Kitobni o'qish: «Провидец Энгельгардт»

Предисловие

Это книга о неизвестном русском гении Александре Николаевиче Энгельгардте, хотя о нём, как успешном хозяйственнике и глубоком знатоке предреволюционной русской деревни, в последнее время говорят и пишут довольно много. Но за этим многословием часто теряются личность этого выдающегося сына России, его размышления о фундаментальных ценностях человеческой жизни и поразительные прозрения путей будущего развития нашей Родины.

В 1960 году приобрёл я экземпляр только что вышедшей новым, шестым (а в советское время – третьим) изданием знаменитой книги А.Н. Энгельгардта «Из деревни. 12 писем», залпом прочитал её и был ею очарован, хотя понимание всего её значения для российской науки и практики, для русской культуры приходило ко мне постепенно. И до сих пор считаю её одним из основополагающих трудов о России. С того времени я кропотливо собирал всё, что было связано с Энгельгардтом, его семьей и ближайшим окружением, его открытиями в разных областях деятельности. Естественно, появилось и желание поделиться узнанным с другими, с читателями. Я опубликовал несколько небольших статей об Энгельгардте в газетах, журналах и в Интернете. Но лишь в 1996 году мне удалось опубликовать довольно большим тиражом очерк об Энгельгардте «Провидец» в «Роман-газете» (№ 2). Этот номер представлял собой сборник под названием «Русские хозяева». В нём, кроме моего очерка, были напечатаны ещё два произведения: историческое повествование: Валерия Ганичева «Тульский энциклопедист» (об Андрее Тимофеевиче Болотове) и повесть Михаила Петрова «Жизнеописание Дмитрия Шелехова».

По просьбе одного немецкого издательства я переработал свой очерк об Энгельгардте с учётом изменений, происшедших в России за 20 лет, и в 2014 году эта небольшая книжечка вышла в ФРГ под тем же названием «Провидец» (в обоих случаях с подзаголовком «Перечитывая А.Н. Энгельгардта»). Это было кратким изложением моего понимания книги «Из деревни».

Я был не вполне удовлетворён этими публикациями, потому что они, по желанию заказчиков, были посвящены хозяйственной деятельности Энгельгардта, в основном разбору одной лишь его знаменитой книги. А её автор и сам представлял собой яркую личность с самыми разными интересами, и проявил себя во многих областях науки и общественной жизни. Его труды оказали существенное влияние на развитие общественной мысли России конца XIX века и даже вызвали к жизни заметное, хотя и краткосрочное движение среди интеллигенции, отчасти совпадавшее, но в принципе противоположное движению последователей Л.Н. Толстого. Особенно жалко мне того, что за рамками повествования оставалась мало известная сторона личности Энгельгардта, его семья и ближайшее окружение, по-своему замечательные люди, также оставившие след в истории нашего Отечества.

Предлагаемая книга – это попытка осознать с современных позиций значение деяний великого патриота России Александра Николаевича Энгельгардта, восполнив вынужденные раньше пробелы в освещении его жизненного пути. Хотелось бы надеяться, что она поможет нашей общественности узнать и оценить значение этого деятеля для правильного понимания не только прошлого, но и современного состояния и будущего России.

Выражаю сердечную благодарность за всестороннюю помощь в написании и оформлении данной книги М.М. Антонову.

Примечание: Все цитаты в данной публикации набраны курсивом.

Введение

История донесла до нас множество имён гениев, великих деятелей, замечательных людей (есть даже знаменитая книжная серия «ЖЗЛ») – мудрецов, мыслителей, полководцев, писателей, художников, композиторов, музыкантов, артистов, спортсменов, политиков, красавцев и красавиц… В каждой сфере человеческой деятельности были, есть и будут свои властители дум и кумиры. Были, конечно, и великие злодеи, знаменитые преступники, неотразимые ловеласы, о них тоже писали книги, но этих героев я оставляю за рамками своего повествования.

Разумеется, всякое величие относительно. Даже величайший из людей – всего лишь человек, а не Бог. А человек, по словам Христа, как бы ни старался, не может прибавить себе росту хоть на один локоть. Враг величия – всепожирающее время. Историки знают, сколько осталось наскальных надписей типа «Я, царь царей, повелите…», но даже имени этого всесветного повелителя не сохранилось. Кроме того, одно дело – величие земное, и совсем другое – с точки зрения вечности. И наши представления о величии могут оказаться несостоятельными, когда «первые станут последними, и последние станут первыми». Наконец, ещё великий мудрец, царь Соломон знал, что всех людей ждёт одинаковая участь в земной жизни: «…мудрого не будут помнить вечно, как и глупого; в грядущие дни все будет забыто, и увы! мудрый умирает наравне с глупым». Но в нашем «человейнике» (выражение советского и российского философа и писателя Александра Зиновьева) думать о таких вещах не принято, поэтому и я оставляю этот момент в стороне.

Так вот, о гениях и великих.

Одни гении жили так давно, века и даже тысячелетия назад, что подчас даже среди учёных возникают споры, а существовали ли они вообще. Например, существовал ли Гомер? Да что там Гомер, если сомнению подвергается существование такого гораздо более близкого нам (по времени) гения, как Шекспир! А он – современник королевы Англии Елизаветы I и первого русского царя Ивана Грозного, состоявшего с нею в переписке. Впрочем, нашлись уже в наши дни исследователи, которые полагают, что под именем Ивана Грозного, правившего более полувека, объединены четыре разных властителя Руси. Но «гении всех времён и народов» словно взирают свысока на треволнения разных эпох, как бы повторяя, что говорится в псалтири: «О чём мятутся народы, и племена замышляют тщетное?» И эти «вечные» гении по сей день считаются авторитетами, на них ссылаются, их цитируют, о них спорят, одни их обожают, другие ненавидят, но они как бы живут среди нас, и их славу называют «немеркнущей» (как поётся в известной песне: «этих дней не смолкнет слава, не померкнет никогда»).

Другие деятели скажут или сотворят нечто такое, что взорвёт сложившиеся представления, и они окажутся в центре общественного внимания, становятся «звёздами», «властителями дум», «кумирами». Было, например, время, когда Бенедиктова считали более значительным поэтом, чем Пушкин. На рубеже XIX–XX столетий едва ли не вся грамотная, интеллигентная Россия зачитывалась стихами Надсона. Но прошло не столь уж много времени, и кто теперь вспоминает этих кумиров?

Наконец, истории известны великие люди, которые в своё время осуществили своими деяниями подлинный переворот в мировоззрении наиболее значимой интеллектуальной прослойки общества и десятка два лет оставались авторитетами в своей области знания, обретали множество учеников и последователей, становились образцами для подражания, – словом, к ним можно было отнести все признаки величия. Но проходило время, наступала новая эпоха, людей стали волновать совсем иные идеи и заботы, и наш недавний герой оказывался забытым прочно, казалось бы, навечно. Однако затем происходили новые революционные события, жизнь общества после бурных событий, напоминающих весеннее половодье, словно река, пробившая новое русло, снова входила в берега. И тут вдруг выяснялось, что этот забытый гений неожиданно оказался нужным, его идеи не просто понадобились снова, но заблистали новым светом, наполнились самым актуальным смыслом, и остаётся лишь удивляться тому, как они могли остаться непонятыми при его жизни. И он вновь стал нашим современником, с его положениями «сверяют часы», они вызывают дискуссии и, критически переосмысленные, ложатся в основу нового жизнеустройства общества. Такие деятели – не просто «звёзды», тем более не погасшие звёзды, а звёзды с переменным свечением. К их числу относится и мой герой – Александр Николаевич Энгельгардт.

Чем же был знаменит Энгельгардт и почему его звезда то ярко светит, то исчезает с горизонта?

Знаменит он, прежде всего, своей книгой «Из деревни». В ней собраны его письма, посылавшиеся из глухой смоленской деревеньки в столичные журналы. Первое из этих писем появилось в 1872 году в журнале «Отечественные записки», редактором которых был в то время Н.А. Некрасов. И оно сразу же произвело столь оглушительное впечатление на читающую Россию, что в одной из рецензий на него было сказано: «Из деревни» должна сделаться настольной книгой каждого образованного человека… Её обязательно должны прочитать все – от студента до министра». И с каждым новым письмом (а всего их было написано 12) это впечатление усиливалось. Читал и тщательно изучал эту книгу Маркс в далёком Лондоне. Позднее читал её Ленин, сделавший полемику с Энгельгардтом одним из коньков своей политической программой (впрочем, скоро сам от неё отказавшийся). Так Энгельгардт стал «звездой» и «властителем дум» значительной части целого поколения образованных жителей России и непререкаемым авторитетом для возникшего общественного движения своих сторонников.

Но прошло чуть больше 20 лет, и Энгельгардт был забыт, как и его научные труды и некогда знаменитая книга. Когда в 1893 году он умер, его провожали в последний путь лишь близкие родственники. Казалось, уж теперь-то этой «погасшей звезде» уготовано вечное забвение.

Но ещё примерно через четверть века в России произошли события, перевернувшие весь мир. Царская Россия пала, эфемерная буржуазная Российская республика быстро сдулась, будто никогда и не существовала, и на целых 74 года на шестой части земной суши утвердилась Советская Россия, принявшая через пять лет название СССР. Об Энгельгардте снова вспомнили, сначала как о противнике марксизма, а затем – как о глубоком знатоке русской сельской жизни. И его книга «Из деревни» снова потребовалась, и она была четыре раза издана и нашла немало таких, как я, благодарных читателей.

Но распался и СССР, его место на карте мира заняли 15 «независимых» (неизвестно, от кого) государств. При этом собственно Россия стала буржуазной Российской Федерацией. Надо было бы ожидать, что книга Энгельгардта, нашедшая было, наконец, признание в социалистическом СССР, в буржуазной России будет не просто забыта, но и изъята из библиотек, если же о ней и вспомнят, то непременно с единственной целью – очернить и ошельмовать. Ничуть не бывало. Книгу читали, о ней вели дискуссии, причём по мере углубления либеральных реформ, проводившихся «демократами» (точнее, социал-дарвинистами) и, соответственно, усиления разрухи в стране актуальность книги Энгельгардта возрастала. В 1999 году в Санкт-Петербурге вышло и любовно составленное, прекрасно оформленное и снабжённое содержательными комментариями академическое её издание в серии «Литературные памятники, которое А. В. Тихонова готовила к печати и поместила там свою интересную статью об А.Н. Энгельгардте. Выходит книга и в странах Запада. Много материалов о книге и её авторе есть и в зарубежном интернете. Вот приводимые А.В. Тихоновой доказательства того, что интерес к «Письмам» не утихает до сих пор. В Смоленском государственном педагогическом институте в 2000 году С.Ю. Дзюба защитила кандидатскую диссертацию, посвященную «Письмам» (научный руководитель В.В. Ильин).

В 1993 году в Нью-Йорке американская исследовательница Frierson Cathy А. опубликовала свой перевод «Писем» на английский язык, снабдив перевод научными комментариями. Хотя в целом известные мне зарубежные источники, особенно американские и (что удивительно) немецкие, повторяют давно известное и ничего сколько-нибудь нового и оригинального не содержат.

С приходом к власти в РФ Владимира Путина книга «Из деревни» пережила второе рождение. Если раньше количество изданий её можно было пересчитать по пальцам, то теперь можно говорить о подлинном издательском буме. Одно издательство за другим предлагают книгу, стремясь перещеголять друг друга в изяществе оформления и привлекая наиболее известных авторитетов в качестве авторов предисловий. Есть она и в Интернете. Что касается автора книги Александра Энгельгардта, то о нём всё чаще говорят и пишут, как о великом сыне России. Меньше рассуждают о значении книги «Из деревни» для понимания проблем современности, и уж совсем мимоходом кто-нибудь обмолвится об Энгельгардте как о провидце, предсказавшем многое о будущем нашей страны.

Она состоит из трёх частей. В первой части анализируется книга Энгельгардта «Из деревни». Во второй части рассказывается, кто такой Александр Энгельгардт, о его происхождении, разных сферах деятельности, семье (жене, детях, внуках и правнуках), трудах и открытиях, о его окружении – деятелях русской науки и культуры, о том, почему такой незаурядный человек оказался на 20 с лишним лет оказался запертым в глухой смоленской деревеньке, наконец, о трагической судьбе этой отрасли рода российских Энгельгардтов. Наконец, из третьей части станет ясным, почему я дал моей книге название «Провидец Александр Энгельгардт».

Часть первая: письма Энгельгардта «из деревни» и их значение для России

Глава 1. Колумб русского села

Почти полтораста лет назад вся просвещённая Россия – от студента до министра – зачитывалась письмами «Из деревни», печатавшимися в журнале «Отечественные записки» (последнее, двенадцатое письмо увидело свет на страницах журнала «Вестник Европы»). Дворянин, офицер-артиллерист, затем крупный ученый, профессор Петербургского земледельческого института и, видимо, член подпольной партии «Земля и воля», Александр Николаевич Энгельгардт был в 1871 году арестован в связи с причастностью к студенческим беспорядкам и общим противоправительственным направлением его деятельности. Ему было запрещено жить в столицах, университетских городах и выезжать за границу. И он вынужден был силою обстоятельств поселиться в своем имении – в деревне Батищеве Дорогобужского уезда Смоленской губернии, стать помещиком и вплотную заняться сельским хозяйством. Эта его деятельность оказалась весьма успешной. В то время, как большинство «помещиков от младых ногтей» разорялись и покидали свои доведённые до ручки имения, профессор, на которого они посматривали свысока как на оторванного от жизни книжника, сумел в короткий срок буквально из руин создать образцовое и прибыльное хозяйство. Мало того, он свежим взглядом посмотрел на сельское хозяйство царской России и, обладая даром блестящего публициста, написал серию писем-очерков, произведших переворот в общественном сознании, в представлениях не только о перспективах российской деревни, но и о путях развития страны в целом. Это сделало его кумиром значительной части молодого поколения просвещённой России. Сейчас даже трудно представить, какие картин, то идеализирующие, то шельмующие русского крестьянина, но равно далёкие от действительности картины жизни русского села преподносились читателям как в художественной литературе, так и в публицистике. Можно утверждать, что Энгельгардт открыл русской интеллигенции подлинную российскую деревню, как Колумб открыл Америку.

– Ну, что ж, – может сказать мне сегодняшний наш, хорошо информированный читатель, – мало ли хороших книг появилось в прошлом! За прошедшие сто с лишним лет страна неузнаваемо изменилась, ничего не осталось не только от дореволюционной деревни, но и от сельской жизни даже, скажем, тридцатилетней давности. Так что пусть и эту интересную книгу читают себе на здоровье историки да публицисты.

Но образованный читатель будет в данном случае неправ. В том-то и дело, – и это представляется каким-то чудом, – что письма Энгельгардта «Из деревни» не только не утратили ни злободневности, ни значения, но в некоторых отношениях сегодня, пожалуй, стали еще более актуальными, чем были в момент выхода в свет. Ведь Энгельгардт не только показал, например, достоинства и недостатки помещичьих, коллективных и личных (семейных) крестьянских хозяйств, но и предсказал появление нового типа хозяйства, сущность которого мы до сих пор ещё не осмыслили, хотя его ростки уже пробиваются сквозь асфальт общественного равнодушия.

Вспомним, как еще недавно «демократические» публицисты и учёные-аграрники писали о кризисе сельского хозяйства страны, начавшемся сразу же после коллективизации и продолжавшемся шестьдесят лет, и как возражали им ревнители колхозно-совхозного строя. Ведь если собрать воедино все постановления директивных органов о необходимости и путях преодоления отставания сельского хозяйства, составится не один солидный том. Какие только меры по развитию деревни и росту сельскохозяйственного производства не принимались, а существенно поправить дело так и не удалось. И страна, перед революцией 1917 года (и даже ещё перед Великой Отечественной войной) вывозившая в. больших количествах хлеб и масло, лён и шерсть на мировой рынок (правда, часто в ущерб собственному пропитанию), вот уже пятьдесят с лишним лет закупает ежегодно и во всё возрастающих объёмах продовольствие за рубежом. «Критикам» казалось, что корень всех бед – в колхозно-совхозном «агроГУЛаге», в отсутствии частной собственности на землю. Но вот приняли закон о частной собственности на землю, уже порушили, по существу, все колхозы и совхозы, издали указ о купле-продаже земли, на его основании ограбили миллионы крестьян, выдав им вместо земельных паёв пустые бумажки, понастроили на крестьянских наделах виллы, дачи и коттеджи, учредили даже новые помещичьи усадьбы, а обещанного «изобилия продуктов питания» нет как нет. Не говорит ли это о том, что в своих попытках поднять сельское хозяйство мы прошли мимо чего-то важного, вернее даже – мимо самого главного? «Да, прошли мимо!» – скажет читатель, внимательно изучивший книгу Энгельгардта. И письма учёного-помещика помогают найти именно это главное.

В чём же оно заключается, это «главное», то, что нашел Энгельгардт, не посылая делегаций за рубеж (самому ему выезд туда, напомню, был запрещён), в страны с хорошо развитым сельским хозяйством? Оно оказалось совсем рядом и заключалось в человеке, хозяине и работнике.

– Эка невидаль, – снова может возразить мне читатель, – да ведь нам все уши прожужжали, вещая о человеке, человеческом факторе, хлеборобе, призывая возродить крестьянина – хозяина земли и плодов своего труда.

Так-то оно так, но только Энгельгардт понимал человека совсем не так, как его представляют сегодняшние учёные – экономисты и аграрники, а также государственные мужи и публицисты.

Но начнём всё же по порядку. Вот впечатления Энгельгардта от того, что он увидел, приехав на Смоленщину:

«…Проезжая по уезду и видя всюду запустение и разрушение, можно было подумать, что тут была война, нашествие неприятеля, если бы не было видно, что это разрушение не насильственное, но постепенное, что всё это рушится само собой, пропадает измором».

Это сказано не сегодня, а в 1871 году, в правление благоверного царя-освободителя Александра II, то есть почти за сто лет до кампании по ликвидации «неперспективных» деревень и за 120 лет до «демократических» (а точнее – неолиберальных или социал-дарвинистских) преобразований в аграрной сфере постсоветской России. Тогда Энгельгардт, может быть, ещё не понял, но уже почувствовал, что запустение края – не стихийное бедствие, а результат планомерного разрушения основ жизнеустройства деревни, происходящего в чьих-то корыстных интересах. И понимание этих интересов, сил, сознательно разрушавших сельскую Россию, придёт к нему очень скоро.

Чтобы не возвращаться далее к этой теме, хочу сразу отметить удивительное совпадение наблюдений Энгельгардта с заметками его современника Фёдора Достоевского. Вот один лишь такой эпизод:

Состояние экономики пореформенной России удручало Достоевского. В самом начале статьи из «Дневника писателя» он писал:

«Рухнуло крепостное право, мешавшее всему, даже правильному развитию земледелия, – и вот тут-то бы, кажется, и зацвести мужику, тут-то бы, кажется, и разбогатеть ему. Ничуть не бывало: в земледелии мужик съехал прямо на минимум того, что может ему дать земля. И, главное, в том беда, что ещё неизвестно: найдется ли даже и впредь такая сила (и в чём именно она заключается), чтоб мужик решился возвыситься над минимумом, который даёт ему теперь земля, и попросить у ней максимума…

Всё прежнее барское землевладение упало и понизилось до жалкого уровня, а вместе с тем видимо началось перерождение всего бывшего владельческого сословия в нечто иное, чем прежде…»

Неудовлетворительное положение выявляется и в других областях жизни страны: «…бедность нарастает всеобщая. Вон купцы повсеместно жалуются, что никто ничего не покупает. Фабрики сокращают производство до минимума…». Энгельгардт далее скажет то же и о фабрикантах, и о купцах.

Что сказал бы Энгельгардт, совершив путешествие по тем же краям в начале 1990-х годов, ровно через 120 лет после своего приезда в Батищево, увидев разорение Нечерноземья, да и вообще села по всей России! Ведь тут разрушители не скрывали, что ликвидация колхозов и совхозов была политической задачей, она осуществлялась с целью покончить с Советской властью так, чтобы ни при каких условиях не допустить её возвращения, расчистить почву для установления капиталистических порядков в сельской России, как и по всей стране. И в этом деле разрушители, предатели национальных интересов России находили понимание, помощь и всестороннюю поддержку правящей элиты стран Запада. Да часто эти круги на Западе и были инициаторами и активными участниками разорения и ограбления России. У них три задачи – устранение глобального конкурента – СССР, всемерное ослабление потенциального конкурента – России и нажива за счёт её бедствий – отлично сочетались.

Помню, в предвоенные годы в СССР была очень популярна песня, начинавшаяся словами: «Так будьте здоровы, живите богато, а мы уезжаем до дому, до хаты». Если не ошибаюсь, она была приурочена к прощанию с Москвой делегации Белоруссии, показывавшей достижения республики во время декады белорусской культуры (тогда такие смотры успехов каждой союзной республики проводились регулярно, и они реально помогали крепить дружбу народов Союза). Таков уж наш народный характер: едва появляется новая популярная песня, как тут же кем-то (или самим народом?) сочиняются пародии на неё. Обычно тон пародий бывал смешной, порой иронический, чаще как проявление беззлобного зубоскальства, но, случалось, и язвительный. Вот и пародия на прощальную белорусскую (хотя и на русском языке) песню была шутливой. Но мог ли бы тогда кто-нибудь предположить, что она окажется в 90-е годы «самосбывающимся пророчеством»? Вот когда можно было бы спеть её вполне серьёзно, но только большинству народа стало тогда не до песен: Напомню всего один куплет этой песни-пародии:

 
Так будьте здоровы, живите богато,
Коль жить позволяет вам ваша зарплата.
А если зарплата вам жить не позволит —
Ну, что ж, не живите, никто не неволит!
 

И была бы эта песня, что называется, не в бровь, а в глаз. Тогда, в 1990-е годы, власть открыто демонстрировала, что ей на народ наплевать, и один из её идеологов прямо так и заявлял: «Что вы волнуетесь за этих людей? Ну, вымрет тридцать миллионов. Они не вписались в рынок. Не думайте об этом – новые вырастут». Обычно к этому добавляли изречение одного знаменитого советского маршала: «Русские бабы ещё нарожают». (Тут оба авторитета ошиблись: в 90-е годы русские бабы массово отказывались рожать, отсюда и демографическая яма, последствия которой будут сказываться ещё долго.)

Как при Александре II, так и при Ельцине с его подельниками, либеральные реформы послужили поводом для туземного и иностранного жулья крушить экономику, культуру и духовные основы России, грабить её достояние, шельмовать и унижать наш народ, надевая на его шею новое, «демократическое» ярмо. А большинству народа зарплата не позволяла не только жить, но и выживать, да и её, мизерную в условиях скачкообразного роста цен, подчас не выдавали по несколько месяцев. Энгельгардт в 1990-е годы увидел бы не только разорённые фермы и заброшенные поля в деревне, но и вполне работоспособных, однако лишившихся работы горожан, копающихся в мусорных ящиках в поисках остатков пищи, выброшенных более состоятельными людьми.

Если бы Энгельгардт повторил своё путешествие ещё четверть века спустя, в 2015 году, он застал бы не столь надрывающую душу, но отнюдь не всегда радующую картину. В сельской местности он увидел бы островки интенсивного хозяйствования агрохолдингов, напоминающие кулацкие хозяйства, только более крупные и основанные на новой технике, первые плоды усилий по импортозамещению – свиноводческие комплексы, фермы крупного рогатого скота, новые фруктовые сады и виноградники, и одновременно – громадные массивы заброшенной пашни, оставшихся без работы жителей деревень, на которых, вдобавок ко всему, обрушилась новая волна «оптимизации» систем образования и здравоохранения на селе. Сейчас уже не так бросались бы в глаза разрушенные фермы колхозов и совхозов, потому что всё, что там подлежало утилизации, было уже растащено, а сами развалины поросли травой или даже лесом, кучи брошенного металла поржавели и даже приобрели какой-то экзотический вид и подобие мест для агротуризма. В некоторых городах он заметил бы признаки оживления, в других – продолжающееся запустение, отсутствие работы и надежды на лучшее будущее. Но порадовало бы его то, что «Крым наш!». А если бы довелось ему побывать на Параде в честь 70-летия Великой Победы в Москве, он преисполнился бы гордости за возвращающую себе статус великой мировой державы Россию. Кстати сказать, он имел бы полное право принять участие и в шествии «Бессмертного полка», неся портреты своего сына и остальных членов своего семейства, погибших от голода в блокадном Ленинграде в 1942 году.

Ну, а тогда, когда он только переехал на жительство в Батищево, видя запустение родного края, во многом отражавшее картину всей российской деревни, учёный-помещик посчитал постановку своего хозяйства, доведение его до процветания не только способом обретения средств к жизни, но и своим патриотическим долгом. Сыграло свою роль и желание показать: учёный не сломлен царской немилостью. «.Я оставлял Петербург, – напишет он позднее, – весёлый, полный надежд, с жаждой новой деятельности». Присутствовало тут и стремление к самоутверждению: «и я на что-нибудь годен, и я чего-нибудь да стою».

И через несколько лет упорного труда он добился своего, создав образцовое хозяйство в обыкновенной деревне с малоплодородными подзолистыми почвами. Более того, его имение превратилось в своего рода школу передового опыта, куда съезжалось много жаждавших построить жизнь на новых началах, прежде всего молодежи (правда, подлинного успеха из них добивались немногие). И это дало ему основание с уверенностью заявлять:

«Теперь Смоленская губерния нуждается в привозном хлебе, но если распахать пустоши, то мы не только не нуждались бы в хлебе, но завалили бы им рынок». И это относилось не только к хлебу, а и к другим продуктам питания, и не только к Смоленщине, но и ко всей сельской России. Ну, а кто же не даёт распахать эти пустоши? Помещики, которым они принадлежат. Они либо живут по принципу «собаки на сене»: «сама не ем, и другим не даю». Либо же использовали для закабаления крестьян «отрезки», о чём подробнее будет сказано ниже. Энгельгардт думает именно о судьбах всей России, которая могла бы быть необыкновенно богатой, если бы производителя сельскохозяйственной и иной продукции не связывали по рукам и ногам бюрократические узы и устаревшие отношения собственности, о которых тоже будет сказано ниже. Вспоминая разговоры крестьян о некоей сказочно богатой стране «Китай», учёный восклицает:

«Но где же этот «Китай»? Где этот таинственный, могучий, богатый «Китай»? Он тут, под ногами у нас лежит скованный, запертый замками немецкой работы, запечатанный двенадцатью печатями. Только снимите печати, только отоприте замки!.. Не мешайте нам, не водите на помочах – и мы будем платить хороший откуп. Денег будет пропасть, только дайте возможность жить, как нам лучше. Сгорит деревня – мы построим новую. Подохнет скот – новый вырастим. А сверх того и деньги будем платить, деньги, стало быть, будут».

Как мы видим, стон, который мы слышим и сегодня («не просим помощи – только не мешайте!»), раздавался и сто с лишним лет назад. Но чтобы иметь право высказать это тогда, Энгельгардту пришлось создать целую новую систему хозяйствования, а для этого и нужно было найти то «решающее звено», ухватившись за которое, можно вытащить всю цепь. И Энгельгардт нашел его не просто в человеке, крестьянине и работнике, а именно в русском человеке, живущим своим особым, национальным строем жизни. Русский человек, конечно, по анатомии и физиологии такой же, как и люди других национальностей, но у него свой, особый (при всём разнообразии индивидуальностей) склад психики, а отсюда – и отношение к труду, чередование работы и праздников, весь строй быта. Хотя, судя по фамилии, Энгельгардт имел в числе своих предков немца, он хорошо знал русского человека, ибо родился в 1832 году в смоленском селе Климове (имении отца), провел там детство и получил первоначальное образование. Сын довольно крупного землевладельца, он всё же хорошо знал положение крестьян. И впоследствии в городе его окружали замечательные русские люди, он был в курсе всех новинок отечественной литературы, особенно «деревенской прозы» позапрошлого века. И всё же, вернувшись в деревню, он сразу же почувствовал, как скудны его познания в жизненно важных вопросах российского бытия, почерпнутые «из авторитетных источников».

«Когда-то в Петербурге я, интересуясь внутренней народной жизнью, читал известные корреспонденции, внутренние обозрения, земские отчёты, статьи разных земцев и пр. Каюсь, я тогда верил всему, я имел то фальшивое представление о внутреннем нашем положении, которое создано людьми, доподлинного положения не знающими. Когда я попал в деревню – а дело было зимой, и зима была лютая, с 25-градусными морозами, – когда я увидел эти занесённые снегом избушки, узнал действительную жизнь с её «кусочками» (нищенстве, но об этом – ниже. – М. А), «приговорами», я был поражён. Скоро, очень скоро я увидал, что, живя совершенно другою жизнью, не зная вовсе народной жизни, народного положения, мы составили себе какое-то, если можно так выразиться, висячее в воздухе представление об этой жизни… Только крестьяне знают действительную жизнь».

Это положение, кажущееся невероятным, тем не менее, сопутствует людям на всём протяжении человеческой истории. «Верхи» обычно имеют превратное представление о жизни «низов». И «верхи» практически всегда имеют о действительности, особенно о жизни «низов, ложное представление. Маркс выразил это положение афористичной формулой: верхи полагаются на низы в знании частностей, низы полагаются на верхи в знании общего положения дел, и тем самым вводят друг друга в заблуждение.