Kitobni o'qish: «Лунные пряхи. Гончие псы Гавриила (сборник)»

Shrift:

Издательство АЗБУКА®

Лунные пряхи

Китти и Джералду Рейнбоу

Глава 1

Легко этот маленький вестник взлетел…
Понесся вперед…
Достиг чудесного фонтана,
Что в неподвижный воздух бил
Перед входом в пещеру…

Джон Китс. Эндимион

Все и началось с белой цапли, вылетевшей из лимонной рощи. Не стану скрывать, что сразу приняла это как знак предстоящих приключений, как сказочного оленя, который, мчась по заколдованной чаще, увлекает за собой принца, а с наступлением темноты исчезает, оставляя его в полном опасностей лесу. И когда большая белая птица вдруг поднялась среди глянцевых листьев и цветов лимона и кругами полетела к горам, я последовала за ней. Что же мне было делать, если эта история случилась в сверкающий апрельский полдень у подножия Белых гор на Крите; если пыльная дорога раскалена, а зеленое ущелье наполнено шумом воды, воздух напоен ароматом цветущих лимонов, а белая птица несется вперед, то пропадая в глубокой тени, то вновь появляясь на солнце.

Машина из Ираклиона остановилась там, где от шоссе отходит дорога на Айос-Георгиос. Я вышла, поправила на плече большой вышитый полотняный мешок, который служил мне дорожной сумкой, и повернулась сказать спасибо американской чете, подбросившей меня.

– Не стоит благодарности, милочка. – Миссис Студебекер озабоченно выглядывала из окна машины. – Ты уверена, что все в порядке? Мне не очень нравится оставлять тебя так вот, неизвестно где. Ты уверена, что это то самое место? Что там написано на указателе?

На указателе было то, что мне и нужно: «ΑΓ ΓΕΟΡΓΙΟΣ».

– Ну как, ты разобрала, что там? – спросила миссис Студебекер. – Смотри же, милочка…

– Все в порядке, – бодро улыбнулась я. – Это и есть Айос-Георгиос, и ваш шофер подтверждает, и по карте до деревни отсюда три четверти мили. Вон там, за этой скалой, я, наверное, и увижу ее.

– Очень на это надеюсь. – Мистер Студебекер тоже вышел из машины и распорядился достать багаж. Шофер извлек из багажника маленький чемодан и поставил его рядом со мной на краю дороги.

Мистер Студебекер был большой, розовый, добродушный; на нем была оранжевая рубашка, выпущенная поверх светло-серых спортивных брюк, и широкополая бесформенная льняная шляпа. Он считал миссис Студебекер умнейшей и самой красивой женщиной на свете (прямо так и говорил), и, следовательно, она тоже обладала приятным характером, а кроме того, не отставала от моды. Оба излучали теплую и несколько избыточную доброжелательность, которая представляется особой добродетелью американцев. Я познакомилась с ними в гостинице накануне вечером, и как только они узнали, что я направляюсь на южное побережье Крита, то не успокоились, пока я не согласилась разделить с ними часть их оплаченной уже поездки по острову. Теперь же, казалось, для них не было бы ничего приятнее, если бы я бросила свою дурацкую затею посетить эту неизвестно где находящуюся деревню и отправилась вместе с ними путешествовать.

– Не нравится мне это… – Мистер Студебекер с тревогой смотрел на каменистую проселочную дорогу, которая плавно кружила вниз от шоссе между скалистыми склонами, поросшими карликовым можжевельником. – Не нравится мне оставлять вас здесь одну. Знаете, – он обратил на меня свои серьезные, добрые голубые глаза, – я читал книгу про Крит как раз перед нашей с мэмми¹ поездкой, и, поверьте мне, мисс Феррис, у них тут до сих пор существуют такие обычаи, что вы и представить себе не можете. Из этой книги следует, что Греция в некоторых отношениях все еще очень и очень примитивная страна.

Я засмеялась:

– Может быть. И один из ее примитивных обычаев состоит в том, что чужестранцы священны. Даже на Крите никто не станет убивать гостя! Не беспокойтесь обо мне. Это, конечно, очень мило с вашей стороны, но со мной все будет в порядке. Я говорила вам, что вот уже больше года живу в Греции, довольно прилично владею греческим, да и раньше бывала на Крите. Так что можете совершенно спокойно меня здесь оставить. Это именно то самое место, и минут через двадцать я буду в деревне. В гостинице меня ждут завтра, но я знаю, что у них сейчас никого нет, так что меня непременно устроят.

– А эта ваша кузина, которая должна была приехать с вами? Вы уверены, что она объявится?

– Конечно. – Мистер Студебекер выглядел таким озабоченным, что я еще раз объяснила: – Она задержалась и пропустила рейс, но просила не ждать ее, и я оставила ей записку. Даже если она опоздает на завтрашний автобус, то возьмет машину или еще что-нибудь придумает. Она хваткая. – Я улыбнулась. – Кузина беспокоилась, чтобы я ни минуты отпуска не потеряла в ожидании, так что и она поблагодарила бы вас за то, что вы подарили мне дополнительный день.

– Что ж, если вы так уверены…

– Совершенно уверена. Итак, больше не позволяйте мне вас задерживать. Это замечательно, что вы меня подвезли. Если бы я ждала до завтра автобуса, мне пришлось бы потратить целый день, чтобы сюда добраться. – Я протянула руку. – И меня все равно бы вытряхнули тут же. Теперь вы понимаете, что добавили мне к отпуску целый день, не говоря уже о превосходной поездке. Еще раз спасибо!

В конце концов успокоенные, они поехали. Машина медленно набрала скорость вверх по холму, по затвердевшей грязи дороги, подпрыгивая и раскачиваясь на бороздах – следах зимних потоков от горных дождей. Она запылила вверху на повороте и унеслась вглубь острова. Плотная пыль некоторое время еще висела в воздухе, пока ее постепенно не развеял бриз.

Я стояла рядом со своим чемоданом и осматривалась.

Белые горы – это цепь крупных пиков, хребет западной части гористого острова Крит. На юго-западе цепи тянутся до самого побережья, которое здесь скалистое, дикое. Кое-где на побережье, там, где какая-нибудь горная речушка, бегущая к морю, вырезала в основании скалы пресноводную бухточку, находятся деревни – маленькие россыпи домиков, цепляющиеся каждая за свой полумесяц берега, покрытого галькой, за свой ручеек пресной воды. Сзади деревни защищены дикими горами, где козы и овцы добывают себе корм. До некоторых деревень можно добраться только проселочной дорогой по лабиринту предгорья, до других – каиком² с моря. Именно одну из таких деревень, Айос-Георгиос – Святого Георгия, я и выбрала, чтобы провести там неделю пасхального отпуска.

Как я сказала Студебекерам, я жила в Афинах с января прошлого года, занимая весьма незначительную должность секретаря в британском посольстве. Я считала, что мне повезло: в двадцать один год получить хотя бы и такую работу в стране, в которой, насколько я себя помню, мне так хотелось побывать. Я благополучно обосновалась в Афинах, много занималась языком (что было вознаграждено достаточной беглостью речи), тратила свои отпуска и уик-энды на исследования всяких достопримечательностей в пределах досягаемости.

За месяц до наступления этого пасхального отпуска я с радостью узнала от своей кузины Фрэнсис Скорби, что она собирается в это же время посетить Грецию вместе со своими друзьями. Фрэнсис намного старше меня, ровесница скорее моим родителям, чем мне. Когда три года назад умерла моя мама и я осталась одна (я никогда не знала отца, его убили в войну), я поехала жить к Фрэнсис в Беркшир, где она является совладелицей довольно известного питомника альпийских растений. Она пишет о растениях, читает о них лекции, делает красивые цветные фотографии, которыми иллюстрирует свои книги, демонстрирует их слушателям. Мои полные восторга письма о греческих полевых цветах принесли свои плоды. Кажется, ее друзья собирались нанять небольшую яхту и отправиться из Бриндизи в Пирей, где они полагали остановиться на несколько дней, чтобы осмотреть Афины и окрестности, после чего планировали не спеша прогуляться по островам. Их прибытие в Пирей должно было совпасть с моим пасхальным отпуском. Но я довольно решительно написала Фрэнсис, что даже ради нее не буду транжирить драгоценные дни отпуска и толкаться в толпах туристов, которые наводнят город в пасхальную неделю. Я предложила ей покинуть на несколько дней свою компанию и присоединиться ко мне на Крите, где она сможет спокойно полюбоваться сельской местностью, познакомиться с легендарными цветами Белых гор. Мы можем появиться вместе на яхте, когда она на следующей неделе зайдет в Ираклион по пути на Родос и Спорады. Позднее, возвращаясь домой, она сможет задержаться у меня в Афинах и полюбоваться достопримечательностями, уже не осаждаемыми пасхальными толпами.

Фрэнсис приняла предложение с энтузиазмом, ее приятели были согласны, и мне осталось только найти какое-либо по возможности спокойное место на юго-западе Крита, где бы покой и красота «настоящей Греции» сочетались с определенными стандартами комфорта и чистоты, которых требует новый туристический век. Почти невозможное соединение достоинств, но я посчитала, что нашла его. Знакомый по кафе в Афинах – датчанин, автор книг о путешествиях, провел несколько недель, исследуя наименее посещаемые места греческого архипелага. Он-то и рассказал мне о маленькой, отрезанной от мира деревеньке на южном побережье Крита у подножия Белых гор.

– Если вы действительно хотите найти не тронутую цивилизацией деревню где-нибудь в бездорожье – просто десятка два домиков с крошечной церквушкой на берегу моря, так это – Айос-Георгиос, – сказал он. – Наверное, вам и поплавать захочется? Я нашел там превосходное место: скалы, с которых можно нырять, песчаное дно – лучше не придумаешь. А если вас заинтересуют цветы, пейзажи, ступайте в любую сторону – сплошное великолепие, первозданное, лучше не найдешь. Ах, Ни́кола, какая там чудесная крохотная заброшенная церквушка милях в пяти на восток по побережью! Сорная трава подступает к самым дверям, но все же можно рассмотреть остатки довольно затейливой византийской мозаики на потолке, и могу поклясться, что одна из дверных опор – настоящая дорическая колонна.

– Просто не верится, – сказала я. – Ладно, сдаюсь, но где мы там будем спать? Вот в чем проблема. Над таверной с настоящими дорическими клопами?

Но нет. В том-то, оказывается, и был весь смысл. Все привлекательные стороны Айос-Георгиоса можно было найти в десятках деревень на Крите или где-нибудь еще. Но в Айос-Георгиосе имелась еще и гостиница.

Это, собственно, был деревенский кафенейон, или кафе с парой комнат над баром. Его, вместе с примыкающим коттеджем, недавно купил новый хозяин и сделал из него основу будущей удобной маленькой гостиницы.

– Он только что начал работать, и я у него был первым постояльцем, – сообщил мой собеседник. – Я слышал, что власти запланировали строительство хорошей дороги к деревне, и вот Алексиакис, человек, который купил таверну, несколько опережает их. Жилище довольно простое, но совершенно чистое, и пища, вот увидите, отличная.

Я посмотрела на него с некоторым благоговением. Вне хороших гостиниц и дорогих ресторанов в Греции редко кормят «отлично»; даже любя эту страну, я вынуждена признать это. Повсюду однообразие, не остро, не пресно – ни то ни се. А тут датчанин, кругленький эпикуреец-датчанин (у датчан пища, наверное, самая вкусная в Европе), рекомендует кухню таверны в греческой деревеньке.

В ответ на мой взгляд он засмеялся и раскрыл загадку:

– Все очень просто. Хозяин – грек из Сохо. Раньше жил в Айос-Георгиосе, двадцать лет назад эмигрировал в Лондон, нажил в качестве ресторатора состояние и теперь, как это здесь принято, возвратился к себе в деревню и решил осесть дома. Но он вознамерился обозначить Айос-Георгиос на карте и начал с того, что приобрел таверну и привез себе в помощь друга из лондонского ресторана. Пока они еще по-настоящему не развернулись, только что привели в порядок две существующие спальни, а третью превратили в ванную. Готовят в свое собственное удовольствие. Но они вас примут, Никола, я в этом уверен. Почему не попробовать? У них даже телефон есть.

На следующий день я позвонила. Владелец был удивлен, но обрадован. Гостиница пока еще официально не открылась, сказал он мне, они еще строят и красят, и я должна понять, что больше никаких постояльцев не будет, все очень просто и спокойно… Убедившись, что это именно то, что нам нужно, он, кажется, был рад нас принять.

Наши планы тем не менее осуществлялись не совсем гладко. Нам с Фрэнсис в понедельник вечером надо было отправиться самолетом на Крит, ночь провести в Ираклионе и на следующий день автобусом, который ходил два раза в неделю, выехать в Айос-Георгиос. Но в воскресенье она позвонила мне из Патр, где задержалась яхта ее друзей, и попросила, чтобы я, не теряя ни дня своего драгоценного недельного отпуска, отправилась на Крит без нее, предоставив ей самой добираться до места. Поскольку Фрэнсис была более чем способна находить выходы из любого положения и без всякой помощи с моей стороны, я согласилась, проглотила обиду и села на вечерний воскресный самолет, рассчитывая провести лишний день в Ираклионе, а потом во вторник, как и было запланировано, уехать автобусом. Но случай в лице Студебекеров предоставил мне возможность уже в понедельник утром оказаться на юго-западной оконечности Крита. И вот я здесь, и вокруг меня такой первозданный и пустынный ландшафт, о каком мог бы только мечтать ищущий покоя отшельник. И в моем распоряжении лишний день.

За мной, в глубине острова, земля резко поднималась. По скалистым серебристо-зеленым, серебристо-коричневым, серебристо-фиолетовым, глубоко рассеченным ущельями предгорьям неслись тени высоких перистых облаков, которые словно дымки сползали с далеких призрачных гребней гор. Ниже дороги, в сторону моря, земля была зеленее. Дорога на Айос-Георгиос вилась между высокими, стоящими стеной маки́³, благоухающими греческими маки. Я различала запахи вербены, лаванды, шалфея. Над ярко-белой скалой и темно-зелеными маки иудины деревья поднимали облака своих пахучих пурпурных соцветий, а ветви их от постоянных африканских ветров клонились к земле. В далекой расселине, по-видимому значительно ниже того места, где я находилась, переливались яркие блики – это было море.

Тишина. Ни крика птиц, ни звона овечьего колокольчика. Только гудение пчел над придорожным голубым шалфеем. И никакого следа деятельности человека, кроме дороги, на которой я стояла. Дорога и высоко на сверкающем лазурью небе белые облака.

Я подняла чемодан с запыленных зарослей шалфея и двинулась в путь.

С моря дул бриз, а дорога вела под гору, так что я шла довольно быстро. Тем не менее прошло целых пятнадцать минут, прежде чем я достигла обрыва, за которым открывалась нижняя часть дороги, и увидела в сотнях двух ярдов первое свидетельство присутствия человека.

Это был мост – маленькое сооружение с парапетом из необработанного камня. По нему дорога пересекала небольшую речку, которая, по-видимому, снабжала водой Айос-Георгиос. Отсюда деревни все еще не было видно, хотя я предполагала, что она уже недалеко, ведь через долину открылся вид на широкий сегмент моря, которое искрилось и сверкало за следующим поворотом дороги.

Я остановилась на мосту, сняла с плеча сумку, поставила чемодан и села на парапет в тени платана. Болтая ногами, я смотрела на дорогу вниз, в сторону деревни. Море, насколько я могла судить, находилось примерно в полумиле. Под мостом от заводи к заводи спокойно текла река, поблескивали отмели между поросшими кустарником берегами, кое-где виднелись иудины деревья. Больше в долине деревьев не было, ее скалистые склоны, казалось, вбирали в себя тепло дня.

Полдень. Не шелохнется лист. Тихо, только монотонно шумит вода, да изредка вдруг булькнет под мостом – это лягушки без всплеска ныряют в заводь.

Я посмотрела в другую сторону, вверх по течению, где вдоль берега под ивняком вилась дорожка. Я соскользнула с парапета, снесла чемодан вниз под мост и тщательно запрятала его в зарослях куманики и горных роз. Полотняную сумку с ланчем, фруктами и термосом с кофе я снова надела на плечо. В гостинице меня не ждали, ну и хорошо, значит не было причин спешить, и почему бы мне действительно не провести весь день без забот? Я могу найти прохладное место у воды, поесть, вволю насладиться горной тишиной и одиночеством и лишь к вечеру появиться в деревне.

Я отправилась вдоль реки по тенистой дорожке.

Вскоре она начала подниматься, сначала незаметно, а потом довольно круто, река же, оказавшись среди скал, стала порожистой и делалась все более шумной по мере того, как долина сужалась до настоящего ущелья, а дорожка превращалась в хорошо проторенную тропинку над быстриной воды, которой не достигало солнце. Деревья сомкнулись над головой, папоротники сочились влагой, мои шаги гулко отдавались в скалах. Маленькое ущелье при всей кажущейся уединенности, должно быть, постоянно посещали люди и животные: тропинка была плотно утоптана, и многочисленные признаки свидетельствовали о том, что мулы, ослы и овцы ежедневно ходят этим путем.

Чуть позже я поняла почему. Через редеющие сосны я вышла из тени ущелья к довольно крутому склону и тут же оказалась на открытом плато, может быть, в полумилю длиной и в две-три сотни ярдов шириной, словно на широкой террасе горного склона.

Тут были поля, принадлежащие людям из Айос-Георгиоса. С трех сторон плато было защищено деревьями, с четвертой, с юга, со стороны моря оно переходило в отлого спускающуюся скалу со склоном, усеянным огромными валунами. К северу от этой плодородной полоски в ослепительном свете вздымался серебристо-коричневый склон, кое-где притененный оливами и глубоко прорезанный оврагами, где росли деревья. Из самого большого оврага вытекала река и пересекала плато широкой излучиной. Не было ни дюйма нетронутой земли, все было вскопано, разрыхлено, бороновано. Среди овощных полей протянулись ряды фруктовых деревьев: я увидела тут абрикосы и рожковые деревья, а также вездесущие оливы и лимоны. Поля отделялись одно от другого узкими канавами или невысокими каменными валами, где беспорядочно росли маки, сладкий укроп, петрушка и еще множество трав, которые все можно было использовать. На самых краях плато маленькие веселые критские ветряные мельницы крутили свои белые полотняные паруса, выплескивая в канавы воду, и сухая почва впитывала ее.

Поблизости никого не было. Я миновала последнюю мельницу, пробралась сквозь ряды виноградников, которые террасами располагались на поднимающейся в гору земле, и остановилась в тени лимона.

Я готова была тут и сделать привал. С моря дул прохладный бриз, замечательно пахли цветущие лимоны, вид был чудесный, но у моих ног над пометом мула в пыли жужжали мухи, а у кромки воды в траве валялась размокшая и развернувшаяся ярко-красная обертка от сигарет. Даже то, что надпись на ней была «ΕΘΝΟΣ», а не привычная «Woodbine» или «Player’s Weights», ничего не меняло, эти ошметки оставались противным мусором, способным испортить квадратную милю сельской местности.

Я взглянула в другую сторону, в направлении гор.

Белые горы Крита и на самом деле белые. Даже когда в разгар лета сходит снег, их вершины все равно серебряные. Голые серые скалы, ярко блестящие на солнце, выглядят бледнее, менее реально, чем глубокая синева неба позади них, так что вполне можно поверить, что среди этих парящих вдали вершин родился верховный бог. Ведь Зевс, говорят, родился в пещере Белых гор, на горе Дикта. И вам показывают то самое место…

И только я успела об этом подумать, как большая белая птица, неторопливо махая крыльями, поднялась неподалеку от меня из глянцевых листьев и спланировала над моей головой. Это была птица, каких я никогда еще не видела, похожая на маленькую цаплю, молочно-белая, с длинным черным клювом. Она и летела, как летают цапли, – выгнула шею, ноги вытянула назад, сильно, глубоко взмахивала крыльями. Белая цапля? Я прикрыла глаза ладонью, чтобы понаблюдать за ней. Она взмыла вверх к солнцу, потом повернула, пролетела над лимонной рощей, над оврагом и скрылась из виду.

Я до сих пор не понимаю, что тогда со мной случилось. По какой-то причине, которую я не в состоянии проанализировать, появление большой белой птицы, запах цветов лимона, хлопанье парусов ветряных мельниц и шум льющейся воды, солнечный свет, пробивающийся сквозь листву и озаряющий белые анемоны с сердцевиной цвета ламповой сажи и, главное – первое впечатление от легендарных Белых гор… – все это слилось вместе, обернулось сильнейшим волшебством, пронзающим стрелой счастья, одним из тех неожиданных потрясений радости, настолько физически осязаемых, что точно знаешь момент, когда переменится мир. Я вспомнила, как сказала американцам, что они подарили мне день. Теперь я поняла: верно, и в самом деле подарили. Значит, судьба. От нее не уйдешь. Я тут одна под лимонами, передо мной тропа, в сумке – пища, у меня в распоряжении лишний день, и белая птица указала мне путь.

Я бросила последний взгляд на клин сверкающего моря, повернулась лицом к северо-востоку и быстро пошла между деревьями к ущелью, которое, извиваясь, прорезало склон горы.

1.Мамочкой (от англ. mammy). – Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, примеч. перев.

2.Каик – турецкая шлюпка.

3.Заросли, чащоба (от фр. maquis).