Hajm 80 sahifalar
Белый кролик
Kitob haqida
«Весенний день. Библиотека в старинном особняке семейства Дауд – комната, заставленная книгами и тяжелой, старомодной мебелью; видны следы полинявшей роскоши. Прежде всего бросается в глаза картина маслом над камином в викторианском стиле из черного мрамора у левой стены. Это портрет старухи с железным подбородком. Справа двустворчатая дверь. Она сейчас открыта в прихожую. За ней идет гостиная, которой не видно. Слева на столике телефон. Сегодня у комнаты праздничный вид – повсюду стоят серебряные вазы с весенними цветами. Из гостиной доносится противный женский голос, – он поет: “Меня зовут крошка-одуванчик”»
Janrlar va teglar
Уилсон. Доктор Чамли, я служу у вас десять лет. Неужели вы поверите, что говорит этот… (Судье.) Как там ваша фамилия?
Судья. Гафни. Судья Омар Гафни.
Уилсон. Мерси. Неужели вы поверите тому, что говорит этот старый хрыч…
Шофер. Вот уж нет! Послушайте, мадам, я целых пятнадцать лет сюда езжу. Вожу сюда людей, им впрыскивают это лекарство, а потом я вожу их назад. И они уже совсем другие люди.
Вета. Надеюсь!
Шофер. Можете не сомневаться. По дороге сюда они едут, развалясь, и только радуются. Болтают со мной о том о сем. Иногда останавливают машину, чтобы полюбоваться на закат, на перелетных птиц. Иногда останавливают машину и любуются на птиц, когда и птиц-то нет никаких, и радуются солнцу, когда одни тучи кругом. На душе у них хорошо, да и чаевые я получаю хорошие. Ну, а после — ой-ой-ой! (Машет рукой, хочет уйти.)
Вета. После — ой-ой-ой? Что вы хотите сказать — «после ой-ой-ой»?
Шофер. После они ноют, брюзжат, фырчат… Вопят, чтобы поосторожнее ехал, потише, не налетел на другую машину. Орут, чтобы я поторапливался. Их, кроме себя, ничего уже больше не интересует. Нет у них теперь веры ни в меня, ни в мой драндулет — а ведь драндулет все тот же, да и шофер прежний, и едем мы назад той же дорогой. Ни тебе веселья… ни тебе чаевых! (Хочет уйти.)
Вета. Мой брат все равно дал бы на чай. У него широкая натура всегда была.
Шофер. А больше не будет. Мадам, вы уж мне поверьте: как вспрыснут ему это лекарство, станет он таким же, как все, а вы знаете, что это за поганый народ… Рад был познакомиться. Я подожду. (Уходит.)
Вета (бежит к двери в кабинет). Боже мой, судья Гафни, Мирта! Остановите их!.. Остановите! Не давайте ему этого лекарства! Элвуд! Элвуд! Иди сюда!
Судья. Что ты, нельзя! Не мешай доктору Чамли…
Мирта. Мама, нельзя!
Вета (стучит кулаками в дверь). Я не хочу, чтобы его кололи. Я не хочу, чтобы Элвуд стал таким! Я не люблю таких людей!
Мирта. Судья, скажите ей, чтобы она замолчала! Мама, перестань!
Вета. Нет, это ты молчи! Довольно! Я дольше тебя живу на свете! Я помню моего отца. Я помню твоего отца. Я помню их всех…
Чамли (мечтательно). Я знаю, где бы я хотел побывать.
Элвуд. Где?
Чамли. В Акроне.
Элвуд. В Акроне?
Чамли. Там, за городом, сдаются летние домики в кленовой роще — роща такая прохладная, зеленая…
Элвуд. Клен — мое любимое дерево.
Чамли. Я бы хотел встретить там красивую молодую женщину, тихую, молчаливую. Какую-нибудь незнакомку.
Элвуд (с интересом). Вы хотите посидеть с ней под кленом?
Чамли. Я бы даже не спросил ее имени. И пусть бы я сам был каким-нибудь никому не известным человеком.
Элвуд. Но почему бы вам не спросить, как ее имя? У вас могут найтись общие знакомые — подумайте, какой интересный получится разговор!
Чамли. Я пошлю за пивом… прямо со льда. У нас завяжется беседа. Я расскажу ей то, что не говорил никому, то, что спрятано у меня вот здесь. (Бьет себя в грудь. Элвуд с любопытством разглядывает его грудь.) А потом… я опять пошлю за пивом.
Элвуд. А почему не за виски?
Чамли. Пиво лучше.
Элвуд. Разве что под кленом… А вдруг она не любит пива?
Чамли. Пусть она лучше молчит… Просто слушает, а иногда гладит мягкой белой ручкой меня по голове и приговаривает: «Бедненький! Ах ты, мой бедненький!»
Элвуд. И долго это будет продолжаться?
Чамли. Недели две.
Элвуд. А вам не надоест? Одни только клены, пиво, да «ах ты, мой бедненький» — целых две недели?
Чамли. Нет, не надоест. Это будет чудесно.
Элвуд. А по-моему, вы делаете ошибку, что не даете ей высказаться. Ведь она все-таки кое-что повидала на своем веку; она может рассказать вам много интересного. И уж совсем большая ошибка — пить столько пива. Но, в конце концов — это ваши две недели, распоряжайтесь ими по-своему.
Чамли. Скажите, мистер Дауд, а Гарви… он сможет мне помочь?
Элвуд. Отчего же нет. Никогда не слышал, чтобы он хоть слово сказал против Акрона. Кстати, доктор, а где же Гарви?Чамли (встает, осторожно). А вы разве сами не знаете?Элвуд. В последний раз я видел его с вами.
Сандерсон. И должен признать, что для человека несведущего вы проявили глубокое проникновение в вопросы психиатрии.
Элвуд. Да что вы? Вот не подозревал, что я в этом разбираюсь. Ведь толком-то никто в этом деле не смыслит?
Сандерсон. Это правда, хорошие психиатры на улице не валяются.
Элвуд. Смотря по какой улице. Но раз вам всем так приятно, чего же расстраивать компанию? Пойдемте со мной к «Чарли» и выпьем. Когда мне с людьми хорошо, я не люблю с ними расставаться.
Сандерсон. Дайте сначала разъяснить мою мысль. Недомогание вашей сестры не возникло внезапно. Ее болезнь носит травматический характер.
Элвуд (садится). Какой, какой?
Сандерсон. Травматический. От слова «травма». Труда, Рональд, Анна, Вилли, Мартин, Анна. Она перенесла шок. Обычная история. Существует даже родовая травма. Шок, полученный, когда вас рожают.
Элвуд (кивая). Да, от этого удара мы так и не можем оправиться…