Kitobni o'qish: «Праздник криптий»

Shrift:

Вступление

В первый год семьдесят пятой олимпиады, а по-нашему летосчислению, за 480 лет до рождества Христова персидская армия вторглись в Элладу. Крупнейшие полисы Пелопонесского полуострова Спарта и Афины, ведущие между собой многолетнюю борьбу, объединили усилия для отражения внешней угрозы. Полководцем или навархом войска, под знамена которого снарядили отряды многие греческие государства, был назначен спартанец Павсаний. Ранним утром, когда наварх готовился принести жертвы богам, чтобы получить перед походом на войну благоприятные знамения, в его палатку ввели юношу.

– Хочет поговорить с тобой, – изрёк стражник. Спартанцы не отличались многословием. Не случайно, термин «лаконичность» произошел от названия долины Лакония, столицей которой была Спарта. Афиняне часто насмехались над лаконцами, говорили, что их мысли также коротки, как и слова. Насмешки стихли, когда один спартанец ответил: «Наши мечи тоже коротки, что не мешает нам укорачивать ваши языки».

Павсаний с любопытством осмотрел юношу, вся одежда которого состояла из длинного грубого плаща, которые выдавали молодым лаконцам для прохождения решающего испытания перед посвящением в воины. Помимо плаща, юношам вручали по короткому мечу, и они уходили в горы на несколько дней, чтобы выжить, и, главное, добыть как можно больше скальпов. Без скальпа стать спартанцем было невозможно. Чем больше скальпов, тем лучше. Такие испытания назывались криптиями. Они наводили ужас на всех рабов или илотов, как их здесь называли. Именно они становились объектом охоты честолюбивых и отважных лаконцев. Нигде несчастные илоты не могли скрыться от коротких, но острых спартанских мечей. Смерть подстерегала их и на полях, которые они обрабатывали для своих хозяев, и в лачугах, в которых ютились. Ни днем, ни ночью не знали они покоя. Юноши или возвращались с испытания со скальпом, или не возвращались вовсе, погибая сами. Не было никакого смысла приходить без добычи, так как в этом случае лаконец не только не вступал в касту избранных и не получал земельного надела с илотами, которые обеспечивали его до конца жизни, но и попадал в сословие бесправных, влачащих жалкое существование. Лучше уж смерть.

Как раз сейчас было время криптий, и наварх без труда догадался, что пришедший из числа молодых воинов, охотящихся за скальпами. Что могла привести его к прославленному полководцу? Конечно же желание вступить в войско, чтобы успеть на войну с персами. Но даже он, Павсаний, не имел права сделать это без посвящения юноши в воины. Поэтому наварх уже заранее знал и вопрос и ответ. Но что-то в облике юноши заставило полководца уделить ему немного времени.

– Твоё имя?

– Аримнест.

Павсаний обладал прекрасной памятью.

– Уж не сын ли ты эфора Герада?

– Да.

Эфорами в Спарте назывались верховные судьи. Их всего было пятеро. Они обладали огромной властью. Они могли обвинить и предать суду любого спартанца. С особым пристрастием рассматривались действия наварха после похода. Даже победа не спасала от сурового наказания, если поступки полководца признавались не правомерными. Эфоров страшились даже цари. Не случайно, жена царя Теопомпа, который ввел должность эфоров, упрекнула его в том, что он передаст детям меньшую власть, чем получил. «Зато более прочную», – ответил Теопомп. Каждые восемь лет эфоры всю ночь наблюдали за небом и если видели падающую звезду, то это воспринималась как указание богов, что нынешний царь им неугоден.

Поэтому, когда судьба послала к Павсанию сына эфора Герада, он понял, что знамение уже свершилось. Однако, как опытный политик, наварх и виду не подал, что посещение юноши имеет такое важное значение.

– Что привело тебя ко мне, Аримнест? Надеюсь, не желание снять с меня скальп?

Юноша непроизвольно улыбнулся, но ответил серьезно и пылко:

– У меня только одно желание: снять как можно больше скальпов с наших врагов.

– И для этого ты жаждешь вступить в мою армию?

– Да.

– А ты прошел криптии?

– Нет.

– Почему?

– На посвящение уйдёт не меньше месяца, а войско выступает сегодня.

– Сегодня мы приносим жертвы. Если богам будет угодно, чтобы ты отправился со мной, благоприятных знамений не будет, пока ты не станешь избранным.

– А если сегодня знамения будут благоприятными, ты своей волей зачислишь меня оруженосцем?

Павсаний рассмеялся. Ему понравилась быстрота и меткость ответа. Такие воины ему нужны. И главное, через Аримнеста можно влиять на его отца. Правда, взяв юношу, наварх тем самым превышал свои полномочия, но слишком велик был соблазн. Разве можно отказываться от даров Фортуны?

И все же полководец не торопился с принятием решения. Ему не до конца была понятна мотивация поступков Аримнеста. Настораживало уже то, что он явился без скальпа.

– Ты настолько напорист и стремителен, – с легкой усмешкой произнёс Павсаний, – что успеешь и криптии пройти, и армию догнать. А место в боевом строю я тебе найду.

Аримнест на мгновение опустил голову, но тут же с надеждой посмотрел в глаза наварха:

– Я не смогу пройти криптии.

– Как? Неужели ты убоялся снять скальп с головы илота? Как же ты собираешься сражаться с персами?

– Я нарушил закон.

– Как?

– Вначале я помешал илотке убить труса, а затем не убил илотку за то, что она подняла руку на лаконца.

– Ничего не понимаю, – развел Павсаний руками. – Какая илотка? Какой трус? Какой лаконец?

– Долго рассказывать.

– Ничего, до жертвоприношений ещё далеко. Прежде, чем принять решение, я должен всё знать.

Молодой лаконец отчётливо помнил вчерашний день.

Поляна в горном лесу. Видна вершина Тайгета. Поют птицы. Журчит ручей, над которым в задумчивости склоняется он, Аримнест.

– Зачем я здесь? Зачем её жду? Я должен добывать скальпы илотов, чтобы стать воином, гомеем, равным среди равных, а вместо этого всё время околачиваюсь возле ручья, чтобы хоть издали увидеть её. Она же илотка! Рабыня! Что со мной?

Вслушивается. Издалека слышно, как поет девушка.

– Это она, Клеора!

Аримнест мечется по поляне. Прячется в зарослях.

На поляну выходит Клеора с амфорой на голове. Она подходит к ручью, набирает воду, не прекращая петь. Аримнест с замиранием сердца наблюдает за ней. Вдруг из леса выскакивает Левтип с обнаженным мечом. Клеора бросает в него амфорой. Сосуд разбивается о голову, окатив Левтипа водой. Тот падает. Клеора хватает меч и заносит над Левтипом. Аримнест выскакивает из зарослей.

– Стой!

Клеора направляет меч на Аримнеста:

– Вдвоем на одну!

– Я не собираюсь на тебя нападать.

– Так я тебе и поверила.

Аримнест бросает свой меч на землю.

– Я не воюю с женщинами.

– Вчера и позавчера ты тоже следил за мной из зарослей. Я видела.

– И не побоялась снова прийти?

– Меня послали за водой.

– Ты прекрасна, как Афродита, – говорит Аримнест. – Я любовался тобой. Как можно поднимать меч на красоту?

Клеора вспыхивает, подобно Авроре, но пытается скрыть свое волнение и указывает на лежащего Левтипа:

– Он хотел снять с меня скальп?

– Он опозорил Спарту.

– Он мой хозяин. Я илотка из клера его отца.

– Ну и что?

– Он никогда не простит мне своего позора.

– Пусть только попробует…

– Ты его плохо знаешь.

– Ты хочешь его убить?

– Нет.

– Ты уже занесла меч.

– Хотела испытать тебя.

– Ты меня знаешь?

– Тебя зовут Аримнест.

– Как?!

– Неважно, – краснеет девушка и неуверенно добавляет:

– Намного важнее другое.

– И что же?

– Я сейчас не знаю, что делать.

Аримнест обнимает Клеору:

– Я знаю.

– Что?

– Пойдешь со мной?

– Хоть на край света.

– Мы туда и отправимся.

– Уж не на войну ли?

– Именно!

– Неужели ты думаешь, что Павсаний нас возьмет?

– Я пойду к нему.

– А как же криптии, Твоё посвящение в спартанцы?

– Если я погибну в сражении, то лучшего посвящения и не надо.

– А если нет?

– А если нет, то мы победим. Победа или смерть!

– Я с тобой.

– Беру тебя оруженосцем.

Так просто и естественно соединились сердца Клеоры и Аримнеста. Словно они всю жизнь ждали этой встречи.

– А что с ним будем делать – кивает Клеора на Левтипа.

Аримнест щупает того за шею:

– Он скоро очухается.

Аримнест умолк и опустил голову. Павсаний осуждающе покачал головой:

– Да, наворотил дел. Почему остановил илотку?

– Левтип мой друг.

– Разве ты не знаешь, что справедливость важнее дружбы? Левтип проявил себя трусом и заслужил смерть.

– А я потерял друга, – с горечью произнес Аримнест, – хотя он и жив.

– А почему ты не покарал илотку? – с пристрастием спросил наварх.

– Потому что люблю её.

– Разве тебя не учили, что любовь к Спарте во сто крат превыше любви к женщине, тем более, к илотке?

– Да, я проявил малодушие и заслуживаю самого сурового наказания, – опустил голову Аримнест.

– Где она?

– У входа.

– Как? – удивился Павсаний. – Неужели она не понимает? Если её раскроют, смерть неизбежна! Даже я не смогу помочь.

– Я ей говорил об этом.

– И что?

– И слушать не хочет.

– Понятно, – хмыкнул Павсаний, – любовь безрассудна и потому легко уязвима.

Он пристально посмотрел на Аримнеста:

– Ты хоть знаешь, что если женишься на ней, то сам станешь илотом?

– Что мне об этом думать, когда враг разоряет Элладу? – с горечью ответил юноша. – Я мечтаю только об одном: сразиться, чтобы кровью смыть свой позор.

– А если выживешь?

– Это может случиться только в одном случае.

– Каком?

– Победы.

– А ты в ней сомневаешься?

– Нет, но тогда любой приговор будет для меня гимном.

– А илотка?

– Клеора не меньше меня мечтает сразиться с врагом.

– Рабыня печется о судьбе Эллады? – вскинул наварх густые брови.

– Она мессенка.

В палатке повисла пауза. Прошло почти два века, как спартанцы покорили Мессению и превратили в рабов своих соплеменников. Однако, мессенцы не смирились и продолжали бороться за освобождение. Восстание вспыхивало за восстанием, заговор следовал за заговором. Спартанцы жестоко подавляли их, но невозможно сломить народ, вкусивший свободу.

– Ну, если уж мессенка готова сложить голову за Спарту, – развел руками Павсаний, – то как я могу этому препятствовать?

Наварх подошел к Аримнесту и положил руку ему на плечо:

– Принимаю тебя в свой отряд. Теперь твоя судьба в моих руках, а моя жизнь – в твоих.

– А Клеора?

– Пусть остается, пусть стряпает воинам. Мессенки славятся поварским искусством.

– Она прекрасно владеет оружием.

– Да, случай с Левтипом это подтвердил, – согласился полководец, – только было бы верхом безрассудства держать подле себя мессенку. Ты же знаешь, как они ненавидят спартанцев. От них в любой момент можно получить удар в спину.

– Мессенцы прекрасно относятся к Павсанию, – пылко возразил юноша, – они связывают с ним надежды на избавление от рабства.

– От кого тебе это известно? – насторожился наварх.

– От Клеоры?

Павсаний насторожился. Неужели мессенке известно о его связях с повстанцами? Не случайно, она так прекрасно владеет оружием. Уж не замыслил ли вождь мессинцев Кинадон ввести в мое окружение своего лазутчика? Наварх едва заметно улыбнулся. Он любил рисковать и играть с огнём. Теперь надо обязательно держать Клеору подле себя, чтобы самому все контролировать. Но знает ли об этом Аримнест? Павсаний пытливо взглянул на него:

– Я смотрю, что ты за меня уже всё решил.

– Нет, нет, – смутился Аримнест, – я беспрекословно исполню твою волю, а возражаю, потому что уверен, что для дела так будет лучше.

– И мессенка так считает?

– Да, она отважна и готова к сражению не хуже любого спартанца.

– Вот мы сейчас это и проверим, – хитро усмехнулся полководец и приказал стражнику, застывшему у входа:

– Веди её сюда.

Тот вышел и вскоре вернулся с миловидной и хрупкой на вид девушкой.

– И ты сравниваешь её со спартанцем? – рассмеялся Павсаний, обращаясь к Аримнесту. – Любовь затмила твой разум.

– А ты меня испытай, – нисколько не смущаясь, предложила Клеора, пронзив наварха ясным и стремительным взглядом.

– Хорошо, – ответил полководец и незаметно кивнул стражнику.

Могучий воин тут же обхватил девушку огромными ручищами и со смехом поднял её к потолку палатки. Уже в в воздухе Клеора извернулась и зубами впилась в палец гиганта. Тот, не сколько от боли, сколько от неожиданности чуть-чуть ослабил хватку, но мессенке этого хватило, чтобы выскользнуть из рук воина и, падая, попасть противнику пяткой в пах. У стражника перехватило дыхание. Он скорчился в три погибели, а Клеора ловко выдернула у него из-за пояса короткий меч и победно занесла над поверженным лаконцем.

– И кто тебя этому научил? – с нарочитым спокойствием поинтересовался Павсаний.

– Вы и научили, – возвращая оружие стражнику, смело ответила Клеора. – Постоянно воюя с нами, вы научили нас сражаться.

– Да ты ещё и умна! – восхищённо воскликнул Павсаний. – Такие люди мне нужны. Пусть будет так, как сказал Аримнест.

Юноша прижал руку к сердцу и с достоинством поклонился.

– Только знайте, – продолжил Павсаний, – если тайна откроется, я не смогу вас защитить.

– Это и так ясно, – ответила за обоих мессенка. – Я перевоплощусь в воина, и никто не заподозрит во мне девушку.

Павсаний отпустил их и больше не сомневался, что Клеора связана с Кинадоном.

Глава 1. Сражение

Греки, да и весь древний мир, никогда не начинали ни одного важного дела без благословения богов. Для этого приносились в жертву животные и по их внутренностям определялись знамения. Они могли быть благоприятными или неблагоприятными. Если знамения были неблагоприятными, то жертвоприношение повторялось или переносилось. Обращались и к оракулам, вестникам богов. Наиболее достоверными считались предсказания Пифии – Дельфийского оракула. Многие народы, даже персы, посылали в Дельфы богатые дары, чтобы получить пророчества. Пифия жевала священную, возможно, наркотическую траву над испарениями, исходящими из горной расщелины, впадала в транс и выдавала изречение, над которым мудрецы долго ломали головы в попытках его разгадать.

Пока спартанцы приносили жертвы, дожидаясь благоприятного знамения, посылали гонцов в Дельфы и разгадывали предсказания, персы под предводительством полководца Мардония во второй раз захватили Афины. Никакого богатства они там не нашли. Жители города переправились на остров Саламин. Захватчикам достались лишь стены и пустые дома, которые они в бешенстве сожгли и разрушили. Стоило ли собирать миллионную армию и идти в долгий и трудный поход ради таких «сокровищ»?

Мардоний направил на Саламин посла Мурихида с предложением мира на очень выгодных условиях. От афинян больше не требовали, как раньше, «земли и воды», что означало покорность и признание власти персов. Кстати, в Спарте персидских послов посадили в колодец. Мол, там достаточно и воды, и земли. Жителям Афин уже во второй раз предлагали остаться свободными и взять столько земли, сколько те захотят. Мурихид выступил перед афинским советом. Один из его членов Липид то ли по сговору с персами, то ли потому, что так считал, предложил вынести вопрос на народное голосование. Совет побил Липида камнями, а народ, узнав о случившемся умертвил жену и детей Липида. Такова была ненависть и непримиримость афинян к захватчикам, разорившим их страну, и так опасен гнев толпы. Врозь люди никогда бы не решились на подобные действия.

И все же угроза заключения мира между персами и афинянами не могла не встревожить спартанцев. После первого предложения Мардония они направили к афинянам посольство и получили ответ: «ни на земле, ни под землей не сыскать столько золота, чтобы афиняне согласились предать свободу греков». После визита Мурихида, которого отпустили живым, афиняне направили в Спарту полководца Аристида с требованием скорейшей военной помощи. Больше медлить было нельзя. Жрецы возвестили о благоприятных знамениях, и спартанская армия выступила в поход. Впереди войска несли пламя жертвенного костра в качестве символа, что боги благословили выступление спартанцев. Из всей Эллады только у Спарты был такой обычай.

На войну лаконцы шли, как на праздник. Прощай жизнь впроголодь. Прощай недосыпание от непрерывных упражнений в военном искусстве, испытаний и состязаний, которыми была заполнена жизнь спартанцев в мирное время. Позади лишения и невзгоды. Впереди победы и лавры. Воинам позволили умыться, расчесать длинные волосы и умаслить тело благовониями, разрешили надеть красные плащи, чтобы противник не мог видеть крови на одежде раненого спартанца. В походах гоплитов сопровождали легковооруженные илоты, которые делали все возможное, чтобы отличиться и получить желанную свободу. Под звуки флейт армия, гремя коринфскими щитами, бодро маршировала во главе с Павсанием. Войско должен был возглавлять один из царей, но Леонид пал при Фермопилах, пытаясь преградить вторжение персов в Элладу, а его сын был слишком юн. Павсаний в качестве опекуна юного царя возглавил поход. Полководца сопровождали два эфора, призванные оценивать действия наварха, и несколько оруженосцев. Их численность ограничивалась трестами всадниками, но Павсаний, используя свой авторитет, значительно увеличил численность своей охраны.

И все же появление в свите Павсания двух новых воинов не могло остаться незамеченным. Особое любопытство вызвала «Малышка», как сразу прозвали могучие лаконцы хрупкого оруженосца Аримнеста. Они, конечно, не догадывались, что Малышка и есть девушка. Тут имелось ввиду совсем иное. В спартанской армии не было гетер, а приветствовались интимные отношения между воинами. Считалось, что любовники лучше защищают друг друга в бою. Поэтому лаконцы не сомневались, что Аримнест влюблен в своего миловидного оруженосца, и нисколько не удивлялись их частому уединению.

– Эй, Малышка, – смеясь, обратился к Клеоре спартанец Посидоний, – хорошо, что ты здесь. Без тебя Мардония нам точно не одолеть.

– Как? – в тон ему ответила «Малышка». – Неужели такой грозный воин сам не справится?

– Я справлюсь, но при одном условии.

– Каком?

– Ты должен укусить Мардония за пятку.

Хохот прокатился по рядам спартанцев. Посидоний тонко обыграл второй подвиг Геракла. Во время сражения с Лернейской гидрой рак укусил героя в пятку. «Двое против одного? Это не честно!» – воскликнул Геракл и призвал на помощь Иолая, которые стал прижигать огнем отрубленные у гидры головы, не позволяя им вновь вырастать. Рак оказал гидре медвежью услугу, на что и намекнул Посидоний.

– Да я вопьюсь Мардонию куда угодно – ты только ему голову отсеки! – не растерялась Малышка, что вызвало у воинов новую волну смеха. Не улыбался лишь Аристодем. Он уже сражался с персами при Фермопилах и выжил только потому, что вместе с ещё одним спартанцем был отправлен Леонидом за помощью. Они не успели вернуться, и обоих признали «убоявшимися», трусами и обесчестили. Напарник Аристодема не выдержал позора и покончил с собой. Признанного убоявшимся одевали в звериные шкуры, наполовину сбривали волосы, и каждый мог его безнаказанно бить и поносить самыми грязными словами.

Аристодем мужественно перенес все унижения и обратился к Павсанию с просьбой взять его в поход.

– Ты почему не покончил с собой, как твой напарник? – спросил наварх.

– Если я это сделаю, то тем самым признаю, что струсил. Но правда в том, что это неправда: на месте сражения меня не было не из-за трусости, а совсем по другой причине. Доказать это я могу только в сражении.

Павсаний взял Аристодема в войско. Персы намного превосходили численностью армию греков, и в грядущей битве решалась судьба всей Эллады. Поражение не оставляло грекам никаких шансов на сохранение свободы. Поэтому каждый воин был на счету.

А все началось примерно за пятьсот лет до нашей эры, когда персидское царство под руководством Дария стремительно покоряло многочисленные народы и страны. Под натиском несметных полчищ не устояли ни Египет, ни Вавилон, ни греческие полиса, расположенные за пределами Пелопонесского полуострова. Однако, ионические греки восстали. Афины и Эретрия оказали военную помощь соплеменникам. Повстанцы захватили город Сарды, столицу Лидии.

Жестоко подавив восстание, Дарий в 492 году до нашей эры двинул войска на Грецию. Были захвачены Фракия и Македония. Все полисы, кроме Афин и Спарты, покорились персам, но победа при Марафоне позволила отстоять свободу Эллады. Через десять лет сын Дария Ксеркс собрал несметные полчища со всех покоренных народов. Первоначально персы не знали роскоши, ни богатства. Когда лидийский царь Крез собрался на них войной, его ближайший советник Санданис воскликнул: «Царь! Ты собираешься в поход на людей, которые носят кожаные штаны и другую одежду из кожи; едят же они не столько, сколько пожелают, а сколько у них есть пищи, так как обитают в земле суровой. Кроме того, они не пьют вина, довольствуясь лишь водой. Нет у них ни смокв и никаких других полезных плодов. Если ты и одолеешь их, то что возьмешь у народа, лишённого всех благ? С другой стороны, подумай о том, чего ты можешь лишиться в случае поражения. Ведь, вкусив прелести нашей жизни, они так привяжутся к нам, что мы не сможем уже их изгнать. Я благодарю богов за то, что они не внушают персам мысль воевать с лидийцами!».

Эти слова, впрочем, не убедили Креза. Ведь Дельфийский оракул предсказал Крезу, что если он вторгнется в Персию, то падет великое царство. К тому же персы, царём у которых в то время был честолюбивый Кир, захватили Мидию (по этой причине греки часто называли персов мидянами). А Мидией правил шурин Креза. В кровопролитной войне победили персы. Крез попал в плен, величайшее царство пало, а Кир стал во главе огромной империи, простирающейся от Гибралтара до Скифии и включившей в себя такие величайшие царства как Лидия, Египет и Вавилон, где персы быстро приобщились к роскоши и богатству.

Лишь маленькая Эллада осталась непокоренной, но по построенным через Геллеспонт мостам многоязычная армия Ксеркса при поддержке мощного флота вторглась в Европу. В это время во главе Афин стал Фемистокл, умный и дальновидный политик. Понимая, что без флота противостоять персам невозможно, он, прибегнув к хитрости, уговорил афинян отказаться от доходов с серебряных рудников в Лаврионе и направил полученные средства на строительство кораблей. Афинский флот сумел нанести поражение персидской армаде, но сухопутные войска Ксеркса, несмотря на отважное сопротивление спартанцев во главе с царем Леонидом, через Фермопилы вторглись в Грецию, захватили Афины и разграбили множество областей. Несмотря ни на что, афиняне не покорились. Фемистокл ввел Ксеркса в заблуждение ложным сообщением, что греки хотят разрушить мосты через Геллеспонт, чтобы отрезать персам пути к отступлению и захватить «Азию в Европе».

Опасаясь, после поражения флота, восстания в Азии, Ксеркс решил вернуться в Персию, оставив в Греции основные силы во главе с Мардонием. Его огромная армия опустошила Аттику, но не сломила дух эллинов. К Афинам и Спарте присоединились Коринф, Платея и многие другие греческие полисы, ранее признавшие владычество персов. Лишь Фивы и их союзники беактрийцы выступили на стороне Мардония.

Эллины шли изгонять варваров с родной земли, отстаивать свободу и независимость. Распри и междусобицы были забыты. Недавние враги стали союзниками и друзьями. Войско Мардония, собранное из сотен покорённых народов, шло за богатством, которое, в основном, должно было достаться Ксерксу. Однако, царь давно отбыл в Персию, а Греция оказалась довольно бедной страной. Что можно было разграбить, разграбили, и теперь вояки не понимали, что им здесь делать. Понимал это и Мардоний и потому слал вроде бы покоренным грекам одно предложение мира за другим на самых выгодных условиях. Но дождался он не мира, а известия, что против него выступило объединенное войско эллинов. Несмотря на численное превосходство, Мардоний не решился выступить против несокрушимых греческих фаланг. Он окончательно сжег Афины и выдвинулся в Беатрию, где на равнине персидская конница могла действовать более успешно, чем в Аттике. На берегу реки Асоп, недалеко от Платей, персидская армия воздвигла мощный укреплённый лагерь. На протяжении многих стадий проходы между скалами были заделаны оливками, срубленными на землях беактрийцев, союзников персов. Мардоний не соизволил хотя бы из вежливости спросить их об этом. Теперь многие беактрийцы пожалели, что посоветовали персам отступить на их земли. Захватчик есть захватчик.

Павсаний с эллинской армией расположился на холмах, раскинувшимися на противоположном берегу Асопа. Позиция каждой из сторон была хороша для обороны и плоха для наступления. Видимо, поэтому знамения у обеих сторон для атаки были неблагоприятны. Полководец эллинов в сопровождении двух эфоров, Аримнеста и Малышки осматривал позиции. С холмов хорошо просматривались вражеские укрепления и бесчисленные полчища варваров.

– Да, – вздохнул Павсаний, – было бы безумием атаковать эти укрепления.

– Как странно, – задумчиво произнёс Дифрид, один из эфоров, – мы сражаемся за свою свободу, за свою землю. Ни у кого нет сомнения, что правота на нашей стороне, а исход битвы не предсказуем и зависит от позиции, от глубины реки и, вообще, от случая. Разве это справедливо?

– Так угодно богам, – ответил Павсаний, – любую неудачу они представляют случайной, чтобы человек не считал себя источником бед и продолжал совершать ошибки. Не зря говорят, что если боги хотят кого-то наказать, то прежде всего лишают его разума.

– Все верно, – согласился Дифрид, – только чем мы прогневали богов?

Малышка хотела что-то возразить, но могучая рука Аримнеста вовремя легла на её плечо и остановила словоизлияние. В Спарте ирен, молодой воин, не имел права вмешиваться в разговор старших, пока его не спросят. А вот женщины везде встревали, так как это правило на них не распространялось. Отсюда и пошла поговорка «Болтлив, как баба».

Эфор заметил порыв Малышки и жестом предложил высказаться. Тут уж её было не остановить:

– Разве посмел бы Ксеркс даже помышлять о вторжению в Грецию, если бы эллины не погрязли в распрях? О какой справедливости можно говорить, когда эллин угнетает эллина хуже варвара? Когда мессенцы в рабстве у спартанцев? Они же не варвары, а эллины! Разве смог бы Мардрний разрушить Афины, если бы мы были едины?

– Замолчи! – в гневе воскликнул Дифрид. – Мессенцы понесли заслуженную кару! Они нарушили договор!

– Если и нарушили, то прошло уже двести лет. В чём же вина нынешних мессенцев?

– Они спят и видят, как бы воткнуть кинжал в спину спартанца.

– Это потому, что Спарта низвела мессенцев до уровня скота. Дайте им свободу, и Спарта получит верного союзника. Если мессенцы в качестве илотов и сейчас сражаются против мидян, то с какой радостью пойду они в бой, когда будут свободны.

– Откуда такая крамола? – возмутился Дифрид. – Как ты смеешь? Уж не мессенец ли ты?

– Ты сам ему позволил, – встал на защиту Малышки Павсаний. В его планы вовсе не входило раскрытие тайны оруженосца Аримнеста, что вполне могло произойти в пылу спора. Поэтому он рассудительно продолжил:

– Вопрос никогда не решится, если мы его сами не решим. А угроза восстания илотов вполне реальна. В Спарте почти не осталось войск. Одни старики, женщины и дети. Илоты могут легко их всех перебить.

– Всех боеспособных илотов мы взяли на войну, – напомнил Дифрид, – на каждого спартанца по семь легковооруженных воинов.

– А если они войдут в сговор с мидянами?

– Это просто стадо овец, – возразил эфор, – без вождя они ни на что не способны.

– А если найдется человек, способный повести илотов?

– Ты же знаешь, что мы принимаем всё, чтобы этого не допустить.

Дифрид имел ввиду целый ряд мер. Самая ужасная из них заключалась в умерщвлении наиболее способных илотов.

– Вождь может быть из переэков или мафаков.

Павсаний упомянул полуслободные слои Спарты. Зачастую они поддерживали восстания.

– Они не посмеют – им, в отличие от илотов, есть что терять.

– А я уверен, что при малейшем успехе мидян в Спарте вспыхнет восстание, – ответил Павсаний и обратился ко второму эфору Еврианакту:

– А ты как считаешь?

– Лучше дать свободу мессенцам, чем самим быть рабами, – ответил тот, – но чтобы не случилось ни того, ни другого, мы должны победить.

– А что скажешь ты, Малышка?

– Победа или смерть!

– Лучше победа, – едва заметно усмехнулся наварх, – но чтобы знамения богов сбылись, мы должны проявить свои лучшие качества: героизм, выдержку и, главное, мудрость.

Он окинул оценивающим взглядом Аримнеста:

– Ты готов в бой!

– Веди! – громыхнул мечом о доспехи ирен. Ему, как и другим спартанцам, не терпелось сойтись с персами в жаркой схватке.

– Выдержка, Аримнест. На войне она не менее важна, чем отвага.

– Как и для вина, – кивнул Дифрид, – чем больше выдержка, тем крепче удар.

– Можно ударить и сейчас, – предложила Малышка, – персы тоже так думают и не ожидают атаки.

– Заманчиво, но слишком рискованно, – покачал головой Павсаний. – Лучше выждать.

– И что это даст? – вежливо спросил Дифрид.

– Во-первых, со всей Греции к нам идут союзники. Наши силы растут с каждым днем, а варваров ожидают трудности с продовольствием. Не так-то легко прокормить такую огромную армию. Это заставит персов атаковать, что позволит нам эффективно использовать фаланги.

– Да будет так, – согласился Дифрид.

– Мы верим в твой полководческий гений, – поддержал его Еврианакт.

– Мой гений доверяет знамениям, – дипломатично ответил наварх.

Однако, не все пошло так гладко, как рассчитывал Павсаний. Мардоний в полной мере использовал возможности конницы, которая регулярно совершала набеги на боевые порядки греков. Имея дальнобойные луки, они издали обстреливали эллинов, нанося им ощутимый урон. Так погиб Каллистрат, самый прекрасный из всех эллинов. Вражеская стрела вонзилась ему в бок во время жертвоприношений. Каллистрат долго мучился и сильно страдал. Аримнест, его друг, как мог, утешал его, на что умирающий ответил: “Меня тревожит не то, что я должен умереть за Элладу, а то, что мне не довелось в рукопашной схватке с врагом совершить какой-либо достойный подвиг, к чему я так стремился”.

Продовольствие грекам поступало через проходы на горе Киферон, которые назывались «Три вершины». Фиванец Тимегенид посоветовал Мардонию захватить эти проходы, чтобы отрезать войско греков от поддерживающих его провинций. Вылазка оказалась очень удачной. Посланная конница захватила 500 повозок с продовольствием и людьми из Пелопонесса.

Эти успехи воодушевили Мардония, и он решил начать наступление, несмотря ни на неудобную для атаки позицию, ни на неблагоприятные знамения. Не доверять им у Мардония не было никакого основания: жертвы приносил заклятый враг Спарты жрец-прорицатель Гегесистрат. Ещё до Платейской битвы спартанцы схватили этого жреца и заковали в колодки. За причиненное Спарте зло его ожидали страшные пытки и казнь. Случайно завладев ножом, он отрезал себе ступню, освободился из колодок, подкопал стену и бежал в Тигею на одной ноге. Вся Спарта поднялась на поиски, но нашли лишь обрубок ноги.

Bepul matn qismi tugad.