Kitobni o'qish: «Книжные странники»

Мехтильда Глейзер

Shrift:

Mechthild Glaser

Die Buchspringer

Title of the original German edition: Die Buchspringer

***

«Загадки, приключения, романтика и юмор: любому читателю понравится путешествовать по книгам вместе с Эми».

Bookmark Magazine

«Захватывающая и оригинальная книга! Для читателей всех возрастов».

Buchkultur

«Мехтильда Глейзер просто кладезь идей – эта книга настоящий фейерверк».

Eselsohr

Пролог

Уилл бежал. Все дальше и дальше.

От долгого бега теснило в груди, и остров казался ему больше, чем он был на самом деле. По болоту, от края до края равнины, вниз на пляж, через кладбище, к дому Ленноксов, по деревне, к каменному кольцу, через библиотеку, обратно к своей хижине и к замку Макалистеров, окутанному туманом…

Ничего.

Рядом мчалась собака. Черные уши развеваются, следы от сильных лап отпечатываются на поверхности болота. Почему там нет и других следов? Почему его нигде не видно? Он никогда бы не оставил собаку. Он где-то здесь. Что он сказал перед уходом? Он же хотел просто прогуляться.

По узкой тропинке они поднялись к утесам – собака, а следом Уилл. Тоже никого. Ну, конечно. Не в такую же погоду! Буря разыгралась, дождь хлещет. Впечатление, будто они стоят на самом краю света. Нет, конечно, здесь заканчивается только остров. Мир же продолжается пропастью и водой, и где-то за горизонтом лежит другая земля. Буря бушует и там? За горизонтом?

Они немного постояли над морем. Одной рукой Уилл чесал за ухом собаку, а другую держал козырьком над глазами, чтобы лучше видеть. Бесполезно. Шерлок Холмс так и не появился.

Чудовище спит долго, много лет.

Глубоко-глубоко, в самом темном углу своей пещеры.

Долго-долго жизнь обходит его стороной.

Чудовище грезит о том, как пробудится.

Спит оно так давно, что само существование его предано забвению.

Быть может, поначалу жители королевства еще помнили об этой ужасной твари.

Но со временем воспоминания поблекли, обратились в смутные предания.

И сейчас, когда люди напрочь забыли обо всем, настала пора Чудовищу снова открыть глаза.

1
Жил да был остров

Жили да были мы с Алексой, и мы спешно паковали чемоданы. Свитера, брюки, носки… Я вытаскивала одежду из шкафа и швыряла через плечо в раскрытый чемодан на колесиках. В соседней комнате Алекса занималась тем же. Мы почти не замечали, что попадается под руку, любимая одежда или нет. Следовало торопиться – вот в чем дело. Так мы решили. Собирались бы мы спокойно и по списку, как обычно, так сразу бы поняли, что это бредовая идея.

В моей семье одни чокнутые. Во всяком случае, Алекса всегда отвечала так на мой вопрос, почему она в семнадцать лет, со мной в животе и с одним чемоданом, покинула родную Шотландию. Просто взяла да и уехала в Германию. Беременная и несовершеннолетняя. Сбежала очертя голову, и прямиком в Бохум. Мне тоже скоро семнадцать (всего-то четырнадцати месяцев не хватает), и, видимо, я унаследовала ген сумасшествия. Ведь сама утром за завтраком, всего час назад, вдруг предложила Алексе уехать из страны. Мы забронировали в Интернете самые дешевые билеты и летим уже сегодня после обеда. Осталось только вещи сложить. Я торопливо выловила парочку трусов и лифчиков из ящика.

– Эми, возьми теплую куртку с капюшоном, – посоветовала Алекса, вкатывая в мою комнату до верха набитый чемодан и пытаясь впихнуть в него мою подушку.

В чемодане я увидела ее вельветовые брюки из экологически чистого хлопка и майку с цветным яблочным принтом от фирмы «ДаВанда».

– Вряд ли мне понадобится пуховик в июле, – пробормотала я.

Ведь мой чемодан уже основательно набит – правда, в основном книгами. Из одежды я взяла только самое необходимое. Мой девиз: лучше без вязаной кофты, чем без любимой книги.

– Ты недооцениваешь тамошнюю погоду, – сказала Алекса, оглядев мой багаж и встряхнув волосами махагонового цвета. Глаза у нее покраснели и опухли, словно она всю ночь проплакала. – Возьми с собой электронную книгу. Разве ее мало?

– Но в ней нет «Момо» и «Гордости и предубеждения».

– Ты их читала уже раз сто.

– А если я хочу в сто первый?

– Эми, поверь, на этом проклятом острове предостаточно книг. Ты не представляешь сколько.

Я погладила зачитанную обложку «Момо». Сколько раз я мечтала о том, как последую за волшебной черепахой, которая укажет мне жизненный путь. Мне нужна эта книга. Она утешает, когда грустно. Именно теперь она мне нужнее всего.

Алекса улыбнулась:

– Все-таки проверь, может, куртка еще влезет? Погода там бывает очень суровой.

Она уселась на чемодан и потянула молнию.

– Боюсь, мы зря всё это затеяли, – вздохнула она. – Ты уверена, что там единственное место, где ты сможешь отвлечься?

Я кивнула.

Крошечная лодочка качалась на волнах – море кидало ее из стороны в сторону, словно играло в мячик. В небе сверкали молнии, сгущались грозовые тучи, море обволокла жуткая серая мгла, сотканная из внезапных вспышек света, сопровождаемых раскатами грома. Дождь лил как из ведра, мутные воды с ревом оттачивали гребни волн, обрушиваясь на них с высоты. На горизонте вздымался крутой берег, об его утесы разбивались обрушившиеся одна за другой водяные горы, и все это вместе являло собой весьма впечатляющее природное действо. Вселяющее ужас и в то же время прекрасное.

Впрочем, не особенно-то и прекрасное. Беда в том, что в этой лодчонке посреди разбушевавшейся стихии сидела я, изо все сил стараясь удержаться в утлом суденышке и не выпасть за борт. Брызги летели со всех сторон. Алекса пыталась спасти наш багаж, пока лодочник, который должен был нас переправить, заводил мотор.

Дождь, начавшийся внезапно, мигом промочил меня до нитки. Я озябла и хотела только одного – добраться. Все равно куда, главное, куда-нибудь, где тепло и сухо. Пока летели из Дортмунда в Эдинбург, было солнечно и ясно. Ну, видели мы облачко-другое, когда небольшой винтовой самолетик нес нас в аэропорт Самборо на Мейнленде, самом большом из Шетландских островов, однако на развитие событий в стиле конца света я вовсе не рассчитывала.

Я прикрыла глаза, пытаясь защититься от обжигающих соленых брызг, когда новая волна, развернув нашу лодчонку, чуть не утащила с собой самодельную войлочную сумку Алексы. Держаться за борт становилось все труднее. От ледяного ветра пальцы онемели настолько, что почти не слушались. Читать в книге про бурю гораздо приятнее! Пугаешься, ужасаешься, переживаешь страшнейшие бедствия, а все равно остается ощущение, мол, «я под теплым одеялом на диване». Теперь его как не бывало, мне стало ясно: настоящих бурь, в отличие от книжных, я не переношу.

Следующая волна, еще безжалостнее предыдущей, окатила меня с головы до ног. Зря я в панике попыталась именно в этот миг поймать воздух ртом, я поймала только воду в огромном количестве. Хрипя и кашляя, я пыталась избавиться от целого моря в легких, а Алекса стучала мне по спине. Сумка ее тем временем все-таки пошла ко дну. Проклятие! Но Алекса, кажется, потеряла надежду доставить наши вещи целыми на берег и даже не взглянула вслед тонущему добру.

– Еще чуть-чуть, Эми! Совсем чуть-чуть! – кричала она, но ветер уносил прочь ее слова, едва они срывались с губ. – Вспомни, мы ведь сами этого хотели! Мы здорово проведем каникулы на Штормсее.

Вроде бы должно звучать радостно, но голос Алексы сел – она была в панике.

– Мы здесь, потому что сбежали, – ответила я тихо, чтобы Алекса не услышала.

Не хотелось ни себе, ни ей напоминать про подлинную причину нашего отъезда. Мы сбежали из дому, чтобы забыть! Забыть, что Доминик ушел от Алексы и вернулся к жене и детям. Просто так взял да и ушел. И чтобы забыть, как эти полоумные идиоты из моей параллели… Нет, я же решила вообще не думать об этом.

Подвесной мотор ревел наперегонки с бурей, дождь все усиливался, барабанил по голове и плечам, хлестал по лицу. Я промокла насквозь – мокрее не бывает. И все-таки я обрадовалась, когда остров и в самом деле приблизился. Штормсей – родина моих предков. Сквозь завесу мокрых, слипшихся волос я разглядывала спасительный берег, уповая на то, что лодочник знает свое дело и мы не разобьемся об утесы.

Массивная скальная гряда с острыми зубцами казалась смертельно опасной. Она вздымалась на двадцать – тридцать метров над свинцовыми волнами, а наверху, на самом краешке, где гуляет порывистый ветер, там…

… кто-то стоял.

Сперва мне показалось, это дерево. Но вскоре я поняла, что наверху, сгибаясь под порывами ветра, стоит человек и смотрит на море. Кто-то – можно было различить короткие волосы и развевающийся плащ – наблюдал за нами сверху. Одну руку человек приложил козырьком к глазам, другую держал на голове огромной черной собаки.

Дрожа, я все оглядывалась на скалу, а лодка тем временем разворачивалась против ветра. Мы миновали прибрежные утесы и, описав дугу, пробились к восточному берегу острова. Человек, стоящий на скале, становится все меньше и постепенно пропал из виду.

Зато мы причалили к мосткам. Они наполовину погрузились в воду и подозрительно качались, но наш «капитан» в несколько приемов сумел привязать к ним лодку. Нетвердо держась на ногах, мы ступили на землю. Наконец-то!

Береговой склон скользкий, дождь продолжает лить с неослабевающей силой, но мы достигли цели! Штормсей. Само это слово несет налет некоей тайны, звучит многообещающе и чуть жутковато. Я никогда здесь не была. Алекса ни словом не упоминала об этом острове, пока в начальной школе я вдруг не обратила внимание на то, что совсем не всех детей родители обучили и немецкому, и английскому, да и мое имя как-то отличается от имен других ребятишек. Эми Леннокс. Только тогда Алекса, запинаясь, призналась в том, что мы родом из Шотландии. Вообще-то семнадцать лет назад она поклялась сюда не возвращаться. А теперь…

Мы с трудом топали по улице, колеса чемоданов увязали в грязи. Слева и справа виднелись редкие постройки – несколько глинобитных хижин с покосившимися крышами и выпуклыми стеклами окон, за ними кое-где мерцал желтый свет. Я гадала, в которой из них живет моя бабушка, и надеялась, что ветер не гуляет хотя бы внутри этих убогих домишек, пусть по их виду этого и не скажешь.

Наш проводник, буркнув что-то про паб и пиво, скрылся за какой-то дверью. Алекса же уверенно миновала последний домишко. Казалось, она в сердцах решила повернуться спиной и к этому жалкому остатку цивилизации. Я едва за ней поспевала. Мой чемодан снова увяз в грязной луже, я изо всех сил схватилась за ручку, пытаясь его вытащить.

– Но твоя-то мама же живет в чем-то вроде… ну, такого дома? – пробормотала я, сама удивившись, отчего раньше не расспросила, что такого сумасшедшего было в моей бабушке.

«Чокнутая» может означать что угодно. Например, она ест кору деревьев, носит одежду из шишек и живет вместе с лесными зверями под открытым небом…

Вместо ответа Алекса замахала руками, указывая куда-то в темноту и подавая мне знак следовать за ней. Тут вдруг мой чемодан высвободился, поддавшись рывку, и меня обдало грязью с ног до головы. Ну, класс!

Алекса даже с мокрыми волосами выглядит сногсшибательно, как будто она шампунь рекламирует, а я себе все больше казалась похожей на чудом не утонувшую крысу. Мрачно бурча что-то под нос, я, спотыкаясь, брела дальше.

Улица плавно перешла в проселочную дорогу, та оказалась еще грязнее. Огоньки остались позади, деревенька почти скрылась из виду, и только леденящий ветер дул по-прежнему вслед, проникая через мой вымокший шерстяной свитер. Капли дождя били мне в лицо, когда я догнала Алексу, и мы вместе вышли на поле.

– На утесе кто-то стоял. Ты тоже заметила? – прохрипела я. Мне никак не удавалось избавиться от ощущения, будто я вот-вот окоченею.

– На утесе Шекспира? В такую погоду? Вот уж странно, – пробормотала Алекса так тихо, что я едва расслышала. – Давай-ка возьму у тебя чемодан, – предложила она, первая оказавшись на вершине встретившегося по пути холма.

Резким движением передав ей наверх поклажу, я влезла следом и увидела, что перед нами раскинулось какое-то плато. Вдалеке опять замерцали огни, на фоне ночного неба вырисовывались башни какого-то замка, справа от нас, совсем близко, в огромном господском доме ярко светились несколько окон. Здесь дорога раздваивалась. Путь по прямой вел в глубь плато. Однако Алекса уверенно свернула направо и устремилась к кованым железным воротам, за которыми я ожидала увидеть какой-нибудь парк или усыпанный галькой подъезд к дому, может, и с фонтаном в центре. В кино в таких усадьбах всегда бывают дорожки из гравия, подстриженные кусты геометрических форм, статуи, розы, а еще старинные кабриолеты. Ведь вздыхающей любовной парочке или отважному герою, гоняющемуся за убийцей, нужны эффектные декорации… Дом за воротами даже издали выглядел роскошным. Не сосчитать, сколько эркеров украшали старинные фасады, а к небу устремлялись маленькие башенки и всевозможные дымоходы, так и цепляя грозовые облака. За окнами угадывались тяжелые шторы, сквозь них пробивались трепещущие огни свечей.

Ливень стал еще сильнее, дождевые капли слились в сплошную пелену, словно в последний миг решили спрятать от нас поместье. Но поздно! Мы ведь уже на острове, и пути назад нет.

Взявшись за фигурную ручку ворот, Алекса глубоко вздохнула.

– Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему, – наконец прошептала она и толчком открыла ворота.

– Что? – переспросила я.

– А это начало одного романа, который я здесь часто… читала, – снова вздохнула Алекса.

– Понятно, – ответила я, хотя ничего не поняла.

У меня зуб на зуб не попадал от холода, так что думать ясно я все равно не могла.

Мы поволокли чемоданы через маленький парк по дорожкам из гравия, мимо кустов геометрической формы, фонтана и бесчисленных кустов роз, а потом по ступеням открытой мраморной лестницы. Не хватало только старого кабриолета.

Алекса позвонила в дверь.

Внутри послышался звучный удар гонга.

Однако прошла целая вечность, прежде чем дубовая дверь открылась и из-за нее показался огромный бугристый нос. Принадлежал он одетому в костюм старику, который принялся рассматривать нас через стекла очков.

– Добрый вечер, мистер Стивенс. Это я, Алекса.

Стивенс коротко кивнул:

– Конечно же, мэм. Я сразу узнал вас. – И старик шагнул в сторону. – Вас ожидают?

– Нет. Но я хотела бы встретиться с матерью.

Еще раз кивнув, мистер Стивенс помог Алексе перетащить потрепанный чемодан через порог. Протянул руки, все в старческих пятнах, и к моему багажу, но мне удалось увильнуть. Я так долго таскала за собой этот чемодан, зачем же теперь, на последних метрах длинного пути, нагружать старика, ведь он конечно же слабее меня! Однако мистер Стивенс так строго и не по-старчески пристально взглянул на меня, что я отдала ему вещи и сунула руки в карманы. И кажется, моя поклажа оказалась для него совсем не тяжела.

– Вау! – вырвалось у меня, едва мы переступили порог дома.

Вестибюль дома превосходил размерами всю нашу квартиру. Зайдя к нам в переднюю, вы очутитесь в узкой темной комнатенке с отклеивающимися обоями в цветочек. Алекса, правда, постаралась сделать прихожую уютнее, повесила занавеску из бусин, поставила пальму в горшке, но ведь духа многоэтажки не утаишь. Гостиная, она же спальня Алексы, кухня, выложенная плиткой по моде семидесятых годов, ванная, моя комната, где ковер от старости пошел волнами, – все это коробки, да что там – коробочки. Бетонные коробочки с крохотными окошками, и ни книжные полки, ни яркая посуда в горошек не могут скрасить их безликость.

Зато бабушкина передняя оказалась просто невероятной. Потолок выгибался куполом так высоко над нами, что при попытке разглядеть его роспись могла закружиться голова. Художник, однако, изобразил там не пухленьких голых ангелочков в облаках или что-нибудь подобное, а людей с книгами. Одни читали, другие указывали на заполненные до отказа книжные полки, третьи лежали, накрыв лица развернутыми книгами. Между ними, повторяясь, красовался герб: на винно-красном фоне стопка книг, на книгах высится зеленый олень с ветвистыми рогами. В центре вестибюля красовалась люстра с рожками из нанизанных одна на другую золотых букв. Обшитые деревянными панелями стены украшали канделябры, развешанные на равном расстоянии друг от друга, между ними опять-таки герб с оленем. Пол покрыт пестрым восточным ковром с орнаментом из незнакомых мне знаков, а на противоположной стороне вестибюля вела вверх лестница, чьи резные дубовые перила имели форму книг. Мне подумалось, что любовь к чтению у меня от бабушки.

– Будьте любезны, следуйте за мной. Вашим багажом я займусь позже, – улыбнулся мистер Стивенс.

Для человека его возраста Стивенс держал спину необычайно прямо. Он не производил ни малейшего звука, ступая по дорогим коврам начищенными до блеска туфлями.

А мы оставляли за собой следы вязкой грязи.

– Э-э… может, мы лучше в носках?.. – шепнула я Алексе.

Но та с отсутствующим видом покачала головой. Только теперь я заметила, как она изо всех сил вцепилась в ткань своего пальто. Закусила нижнюю губу, скользя рассеянным взглядом по сторонам.

Ну, ладно! Чтобы поспеть за дворецким, мы ускорили шаг. Жгучий стыд охватывал меня за всю ту грязь, что мы натащили в самый великолепный из виденных мною когда-либо вестибюлей, так что я старалась не наступать на ковры. Блестящий деревянный настил все же легче мыть. Правда, и поскользнуться на нем проще. Уже через несколько шагов из-за слоя мокрой грязи на подошвах кроссовок я поскользнулась и потеряла равновесие. Пытаясь удержаться, я замахала в воздухе руками, причем угодила прямо в застывшую не хуже цемента прическу бедного мистера Стивенса и ухитрилась ее растрепать, но все равно хлопнулась на мягкое место. Дурацкая грязюка!

Дворецкий обернулся и, подняв брови, наградил меня недоуменным взглядом через сползшие на нос очки, не сказав, впрочем, ни слова. Волосы у него на затылке встали дыбом, словно перья какаду.

– Извините, – пробормотала я.

Алекса молча протянула мне руку и помогла подняться. Ей не впервой, со мной вечно случается что-то похожее, в таких случаях она сочувственно называет меня своим Жирафенком: руки и ноги меня не слушаются, как будто они слишком длинные. В компании своих ровесниц я и вправду часто чувствовала себя жирафихой, ведь в последние годы их фигуры обретали женственные формы, а я становилась все более долговязой. Просто нескладная жирафиха на роликах.

Я снова потащилась за Алексой и, чтобы сохранить хоть частицу достоинства, сдержала желание потереть ушибленное место. Мистер Стивенс двинулся вперед, а его волосы, как ни странно, опять оказались идеально уложены. Мы уже пересекли вестибюль, и старый дворецкий повел нас через обшитую деревом дверь по длинному коридору, вверх по лестнице и вновь по коридору… Я уже заволновалась было, что в жизни не найду выхода из этого дома, если потеряюсь, как мы наконец добрались до гостиной, где стоял обтянутый шелком диван.

– Прошу вас.

Дворецкий, предложив нам сесть, принялся разжигать большой камин. Садиться мы не стали, ведь куда приятнее было подойти к разгоравшемуся огню. Мы с Алексой постарались встать как можно ближе к теплым языкам пламени, а мистер Стивенс ушел. Огонь тихо потрескивал, согревая меня. Легкими уколами тока тепло расползалось по рукам и лицу. Зажмурившись, я наслаждалась красно-оранжевым свечением, которое видела даже с закрытыми глазами. Только мокрая одежда, словно панцирь, долго не пропускала тепло.

Не знаю, сколько я стояла там, надеясь, что тепло охватит меня с ног до головы, может быть, всего несколько мгновений. Во всяком случае, мистер Стивенс вернулся слишком быстро.

– Мэйред Леннокс, леди Штормсей, – объявил он.

Мне пришлось открыть глаза и отвернуться от камина.

Видимо, как и все женщины нашего рода, моя бабушка была высокого роста. Даже выше Алексы и меня. Или просто казалась такой из-за собранных в пучок седых волос? Ее темные глаза, окруженные сеточкой мелких морщин, были такими же, как у нас с Алексой. Нос чуть длинноват, а губы чуть узковаты. Но когда-то она, наверное, была красавицей. В платье темно-зеленого шелка, с белым, скрепленным брошью воротничком, бабушка, как и ее дом, словно происходила из другой эпохи. На шее у нее, на ленточке, висели маленькие очки для чтения в оправе, украшенной красными камушками.

Некоторое время они с Алексой молча смотрели друг на друга. Алекса в промокшей насквозь и слишком яркой одежде стояла, вцепившись в пальто так, что из него выступили крупные капли воды. Для меня Алекса всегда была воплощением Пеппи Длинныйчулок, только еще и вегетарианкой. Сильная, смелая, не такая, как все. Мать, которая не обращала внимания, если кто-то презрительно фыркал, когда она по дороге в детский сад громко распевала песенки вместе с пятилетней дочкой, балансируя на каком-нибудь узком парапете. Нервничать – это не по ней. Но сейчас она явно нервничала.

Алекса облизнула пересохшие губы, а бабушка перевела взгляд на меня. Она долго рассматривала меня, и между нами словно повис невысказанный вопрос, но я знать не знала какой. Алекса по-прежнему молчала. Я сглотнула, и леди Мэйред вопросительно вскинула брови.

Позади нас тихо потрескивал огонь, дождь барабанил в окна. Розы и кусты в саду мужественно боролись с разбушевавшейся стихией.

Вода стекала с наших волос и одежды, образуя лужицы у ног. Бабушка вздохнула, и крылья ее носа затрепетали.

Алекса молчала.

Просто невыносимо!

– Э-э-э… в общем, я Эми, – вырвалось у меня в конце концов. – Рада знакомству с тобой, то есть, конечно, с вами, – пролепетала я и, поскольку леди Мэйред не ответила сразу, добавила для верности: – Миледи.

Всем известно, что люди благородных кровей часто ведут себя странно, когда дело доходит до титулов. Не удержавшись, я согнула колени, изобразив какое-то подобие книксена. Не слишком изящно получилось. И я почувствовала, как кровь бросилась мне в лицо.

Бабушка изогнула рот в подобии улыбки.

– Так она твоя?.. – спросила она Алексу. – Как это может быть?

Шагнув ко мне, она кончиками пальцев провела по моей щеке и подбородку.

Алекса кивнула:

– Я рано забеременела.

– Ах да, – сказала леди Мэйред и теперь уже улыбнулась по-настоящему. – Что ж, Эми, тогда я твоя бабушка, – объявила она. И продолжила, как мне показалось, по-гэльски: – Ceud mìle fàilte! – К счастью, она тут же вернулась к родному языку: – Добро пожаловать в дом Ленноксов, Эм…

– Не надейся, – прервала ее Алекса. – Мы вернулись сюда не для этого.

– Нет? Для чего же? – удивилась бабушка.

Алекса тяжело вздохнула, будто ей стоило больших усилий говорить с матерью.

– Нам надо было уехать, и мы не знали куда, – начала она. – Может, и опрометчиво, но… в общем, мы хотим остаться здесь ненадолго и отдохнуть, вот и все. У Эми сейчас летние каникулы. Неделя-другая – и нам пора домой.

Разумеется, Алекса знала, что я ненавижу ту школу. Видеть своих «друзей» я не хотела никогда больше. Впрочем, приняв решение немедленно покинуть страну, мы не обсудили на какой срок. Может, нам придется когда-нибудь вернуться в Германию. Я все еще собиралась через три года поступать в университет на медицинский. Но что сейчас об этом волноваться? К тому же и бабушка отвергла возражения мамы одним движением тонкой, изящной руки.

– Если хотите остаться, ты знаешь мое условие. Она должна читать. Пока вы здесь, она будет читать, а когда каникулы закончатся, пусть сама решает, что дальше.

– Читать? В каком смысле? – удивилась я. – Почему я должна читать?

Алекса вздохнула:

– Это долгая история, золотко. Связано с нашей семьей, но ничего важного. Мы…

– Она не знает, – глухо сказала бабушка. – Она ничего не знает. – И сморщила губы, словно откусила кусок лимона.

– Чего именно я не знаю?

Леди Мэйред приготовилась отвечать, но Алекса окончательно преодолела свою странную нервозность.

– Не надо сегодня вечером, хорошо? – попросила она бабушку. – У меня сейчас просто нервов не хватит. Эми насквозь промокла и едва не окоченела, да и я тоже. Последние недели были для нас тяжелыми… что уж говорить про дорогу сюда в такую бурю. Давай продолжим разговор завтра.

Сначала мне показалось, что бабушка намерена возразить. Однако она заметила, что я вся дрожу.

– Хорошо, – согласилась она. – Мистер Стивенс приготовит вам комнаты и наберет ванну.

Вскоре мы с Алексой лежали в ванне размером с бассейн. Если встать, то вода доходит до пояса; если сильно не раздвигать ноги, то от одного края до другого можно даже проплыть, сделав руками один-два гребка. Впрочем, мы слишком устали, чтобы заниматься спортом. Лучше понежиться в горячей ванне, отогреть наши онемевшие пальцы. Между нами вздымались горы душистой пены. И даже в этой ванной, отделанной мрамором, под потолком висела люстра с золотыми буквами.

На пути по запутанным коридорам дома я спросила Алексу, почему они с леди Мэйред спорили, читать мне или нет. Ведь ответ подразумевается сам собой: на каникулах я точно не могу не читать. Годами я только тем и занималась, что осваивала содержимое городской библиотеки. Но Алекса лишь пожала плечами:

– Ты же знаешь, Эми, в этой семье все чокнутые.

Обессиленные, мы покачивались в воде, и жар, слегка обжигая мою заледеневшую кожу, постепенно проникал в самую глубь тела. Я погрузилась в воду, расслабилась и смотрела, как колышутся в воде мои длинные, спутавшиеся волосы. Их рыжеватый отлив – жалкая пародия на рыжую копну Алексы, а на мокрых волосах его и вовсе не разглядишь. Но все равно я воображала себя морской звездой на дне тропического моря. Вот это жизнь – ничего не делать, лишь отдаваться теплому течению.

Только я сообразила, что быть актинией не так уж и весело, ведь без книг на дне морском я быстро заскучаю, как по спокойной воде пошли круги – Алекса пошевелилась. Пересекла ванну вплавь, вдохнула воздух поглубже и нырнула. Почти две минуты она оставалась под водой, а когда вынырнула, глаза у нее были такими, будто она едва сдерживается, чтобы снова не заплакать. Может, Алекса проклинала день, когда на ферме, где работала, она подвернула ногу, а в травматологическом пункте шину ей наложил красавец врач. Доминик скоро проник и в ее сердце, и в наш дом. Они не прожили вместе даже года, хотя он сразу стал частью семьи. Жарил себе и мне стейки на нашей кухне, где обычно царила вегетарианская пища. Ходил с нами кататься на коньках… Я по нему скучаю. Он единственный, по кому я скучаю.

– Мы замечательно проведем каникулы на Штормсее, – успокаивала я Алексу ее же словами. Но я и сама думала так же. Ничего нет хуже, чем сидеть дома, ведь там все напоминает обо всем. Там для Алексы все связано с Домеником, а я могу встретить кого-нибудь из своей школы, где не жди сочувствия, если у тебя слишком много пятерок и слишком маленькая грудь.

Алекса смахнула слезы.

– Да, – улыбнулась она. – Ты права. – Посмотрела на меня долгим взглядом, вдруг усмехнулась и подтянула к себе гору пены. – Эми, не правда ли, отпуск лучше всего начинать старым добрым сражением с пеной?

Улыбнувшись, я тоже «вооружилась» пеной…

Когда я засыпала, укутавшись теплым одеялом, то слушала шум бури за окном. Сквозь вой и рев ветра как будто доносились рыдания какого-то ребенка. Может, кто-то плачет ночью на болоте? Нет, конечно же мне это просто почудилось.

Принцесса жила в замке с серебряными зубцами и разноцветными окнами.

Замок тот возвышался на холме, откуда видно было все королевство.

Каждый день поднималась она на вершину самой высокой башни и смотрела вдаль.

Принцесса знала свое королевство от края до края.

Но лишь издали, ведь она никогда не выходила из замка.

Она не покидала его с той поры, как умерли Король-отец и Королева-мать.

Луга и озера казались Принцессе слишком опасными, леса – слишком непроходимыми.

В старых сказаниях, которым не верил никто из ее подданных, говорилось, что где-то глубоко в пещере таится Чудовище.

Принцесса боялась Чудовища.