. Но и начальный трактат заслуживает нашего внимания.

О чём же это замечательное сочинение? Ломоносов бичует невежество и нравы, «суеверие и грубое упрямство», приводящие к высокой смертности, выделяя особо младенческую смертность. «Таких упрямых попов, кои хотят насильно крестить холодною водою, почитаю я палачами затем, что желают после родин и крестин вскоре и похорон для своей корысти. Коль много есть столь несчастливых родителей, кои до 10 и 15-ти детей родили, а в живых ни единаго не осталось?» Осуждает и ведущие к высокой смертности «невоздержание и неосторожность с уставленными обыкновениями, особливо у нас в России вкоренившимися и имеющими вид некоторой святости». Высмеивает непросвященное врачевание: «безграмотныя мужики и бабы лечат на угад, соединяя часто натуральныя способы, сколько смыслят, с вороженьем и шептаниями и тем не только не придают никакой силы своим лекарствам, но еще в людях укрепляют суеверие, больных приводят в страх унылыми видами и умножают болезнь, приближая их скорее к смерти». Трудно было справиться с этими пороками в XVIII веке, но именно они тянули Россию на дно.

Появляется у Ломоносова и уточняющий, но очень важный термин – сбережение народа, который так часто повторяют в наше время. Он первым из учёных не отделял демографию от государственной политики, считал, что власть обязана заниматься такими вопросами. Современники Ломоносова смотрели на вопросы народонаселения через призму философии, создавая, как, например, Леонард Эйлер, «общие исследования о смертности и об умножении человеческого рода».

Трактат, написанный в ноябре 1761 года, впервые опубликовали – да и то частично – только в 1819 году, а полностью – в 1873-м. До этого цензура жёстко преследовала эту работу учёного. Но как она актуальна! Удивительно, насколько круг вопросов, затронутых в старинном трактате, совпадает с кругом вопросов, занимающих российских демографов, да и политиков, сегодня, 261 год спустя после его написания. Неудивительно. Ведь Ломоносов не боялся критиковать церковь. «Монашество в молодости ничто иное есть, как черным платьем прикрытое блудодеяние и содомство, наносящее знатной ущерб размножению человеческаго рода, не упоминая о бывающих детоубивствах, когда законопреступление закрывают злодеянием. Мне кажется, что надобно клобук запретить мужчинам до 50, а женщинам до 45-ти лет», – писал он. Вероятно, многие вельможи (и в том числе Шувалов) разделяли такое отношение учёного к монахам, к консервативной части священства. Но писать и говорить об этом открыто побаивались.