«Дон Кихот» kitobiga sharhlar

Несмотря на объем, произведение даётся легко. Так устав от современного пошлого юмора, хотела побаловать себя ненавязчивым остроумием Сервантеса. И мой роман с книгой удался! Поверхностным обзором таких замечательных книг школа напрочь отбивает всякое желание взяться за них в будещем.

Великое и бессмертное произведение Сервантеса! Смешно и грустно, но в то же время так увлекательно. ЛитРес рекомендую всем – это лучший магазин электронных книг в стране!

Бессмертное произведение. Я безумно устала от современного юмора, который чаще всего с похотью, поэтому решила почитать эту книгу. Очень довольна, советую.

это самая лучшая книга которую я когда либо читала спосиба вам за эту книгу

Поистине смешная и светлая книга о человеке, который жил, как он считал правильным. Я считаю, ее обязательно нужно прочитать будучи взрослым, чтобы посмеяться от души с хорошей литературой. Так смешно последний раз мне было только с «Записками Пиквикского клуба».

Несмотря на обширный размер книги я сумела дочитать роман Сервантеса до конца. Хорошая книга в которой сочетаются такие понятия как приключения и комедия.

Только прочитав книгу полностью, понимаешь, что эпизод с ветряными мельницами – это лишь маленькая толика, того безумия подвигов, что совершил главный персонаж. Сколько острот, юмора, а главное скрытых и не очень прикрытых поводов для размышлений присутсвует на страницах данного произведения. Классика, она на то и классика, что на века. Читайте!

Победа над долгостроем №1 Часть первая. И вот уже началась игра благородных и доблестных Борцов с долгостроем. И вот уже поняла я, что без нее не одолею этот тернистый путь, ибо не могу опозориться перед достойнейшими соратниками моими. И вот уже подвергся мой разум испытанию тяжкому, ибо 900 страниц средневековой патетики вынести моему организму было нелегко. И вот уже читала я о сумасшедшем старце (ибо 50 лет в те времена считались уже возрастом почтенным), у которого случился передоз с рыцарскими романами и стал он умом слаб. И вот уже отправился он в путь и всеми своими силами начал наносить пользу и причинять добро. И вот уже сжималось мое сердце от жалости к тем, кого встречал он на своем пути, ибо во всем, что движется, мерещились ему великаны, колдуны и нечестивцы. И вот уже не знаю я, когда вернется ко мне речь нормальная, ибо мозг мой в судорогах до сих пор. И вот уже я готова оросить обильными слезами радости любой трэшак, лишь бы в нем ни одного «ибо» не было. Часть вторая. Вторая часть приключений Дон Кихота вышла через 10 лет после первой (1615 год). Практически сразу, после выхода книги о Лже Дон Кихоте (примазывание к успешным литературным проектам существовало во все времена) и за год до кончины Сервантеса. В предисловии и в последних главах второй части Сервантес ядовито отчихвостил неизвестного автора (книга вышла под псевдонимом). Всё правильно, ибо нефиг. Вторая книга стала для меня чем-то страшным. Она обладала каким-то странным психоделическим свойством лично для меня. Говорят, что если коту в течение 15 минут показывать вращающийся двухцветный круг, то он впадет в транс. Не знаю, не проверяла. Но от второго тома приключений Дон Кихота я была в трансе, что тот кот. Меня стабильно вырубало через 15 страниц текста. Причем это был даже не сон, это было что-то на грани глубокого обморока с похмельным синдромом при возвращении на землю. В перерывах откачивала себя Мураками. Он был для меня кислородной маской.

Эпилог. Скажу честно - это было тяжело. Как рыбий жир. Понимаешь всю необходимость и полезность данного творения рук человеческих для организма, но впихиваешь в себя это с великим трудом. Однако после 700 страницы у меня случилось какое-то просветление и книгу дочитывала с искренним интересом. Мигель писал о наболевшем. Сервантес сокрушался о состоянии культуры в стране. Камни в огород Лопе Де Веги летят стройными косяками. Рассуждения о бездарных комедия и глупых однообразных рыцарских романах, которые довели благородного идальго до столь плачевного состояния, занимают много страниц. Масштабная такая сатира на своё время, но многое актуально до сих пор. Такие книги составляют фундамент знаний, их основу. Я очень рада, что это «кирпичик» занял свое место в моей голове. Трудный, но полезный опыт.

Список Бродского. Список Шиндлера. Список Пушкина.

Они первыми приходят на ум. Причем здесь Сервантес и какой список? Тот, что дает ключ к пониманию величайшего произведения человеческой истории. Конечно, он, список, как и полагается в подобных случаях, стоит на муках, страдании и почти разрушенной жизни. Дон Серванкихот.

Вначале была жизнь

Жизнь для подвига, славы и богатства, как без этого? Жил он славно в первой трети, двадцать лет на белом свете… Причем всё по-честному: если слава – заслуженная, если служение – Богу и Отчизне, всё по-честному. Чужого не надо, своё бы получить. У этого юноши, молодого человека честолюбия было явно больше, чем у среднестатистического хишпанца. И планка запросов явно выше. Но и сил, и сил – поболее, что потом, в свое время, помогло выжить. Спешил взять свое, боялся не упустить шедшую в руки судьбу: болен, с трудом встал с постели, но в битве участвовал. Не мог не участвовать. И здесь поймал несколько (!) ранений. И был отмечен, и с этими отметками судьбы двинулся в обратный путь. С рекомендациями Его Величеству.

И берег – вот он, чуток… Вот она – свершившаяся судьба! Вот она – заслуженная награда! Недаром, не зря – бесстрашие, подвиг, движение не «от», а «навстречу». Знаете, как это бывает: пошло! Поперло! Всё получается. Ну всё, за чтобы ни взялся. Головокружение от успехов. Нет, не перед собой или товарищами, перед Ним. И… Протопоп Аввакум говаривал, отвечая на расспросы товарищей: ты – праведный, почему же Он посылает тебе столько страданий. Кого больше любит, тому и испытаний святости больше посылает.

И если бы тогда, при возвращении, его нога коснулась бы родного берега, не было бы ничего последующего. Ничего. Только ещё один более или менее успешный испанский дворянин – ничего другого. Потому что, да простит меня Он за невольное сравнение, потому что как дьявол всегда приходит за платой, так и ОН дает всем по делам. Всегда и всем. По делам. Просто тогда Дон Серванкихот не знал: пропуск в Вечность Истории – самое дорогое, что есть из разрешительных документов в земной юдоли. И вариант Серванкихота – не самый «плохой». Потому что сотни миллионов нас, никому не известных, получивших когда-то пол Его искры, прожившие в страданиях, надеждах, упованиях, ждавших какого-то справедливого «решения», так и не дождались его. Потому что каждому по делам, каждому по способностям. Безвестным – безвестность. И это – жизнь и судьба.

Вечный треугольник

Как читать «монстров» мировой литературы? «Дон Кихот», «Божественная комедия», «Гаргантюа», - апрель оказался богатым на них. Список открыл «Серванкихот». Так как читать то, что полтыщи лет назад писалось на потеху? Да, так было в замысле. Жить и есть нужно было. Не до вечных образом мировой литературы и бессмертия было. Не до таких мелочей. Как читать то, что считалось офигительно смешным? Текст, автор и читатель – это и есть вечный треугольник. Не только ты, но и тебя создает текст. Не только текст, но и ты делаешь его. А автор… А что автор – отстрелялся и готов! Пройдемся по троице. Без этого чтение «Дон Кихота» - просто знак избранности третьего, простите, члена треугольника. Да-да, просто знак избранности. Скромненько так. По-нашему. С него, третьего члена, или вершины, и начнем.

Третья вершина треугольника.

Тебе зачем это нужно? - спросил внутренний голос очередного альпиниста, имеющего славное намерение покорить этого монстра, «Дон Кихота». Понты, разумеется, понты. Успокаивает то, что они, эти понты, не беспонтовые. Знак избранности на самом деле присутствует у каждого такого альпиниста. Это правда. «Я ведь не такой, как все», - это так по-донкихотовски, это так по-сервантехотовски! Не было бы этого..о, честолюбие завяло бы на корню на вторую секунду всеобщей его обструкции! Нет, оно бы просто не родилось. Или задохнулось бы от «что-то воздуха мне мало…» Не наблюдается смерти честолюбия в мире, явно не наблюдается! Кому, кроме понтовитых, это ещё нужно? Кто в когорте? Профессионалы, так они называются, те, кто интерпретирует текст за деньги. Или по долгу службы, то есть всё равно за деньги в конечном итоге. У них – собственная гордость. И из того, что я видел и слышал в паутине…ну, на любителя, на любителя. Отыгрываются ли усилия по штурму вершины? Кому как. И здесь – от возраста, настроения, культуры, истинных целей штурма, - нет мелочей. Но и сама по себе попытка – глубокое уважение. Потому как роман этот – не прогулка. Но и поднимает до себя, хоть на чуток, хоть на миллиметр – отвечаю за слова! Просто немного подождать нужно, если не пошел. Немного. Кому – полжизни. Кому – оставшуюся. Вторая вершина треугольника

Автор. Самый просто член, членик. Потому как подобен третьему члену – читателю. Конкретен. Из плоти и крови. Движим теми же мотивами, что и читатель. Человек, одним словом. Раним, тревожен, ревнив, честолюбив. Вечно нацелен на вечность. На Откровение. Наверное, готов на Подвиг ради вышеозначенного. Наверное. Скорее всего, он – главный ключ к пониманию текста: его жизнь, такая конкретная, из событий, цифр, скрытых и явных мотивов, понятных большинству. Хочешь разобраться с текстом – посмотри на жизнь творца. Это – на 80% и есть отгадка. По-другому…ну, фиш знает, возможны варианты, но всё – в нас, всё – в нас. Ведь текст – это ведь не «про жизнь» вообще. Это ведь – про каждого, про себя в первую очередь, про себя. И пишется он потому что нет сил не писать. И шифруется автор в персонажах и событиях своих книг. И мысли шифрует, и мечты – явные и тайные, - всё в тексте. Но всё – из жизни. Абсолютно всё. С чем это «открытие» можно сравнить? Государства и империи. Сегодня мир, наполненный гравитационными волнами и фотографиями черных дыр, - всем таким исчислимым, конкретным, - скажите, что остается для эзотерики? Что? Возможно, лет десять назад ещё можно было серьезно размышлять о неких скрытых в строках «тайных доктрин» причинах возвышения и падения Царств. Ещё десяток лет назад. Сегодня–смешно. Поэтому, говоря о Риме, о Византии или Британской империи, - пора остановиться и признаться самим себе: мы просто плохо управляли своими Царствами – и никакой мистики. Просто. Плохо. Управляли. Тем, что было вручено Провидением или просто группой товарищей. Так было в 16 веке в Испании, так есть и в 21. Где-то.

К чему всё это? К тексту, разумеется. Не взять «Серванкихота» голыми руками, не взять. Это как в Зоне Стругацких: и прямого пути нет – попадешь на «комариную плешь» или, ещё страшнее – в мясорубку, - и назад дороги нет. Потому как в мире этом, большей его части совсем нет траекторий. А только суперпозиция.

Но и это не всё. Принято считать Кихота воплощением возвышенного, Санчо – приземленного. Ничего подобного! Ниже будет несколько строчек об эстетизации страдания. Которое, страдание, известно как характеризует эстетствующего. Дон Кихот и Санчо – нет, это один человек, одна личность. Раздвоенная личность. Так всегда и бывает с гениями. Одна личность, вечная суперпозиция. Не сомневайтесь, а возьмите второй том, убедитесь лично.

Например. Так называемый суд губернатора Санчо. Ну, ни один здравомыслящий читатель не поверит в совершенное преображение оруженосца не в своего господина, что просто просится на ум. Это не Санчо, но До Кихот устами Санчо вершит правосудие. Никак нет! Соломон – библейский гений – воплощен, мыслиться как образец. Прочтите, как идет правосудие, вы поймете с кем сравнивает себя Сервантес. Нет, без гордыни это сравнение. Хотя любое сравнение – разве оно не от гордыни? Нет?

Первая вершина треугольника

Из сора, из сора растут самые прекрасные цветы. Не поспорить. Не объехать. Не обогнуть. Жить нужно, кормить семью и кормиться самому. Оглядываться, что вокруг – не помешает. Наоборот: какие погоды стоят на дворе? Чем питается публика? Чего хочет? И хочет ли чего-то? Начиная роман…нет, не о Вечности и Славе думал автор. Потому как опыт – он ведь, действительно – сын ошибок трудных. Сколько перед этим у Сервантеса было попыток, сколько заходов на Вечность и Славу! Не мечталось о них? Кто ж поверит! Думаю, как всегда и бывает, сначала – деньги, почва жизни. Заработать. Наконец-то заработать. Представьте, как он начинал всякий раз! Как, как – с молитвы. Просил, страстно просил на это раз не оставить его. Он стоял на коленях пред ликом Его и просил. Нет, он – умолял не оставить. Вы только представьте ужас жизни: ему – за 50! Ему – за 50! Господи, как же это всё знакомо! За 50.

Чего добивался он, придумывая или «просто» описывая свои «приключения»? Это – последняя молитва, последнее обращение к нему, «…чтобы чаще Господь замечал». Поддержи, Господи, не оставь, у меня уже нет сил, мне столько лет, что впереди ни надежды, ни любви. И только слабеющая, и уходящая вместе с жизнью Вера…Господи, не оставь на этот раз! Я – банкрот. Что я должен ещё сделать во славу Твою, чтобы закончить этот мой список? Что?!

Впереди – небытие могилы. Где нет ни размышления, ни труда. А что позади? Неудачи, неудачи, неудачи. Несостоявшаяся жизнь, крах всего, на что рассчитывал, а ведь всё было для достижения, всё! Честь, честность, благородство, бесстрашие, помыслы – какие прекрасные помыслы! Сколько списков своих неудач он составлял, сколько?! Сколько их было, этих списков! Почти состоявшихся дел и надежд, ну вот… чуток…немного ещё…всё должно состояться… - крах. Ничего не состоялось, очередное разочарование и провал. Почти в небытие. Неужели этот путь – единственный? Сервантес его прошел, но он – гений, сам не зная того. Слава и признание гениальности – всё для него там, за могилой. А нам-то что делать? Что делать нам, безголосым и бесталанным?

С прекрасными помыслами, ещё полными сил, умения и помыслами – прекрасными, чистыми, как в юности, помыслами. С годами становящимися всё более и более реальными: понимаешь как. Как их воплотить. Ради блага всех. Но ничего не будет. Ни здесь, ни тем более за могилой.

Невеселое смешное, или трудности перевода.

Гравитационные волны, фотографии массивных объектов…рыцарь с копьем наперевес, по-серьезному, по-взрослому несущийся на ветряную мельницу. Почему так? Что застилало ему глаза, когда он «спасал» статую Мадонны, ломясь в открытую дверь? Казалось бы: безумие не должно касаться нас, когда бы более чем благородны. Ведь мы спасаем Саму Богородицу!!! И что: мы и здесь безумны? Безумны даже в вере? Что со мной? Что с нами? Почему так? Ты оставил меня, Господи? Ты оставил? А тот чудовищный грохот, принятый нашими героями за химеры и монстров? Его источником оказались сукнобойки! Воистину сон разума. Ночная химера оказалась…да ничем она не оказалась! Хозяйством низкого сословия. И так – во всём! И? Что же, вся жизнь оказалась химерой? Думаю, на момент написания он так и думал, он так и думал. А роман – это так, из последних сил.

Это ведь как и начавшийся было бунт на кораблях Колумба или Магеллана: до берега осталось пол вахты, и обязательно кто-то не выдерживает. Обязательно! Там ещё больше 1000 страниц подобного рода событий. Всякие там бараны, принятые за толпы вражеских войск, и прочие подвиги с приключениями. Больше 1000 страниц. «И они там смеются?» - вопрошает сегодняшний классик. Уверен – да, ухохатывались. А нам что делать? Ухохатываться с собственного ухохатывания? И это тоже. Но откуда весь список Сервантеса? Эти мельницы, овцы, пастухи, фальшивые рыцари, замки с графами и графинями?

Откуда это губернаторство Санчо, являющегося на самом деле никаким не Санчо: прочтите, что и как он говорит. На самом-то деле, не Дон Кихот с горечью сетует, обращаясь к оруженосцу: ты – уже губернатор. Подразумевая, что он, более достойный и по способностям, и по…да по всему, - он-то не губернатор. Чья должность понимается не Дон Кихотом – автором в первую очередь - не «номенклатурно», но деятельно: сколько всего можно сделать!

Так откуда всё это?

С той самой неосуществленной юности. С тех самых пор, когда жизнь, вся жизнь ещё лежала перед ним! Жизнь с воплощением царствия Божьего на земле (так он думал), потому что мечталось о губернаторстве=возможности реализации тех самых помыслов=возможности прогнуть этот мир под себя. Впрочем, это едва ли. Мир – творение Божие, едва ли в средневековой, хоть и гениальной, голове мог возникнуть такой богоборческий замысел. Не случилось. Чаша не испита. Не время.

Эстетизация страдания

Какой из подвигов «списка Сервантеса» стоит перед глазами? Тот самый, как и большинство «подвигов» пришедший из алжирского плена: помните, Кихот повелся на шалость двух гостиничных прелестниц и попался рукой в петлю. Попался, да и повис в нескольких сантиметрах от земли повис. О, эта беспомощность! Как унизительная именно такая беспомощность: несколько сантиметров от земли! Ещё чуть-чуть, Господи, ну несколько пылинок и вот она – земля!

Не судьба. Не случилось. Ужасающая беспомощность. Которая смешна, трагична в смехотворности. Якобы смехотворности.

Но если бы список исчерпывался только этим! У Стругацких – как часто и как много там вони, гнили, непереносимых запахов! Как много у Сервантеса эстетизации униженности! Если постоялый двор, то непременно с самыми тупыми постояльцами и последними в ряду хозяевами; если боевой конь, то даже не смешная кляча (но как он описывает дружбу Росинанта и ослика Санчо! Какие слова находит!), а последнее ничтожество; если Серванкихот на том же презренном постоялом дворе сталкивается просто с каким-то стрелком, тот непременно таскает его за бороду у всех на глазах. Чтобы унижение было предельным, невыносимым в униженности. Наверное, только у Достоевского будет так же.

Посвящение в рыцари с амбарной книгой. Помните, как его возвращают домой в первом томе? Сажают в клетку, которую тянет пара ленивых мулов. «Невиданное дело, чтобы рыцарей вот так возвращали домой!»

Само имя – Кихот. В переводе с испанского это что-то, означающее прикрытие, защиту причинного мужского места. И как это вам?

Второй том, или саморазоблачение героя

Серванкихот не выдерживает собственной «установки» на шифр текста. Вы обратили внимание как мало явного, первого Серванкихота во втором томе? Не обратили? Напрасно, вернитесь, посмотрите – оно стоит того! Как он сдал, Кихот, во втором томе! Разве это вызывает удивление? Автору уже сколько – за 60?

Остались, никуда не делись эти все реформаторские порывы прогнуть мир под себя. Жизнь уходит, дорога всё короче, но мысли…куда деться от них? Сколько хотелось сделать к вящей радости всех! И? И ничего.

Черная магия шифровки и её последующее разоблачение, - где это всё произошло? Как Сервантес не выдержал инкогнито? Да и стоило ли на пороге могилы? Помните, рыцарь печального образа на смертном одре. Он делает последние распоряжения. Одно из них – обращение к племяннице: ни при каких обстоятельствах не выходить замуж за человека, начитавшегося рыцарских романов. Серванкихот почти кричит о почти проклятии, если это случится. Он даже обещает вернуться с того света, если произойдет подобный брачный союз.

Что это как не признание собственного банкротства? Положить столько сил, положить жизнь на борьбу с мнимыми и реальными врагами и «врагами», чтобы на краю могилы признать: всё было напрасно. Более того: всё было неправильно и вредно. Для всех. Так он думал, Сервантес, что – ничего. Ничего не получилось. Ничего не состоялось.

«Дар напрасный, дар случайный…»

Да нет. «Нам не дано предугадать…» Не дано.

Потому что как раз здесь, в этом месте и в этот час, чаша опустела.

И началось Бессмертие.

Послесловие

Сколько гелевых чернил осталось на полях, форзацах и листах! Ради чего всё это? Я – не о профитах. Я – о себе. Ради открытия Кихота в себе. Пыль на твоих доспехах, Серванкихот, унес ветер Истории. Пыль на моих ботинках я унесу с собой. Так всегда случается со всеми. И это тоже - жизнь и судьба. Так было и так будет. Как и ты – был и будешь. Во мне, в нас.

И слава Богу!

Мы, конечно, знаем кто такой Дон Кихот, что с ним произошло и чем все кончилось. Мы настолько хорошо это знаем, что читать как бы необязательно. И вот, двадцать лет спустя после того как закрыл эту книгу в раннем детстве, открываешь ее снова, и... Жизнь начинается. Оказывается, все не так, как казалось. Все гораздо интереснее, разнообразнее и вернее.

Любая философская доктрина вначале являет правдоподобный образ вселенной; проходят годы, и она обращается в главу – если не в один параграф или в одно имя – истории философии. В литературе такое дряхление еще более заметно. «Дон Кихот, – сказал мне Менар, – прежде всего был любимой книгой, а теперь – повод для патриотических тостов, восхваления родной грамматики и непристойно роскошных изданий. Слава – это недомыслие, и, видимо, самого худшего свойства».