Kitobni o'qish: «Рассеянная масса»

1

* * *

 
Церкви, обстроенные дворцами,
стены, обросшие чешуей,
встретились каменными крестцами —
стали одной семьей.
Так, бесконечное время празднуя,
улицы спутанные, густые,
сплошь покрывает загаром красная пыль,
занесенная из пустыни.
 
 
Так же несутся, сбиваясь в тучу,
ласточки на закате
над Ватиканом,
над Авентином.
Кто их так учит —
в плотном на миг застывать охвате,
взмахом кружить единым?
 
 
Ходит туман,
накрывает горы,
склоны с проборами боковыми,
башенные селенья.
Время движеньями круговыми
учит выстраивать укрепленье
в воздухе без опоры.
 

* * *

 
Рим сам в себе блуждает как в лесу,
не подпуская к памяти разлому,
и времени бегущую лозу
он, сохраняя, вяжет как солому.
 
 
Стоит оградой римская стена,
пятнистая, поросшая коростой.
И зрительная помнит глубина
веселый свет на кладке медоносной,
 
 
на вырубках, застроенных давно.
Между стволов поваленных плутая,
Рим поднялся как лестница крутая
и опустился на глазное дно.
 

* * *

 
Полно быть жильцом укромным
в этом доме ледяном,
в этом городе огромном,
словно в черепе больном.
 
 
В черепной живут коробке
звон височный, треск сплошной,
да еще пароль короткий
слышу стенкой костяной.
 
 
Так под сводами вокзала
в ожиданьи поездов
речь летала, пыль плясала
из десятка городов.
 
 
Вот загадывают снова,
собирают изнутри
силы звука костяного:
«Отзыв, отзыв – повтори!»
 
 
И, хитро переиначив,
я ответ передаю —
хрипом выдав передатчик,
свистом выманив змею.
 

* * *

 
Если нет вам равных среди нас,
обращайтесь к рыбам и моллюскам,
обращайтесь к ракушкам в реке.
Говорите им на новорусском
незнакомом страшном языке —
как бывать на свете в первый раз.
 
 
Мы не слышим вас, – и только рыбы
замыкают илистую связь.
Мы не можем, а они могли бы,
в клеточную память возвратясь.
 

* * *

 
Эхо катится, и звук за ним ныряет.
Гул машинный все за нами повторяет,
или кассовые вторят автоматы:
 
 
вы злодеи, мы злодеями не будем,
вы злодеи, мы ни в чем не виноваты,
и зачем вы к нам, обычным людям?
Вам сюда, а мы направо, за правами.
Где-то терлись долго рядом с вами
и чужие запахи впитали.
Где злодеи? Мы в глаза их не видали.
Нас там не было, и быть там не могло.
Это радио тогда еще сказало —
на посадке, на причале, у вокзала.
Посмотри на электронное табло:
вы не с нами, вам налево, нам направо.
Вы направо, мы налево, где охрана?
Наше право виновато – неужели?
Наша правда вон из головы.
 
 
Неопознанные движутся мишени
друг за другом словно цепи войсковые.
 
 
Мы не выбыли, а выпали не вы,
мы не мы были и вместе мы не выли
 

* * *

 
Ходят вести, потерявшие сознанье.
Дым приходит и сегодня не рассеется,
дым и пепел из невидимого здания.
 
 
Дым не кончится, тревога не отселится,
не излечится контузия глубокая.
Проходите, ничего не трогая.
 
 
Стой, ни с места!
Я и так стою на месте.
Вместе слушаем последние известия.
И вдыхаем, выдыхаем тоже вместе.
 
 
Оживаем вместе, обмираем.
Кто последний?
Мы за вами, мы за вами.
Если кто здесь крайний, мы за краем
дым и пепел разгоняем рукавами.
 

* * *

 
Вдруг приходит новый,
действительно новый день —
как гигант, готовый вырубить лес.
Воздух дрожит, рассекает его клинок.
И отряд, идущий наперерез,
прочь пускается со всех ног.
 
 
В этих забавах мы еще новички.
И как снежные хлопья выхватываются фарами,
опускается воздух, изрезанный на клочки,
рассеченный сабельными ударами.
 
 
Мельницей ходят широкие рукава.
Невредимы мельницы-исполины.
В окне появляется голова
человека, сделанного из глины.
 
 
Он непонятен вблизи, различим вдали.
Контур заметен, облик еще неясен.
Кто он – впервые вылезший из земли,
только сейчас отделивший себя от грязи?