Kitobni o'qish: «На качелях между холмами»

Shrift:

* * *

Самому дорогому человеку на свете —
маме

Многие думают, что детство было
самым лучшим и приятным временем
их жизни. Но это не так. Это самые
тяжёлые годы…
И. Кант

Предисловие

Научитесь слышать, взрослые! Именно к этому на страницах первой книги «На качелях между холмами» призывает молодой автор Миша Самарский, московский школьник, решившийся отправить свои летние размышления в издательство.

Перед тобой, читатель, удивительная книга! И пусть тебя не смущает авторская ремарка на обложке – произведение будет интересно как школьникам, так и взрослой аудитории.

Все мы «родом из детства». Дети, внуки, правнуки… Это то, ради чего существует мир. Проза Самарского о мире Миши Мирова, в двенадцать осознающего ценность семьи и жизни «в самые тяжёлые годы» – в детстве. Автор не зря выбирает эпиграфом слова Канта и на протяжении всей повести доказывает взрослым свою, «детскую», правду.

Важно, что мальчик, сопереживающий погибшим под колёсами лихачей животным, сострадающий чужим бедам, не останавливается на полпути, не озлобляется, а несёт свет потрясающего глубиной душевного прозрения, которое может дать только стремление помочь другим, пусть даже ценой собственной жизни. Защитить, спасти – для Мирного, как зовут его одноклассники, норма.

«Как хорошо, что я умею читать!» – искренне восклицает герой. В момент сомнений в правильности законов взрослых он знакомится с творчеством Иосифа Бродского:

«Холмы – это выше нас.
Всегда видны их вершины,
Видны средь кромешной тьмы.
Присно, вчера и ныне
По склону движемся мы.
Смерть – это только равнины,
Жизнь – холмы, холмы…»

И Миша Миров осознаёт озвученную поэтом истину, понятную сердцу: «Жизнь любого человека видна даже во тьме. Для чего мы живём? По склону движемся мы…»

Но ведь по склону холма человек может «двигаться» не только вниз. Наша жизнь не только холмы, она ещё и качели жизненных испытаний, взлетающих то вверх, то вниз: жизнь-смерть, преданность-предательство, дружба-равнодушие, любовь-ненависть…

Герой повести не предаёт свои идеалы, которые вынес из «книг-дорог». Став читателем, исследуя разноликий мир художественного слова, он высказывает открывшуюся истину: «Не хочу равнину… Мы с Машкой два холма…»

Наивный и робкий, но решительный и надёжный, подросток готов многим пожертвовать ради близких и той первой, единственной! Прочитав о мальчишеском чувстве, вы, несомненно, вспомните первую любовь. Значит, и любовь – холм, жизнь!

«Перед смертью я попрошу, чтобы на моём камне нарисовали два холма, а между ними качели». Школьник, оказавшись на больничной койке, думает о завещании. Качели – символ детской беззаботности, одновременно – знак взрослой, непредсказуемой и постоянно меняющейся жизни.

Всё это изложено с яркостью детского восприятия, соединяющего современные разговорные обороты и интонации с мамиными советами и бабушкиными поговорками, с философскими итогами отца и своеобразным юмором деда.

Глядя на мир взрослых широко раскрытыми глазами, Миша Миров не хочет принимать фальшь, он стремится жить по законам добра и сострадания. Посетив на кладбище могилу взрослого друга, осознав потерю, ребёнок понимает: «Предать отца и мать – самое страшное преступление в этой жизни».

Литературный дебют Михаила Самарского признан критиками сенсацией. И дело тут не в количестве наград и дипломов. Важен смысл поступка – слова, с которым школьник выходит к своему читателю, в мир, где ещё, к счастью, встречаются люди «с добрыми глазами».

Миша Миров, влюблённый и верящий, продолжает познание взрослого мира. О новых наблюдениях и открытиях в полном опасностей приключений вы скоро узнаете на страницах метафоричного романа – продолжения «Качелей…» – «Двенадцать прикосновений к горизонту».

А сейчас пожелаем автору, его герою и тебе, читатель, удачи и света! Уверенного движения по склону холма. Мы помним: холмы – это жизнь!

Татьяна Макарова

Глава 1

Я провёл лето в размышлениях…

Как вам начало? Согласен – фигня на постном масле. А что вы хотели? «Некий господин влюбился в ветреную женщину и бросил жену…» или «Полицейского Тони убили среди бела дня выстрелом в затылок…», а может быть, «Вампир поджидал свою жертву в туалете…» или «Инопланетяне прилетели покорить Землю и превратить нас в рабов…»? Да, вот тут-то вы, конечно, продырявите взглядом первую страницу и торопливо перевернёте её, чтобы узнать: а что же там дальше. Да ничего нового. Вы и сами знаете наперёд: влюбчивого изменника настигнет разочарование, жестокого убийцу засадят за решётку, вампира уничтожат либо превратят в безобидную игрушку, а коварных инопланетян переловят, как зайцев, обезвредят, сделают из них мумии и засунут в какой-нибудь музей под Лос-Анджелесом. Музей, конечно, в результате лесных пожаров исчезнет, и человечество снова останется без улик космического нашествия. Вам не надоело? Меня лично от всего этого уже тошнит.

Скажите, только честно, сколько вам лет? Интересуюсь не ради праздного любопытства, это очень важно. Вы видели когда-нибудь на киноафише надпись «Детям до шестнадцати лет просмотр не рекомендуется»? Конечно, видели – я в этом уверен. Так вот моё мнение: более дурацких предупреждений я за свои тринадцать лет не встречал. Мне, конечно, до тринадцати ещё чуть больше месяца, но чего уж там мелочиться. А ещё через год, между прочим, мне уже и паспорт выдадут, в котором чётко и ясно будет написано, что владелец книжечки является гражданином Российской Федерации (кстати, может мне кто-нибудь объяснить, почему в паспортах бабушки, мамы и Лильки – моей старшей сестры – написано, что они гражданины, а не гражданки?). Какой же я к чёрту буду гражданин, если кто-то за меня решает, что мне рекомендуется смотреть, а что – нет? Меня бесит, когда взрослые считают нас недоумками и тупицами. Скажите, ну что мне могут показать такого в этом идиотском фильме, чего я не знаю и не видел? Нет, фильм, может быть, и неплохой, не спорю, но зачем же писать такую гадость? Аж зло берёт. Согласитесь, в этом есть какая-то несправедливость.

А с другой стороны (только что подумал), может, надпись – это такой рекламный ход. Но всё равно меня это тревожит. Ну да ладно. Речь сейчас не об этом. Так вот, будь я редактором, я на этой книге, прямо на обложке написал бы «Гражданам старше восемнадцати лет читать не рекомендуется» (господин редактор, при положительном решении о публикации данного сочинения прошу учесть моё пожелание). Серьёзно говорю. Если вам перевалило за восемнадцать, а тем более если вы женаты или замужем и у вас есть дети, лучше сразу отложите мою книгу в сторону или выбросьте её в окно. Только смотрите, чтобы она не угодила никому в голову. А то потом скажете, это Миша Миров виноват. Я и так вечно во всём виноват. Иными словами, эту историю взрослым читать очень вредно. Говорю это со всей серьёзностью. Если вы мне не верите, чёрт с вами, читайте дальше. Но потом не говорите, что я несу ахинею. Кстати, я так до сих пор и не знаю подлинного значения этого слова. Его часто употребляет моя бабушка, Лилия Степановна (фамилии в нашей семье у всех одинаковые). Интуитивно, конечно, догадываюсь, но мы сейчас это быстро поправим. Погодите минуточку, я мухой сгоняю в интернет…

Пока загружается страница, в нескольких словах о бабушке. По правде говоря, бабушка – это только её должность, ежели говорить о настоящей бабушке (в смысле, старушке), она на неё не похожа. Скорее у мамы можно найти на голове седую волосинку, чем у Лилии Степановны. Если бы я не знал, что это моя бабушка, я бы мог подумать, что она старшая сестра моей мамы. А что вы хотели, если они с мамой даже вместе в СПА-салон ездят и к парикмахеру. Бабуля моя – добрейшей души человек, но дай ей волю, она завоспитывала бы меня до смерти. Даже папа (её сын) иногда её останавливает. Мать, говорит, может, хватит из пацана монаха лепить. Лилия Степановна раньше возмущалась и кричала отцу: «Я не позволю делать из ребёнка проходимца!» Но последнее время ограничивается лишь фразой «Делайте что хотите, я больше к нему не подойду!» (это ко мне, то есть) и уходит в свою комнату или на улицу. Я, когда первый раз услышал, даже обрадовался. Наконец-то, думаю, всё кончено. Наивный я до предела. Вернувшись со двора, бабушка напрочь забыла о своём обещании и, встретив меня в прихожей, тут же врубила свой аудиоучебник «Этика поведения ребёнка». Выслушав очередную минилекцию, я удалился в полном недоумении. Не подойдёт она ко мне больше – держи карман шире. Когда я роюсь в холодильнике и у меня там что-то рушится, бабушка всегда выражается очень смешно: «Не надо там ничего падать!»

Загрузилось. Ага, вот! Даль считает, что ахинея – это вздор, чепуха, бессмыслица, нелепица, бредни, чушь, пошлости, глупости. Я так и думал. Бабуля моя – большая любительница разных полунепонятных словечек. Так вот сразу оговорюсь. Моё повествование со всеми выше приведёнными гнусными словами ничего общего не имеет. И, если вы всё же решились читать дальше, давайте сразу договоримся – без оскорблений.

Вы, конечно, спросите, а чего это он тут такого пишет? По правде говоря, ничего особенного. Хотя вру, одна особенность всё-таки присутствует, и именно она будет постоянно подталкивать взрослого читателя к тому, чтобы сорваться и начать обзывать меня нехорошими словами, ибо в моём рассказе читатель не найдёт ни лжи, ни лицемерия, которые так ласкают душу взрослым, когда они читают свои любимые романы. Давно заметил: начинаешь говорить правду без прикрас и всяких там придумок, на тебя смотрят как на дурака. Стоит только чуточку взбрехнуть, тут же затягивают слащавую песенку: ах, какой умный и рассудительный мальчик, или ещё хуже того – ах, какой у вас воспитанный ребёнок. Знали бы вы, что у этого рассудительного и воспитанного мальчика-ребёнка на уме, плевались бы сутки напролёт. Вот и попробуй, проживи среди лицемеров без вранья и фальшивых улыбочек.

Но! Здесь моя территория. Здесь никто меня не прервёт, не остановит и не схватит за руку. Никто не залезет в мою голову и не станет править мои мысли. А, как известно, что написано пером, того не вырубишь уже и топором. Перо моё, правда, трансформировалось в клавиатуру ноутбука, но суть от этого не изменилась. Может, я покажусь вам хвастуном (впрочем, мне всё равно, что вы обо мне подумаете), но знаю наперёд, что повесть эта будет уникальной. Хотите знать почему? Да потому, что я ничего не собираюсь здесь исправлять. Вот как напишу, так и отправлю в какое-нибудь издательство. И строго-настрого запрещу делать здесь какие-нибудь поправки. Понятно, орфографические ошибки они всё же исправят. Но я бы и этого не делал. Пусть читатель видит не только мои мысли, но и допущенные мною огрехи. Тогда это будет честно на все сто.

В данный момент я лежу на больничной койке с переломанными рёбрами и вытянутой ногой. Много раз мысленно смотрел на себя со стороны. Знаете, на кого я теперь похож? На строительную лебёдку. Видели, такие устанавливают на крышах домов и с их помощью поднимают и опускают корзину с рабочими, которые ремонтируют фасады зданий? Не знаю, насколько удачно такое сравнение, но ничего другого в голову мне пока не приходит. Сказать, что мне здесь очень плохо, – значит покривить душой. Конечно, неудобств полно, не буду вдаваться в пикантные подробности, вы и сами о них догадываетесь, но, с другой стороны, есть и плюсы. Сразу скажу, еда – дело десятое, у меня в тумбочке её на сто лет. Я уже на неё смотреть не могу, даже на апельсины. А вот то, что я могу здесь читать, сколько и что захочу, и мне почти никто не мешает, – это несомненный плюс. Второй плюс – это, конечно, мой ноутбук. Если бы его не было, я бы, наверное, сбежал отсюда прямо в гипсе. Доктор предупредил, что я проваляюсь здесь до конца августа. Если бы на моём месте (не дай бог, конечно!) была Лилия Степановна, она сказала бы: вот вам, бабушка, и Юрьев день! А я говорю: вот тебе, Миша, и летние каникулы! Чуть не забыл, есть и третий плюс – интернет. Главное, чтобы родители не забывали пополнять счёт на мобильнике.

Да, прежде чем продолжить, поясню ещё кое-что. По правде говоря, когда меня (вернее мою ногу) вздёрнули на этой проклятой виселице, я и не помышлял ни о какой книге. Первую неделю, чтобы отвлечься от боли, заглушить тоску и забыть о своём унизительном положении, я читал. Да какой там читал… Вы видели когда-нибудь, как голодная собака «кушает» украденную колбасу? Я однажды видел – собака выхватила из авоськи у зазевавшейся старушки батон колбасы, отбежала метров на сорок-пятьдесят и начала лопать. Пока бабулька бежала к воровке, чтобы вернуть хотя бы какой-то остаток, та успела покончить с добычей. Это было похоже больше на фокус, чем на трапезу. Если бы я сам не видел такого чуда, ни за что бы не поверил, что за такой крошечный промежуток времени можно проглотить целый батон колбасы. Вот и я точно так же, как та собака, глотал книги. Вы будете смеяться, но, когда у меня на тумбочке образовался книжный дефицит, я умудрился прочитать почти полностью «Опыты» Мишеля Монтеня (осталась от какого-то вылечившегося профессора). Половины, конечно, не понял, но зато вторая половина расшевелила мои мозги так, что у меня на лопатках стали появляться перья. Ха! Шучу, конечно. Это я так острю (наверное, глупо?), типа, крылья у меня стали расти.

Шутки шутками, но меня просто потрясли слова Монтеня: «Никогда не бывает, чтобы два человека одинаково судили об одной и той же вещи, и двух совершенно одинаковых мнений невозможно обнаружить не только у двух разных людей, но и у одного и того же человека в разное время». Сказал, Мишель, так сказал. Я долго думал над его словами и пришёл к выводу, что философ прав. Ещё прошлым летом я прочитал книгу Владимира Железникова «Жизнь и приключения чудака» о похождениях пионера Борьки Збандуто-Бандито-Надувато. Прикольная книжка. Школа, учителя, ученики, забавные истории. Но всё не по мне. Всё не так. Почти не так. Хотя мне запомнилась последняя фраза «В ухабах, но жизнь всё-таки прекрасна, надо идти вперёд». Не знаю, как насчёт прекрасности, но дальше я бы пошёл с большим удовольствием. Даже не пошёл, а побежал бы вприпрыжку, несмотря на многочисленные ухабы. Но, увы, до продолжения своего пути мне осталось ещё более месяца.

Благодаря моему другу и однокласснику Юрке Лофичевскому дефицит букв был ликвидирован, и на тумбочке вырос макет многоэтажного панельного дома, сложенный из разноцветных томиков. В отличие от настоящего дома, в моём нумерация этажей начиналась сверху. Первые три этажа я преодолел очень скоро. Позвонил Юрке и сделал ему выговор, потому что, как мне показалось, он схалтурил и подсунул мне слишком старинный дом, в котором сквозил запах нафталина, а оконца были тусклыми и чересчур маленькими. Юрка хитёр – он напомнил мне о списке, который нам выдали в школе вместе с дневником, когда были выставлены оценки за год. Да, мой друг прав – с учителями не поспоришь. Список необходимо одолеть, тем более что он не такой уж и длинный. Даже не знаю, как и продолжать. Ох, и достанется же мне от учителей-литераторов. Не видать мне пятёрок по их предмету. Может, пока не поздно, остановиться? Но даже если остановлюсь, куда девать своё мнение? Знаю я вас, взрослых. Чего доброго, от вас можно и гадость услышать. Типа, засунь своё мнение… куда подальше. В общем, будь что будет. Негоже останавливаться на полпути.

Первый этаж моего книжного домика назывался «Детские годы Багрова-внука», его построил русский писатель Аксаков. Серёжа Багров – его юный герой – начал понимать, что взрослые, окружающие его люди, не всегда и не во всём ведут себя искренне. Ну а чему тут удивляться? Любой нормальный человек, взрослея, начинает соображать, что по чём. Но уж слишком уютные отношения с окружающим миром у Серёжки. Может быть, я ещё не дорос до глубокомысленных выводов, или не очень внимательно читал, но мне кажется, что взрослые перегибают палку, когда называют мой первый этаж высочайшим художественным достижением русской литературы. Товарищи учителя! Ради бога, простите меня. Мне ещё учиться в школе пять лет, возможно, моё мнение изменится. А пока давайте поверим Мишелю Монтеню. Впрочем, Аксаков тоже сомневался, говоря во вступлении: «Я и сам не знаю, можно ли верить всему тому, что сохранила моя память?»

Второй этаж – дело рук Льва Толстого «Детство». Его Николенька тоже мальчишка не плохой. Но, признаюсь, и на втором этаже мне было скучно. Мне показалось, что детство Николеньки, как и Серёги Багрова, всё-таки не «золотая» пора их жизни, а всего лишь слегка позолоченная.

Третий этаж в моём доме был сооружён писателем Гариным-Михайловским и назывался «Детство Тёмы». Вот здесь, на мой взгляд, строителю удалось заглянуть в душу Тёмы. Во всяком случае, на этом этаже мне было не так скучно.

Четвёртый этаж оказался куда привлекательнее, хотя и на порядок зануднее. Детства там мало, но оно и лучше. Я насытился им на первых трёх этажах. Так вот, на дверях следующего этажа висела табличка литературного строителя Набокова «Защита Лужина». Дойдя до последней ступеньки этого пролёта, я, конечно, расстроился. Однако разочарования не испытал и ринулся на пятый этаж.

Здесь архитектор Санаев приготовил мне необычный интерьер под названием «Похороните меня за плинтусом». Я бы этот этаж отдал под психиатрическую больницу. Бедный Саша Савельев. С какими дураками пришлось ему жить. Кошмар. Интересно, что бы сказали Аксаков и Толстой после прочтения этой книги?

По шестому этажу я бродил долго-долго. Исходил его вдоль и поперёк. Дойдя до последней ступеньки, я вернулся назад, снова прошёл весь путь и решил пока на седьмой этаж не соваться. Шестой этаж принадлежал Сэлинджеру и назывался «Над пропастью во ржи».

После того как я прочитал пятую и шестую книги, мысль о том, что «двух совершенно одинаковых мнений невозможно обнаружить», меня стала поедать поедом. Книги хорошие, удивительные книги, однако и в них что-то меня насторожило. Сначала я думал, что просто ещё не дорос до глубинного понимания (такую заумную фразу я не сам придумал, так говорит Оксана Петровна, моя классная – учительница литературы) подобных произведений. Перечитал снова. Нет, хоть убей, что-то не то. Неужели я такой тупой? Жутко интересно. Потрясающе. Но…

Сейчас в меня полетят камни, найдутся и те, кто обзовёт меня придурком и недоучкой или демагогом-максималистом (такое уже было, и не раз), но я (только не просите никаких объяснений, я всё равно не смогу объяснить) почувствовал какую-то нарочитость в словах мальчиков, жителей этих двух освоенных мною последних этажей. Меня гложет какая-то мысль о несоответствии чего-то чему-то. Словно при изобилии праздничного стола присутствует неуместный запах заплесневелого хлеба. Я никак не мог сообразить, что же меня тревожит, что не даёт покоя. Я разрывался между содержанием книг и их вкусом. Может быть, моё сравнение покажется вам примитивным, но у меня было ощущение, что я ем какой-то пересоленный деликатес или, напротив, – недосоленный, в зависимости от чтения той или иной главы.

И вдруг, проснувшись однажды среди ночи, я понял: эти книги написаны взрослыми людьми. Да, герои их – дети: Саше Савельеву восемь лет, Холдену Колфилду – семнадцать. И вещают герои вроде бы от своего имени, как у Аксакова и Толстого. Но взрослый человек, как бы он ни пытался притвориться ребёнком или подростком, непременно рано или поздно выдаст себя, фразой ли, словом ли, описанием ли, но выдаст непременно. Это неизбежно. Это всё равно что реактивный самолёт-истребитель притворится «кукурузником» и отправится опрыскивать фермерские поля химикатами. Не поверят крестьяне, что истребитель прилетел с благими намерениями. Я прошу прощения у уважаемых авторов. Ещё раз повторю: книги замечательные, интересные, заставляющие думать, оглядываться назад и смотреть вперёд. Но эти книги сочиняли взрослые люди. Скажите, вы сами верите всему тому, что сохранила ваша память?

Впрочем, перечитав ещё по несколько раз Санаева и Сэлинджера, я пришёл к выводу, что дело вовсе не во взрослости авторов и свойствах их памяти. Там другое время, другие люди, другие мнения, другая жизнь. Хотя, чёрт его знает, может, это только кажется. Но останавливаться уже поздно. «…надо идти вперёд».

А что у меня впереди? Первого сентября идти в седьмой класс. И, хочешь не хочешь, придётся, как обычно, писать сочинение на тему «Как я провёл лето». Но вы же понимаете, что моё сочинение будет самым коротким и печальным. Примерно таким: «В июне меня сбила машина, и я всё лето пролежал в больнице…» Представляю, как все будут меня жалеть, охать, ахать… Тьфу, какая мерзость. Лучше сдохнуть. Так вот, чтобы не терять даром время, я и решил вместо пошлого сочинения в одно предложение написать всё, что я думаю о себе и тех, с кем мне приходилось, приходится и ещё долго-долго придётся общаться в будущем. Чувствуете разницу? Учительница говорит: напишите, дети, кто как провёл лето. Я встаю, подхожу, может быть, немного прихрамывая, к учителю и – бац! – кладу на стол свою рукопись. Всё чин по чину, аккуратненько распечатано на принтере. Читайте на здоровье. Первое предложение: «Я провёл лето в размышлениях…». Классно? Вы ещё не поменяли первоначального мнения? Ну а дальше, собственно, сами размышления. И кто после этого упрекнёт меня в нечестности? Правда, не знаю, как отнесётся к такому сочинению Оксана Петровна, хотя она сама учит нас всегда говорить правду. Правды хотите, господа взрослые? Так вот вам – правда.