Kitobni o'qish: «Франкенштейн, или Современный Прометей»

ПИСЬМО ПЕРВОЕ

Санкт-Петербург, 11 декабря 17- г.

Вручить: Миссис Сэвилл, Англия

Рад сообщить, что дело, в отношении которого у тебя возникало столько опасений, начало развиваться без каких бы то ни было препятствий. Я приехал сюда вчера, и первое, что хочу сделать, – это заверить тебя, моя дорогая сестра, в том, что чувствую себя превосходно и остаюсь непоколебимым в своих расчетах на успех задуманного мною предприятия.

Петербург находится намного севернее Лондона, и, гуляя по его улицам, я чувствую на своих щеках дуновения холодного северного ветра; они собирают в кулак мою волю и наполняют меня радостью и спокойствием. Ты понимаешь, о чем я говорю? Этот ветер пришел из тех краев, куда я направляюсь, и манит меня представлением об их заледеневших землях. Он вселяет в меня надежду и питает мои мечты еще большим рвением к их осуществлению. Северный полюс в моем воображении всегда был краем красоты и благоденствия, и сейчас я тщетно пытаюсь убедить себя в том, что там нет ничего, кроме мороза и ледяной пустоши. Я убежден, Маргарет, что солнце там никогда не заходит, и его сияющий диск вечно кружит по горизонту. Если верить рассказам бывалых мореплавателей, то снег и мороз под действием солнечных лучей там исчезают, и по спокойному морю ветер гонит корабли к земле, которая по своим красотам и плодородию превосходит любой известный нам район земного шара. Эта земля может обладать невиданным промышленным потенциалом, поскольку в таких безлюдных местах, несомненно, откроются еще не изученные свойства небесных тел. Что может быть неожиданного в стране вечного солнца? – спросишь ты. Отвечу: я смогу там раскрыть природу загадочной силы, которая притягивает стрелку компаса и способна вызывать тысячу небесных явлений. Нужно лишь туда поехать – и все эти кажущиеся чудеса, наконец, получат свое последовательное объяснение. Я страстно хочу своими глазами увидеть эту неведомую нам часть мира и ступить на ее девственную землю. И мои соблазны достаточно сильны, чтобы победить любые страхи перед опасностью или смертью и пуститься в это тяжелое странствие с таким же радостным чувством, какое испытывает подросток, садясь со своими друзьями в маленькую лодчонку, чтобы отправиться в познавательную экспедицию вниз по родной реке. Однако согласись, что если даже все эти предположения окажутся ошибочными, то моя экспедиция принесет человечеству неоценимую пользу тем, что будет открыт, наконец, проход через северный полюс к странам, пути к которым сейчас занимают много месяцев, или же тем, что удастся раскрыть тайну магнита, которая может быть выяснена только путем совершения такого предприятия, какое планирую я.

С этими размышлениями я позабыл об азарте, с которым начинал мое письмо, и, возвращаясь к нему, добавлю, что мною овладевает неведомая тяга, поднимающая меня куда-то ввысь, поскольку ничто не дает душе такого спокойствия, как стремление идти к постоянной цели – точке, на которой разум может сфокусировать всю свою интеллектуальную мощь. Таким поиском я грезил все свои юношеские годы. Я с жаром читал описания различных далеких экспедиций, которые когда-либо предпринимались в целях найти путь в северную часть Тихого океана через моря, окружающие полюс. Ты, наверное, помнишь библиотеку дорогого дядюшки Томаса, которая состояла только из историй путешествий, совершенных в целях открытий? Мое обучение было пущено на самотек, и я с упоением стал читать. День и ночь сидел я над этими книгами, и вместе с накоплением почерпанных из них знаний, будучи еще ребенком, все чаще печалился по поводу строгого наказа отца, данного моему дядюшке – не позволять мне заниматься мореходством.

Однако мои мечты о мореплавании куда-то испарились, как только я познакомился с поэзией, околдовавшей меня и вознесшей мои мысли далеко в небеса. Я стал писать стихи, вошел в образ поэта и пробыл в нем около года. Я вообразил, что тоже мог бы получить нишу в храме, где освящены имена Гомера и Шекспира. Что меня ждало дальше – ты хорошо знаешь: полный провал и жестокое разочарование. Но случилось так, что как раз в этот период ко мне в наследство перешло состояние кузена, и мои чаяния вновь обратились в русло прежних увлечений.

С тех пор как я всерьез занялся моим нынешним планом, прошло шесть лет. Я и сейчас помню тот день, когда окончательно решил посвятить себя этому делу. Я стал готовить свою душу и тело к трудностям и лишениям, ожидающим путешественников. Я несколько раз плавал с китобоями в Северном море, держал себя в холоде, без еды и воды, подолгу недосыпал. В течение дня я зачастую работал больше, чем рядовые матросы, а ночами штудировал математику, теорию медицины и те разделы физики, которые были наиболее полезными в практике мореходства. Я дважды плавал в качестве второго помощника капитана на гренландском китобойном судне и превосходно справлялся со своими обязанностями. Не могу не признаться, что я был польщен обращенным ко мне настойчивым предложением моего капитана занять вторую должность на судне, и я воспринял это как высокую оценку моей работы. Так что же, дорогая Маргарет, разве не достоин я обратить свои силы к более высокой цели? Я бы мог провести жизнь в спокойствии и достатке, но всем соблазнам, которое богатство ставит на моем пути, я предпочитаю славу. О, как мне нужно услышать твой ободряющий голос! Я достаточно смел и полон решимости, но порой надежда моя колеблется, а душа впадает в депрессию. Я вот-вот оправлюсь в долгий и нелегкий путь, и на нем для преодоления многочисленных критических ситуаций мне понадобится вся моя стойкость; я должен буду не только поднимать дух других людей, но иногда и поддерживать свой собственный, когда он у них будет падать.

Зима – наиболее подходящее время года для путешествий по России. В эту пору здесь все ездят по снегу на быстрых санях. Эти сани, можно сказать, летают; от езды на них замирает сердце, а впечатление, на мой взгляд, остается намного приятнее, чем от английских почтовых карет. Холод совсем не донимает, особенно если ты укутан в меха – одежду, к которой я уже привык; одно дело – ходить по палубе, и совсем другое – часами сидеть без движения, когда кровь в жилах просто застывает. У меня нет никакого желания испустить дух в дороге, на почтовом пути от Санкт-Петербурга до Архангельска. Эта поездка должна состояться через две-три недели. В Архангельске я намереваюсь нанять судно и команду. Сделать первое можно довольно легко, если оплатить страховую за владельца, а собрать моряков в нужном мне количестве и качестве я надеюсь среди опытных китобоев. Отправляться в плавание я собираюсь не раньше июня. А когда вернусь – не знаю. Чтобы осуществить задуманное, мне понадобится немало месяцев; может быть, пройдут даже годы, прежде чем мы снова сможем встретиться. Если же меня постигнет неудача, то ты либо увидишь меня скоро, либо не увидишь никогда. Прощай, моя дорогая, любимая Маргарет! Да ниспошлют небеса благословение тебе и спасение мне, чтобы я мог еще не один раз поблагодарить тебя за твою любовь и доброту.

Твой любящий брат, Р. Уолтон

ПИСЬМО ВТОРОЕ

Архангельск, 28 марта 17- г.

Вручить: Миссис Сэвилл, Англия

Как медленно тянется время в заточении под этими снегами и морозами! Пошел только второй этап моего предприятия. Я нанял судно, и сейчас занимаюсь набором моряков в мою команду. Часть команды уже собрал; думаю, что это надежные и бесстрашные люди, на которых я смогу положиться.

Но у меня нет одного, чего мне не хватало всю жизнь и отсутствие чего я считаю наиболее больным моим местом – мне нужен друг, Маргарет. Мне нужен человек, с которым я могу разделить свою радость, охватывающую меня огнем энтузиазма в случае достижения успеха. Если же на меня нападет тоска, то никого не будет поблизости, чтобы поддержать и приободрить меня. Конечно, я смогу излить свою горечь пером на бумаге; но это плохой способ для того, чтобы передать свои чувства. Я нуждаюсь в обществе товарища, которому я бы мог рассказать о своих переживаниях и глазами встретить его понимающий взгляд. Ты сочтешь меня романтиком, но отсутствие друга действительно лежит горечью на моей душе. У меня рядом нет никого, кто бы был и мягок и смел, обладал тонким и, в то ж время, большим умом, вкусы которого были бы подобны моим, и кто бы мог одобрять или корректировать мои планы. Как бы здорово такой друг исправлял ошибки твоего бедного брата! Я слишком горяч в работе и слишком нетерпелив в преодолении трудностей. Но еще большей моей бедой является то, что я вырос самоучкой; я до четырнадцати лет был предоставленным самому себе маленьким сорванцом и не читал ничего, кроме книг о путешествиях, которые брал у дядюшки Томаса. В то время я познакомился со знаменитыми поэтами нашей родины, а что до иностранных языков, то необходимость их изучения я осознал лишь тогда, когда заметил, что книги на родном языке перестали быть для меня интересными, поскольку уже не несли полезной информации. Сейчас мне двадцать восемь, однако невежества у меня, пожалуй, побольше, чем у многих пятнадцатилетних школьников. Правда и то, что я многое обдумал, и мечты мои обширны и величественны, однако им не хватает того, что художники называют СОДЕРЖАНИЕМ; вот поэтому мне и нужен друг, в котором бы было достаточно человечности, чтобы не презирать меня за романтичность, и любви ко мне – чтобы правильно оценивать мои помыслы. Понятно, что жалобы мои бессмысленны и что друга такого я не найду ни на широких океанских просторах, ни даже здесь, в Архангельске, среди купцов и моряков. Надо признать, что некоторые чувства, несвойственные таким животным в человеческом образе, теплятся даже в этих грубых и суровых сердцах. Взять, к примеру, моего помощника. Это удивительно мужественный и инициативный человек. Он безумно тщеславен, а точнее, устремлен к профессиональному росту и продвижению. Он англичанин и вместе с типичными для англичан и для его профессии предрассудками, которые не смягчило образование, сохраняет некоторые, дарованные ему природой благороднейшие черты человечности. Познакомился я с ним на китобойном судне и, когда узнал, что он в этом городе не имеет работы, легко уговорил его служить помощником в моем предприятии. Этот помощник отличается превосходными манерами и характером с мягким отношением к дисциплине. На эту особенность в дополнение к его хорошо известным прямоте и бесстрашию я обратил внимание в первую очередь, когда нанимал его. Моя уединенная юность и лучшие годы, прошедшие под твоим нежным женским воспитанием, сделали мой характер настолько утонченным, что я не могу побороть свое неприятие грубого обращения с людьми, ставшего привычным на кораблях. Я никогда не считал эту грубость необходимым условием для обеспечения дисциплины на корабле, и когда я узнал о моряке, известном одновременно мягкостью своего сердца и уважением, которым он пользуется у команды, я понял, что мне очень повезло взять на службу такого помощника. Впервые я о нем услышал от одной дамы, которую он сделал счастливой. Расскажу вкратце эту довольно романтическую историю. Несколько лет назад он встретил и полюбил русскую девушку из семьи со средним достатком. Для выкупа он скопил солидную сумму денег, за которые отец девушки согласился отдать ее замуж. До церемонии венчания он виделся со своей желанной лишь один раз, и когда они встретились, она вся в слезах бросилась ему в ноги, умоляя пощадить ее, потому что она любит другого, а отец ни за что не согласится на их брак, потому что этот человек беден. Наш великодушный герой успокоил девушку и, попросив назвать ему имя ее возлюбленного, тут же отказался от своих притязаний. К этому моменту он уже купил за свои деньги дом с хозяйством в деревне, где он собирался провести остаток своей жизни, однако в связи с таким поворотом дел решил все это, вместе с остатком выкупных денег для приобретения скота, даровать своему сопернику. После этого он упросил отца девушки дать согласие на ее брак с возлюбленным. Однако старик решительно воспротивился, поскольку считал себя связанным обязательством чести с нашим джентльменом. Последний же, видя такую неумолимость отца, покинул эту страну и не возвращался сюда до тех пор, пока не узнал, что его бывшая возлюбленная вышла замуж за того, кого она хотела. «Какой благородный человек!» – я уже слышу твое восклицание. Однако напомню: у него нет никакого образования, в общении он словно немой, и его всюду сопровождают невежество и неаккуратность. Все это в его поведении еще более удивляет, хотя и снижает интерес и симпатию к нему, которых он вполне заслуживает.

Однако не думай, что если я жалуюсь на мой тяжкий труд или ищу сочувствия (которого я, возможно, никогда не получу), то я колеблюсь в своей решимости. Отнюдь! Решимость моя также тверда, как предопределенный жребий, а моя экспедиция задерживается лишь погодой, и как только она позволит, мы немедленно отплывем. Зима была необычайно суровой, но весна обещает вот-вот войти в полную силу. Так что мы, возможно, отплывем раньше, чем я ожидал. Спешить я не собираюсь; ты меня знаешь достаточно хорошо, чтобы верить в мою осторожность и, особенно, когда я отвечаю за других людей.

Очень сложно описать чувства, которые я испытываю накануне начала моей экспедиции. Невозможно передать и охватывающий меня при этом трепет, с которым я готовлюсь к отплытию; это ощущение радости и в то же время тревоги. Я собираюсь в неисследованные районы, в «край туманов и снегов», но я не убью ни одного альбатроса; так что не волнуйся за мою безопасность или за то, что я вернусь к тебе измученным и несчастным, как «Старый мореход». Знаю, что ты улыбнешься, прочитав такое сравнение, поэтому открою тебе один секрет. Я часто объяснял свою привязанность или даже восторженную страсть к полному таинственной опасности океану влиянием на меня этого произведения одного из наиболее одаренных богатым воображением современных поэтов. В моей душе творится что-то такое, чего я не понимаю. При осуществлении своих проектов я с одной стороны действую как человек трудолюбивый, усердный и настойчивый, а с другой – испытываю тягу к чудесам и верю в них; сверхъестественное и невероятное вплетается во все мои планы, торопит и выталкивает меня из привычных для человека путей в бурное море и неизведанные края для их изучения.

С твоего позволения вернусь к более важному для меня вопросу. Встретимся ли мы снова? Ведь мне предстоит пересечь лежащие передо мной необъятные моря и через самый южный мыс Африки или Америки вернуться на родину. Это было бы прекрасно! Однако боюсь загадывать наперед и не могу заглянуть на обратную сторону картины. Во всяком случае, не прекращай высылать мне письма при любой представившейся возможности – ведь они могут найти меня и быть наилучшим средством для поднятия моего духа. Я нежно люблю тебя. Вспоминай и ты меня с любовью, даже если никогда больше обо мне не услышишь.

Твой брат, Роберт Уолтон

ПИСЬМО ТРЕТЬЕ

7 июля 17- г.

Вручить: Миссис Сэвилл, Англия

С неожиданной оказией решил написать тебе несколько строк чтобы сообщить, что я здоров, и экспедиция моя успешно продвигается вперед. Это письмо привезет в Англию купеческое судно, которое сейчас находится уже где-то в пути из Архангельска; они, наверное, более счастливы, чем мы, кто не увидит родной земли, возможно, еще много лет. Однако настроение у меня прекрасное; мои люди полны смелости и демонстрируют твердость своего намерения двигаться к намеченной цели, несмотря на льдины, проплывающие одна за другой мимо нашего корабля и свидетельствующие об опасностях, которые ожидают нас впереди. Мы уже доплыли до очень высокой широты, однако сейчас разгар лета и, хотя здесь не так тепло, как в Англии, южные ветра, что быстро гонят нас к желанным берегам, довольно ощутимо согревают нас, на что я совсем не рассчитывал.

Ничего интересного для сообщения в письме пока не было. Два или три раза дул сильный ветер да латали вдруг появившуюся течь – события, ординарные для любого плавания и вряд ли достойны упоминания. И я был бы вполне удовлетворен, если бы ничего худшего с нами не случилось.

До свидания, моя дорогая Маргарет. Могу тебя заверить, что во имя сохранения как моего, так и твоего благополучия, я не буду необдуманно подвергать себя опасности. Я буду сохранять холодным ум, буду стоек и осторожен.

Но мои старания непременно увенчаются УСПЕХОМ! Мы прошли уже большое расстояние, проложив, таким образом, безопасный путь через непроходимые моря; и свидетелями этой моей победы явились сами звезды. Я намерен продолжать и далее обуздывать еще непокоренную стихию. Что может остановить непреклонный дух и твердую волю человека?

Мое сердце невольно освобождается таким образом от переполняющих его чувств. Но мне пора заканчивать.

Да благословит тебя Господь, моя любимая сестра!

Р. Уолтон

ПИСЬМО ЧЕТВЕРТОЕ

5 августа 17- г.

Вручить: Миссис Сэвилл, Англия

У нас на корабле произошел такой странный случай, который я не могу не описать, хотя очень возможно, что мы увидимся прежде, чем ты получишь это письмо.

В последний понедельник (31 июля) нас со всех сторон окружил лед, приблизившись к самому кораблю и оставив свободной узкую полоску, едва достаточную для того, чтобы можно было плыть. Сложилась опасная ситуация, усложнившаяся еще и тем, что вокруг нас опустился очень густой туман. В связи с этим мы легли в дрейф в надежде на то, что в атмосфере и погоде произойдут какие-нибудь изменения.

Приблизительно в два часа туман рассеялся, и мы поняли, что находимся посреди бесконечного ледяного поля с бугристой поверхностью. Кто-то из матросов при виде этого поля простонал, а я, забеспокоившись, насторожился. Вдруг, приглядываясь вдаль, мы в полумиле от нас заметили на льду какой-то странный предмет, который привлек все наше внимание, и мы, позабыв про нашу собственную плачевную ситуацию, принялись рассматривать его в телескоп. Это оказались низкие, запряженные собаками сани со стоявшим за ними погонщиком гигантского роста. Сани быстро двигались на север и скоро пропали из виду, скрывшись за неровностями льда. Эта картина вызвала у нас немалое удивление. Мы считали, что находимся в сотнях миль от ближайшей земли, а то, что мы увидели, показывало, что в действительности расстояние до земли не так велико. Однако, обложенные льдами, мы не могли пойти по оставленному санями следу. Спустя два часа после этого мы услышали волнение моря, и ближе к ночи лед раскололся, освободив наш корабль. Но мы оставались в дрейфе до самого утра, так как боялись в темноте наскочить на большие отколовшиеся куски льда, которые плавали рядом. Я использовал эти несколько часов для отдыха.

Утром, как только стало светло, я вышел на палубу. Там происходило что-то необычное: все матросы собрались у одного борта корабля и разговаривали с кем-то, кто был за бортом. Подойдя к ним, я увидел такие же, как накануне, сани; их ночью прибило к нам на большой льдине. Из упряжки саней в живых осталась только одна собака, а в санях находился человек, которого матросы уговаривали подняться на корабль. В отличие от предыдущего путника он был похож не на полудикого аборигена какой-нибудь из неизвестных близлежащих земель, а на настоящего европейца. Когда я подошел, мой помощник сказал путнику:

– Это наш капитан, и он не позволит вам погибнуть в открытом море.

Увидев меня, путник обратился ко мне на английском языке с небольшим акцентом:

– Прежде чем подняться на борт, я хотел бы знать, куда направляется ваше судно?

Можешь представить себе, дорогая Маргарет, моё удивление, когда я слышу такое заявление от находящегося на краю гибели человека, которому я предлагаю спастись на моем судне, и это предложение является единственной для него возможностью спасти свою жизнь – самое большое сокровище в мире. Тем не менее, скрывая улыбку, я ответил, что мы совершаем исследовательскую экспедицию к северному полюсу.

Услышав мой ответ, путник согласился подняться на борт. Боже мой, Маргарет! Если бы ты видела человека, капитулировавшего таким образом во имя своего спасения, то была бы поражена: конечности его были почти отморожены, а тело ужасно истощено усталостью и невзгодами. Я никогда прежде не видел людей в таком плачевном состоянии. Сначала мы внесли его в каюту – однако там, без свежего воздуха, он тут же потерял сознание. Тогда мы вернули его на палубу и принялись приводить в чувство растиранием бренди. Когда у него появилось сознание, мы дали ему немного выпить бренди и, укутав в одеяла, уложили у вытяжной трубы кухонной плиты. Там он постепенно восстановился и поел немного супу, который повлиял на него самым чудесным образом.

Речь у него восстановилась только через два дня пребывания в таком состоянии, и в ожидании этого момента я начал уже было опасаться, что пережитое лишит его рассудка. Когда он почувствовал себя более или менее нормально, я перевел его в свою каюту и ухаживал за ним все время, свободное от основных обязанностей. Я никогда еще не видел настолько интересных людей. В общении глаза его обычно горят какой-то дикостью или даже безумием, но если к нему обращаются с добром или же делают какую-нибудь, пусть даже пустяшную, услугу, лицо его озаряется необыкновенным светом благожелательности и счастья. И все же обычно он пребывает в меланхолии и отрешении от всего окружающего. А иногда он скрежещет зубами, как будто на него давит невыносимое горе.

Когда здоровье моего гостя немного наладилось, у меня появились проблемы с тем, чтобы удерживать людей от визитов к нему и утомления его тысячами вопросов. Я не позволял тревожить его ради пустого любопытства, поскольку восстановление его тела и души, совершенно очевидно, зависит от полноты его отдыха. Тем не менее однажды мой помощник спросил нашего подопечного о том, что заставило его заехать по льду так далеко на таком неподходящем для дальних странствий средстве передвижения.

Лицо больного тут же приняло мрачное выражение, и он ответил:

– Мне нужно было найти одного человека, который от меня убегал.

– А этот беглец, которого вы преследовали, тоже ехал на санях?

– Да.

– Тогда думаю, что мы его видели, поскольку за день до того, как вас подняли на борт, мимо нас проезжал человек на санях с собаками.

При этом сообщении путник встрепенулся и стал задавать массу вопросов о пути, которым ехал этот «демон» (так он его называл), а когда мы остались одни, он сказал:

– Я несомненно возбудил любопытство у вас и ваших славных ребят; но вы, как видно, слишком деликатны, чтобы задавать вопросы.

– Да, вы правы; действительно, я считаю, что с моей стороны было бы очень неуместно и негуманно беспокоить вас своей любознательностью, – ответил я.

– Но вы великодушно спасли меня от верной гибели и вернули меня к жизни, – благодарно заявил путник.

Вскоре после этого разговора он поинтересовался, считаю ли я, что разламывание льда, которое произошло в тот злосчастный день, погубило и те другие сани вместе с их погонщиком. Я ответил, что полной уверенности у меня нет, поскольку разрушение льда произошло лишь к полуночи, и сани к этому времени могли быть уже в безопасном месте, что я тоже могу только предполагать. С этого момента выздоровлению нашего путника словно стали помогать неведомые животворящие силы. Больной стал все чаще проявлять горячее желание выходить на палубу и вглядываться вдаль, высматривая исчезнувшие сани. Однако я убедил его оставаться пока в каюте и не подвергать свой ослабший организм воздействию холодного и влажного воздуха. При этом я пообещал, что поручу смотрящим незамедлительно сообщать ему о появлении в поле зрения любого нового предмета.

Ниже я привожу записи из моего журнала, которые касаются нашего путника вплоть до сегодняшнего дня. Здоровье путника постепенно улучшилось. Однако он остается молчаливым и чувствует себя неловко, когда кто-то, кроме меня, заходит в каюту. При этом он ведет себя настолько дружелюбно и приветливо, что все моряки тянутся к нему, даже если общались с ним совсем недолго. Я же полюбил его, как брата, и не покидающая его глубокая печаль вызывает у меня большое сострадание и жалость. Он, с очевидностью, имеет благородное происхождение, которое даже в таком, морально и физически разбитом положении не позволяет ему терять своего лица и привлекательности. Дорогая Маргарет, помнишь, в одном из своих писем я писал о невозможности найти себе друга на океанских просторах? Так вот, я нашел человека, с которым был бы счастлив подружиться, как с родным братом, если, конечно, его дух не будет сломлен постигнувшим его несчастьем.

В последующем я продолжу записывать в журнал все стоящее внимания об этом человеке.

Запись от 13 августа 17- г.

Моя привязанность к гостю растет с каждым днем. Он вызывает во мне одновременно огромное восхищение и неимоверную жалость. Я не могу смотреть на столь благородного, но измученного страданиями, человека, не испытывая вместе с ним горькой печали. Он великодушен и мудр; о высокой культуре его ума свидетельствует беспримерное красноречие, наполненное тщательно подобранными словами и изысканными выражениями, которые льются, кажется, сами собой, гладким и непрерывным потоком. К настоящему времени здоровье его уже заметно поправилось. Он постоянно находится на палубе и, кажется, всматривается в окружающие нас необъятные просторы в надежде увидеть сани своего предшественника. Несмотря на свои несчастья, он не столь сильно ими озабочен, чтобы быть безучастным к окружающим людям. В наших приватных беседах мы часто говорим о моих планах, которые я раскрываю перед ним во всех подробностях. Он внимательно выслушивает все мои аргументы в пользу достижения успеха и анализирует все мельчайшие детали мер, принятых мною для их обеспечения. Мне очень понравилось продемонстрированное им взаимопонимание, и я своим открытым, исходящим от сердца языком, в выражениях пылающей души и со всей сжигающей меня страстью говорил о том, с какой радостью я пожертвую всем своим состоянием, существованием и всеми своими надеждами ради осуществления задуманного мною предприятия. Жизнь одного человека была бы не большой ценой за те знания, которые я задумал добыть, за власть над стихией – противником рода человеческого, которую я хочу получить и передать людям. Пока я говорил, лицо моего слушателя заметно помрачнело. Вначале я заметил, что он пытается подавить свои эмоции; он закрыл ладонями глаза, и я заметил, что между его пальцами текут слезы. Мой голос задрожал и отказал мне. Из его вздрагивающей груди вырвался стон. Я замолчал. Спустя некоторое время он заговорил. Речь его то и дело прерывалась эмоциональными вдохами.

– Несчастный! Вы собираетесь повторить мое безумие? Вы тоже выпили отравленного снадобья амбиций и жажды славы? Послушайте меня. Я расскажу вам свою историю, и вы не станете пить из этой чаши!

Можешь себе представить, дорогая Маргарет, какой большой интерес вызвали у меня эти слова! Однако эмоции, охватившие моего, еще слабого подопечного, отобрали у него слишком много сил, и нам для восстановления его состояния пришлось на несколько часов перевести беседу в более спокойное русло. Когда путник возобновил контроль над своими чувствами, у него на лице появилось такое выражение, будто он извинялся и презирал себя за несдержанность. Окончательно успокоившись, он вновь настроил меня на откровенный лад и попросил рассказать о себе в юношеском возрасте. Мой недолгий рассказ вызвал у нас целую цепь обсуждений. Я говорил о своем страстном желании найти друга, с каким бы у меня было полное взаимопонимание и каким до сих пор судьба меня не наградила, и выразил свою убежденность в том, что человек, лишенный такого блага, не может чувствовать себя абсолютно счастливым.

– Я согласен с вами, – сказал путник. – Каждый из нас является существом несовершенным и нуждается в ком-то, более мудром, лучшем и более милом, чем мы сами, то есть – в друге, который поможет сделать нас более совершенными и устранить наши изъяны. Когда-то у меня был друг, благороднейший человек, что дает мне право судить о дружбе. Вы – другое дело: у вас есть надежда, перед вами открыт весь мир, и у вас нет причин для отчаяния. Я же потерял все, и начать новую жизнь уже не могу.

С этими словами лицо путника приняло выражение спокойной, неизгладимой печали. Это тронуло меня до глубины души. Ничего больше не говоря, он встал и удалился в свою каюту.

Даже надломленный духом, он, как никто, может глубоко чувствовать красоту окружающей природы. Звездное небо, морская гладь и любые другие дышащие красотой и великолепием виды северного края, кажется, захватывают его, отрывают от земли и уносят куда-то в небеса. Существование такого человека, очевидно, раздваивается: с одной стороны он может испытывать страдания и быть подавленным разочарованием, а с другой – уйдя в себя, он будет, подобно небесному духу, окружен сияющим ореолом, внутрь которого никакая печаль попасть не сможет.

Не знаю, будешь ли ты улыбаться при чтении этих строк? Они выдают мой восторг по отношению к нашему удивительному гостю. Нет конечно, не будешь, если его увидишь. Твое обучение и развитие прошло на книгах и ты имела возможность уединяться от общества; именно поэтому натура твоя стала утонченной, и ты способна по настоящему оценить экстраординарные достоинства этого удивительного человека. Порой я пытался понять то, каким качеством он обладает, позволяющим ему стоять так неизмеримо высоко над другими известными мне людьми. Думаю, что это качество заключено в его интуитивной проницательности, способности быстро и безошибочно делать выводы, непревзойденная по ясности и точности способность проникать в суть вещей. Для полноты картины к этому следует добавь легкость выражения мыслей и голос с меняющейся интонацией, звучащий, словно завораживающая музыка.

Запись от 19 августа 17- г.

Вчера путник обратился ко мне с такими словами.

– Наверное, нетрудно догадаться, капитан Уолтон, что меня постигли страшные несчастья. Однажды я твердо решил, что не должен никому о них рассказывать и что память о них должна уйти в могилу вместе со мной. Однако встреча с вами заставила меня изменить свое решение. Как и у меня когда-то, вашей целью является поиск знаний и мудрости. И я горячо надеюсь, что наградой вашим трудам не окажется падение в пропасть зла и отчаяния, в какую в свое время попал я. Рассказ о моих злоключениях может не оказаться для вас полезным, но если принять во внимание, что вы идете тем же путем, каким когда-то шел я, и подвергаете себя тем же опасностям, которые превратили меня в то, чем я есть сейчас, то приходит мысль о надежде, что вы сможете извлечь из моей истории некое наставление, которым вы будете руководствоваться им в случае достижения успеха в своем предприятии и которое сможет вас утешить в случае неудачи. Приготовьтесь слушать рассказ о приключениях, какие в обычной обстановке могли бы показаться невероятными чудесами. Если бы нас окружали более привычные, окультуренные ландшафты, то я бы мог опасаться встретить в ваших глазах недоверие и даже, возможно, насмешку. Но в этих диких, полных таинствами краях, может появиться всякое, что вызывало бы смех лишь у тех, кто не знаком с вечно меняющимися силами природы; нет у меня сомнений и в том, что свидетельством истинности моей повести является сама последовательность событий, из которых она состоит.

Ты только представь, дорогая Маргарет, как я обрадован такому предложению нашего гостя! Но при этом я обеспокоен тем, что, ведя повествование, ему придется вновь переживать все свои беды. Я с огромным нетерпением ожидаю его рассказа частью из любопытства, а частью от сильного желания облегчить его судьбу, если это будет в моих силах. В своем ответе ему я упомянул об этом моем беспокойстве, на что он сказал:

– Благодарю вас за сочувствие, но поверьте – от него мало пользы тому, жизненный путь которого близится к концу. Мне нужно решить всего лишь один вопрос. После этого я смогу спокойно почить с миром. Я понимаю ваши переживания. Но вы ошибаетесь, – продолжил он, заметив, что я хочу прервать его, – друг мой (если позволите так вас называть), – не существует ничего, что могло бы изменить мою судьбу. Послушайте мою историю, и вы поймете всю ее предрешённость.

Затем он сообщил, что начнет свой рассказ на следующий день, когда я буду отдыхать от своих капитанских дел. В ответ я только высказал свою горячую благодарность. Я решил, что каждый вечер, когда не буду очень занят корабельными обязанностями, записывать как можно ближе к его словам все, что он расскажет в течение дня. В случае же большой занятости я буду, по меньшей мере, делать заметки. Чтение этой рукописи, без сомнения, доставит тебе огромнейшее удовольствие. Для меня же, услышавшего эту повесть из уст самого рассказчика, будет чрезвычайно интересно прочитать рукопись спустя некоторое время после ее написания. Даже сейчас, приступая к этому делу, у меня в ушах стоит его густой баритон, а перед собою вижу мягкий, грустный взгляд его глаз. Вижу также его поднятые в жестикуляции худые руки, и тонкие черты лица, как будто излучающие свет его души.

Необычной и полной горестных переживаний должна быть его история, описанием страшного шторма, захватившего идущий своим курсом отважный корабль и разбившего его в щепы!