Kitobni o'qish: «Не все желания должны сбываться»

Глава 1

– А ну, угомонились! Быстро по местам! – сквозь голоса учеников 9 «Б» прорвался один, высокий сопрано классной руководительницы Снежаны Артуровны, чья внешность совершенно не сочеталась с голосом. Он, скорее, подошёл бы длинношеей и остроносой анорексичке, чем приземистой, пышногрудой, с выпирающей пятой точкой, моей новой классухи.

Снежана Артуровна постучала указкой по столу. Класс, наконец, умолк. Я бегло оглядела своих новых одноклассников. Да уж, сборище «офников» вперемешку с блатными. Блондинка с волосами, собранными в два высоких хвоста, так усердно жевала жвачку, казалось, челюсть может вот-вот выпасть. А розовые кончики волос подпрыгивали, как на пружинах.

– Ребята, знакомьтесь, – училка подошла ко мне и дотронулась до плеча. Ненавижу, когда меня трогают. – Это Вика Самарина, наша новая ученица. Они с семьёй переехали в наш город из закрытого военного городка. Викин папа военнослужащий, будет теперь служить в нашем городе.

Ах, да. Я забыла представиться. Я – Вика, правда, дома меня чаще зовут Витькой. То ли из-за характера, то ли так сильно хотели сына. Но я и тут спутала своему семейству все планы.

Да, так уж вышло, мы действительно переехали из закрытого военного городка за сотни километров отсюда. Не знаю, какой по счёту переезд. Просто однажды мою матушку угораздило выйти замуж за военнослужащего, а

так как приданного у неё не было, то бонусом к нежной рученьке шла я. Моего мнения особо никто не спрашивал, конечно, но в принципе, меня всё устраивало. Отчима, в силу совсем малолетнего возраста, очень быстро начала звать папой. Потом родилась Алиска. Потом появился Макс, но его пришлось отдать соседям при очередном переезде. Не потому, что он был нежеланным или много ел, хотя последнее точно про него. Просто он был котом. А у Алиски обнаружилась аллергия на шерсть, которой у Макса было столько, что, наверное, можно было бы носков на весь гарнизон навязать. Только вот из кошачьей шерсти носков я пока не встречала.

В общем, несколько лет мы прожили в городе, который внешне больше напоминал Чернобыль: пусто, тихо, всё огорожено забором. Я, правда, не была в Чернобыле, но интернет даже там ловил.

– Присаживайся, Вика, – продолжала птичьим голосом учительница. – Класс у нас хороший, вы быстро подружитесь.

– Я готов хоть сейчас пару раз дружануть, – с присвистом сказал толстяк со второй парты.

– Правая рука, твой друг навеки, Колбаса, – захохотал кто-то ещё.

– А ну, цыц, сказала! – прервала нарастающий хохот Снежана Артуровна и повернулась ко мне. – Садись вон за ту парту, – она показала на пустую предпоследнюю парту возле окна, как раз перед противной блондиночкой.

– А где наш великий философ? – Учительница обвела класс глазами. – Не почтил нас вниманием?

– Мы не достойны его внимания, – гоготнул один из парней в чёрной толстовке и подставил кулак сидящему рядом. – Отбей, – тот в ответ стукнул своим кулаком, «отбил», так сказать. Видимо, это было признаком удачной шутки.

– Ладно, разберёмся. Вика, садись. С соседом по парте, надеюсь, представится возможность, всё же познакомиться. Я прошла на место, и пока доставала учебник и тетрадь, учительница уже писала на доске тему урока, озвучивая её зачем-то по слогам.

В дверь постучали и, не дожидаясь ответа, открыли. В кабинет вошёл щуплый мальчишка в очках. Учительница развернулась к нему всем своим внушительным корпусом и радостно подняла руки. Я думала, его обнимать побежит, но нет, она лишь радостно приветствовала его.

– Антоша, ты ли это? Что случилось?

– Добрый день, Снежана Артуровна. Можно я займу своё рабочее место?

– А ты даже работать собрался на уроке? – Она посмотрела в сторону хихикающих одноклассников. – Маркин, – позвала она одного из мальчишек, который чуть не выронил смартфон, в котором ковырялся, пряча его под партой. – А ну, глянь в своем чудном для нас, философов, аппарате, там не астероид какой летит?

По её обращению я поняла, что вошедший и есть тот «философ», который должен сидеть со мной за партой.

– А, ща, – отозвался Маркин и достал гаджет.

– Убрал, и чтоб до конца урока я не видела твой телефон, – уже без иронии потребовала классная и вновь

повернулась к щуплому. – Мне некогда выслушивать твои оправдания, урока не хватит. Садимся и чтоб я тебя не слышала, пока не спрошу.

Мальчишка прошёл мимо преподавательницы, остановился и, подняв указательный палец, уточнил:

– Только не оправдания, а доводы, основанные…

– Стриж, на место, – пискляво скомандовала учительница.

Я с усмешкой глянула на севшего возле меня ботана. Вообще, я старалась запомнить каждое произнесённое имя и мысленно подписывала ими фотографии тех, кто сидел за партами. В голове рисуешь образ с характерными чертами человека и вместо автографа подписываешь его же именем. Так легче запомнить.

– Привет, – пришлось поздороваться первой, так как мальчишка явно этого делать не собирался. – Я Вика.

– Добрый день, – деловито произнёс мой сосед по парте, доставая учебник по литературе. – По правде говоря, не вижу смысла запоминать имена людей, с которыми практически не общаюсь, не считая крайней необходимости.

Я удивлённо подняла бровь.

– Слушай, ты совсем не производишь впечатление заядлого прогульщика. – я с любопытством смотрела на этого персонажа. – Скорее, на ботана, обожающего зубрить.

– Ты что, он не ботан. – Наклонилась к нам блондиночка с задней парты. – Он великий философ.

– Я люблю получать новые знания, развиваться, как личность. А школа, это инструмент дрессуры, – он посмотрел на меня и поправил очки. – У нас, скорее, вырабатывают инстинкты, закладывая определённые навыки. Не знания и умения, прошу заметить, а именно навыки, рефлексы, можно сказать.

– Как у собак Павлова? – в отличие от прыснувшей в кулак одноклассницы, мне его слова казались не таким уж и бредом.

– Очень похоже, – кивнул сосед и протянул руку, – Антон. Антон Стриж.

– Вика. Самарина.

– Гав, – раздалось с задней парты. Мы синхронно обернулись. Блондиночка внешне действительно похожа на собачонку, на ту, из мультика про семейство собак, где у старшей была похожая причёска. Те же белые хвосты с розовыми кончиками. Я отвернулась, чтобы та не видела мой невольно вырвавшийся смешок.

– А это, – кивнул на неё Антон, – Машка Белова, яркое доказательство того, что эксперименты проходят успешно.

Вот тут и мне захотелось сказать «отбей». В тот момент я подумала, что скорее подружусь с этим странным занудой, чем с куклой, у которой вата вместо мозгов.

Начался урок, один из тех, что я терпеть не могла. Хотя маму удивляло всегда, как мне может не нравиться литература, она же так близка к рисованию, это тоже гуманитарная наука. Ну и что? А мне не нравится и всё тут.

Не запоминаю я ни даты, ни стихи. Да и смысла в этом не вижу.

Я потихоньку открыла тетрадь посередине, там, где встречаются скрепки, чтобы можно было в любой момент вырвать листок, и начала рисовать. Я всегда рисовала: на уроках, в трамвае, дома. Мечтала ходить в художественную школу, но в том городе, где мы жили последние несколько лет, только мечтать и оставалось. Включала телефон, втыкала наушники и повторяла то, что там показывали. Но это было пару лет назад. Сейчас я редко включала видео, только если хотела найти новые формы или что-то не получалось. А так, рисовала, как чувствовала. А чувствовала я всё преимущественно в чёрно-белом цвете. Потому и пенал был полон разных карандашей, но грифель у всех чёрного цвета, ну или как говорила моя мама: «Набор простых карандашей». Но это только с виду они похожи, на самом деле каждый был уникальным, имел свою роль.

Совсем, как люди. Вроде, одеваемся в однотипную одежду, делаем похожие стрижки, учимся в стандартных школах по типовой программе, но у каждого своя роль в жизни. И кто-то быстро ломается, оказавшись слишком мягким, а кто-то слишком твёрд и рвёт чужую жизнь, как бумагу.

– Ого, довольно неплохо, – я так увлеклась зарисовкой, что не заметила, как в тетрадь заглянул Антон.

Мне польстил его явно одобряющий тон. Тем более, что я рисовала не абстракцию, а портреты. Просто смотрела на одноклассников и рисовала того, кого в этот момент было лучше видно. Кто стоял у доски или сидел так, что было видно хотя бы профиль.

– Спасибо, – шёпотом поблагодарила я, всё же перевернув страницу.

– Ты где так научилась?

– Нигде, – призналась я.

– Оно и видно.

Я удивлённо посмотрела на Антона. Только что ведь похвалил.

– Я имею ввиду, что рисунки не стандартные, как если бы ты рисовала «как надо», а именно твои.

– Думаешь?

– Вижу.

– Спасибо, – я даже немного выпрямила спину. Всё-таки, комплименты имеют свою силу.

Раздался звонок, и по классу разнёсся вздох облегчения.

– Какие планы? – спросил Антон, вставая из-за парты.

– Идти на следующий урок. Наши планы не совпадают, разве?

– Нет. Следующая – физра, а у меня от неё освобождение.

– По состоянию здоровья или по убеждениям?

Антон улыбнулся.

– Вот тут как раз всё совпало. У меня астма.

Как бы в доказательство, он достал из рюкзака белый флакончик.

Когда мы уже выходили из кабинета, толкаясь с остальными ребятами, Антон спросил:

– Ты с городом успела познакомиться?

– Когда? Мы неделю, как приехали. Мама меня только по всяким важным делам таскала. Даже в парке ни разу не были.

– Может, ну её, физкультуру? Я тебе своё тайное место покажу.

Ну, во-первых, я всегда обожала всё, что связано с тайнами. Во-вторых, льстило, что мне готов раскрыть тайну человек, который знает меня около получаса. Ну и в-третьих, физкультуру никогда особо не любила. Да и вообще, если бы не предки с их нотациями о важности аттестата для моего будущего, фиг бы меня видели в этой школе. А потому, практически не раздумывая, согласилась.

Во дворе, на территории школы, возле забора была целая парковка для велосипедов. Хозяином одного из них, с облупленной синей краской и абсолютно ржавым звонком, оказался мой новый одноклассник.

– Так как сидение рассчитано на одного пассажира, – рассуждал Антон, – а нас двое, я буду катить велосипед.

– Большое спасибо, – даже не пытаясь сдержать смех, я изобразила поклон.

– Обидно, что сегодня банальная вежливость вызывает лишь усмешку. Вот она, примитивность общества.

Я решила промолчать, чтобы не дать ему повод развить дискуссию, лишь мысленно удивившись тому, что в пятнадцать лет можно быть таким занудой.

Мы шли по широкой, вымощенной плиткой дороге, Антон показывал мне дома, рассказывал истории, связанные с тем или иным зданием.

Мы остановились возле небольшой церквушки, двери её были закрыты. Причём, если фундамент и нижняя часть стен были явно очень старыми, – с них осыпалась штукатурка и были видны большие трещины, то верхняя часть, как купола, смотрелись довольно новыми. Антон остановился, прижимая к себе велосипед.

– А вот это очень таинственное место. Примерно с восьмого века, когда ещё и города-то не было, а лишь небольшое поселение, на месте этой церкви стояла хижина, одна, другие были далеко, и жила там женщина, совсем старушка, слепая, – Антон говорил таким загадочным голосом и так увлечённо, что перебивать совсем не хотелось. – Её местные побаивались, говорили, что ведьма. Что она силу набирала во время солнечного затмения и тогда в поселении начиналась чертовщина.

– Какая? – я откашлялась. От предвкушения запершило в горле.

– А я откуда знаю? Но бабку эту сожгли вместе с домом. Был здесь долгое время пепел. Не росло ничего, да и народ обходил стороной. Говорят, силу свою она так и не потеряла, бабка эта. А потом история забылась, века прошли, христианство на Русь ввезли. И вот решили место таким образом обезопасить. Только поговаривают…

– Ага, – ступор первых эмоций уже отпустил, и я недоверчиво хмыкнула. – Скажи ещё, что бабка жива.

– Это не я говорю. Только силу она свою в солнечное затмение показывает. Вон, церковь уже не раз то горела, то колокола сами звонить начинали. Все говорят.

Антон, что-то вспомнив, снял с плеча рюкзак и достал из него толстую тетрадь.

С видом победителя он показал мне страницу, на которой был изображён круг, видимо, земной шар, непонятные вычисления, написанные рукой мальчишки. Я ничего не поняла и пожала плечами.

– Солнечное затмение будет послезавтра. Ровно три минуты.

– Какое совпадение, – я засмеялась, – как раз в мой пятнадцатый день рождения.

Антон смотрел на меня так, будто увидел ту самую бабку из своих бредовых легенд. Он поправил очки.

– Серьёзно? У тебя послезавтра день рождения?

– Угу, – я засунула руки в карманы джинсов. – Целых пятнадцать лет коту под хвост. Боюсь, и следующие пятнадцать окажутся не продуктивнее.

– Нельзя быть такой категоричной. Ты после девятого куда? В технарь или дальше?

Антон задел больную мозоль и причину вечных ссор в нашей семье. Я прямо увидела, как мама закатила глаза и читает лекции о хлебе насущном, а отчим молча, но отводя от меня глаза, пьёт чай и время от времени кивает в знак согласия. Про моё увлечение рисованием и мечты стать дизайнером слышать дома никто не хотел.

«Нравится, рисуй на здоровье, – мама поднимала руки вверх, – но это самодеятельность, детские увлечения, не профессия».

– Понятия не имею, – вслух ответила я однокласснику. – Но мне кажется или я уже знаю, куда ты будешь поступать?

– К сожалению, – он вновь поправил очки, – в этом вопросе мои убеждения идут в разрез родительскими представлениями о моем будущем.

Я похлопала Антона по плечу.

– Да ты просто мой сиамский близнец. Только при рождении мне досталась красота, а тебе занудство.

– Скромность, я так понимаю, тебе не выдали?

– Не-а, – подмигнула я и пошла вперёд, к зданию старой церкви.

– А почему двери закрыты? – спросила я на ходу. – У нас в городе церковь только на ночь закрывали.

– Так она недействующая. Говорю ж, горела не раз. Не любят это место. Реставрируют даже с опаской. Туда лучше не соваться.

еня уже захватило любопытство.

– Ты куда? – немного испуганно спросил Антон, видя, что я не останавливалась.

Ну нравится мне всё, что связано с фобиями. Любые запреты. Вот сказал Антоха, что в церковь лучше не ходить, значит, туда точно нужно попасть.

– Вика, – он догнал меня, бросив на землю свой потрёпанный велик, – не стоит.

– Но я хочу просто посмотреть.

– На что там смотреть? Двери заперты. Не станешь же ты ломать замок на виду у прохожих? – он развёл руками, показывая в сторону, где ходили люди.

Я скривилась. Да, тут он был прав.

– Ну блин, я хотела просто зайти внутрь.

– Не все желания должны сбываться, – философски произнёс Антон.

– Тоха, – я приподняла брови и усмехнулась. – У тебя режим занудства вообще выключается? Скучно, наверное, тобой быть?

Мальчишка обиженно надул губы и отвернулся.

– Я думал, ты не толпа, а ты точно такая же. Всё, что твоя психология не в состоянии объяснить, ты стремишься осмеять, – продолжал он заумную речь, поднимая велосипед.

– Да ладно тебе, не обижайся. Хоть я и ни черта не поняла, но поверь, обидеть тебя не хотела, – мне стало неловко. Пацан провёл для меня целую экскурсию по городу, а я его в благодарность обидела. Я протянула ему руку. – Мир?

Он пожал мою в ответ.

– Обидчивость мне не характерна. Я предпочитаю жить в равновесии, – спокойно ответил Тоха.

Я хлопнула себе по лбу.

Но, несмотря на его занудство, Антон мне чем-то даже понравился. Прикольный, разговаривает понятными лишь ему терминами. Но у нас с этим философом-за-нудой оказалось общего больше, чем с кем-либо в моей жизни.

– Бургеры есть твоя философия не запрещает? – кивнула я в сторону большой красной вывески.

– Нет, – обрадовался Антон. – Кстати, ты знала, что ещё несколько тысяч лет назад кочевники-скифы жарили куски говядины и ели её, положив между двумя куска-ми хлеба?

– Вот об этом и расскажешь мне, пока идём.

В бургерной, несмотря на разгар рабочего дня, народа собралось много, пришлось даже постоять в очереди. Я услышала, как где-то в толпе позвали:

– Витька!

И по инерции обернулась, удивившись.

– Ты кого ищешь? – не понял Антон.

– Да думала, меня зовут.

– Тебя? – ещё больше не понял одноклассник.

– Да. Дело в том, что меня дома все постоянно Витькой зовут, с лёгкой руки отца. Точнее, он отчим, но когда они с мамой поженились, я ещё мелкая была.

– Витькой? – глаза у Антона стали размером с очки.

– Да. То ли пацана так хотел, а досталась я, то ли из-за характера моего. Я с детства оторвилой была. Куклам бошки отрывала, операции им делала. Перестали дарить. Со зверюшками резиновыми бои устраивала. Вместо красивых платьиц любила джинсы и полазить по крышам, подвалам. И сейчас люблю всякие заброшки. Есть в них что-то такое, необъяснимое, что хочется разгадать. Придёшь туда и начинаешь фантазировать.

– Да ты не Витька, ты Халк в… – он бросил взгляд на мои ноги, – в джинсах.

– Кто знает, кто знает, – подмигнула я и злодейски потёрла руки.

– А можно я тоже буду звать тебя Витькой? Звучит не стандартно, что характерно для тебя.

– Валяй. А я тебя – Тохой.

***

Утро началось абсолютно стандартно: хныканье Алиски по каждой мелочи, торопящийся отчим, мама, которая руководила всеми процессами, и я, пытающаяся что-то сделать со своей причёской-одуванчиком. Мне нравился такой, как говорила бабуля, живущая в Анапе, «босячий» стиль, но минус короткой стрижки был в том, что заставить волосы улечься – невозможно. Поэтому я каждое утро мыла голову, пробовала уложить волосы так, чтобы не торчали, словно антенны, потом психовала и шла в школу, как есть. Всё равно, как только выходила из подъезда, ветер все мученья сводил к нулю. Вот и сейчас я стояла возле зеркала в коридоре с расчёской и недовольно кривила губы. Алиска ходила тут же и ревела, потому что не могла найти свою любимую мягкую игрушку, ярко-розового чудика с огромными ушами и длинным серым хвостом. Мама ходила из комнаты в комнату, приговаривая «не реви», и заглядывала во все укромные и не очень места квартиры.

– Вик, помоги найти эту дурацкую игрушку, – вспылила мама, очередной раз проходя мимо меня.

– Она не дура-а-а-цкая, – ревела Алиска.

– Нет, солнышко, нет, – поспешила к ней мама.

Этот ор уже стоял в ушах. Хотелось скорее свалить из дома. Пусть даже в школу.

– Мам, прости, но я опаздываю, – бросила я расчёску и схватила рюкзак. Уже возле двери вспомнила: – Ма, а у меня завтра день рождения. Что вы мне подарите?

– Ой, не знаю, – нервно махнула мама. – Не думали ещё. Давай потом.

Я вышла.

Ну да, потом. Не думали. Как обычно. Только с Алиской возятся, как будто меня вообще нет. Было очень обидно. Ну и не надо. Решила, что больше ни слова не скажу про свой день рождения. Посмотрим, вспомнят ли сами?

– Привет, – помахала я Антону, зайдя на территорию школы.

Он уже прицепил велосипед и подошёл.

– Привет. Какие планы на сегодня?

– Ну, пока довольно банальные. Примерно до часу дня. А там, не знаю, – пожала плечами.

– Ты говорила, что любишь всякие заброшки с их тайнами.

– Ну да, есть в них что-то.

– Кроме выбитых стёкол и гниющих полов?

– Не романтик ты, Тоха, – наигранно вздохнула я.

– Зато знаю пару мест, которые тебе точно понравятся.

Я засмеялась:

– Вот уж не думала, что философы по заброшкам лазают. Думала, твой максимум, это выйти зимой без шапки.

– Вот без шапки, кстати, – Тоха поправил очки, – не советую. Тебе, как девочке, полезно знать, что зимой волосы испытывают стресс и…

– Заткнись, – перебила я его. – Пожалуйста. Хоть иногда переключай режим занудства на нормальный.

– Я не зануда, просто много читаю. Я не виноват, что в моей голове столько информации.

Мы зашли в класс, где сегодня, на удивление, было почти тихо. Одноклассники, разделившись на двойки-тройки, сидели в телефонах. Одни видео смотрели, вторые в игры играли. Самыми шумными были третьи, комментирующие каждый шаг. Мы с Тохой прошли на своё место. Машка, та самая «Барбоскина», сидела на парте возле противоположной стены. Она толкнула свою подружку.

– Глянь, новенькая уже с философом законнектилась, – громко сообщила она. И повернулась ко мне. – Что, лузеры нашли друг друга?

Я только кинула на неё брезгливый взгляд. Ответить хотелось, конечно, но ещё больше – запустить в неё рюкзаком. Но за это могли и из школы выгнать, а слов, честно говоря, не успела подобрать. Вошла Снежана Артуровна, и все разбежались по местам. Белохвостая выскочка прошла мимо меня, нарочно задев рюкзак, который висел на спинке стула и, конечно, упал. Я не выдержала. Почувствовала, как кровь прилила к голове. Сжала кулаки и… выставила ногу. Я не оборачивалась, но услышала, как Машка взвизгнула и упала. Я зажмурилась. Класс захохотал, учительница заохала и побежала к ней.

– А ну, тихо! – кричала она на ходу. – Мельникова, бегом за медиком.

Одноклассница, сидевшая за первой партой, вылетела в коридор, а я замерла в предчувствии разборок.

– Маша, ты как? – классная помогла ей сесть.

Я чуть повернула голову и посмотрела. Да уж, нос не слабо ей расквасило.

– Это… она… коза, – всхлипывая и шмыгая носом, прерывисто говорила та, которую я называла про себя Барбоскиной.

Я, удивленно расширив глаза, развернулась.

– Я? Ты сама хотела мой рюкзак свалить, вот и споткнулась об него.

– Нет! – в истерике вопила Барбоскина. – Я видела! Ты лапу свою выставила.

Я опустила глаза и посмотрела на обутые в кроссовки ноги.

– Лапу? Нет, – я замотала головой, – тогда это точно не я. У меня лишь ноги.

– Всё в этом мире циклично, – задумчиво поддержал меня философ. – Ты хотела причинить ущерб Витьке, а вселенная вернула всё тебе.

– Согласна с вами, коллега.

– Коза, да я тебя, – она рванулась вперёд, что предвещало оставить меня без волос, которых и так было не много, в силу короткой стрижки.

– А ну, все угомонились, – Снежана Артуровна возникла между нами, как неприступная крепость, через которую Машке было не пробраться. – Сначала нужно обработать рану, а выяснение ситуации оставим на после уроков. Никто из вас двоих после шестого урока из школы не уходит.

По классу пронёсся недовольный гул.

– Чёрт, – выругалась я и обменялась с Барбоскиной взглядами, полными ненависти.

Теперь точно позвонят маме. Вот тебе и подарок на день рождения.

– По ходу, твоё затмение уже действует, – проворчала я, наклонившись к Тохе, – у некоторых мозги напрочь выбило.

И кивнула в сторону задней парты.

– Овца, – прошипела блондинка, – я тебе припомню. Ты не знаешь, с кем связалась. Мой парень покажет тебе, что такое «мозги выбить».

Я приподняла руки, согнув их в локте, и затрусила, показывая, как мне страшно.

В кабинет вошла медработник, и они с классной подошли к Маше.

– Излишняя смелость такой же порок, как и излишняя робость, – изрёк наш мудрец Стриж.

– Ты хоть помолчи, – настроения разгадывать его нудные высказывания не было.

Мысленно я уже выслушивала лекции от родителей. Их я боялась куда больше, чем директора школы. Особенно неприятно было накосячить накануне дня рождения. В моей семье этот факт точно не являлся смягчающим обстоятельством. Возможно, если бы я стала ныть и канючить, как маленькая, подражая Алиске, это и сработало бы. Но пускающая сопли пузырями пятнадцатилетняя девчонка… Нет, пожалуй, перебор.

Я глянула на Машку, которая как раз сидела и ревела. Наверное, это плохо, но мне не было её жаль. И извиняться совсем не хотелось. Она первая начала эту войну.