Kitobni o'qish: «Берлинская русалка»

История, в которой многие узнают некоторых уважаемых авторов СЛОГа. Можно подумать, что это вымысел. Уверяю вас, что это правда. Так всё и было на самом деле…

Он плыл, плыл к опоре моста, потом отталкивался от неё и плыл к другой. Расстояние в пятьсот метров между опорами мостов Шпандауэр Зеебрюкке и Вассерштадтбрюкке пролетало удивительно быстро. Первая опора оставалась позади, за ней приходило потрясающее, ни с чем не сравнимое ощущение свободы. Чувство дельфина, рожденного в воде…

Насытившись баттерфляем, пробравшим невероятным ритмом каждую клетку его тела, он нырял, нырял, нырял… Упорно, до потери сознания нырял у опор моста в чистой, прозрачной воде Хафеля. С каждым днём глубже и глубже, под водой дольше и дольше. С каждым днём новый мир, на север и юг от опоры, всё холоднее. По ночам всё чаще снилось,как легко дышать в изумруде.

Выходя на берег, Пловец оглядывался, снова оглядывался, в надежде увидеть фигуру, сидящую на плоской, квадратной, вровень с уровнем реки, опоре.

Потом путь домой, короткий, как пробуждение, благо дом стоял совсем рядом с водой. Тяжесть медленно наполняла Пловца до краёв. Так, что не понять уже – усталость ли это от холодной воды, которую он так любил. Оставалось только подняться вверх по короткой лестнице.

Там мы с ним и столкнулись. Я недавно приехал в Берлин и искал дружбы.

Немотря на то, что темнело, мы разговорились и полчаса спустя, сняв маски, в свете фонарей моста, уже пили вино. Пловец принёс целую батарею бутылок, их мы выстроили прямо на парапете, куда сами и уселись. Хорошо была видны большая, декоративная надпись на доме, где была его и моя квартиры:

„Über 1000 geschützte Arten leben in und entlang der Havel…“

Хорошо, когда охраняют редкие виды…

Я скоро узнал, что мой новый знакомый родом из Севастополя, где лет пять назад работал в дельфинарии, разговор шёл бойко, на стандартные темы: авто, красивые женщины, кто что читал…

Я помянул влажный берлинский климат.

– Оооо! – поднял брови тот, с кем я пил – Опасная это штука – местный климат.

– Опасный?– удивился я. – Климат? – Да мне он показался намного мягче, чем…

– Расскажу тебе историю, – перебил меня Пловец – чтобы для тебя, изнывающего в Берлине от жары летом, не было неожиданностей. Мол, не предупреждали, не знал, и прочее. Я тоже не знал, а оно вот как вышло…

Он всё время сжимал и разжимал кисти рук, они мне напомнили плавники.

Картинка не очень приятная, я погнал её прочь от себя.

– По приезду сюда – говорил мой случайный знакомый, глядя на мерцающую под нами воду – я начал баловаться литературой. Да-да, как-то получилось так. Новые друзья, новые смыслы.

А ещё, как ты понимаешь, я плавал. Дом-то на реке стоит.

Было это как раз перед “короной”, начиналось лето, большая стеклянная стена моей квартиры смотрела на Хафель. Небольшой район Ватеркант, который звучал в моей голове по-русски как «У края вод», вырос прямо на этих самых, чистых водах реки. На небольшой пристани по вечерам, перед самым карантином, наши берлинцы лихо отплясывали сальсу.

Как танцуют люди в летней жаре с высокой влажностью, характерной для Берлина, – ума не приложу.

Не. Не мой колёр.

Хафель. Глубокий, прозрачный, прохладный.

Тут Пловец закрыл глаза и прогнул спину, словно бы собрался нырнуть.

Открыл, посмотрел на меня и продолжил. Глаза его были серые, почти бесцветные:

– Вот представь себе: Шпандауэрзеебрюкке. Мост. Парапет. Предвкушение. До воды метров пять. И вдруг вижу, внизу парит, в потоке течения, фигура. Не рыба. Не дельфин. Вечер, в воде не разглядеть. Взмах руками. Падаю каплей вниз.

Никого…

Когда плывешь, голову из воды поднимать не хочется, вдохнуть только, и опять в изумруд воды.