Kitobni o'qish: «Аэропорт»

Аэропорт

– Спасибо большое!

– С этими чертовыми чемоданами всегда проблемы, советую сдавать их в багаж, даже самые мелкие, – тучный мужчина кивнул парню и направился к выходу из самолета. На его спине болтался коричневый кожаный рюкзак, помеченный английскими буквами известного дома моды.

Парень вдел руки в лямки своего трикотажного рюкзачка, высунул ручку серенького чемоданчика и вклинился в вереницу жаждущих выйти наружу.

Перелет Москва-Рим не самый тяжелый, всего каких-то три с лишним часа, но непогода внесла свои коррективы: сразу после взлета небо заполонили тучи, высокие и объемные, иссиня-фиолетовые, словно даже чуждые этой мирной планете; все пассажиры прильнули к крохотным иллюминаторам, обреченно отдаваясь воле стихии. Самолет лихорадило весь полет, а пару раз тряхнуло так, что выпали кислородные маски и из верхних полок повылетали наскоро впихнутые неопытными стюардессами пакеты и сумки. В эти моменты всеобщей панике не было предела, и все те же неопытные красавицы-стюардессы тщетно пытались успокоить истеричных дамочек, потерявших всякое самообладание; мужчины гордо и молчаливо сохраняли остатки своего непоколебимого достоинства, причитая пока только в уме. Само собой, о тележке с напитками и едой не могло быть и речи – все вмиг разлетелось бы по салону. Хотя одна прыткая стюардесса даже предложила раздать пассажирам алкоголь, дабы те успокоились, однако ее анархическую идею быстро приструнили. И все просто стали ждать. Ведь как ни велик человек в своих технологиях, природу он все равно не осилит.

В конце концов зона турбулентности осталась позади, а пилот спасительно объявил о приближении к аэропорту Рима. Тут случилось невообразимое: соседи, зачастую незнакомцы, принялись обниматься и поздравлять друг друга, словно после грандиозной победы сборной на Олимпийских играх. Люди искренне ликовали, что выжили в этом страшном полете, и стремились поделиться чувствами с окружающими.

– Скажите, тревожно было? – неистово вопрошал кто-то.

– Да, конечно, как мы только выжили.

– На все воля Божья.

– Ох, будет что внукам рассказать!

– А я уже бывал в таких переделках, я привыкший, – храбрился кто-то. Очень вероятно, что он запаниковал самый первый.

– Я вообще боюсь полетов! После этого случая ноги моей больше не будет в воздухе. Только поезда!

– А вы знаете, что по статистике вероятность летального исхода при перелете ниже, чем при путешествии на поезде? – вклинивался какой-то любитель цифр.

– Зато в поездах спокойнее.

– Исключительно психологически.

– Мне этого достаточно.

– А помните девушку, которая выпала из самолета с высоты пятнадцати километров и выжила?

– С десяти.

– Что, простите?

– С десяти километров, а не с пятнадцати.

– Какая разница, все равно высоко!

– Да, но все же пять километров играют роль.

– Вечно вы, мужчины, цепляетесь к словам.

– А вы, женщины, вечно приукрашаете то, что совсем в этом не нуждается.

И настроения людей возвращались в будничное русло.

По приземлении все традиционно (для русского туриста) похлопали, но как-то жидко и вяло; видимо, позабыли уже, что совсем недавно буквально прощались с жизнью.

Выше упомянутый парень не слишком бурно реагировал на тряску самолета, не поддавался панике и вообще никак не выражал своих эмоций; вместо этого он обреченно глядел в иллюминатор, в заслонившую небо тьму – дикий крик природы: что он мог сделать против нее? Выражать малодушие в последние мгновения жизни – признак дурной смерти. Поэтому он просто-напросто вверил себя Судьбе и ожидал то, что грядет. В этом чувствовалось что-то азартное, будто бросаешь вызов всесильным богам и твердишь: «Ну же, удиви меня! Я внимаю».

Судьба пошла на попятную: тьма рассасывалась, а среди нагромождения беспросветных туч показался бесстрашный лучик солнца, за ним – второй и третий. Тогда тихая улыбка появилась на губах парня. Он оглядел салон: катастрофическая истерия постепенно сменялась восторженным экстазом…

– До свидания! До свидания! – прощались стюардессы у переднего выхода из самолета.

Пассажиров загрузили в автобусы и подвезли к зданию аэропорта, где каждый, позабыв о том, что мог погибнуть с окружающими в одном Боинге, принялся распихивать собратьев ради лучшего места в очереди на таможне. Поразительно, как изменчив человек – истинно душевный хамелеон!

Через полчаса от братства не осталось и следа – люди разбрелись со своими громоздкими чемоданами на все четыре стороны.

Но не для всех Рим был конечной точкой – для парня столица была лишь пересадкой до Милана. Посему он, не забирая остальной багаж, направился в зал ожидания: начало посадки было назначено через полтора часа.

Несмотря на подступающий вечер толпа в здании аэропорта собралась приличная и – что отнюдь не радовало – шумная. (Во время одного из своих путешествий парень приметил, что шум родного голоса раздражает не так сильно, как инородный – итальянский, испанский, французский.) Лишь педантичные немцы зажались в углы и натянули темные очки на глаза. Горячие южные европейцы голосили на все помещение, точно находились в своем доме, а иные даже силились их перекричать. Все это походило на древнеримский форум (благо в Риме имеются его останки), где побеждал не тот, кто говорил умно, а тот, кто кричал громче всех.

Парень с радостью свернул к матовым стеклянным дверям. Он протянул работнику привилегированную карту и на ближайшие полтора часа, как думал, окунулся в сладостную тишину бизнес-зала.

Скинув свой рюкзачок и оставив серенький чемоданчик, он решил проведать шведский стол: на первом столике стояли две миски – с круассанами и хлебом, а около находились плошечки с джемами и вареньями; стол с закусками оказался самым обыкновенным – овощи, греческий салат и цезарь; основные блюда тоже были представлены скудно – жаренная говядина, куриные наггетсы, пицца, паста с томатным соусом и овощи-гриль; но порадовали десерты – цилиндрический холодильник с шестью полочками неустанно крутился, показывая все новые изысканные лакомства. Алкоголя, естественно, было навалом – начиная от вина и заканчивая виски и джином.

Парень набрал в тарелку всего понемногу и налил целый бокал сухого белого, так что официанты косо на него поглядели: мол, зачем наливать так много, если можно подойти бесконечное число раз? Не понять прытким итальяшкам русскую леность.

Отличительной чертой этого бизнес-зала был стол – вытянутый и со сглаженными углами, напоминающий величественные столы в средневековых рыцарских замках. Эта громадина стояла почти во всю длину высоченных панорамных окон. Парень присел напротив них, чтобы лицезреть взлеты и приземления стальных гигантов на фоне чистого голубого неба.

Сзади послышался голос, чему он сначала не придал никакого значения, витая в своих мыслях и любуясь открывающимся видом. Но затем знакомые нотки все же просочились сквозь стену размышления, и уши признали голос. Парень обернулся и увидел того самого тучного господина, который помог ему вытащить непокорный чемодан. Тот шумно зашел в зал, похабно и громко ругая работников, очевидно, будучи уверенным, что здесь его никто не поймет. Завидев парня, он умолк и улыбнулся.

– Старый знакомый! Сейчас подойду.

Мужчина направился прямиком к столику с алкоголем и налил себе виски, мигом выпил и крякнул. Затем налил еще полстакана и расслабленно пошагал к длинному столу. Он бросил свой рюкзак на соседний с парнем стул.

– После такого полета тянет выпить, – мужчина глотнул немного в подтверждение своих слов. – Мне бы твое спокойствие. Помнится, в детстве мне было безразлично, получу я или нет, всегда лез на рожон. Сейчас страшновато за жизнь при малейшей, даже самой сомнительной угрозе. Кто знает, быть может, с возрастом люди планомерно теряют рассудок и все более прислушиваются к излишне восприимчивому сердцу? – он многозначительно глядел в окно. – Меня зовут Борис.

– Очень приятно, Прохор.

Они снова пожали руки.

– Видимо, куда-то дальше летишь, Прохор, раз сидишь в зале ожидания?

– Да, в Милан.

– Ба, да я тоже! Видать на судьбе у нас написано быть попутчиками.

– Чудно, – парень нешироко улыбнулся.

– Ладно, пойду проведаю, что они называют едой, – и, глотнув виски, мужчина не спеша направился к шведскому столику.

Прохор имел удивительную способность переключаться с рефлексии на открытое общение с людьми; ему было чуждо нежелание разговаривать и вступать в диалог, пусть даже самый пустой, поэтому каждый раз, когда появляющийся из ниоткуда собеседник прерывал ход его мыслей, парень с подлинной радостью улыбался ему и с интересом начинал диалог. Отчего сейчас, когда рядом очутился Борис, он был рад предстоящему разговору, тем более с попутчиком.

Прохор уже приступал к основному, когда его новоиспеченный друг присел рядом после рейда по шведскому столу. В руках его были две переполненные тарелки – он взял буквально все, даже свежие огурчики торчали из-под пасты, увенчанной жирным куском Маргариты. С довольным лицом Борис принялся запихивать в рот закуски вперемешку с основным и потянулся было запить, но рука его застыла рядом со стаканом виски.

– Негоже запивать еду виски, не находишь? За вином сходить, что ли, – промычал он и удалился.

Видимо, он наполнил доверху бокал белого, потому что донёс половину, притом непрерывно отпивал на обратном пути. Желудок его, очевидно, испытывал блаженство, поэтому Борис уплетал и уплетал весьма посредственную пищу.

– Каждый раз замечаю, что в аэропортах готовят средне. Наверно, поэтому еда и бесплатная.

– Да, еда средняя, но питаться можно. Поели бы вы в нашей университетской столовке.

– В свое время приходилось заваривать сухую лапшу, так что ты меня не удивишь своей столовкой.

– И лапша может быть вкусной, смотря как приготовить.

– И то верно. Но паста, даже по-аэропортовски, мне кажется вкуснее.

– Это да.

Оба молча пережевывали пищу – кто пихал за обе щеки, а кто едва цеплял вилкой – и глядели на крылатые громадины, бескорыстно покорные маленькому человеку. Любопытно: будь у них воля, они воспротивились бы желаниям людей?

– Зачем вам в Милан? – спросил невзначай Прохор.

– А тебе интересно?

– Теперь точно интересно.

– Дело одно есть.

– Бизнес, что ли?

– Вроде как.

– Темните.

– Естественно, мы ведь почти не знакомы, – Борис отнекивался чисто формально.

– Так-то нам еще самолет делить предстоит.

– И то верно, – и спасительно засунул кусок пиццы в рот.

– Думаете, это вас спасет?

– Быть может, – пробубнил он и захохотал, чуть не подавившись. Потом прожевал, запив вином, и ответил: – Свидание у меня там.

– Поближе не нашлось дамы сердца? – осмелел Прохор.

– Ты – балда. Вот вырастишь и поймешь, что женщины не все одинаковые. Ради некоторых и не только в Милан слетать стоит.

– Может, и не пойму.

– Если глупый, и взрослым не поймешь.

– Ну ладно, простите. Что за женщина?

– А разве могу я передать цвет ее глаз, запах ее волос, вкус ее поцелуя?

– Сколько романтики-то.

– Я тебе скажу, что взрослые гораздо больше романтики, чем молодежь.

– Выглядит, как разговор дяди и мальчика, – Прохор усмехнулся. – Я и себя считаю взрослым, между прочим.

– Ты не романтичен?

– Не то чтобы слишком.

– Наверно, тут дело не в возрасте.

– Наверно.

– Но она мой ангел.

– Вот как?

– Ага, – и Борис томно вздохнул. – Итак, познакомились мы прошлым летом. Я остался в Италии один; друзья улетели в Москву, на работу, а я, покуда прилетел на неделю позже, решил остаться. И остался… Приезжаю в новый отель, начинаю говорить на рецепции по-английски, называю имя, а мне на чистом русском девушка отвечает:

– Так это вы номер бронировали вчера?

– Я отвечаю утвердительно и улыбаюсь, а она мне. Невероятно милая…

Борис точно окунулся в свои воспоминания.

– Дальше-то что?

– … милая, брюнетка, с тонкими и правильными чертами лица, какие только у русских девушек бывают – таких сразу различишь в толпе. Высокая, стройная, эх… Уже поскорее бы к ней. Знаешь, что было самым прелестным?

– Что же?

– Она приезжала в отель на велосипеде. И уезжала на закате тоже на велосипеде. Меня это больше всего прельщало.

– Что тут такого?

– Романтика, юный мой друг, романтика…

– То есть, если я стану кататься на велосипеде, я буду привлекательнее для девушек?

– Глупости тебе не занимать.

– Да я шучу. Прекрасно я вас понимаю, – Прохор и правда понимал нового знакомого.

– В первый день я только стоял и смотрел, как она выводит велосипед из ограды, садится на него в своих черных широких штанишках и начинает крутить педали.

– Вы даже ее одежду помните?

– Естественно, помню каждую деталь.

– На следующий день я уже искал предлога поговорить с ней. Ближе к концу ее рабочего дня я подошел к рецепции с незначительным поводом – кажется, что-то касаемо утренней уборки – и закончил тем, что нагло попросил показать мне город. Она удивилась; к тому же наличие велосипеда усложняло проведение экскурсии. Тогда я предложил взять еще один велосипед и устроить двухколесный марафон. Она не без доли сомнения согласилась. Мы прокатились по центру Милана, остановились перекусить сорбетом – в тот день даже вечером воздух отдавал жаровней – да и вообще премило болтали о том о сем. Потом проехались по бульвару, мимо небольшого рынка, вдоль разноцветных домов, пока не набрели на розоватый двухэтажный домик. Она объявила, что это ее, а я понимал, что напрашиваться в гости еще рановато. Мы дружелюбно простились с осознанием скорой встречи. На следующее утро, завидев ее белоснежную улыбку на рецепции, сердце мое неистово заколотилось, и неимоверных усилий стоило мне сохранить самообладание. Я поинтересовался, как она спала, и услышал в ответ до нелепости забавную шутку. Это был знак.

– Как вы все подробно помните.

– Судьбоносные моменты помнишь очень отчетливо.

– Он был для вас судьбоносным?

– Так и есть. Сегодня хочу сделать ей предложение.

– А как ее зовут?

– Джулия – Юля.

– Как просто.

– Верно – просто и в то же время чудесно.

– Так, вы услышали ответ…

– Да, услышал и наполнился уверенностью: я оговорился, что совсем не знаю мест, где можно вкусно поесть. (Спустя неделю она мне сказала, что поняла мой коварный ход, но все равно поддалась ему.) Так вот, она согласилась, и мы пошли – она в своих черных штанишках и голубой свободной рубашке, а я в махровых белых шортах и любимом оранжевом поло – в ресторан, не самый презентабельный, но ты бы видел, сколько там было людей. Ресторанчик находился на пешей улице, среди десятка других, но именно здесь было столпотворение. Наконец мы сели, и Юля сразу заказала нам графин белого домашнего вина, уверяя, что вкус будет безупречным. Я долго таращился в меню, не находя ничего подходящего, и она посоветовала мне ньоки – такие маленькие пельмешки…

– Знаю, вкусно.

– Верно. Посоветовала их, а сама взяла пиццу с пармезаном, бурратой и прошутто. Я тебе скажу, что еда была великолепной, несмотря на то что ресторанчик был семейный (о чем я впоследствии узнал). Единственное, что вылетело из памяти в тот день, – это десерты, но уверен, что они тоже были вкусные. Мы покушали и выпили – очевидно, домой никому не хотелось, и мы решили прогуляться. Она взяла меня под руку – то ли от выпитого вина, то ли от слишком романтичного настроения Милана – не знаю, но факт есть факт. Так мы и брели, преимущественно молча, потому как слова уже были излишни: мы пустились по течению эмоций. Справа и слева мигали яркие вывески магазинов, голосили итальянцы, хохотали охмелевшие туристы. Незаметно мы свернули в тихую аллею. Уже было темно, поэтому Юля крепче вцепилась в мою руку. Показался розовый дом, и она робко проговорила, что ей пора домой. Я поблагодарил за чудесный вечер… и поцеловал.