Kitobni o'qish: «Порог чужого дома»

1

Вильям Клевер

Бесполезно.

Она умирает.

Как опытный врач, я должен принять правду и смириться. Мери умирает, и ее смерть лишь вопрос времени. Когда это случится? Завтра? Послезавтра? Через неделю?.. Нет, неделя – это слишком много. Очевидно, два-три дня, не больше. Взяв в руку хрупкую, бледную, почти невесомую ладонь своей любимой супруги, я отчетливо ощутил слабость ее истощенного тела. Некогда нежная кожа руки больше напоминала тонкий измятый пергамент, который вот-вот прорвется. Ей становится хуже с каждым днем. Ей все сложнее бороться за жизнь.

Нет!!!

Она не умрет!

Я не позволю ей умереть!

Я обязан спасти жизнь женщины, которую люблю больше всего на свете! Люблю больше собственной жизни. Я готов отдать свою жизнь в обмен на ее благополучие. Если бы прямо сейчас передо мной предстал дьявол и предложил сделку, я согласился бы на нее, не раздумывая!

Но дьявол не появится и не предложит сделку… Я с горечью вздохнул и смахнул со щеки скупую одинокую слезу. Дьявола не существует, точно так же, как и бога. Ведь, если бы господь существовал, то не допустил бы, чтобы самая красивая, воспитанная, элегантная и добрая женщина в мире страдала в мучениях, обреченно ожидая смерти.

Хочется опустить руки, но я должен что-то предпринять!

Смирение и сомнение – удел слабаков и трусов, к которым я не отношусь!

Глупо надеяться на чудо, ведь надежда – последнее пристанище для глупцов и лентяев, которые не в состоянии сделать самостоятельный шаг, бесконечно ожидая манны небесной, но время идет, а их ленивая, глупая, никчемная жизнь не меняется, так как эти олухи сами не хотят менять ее. И тогда они начинают выдавать свои слабости за достоинства, убеждая самих себя и окружающих в том, что на том свете их ждет счастье, которого они были лишены на Земле. Эти идиоты не знают, что нет никакой другой жизни, кроме земной. А может знают, но боятся признаться себе в том, что являются неудачниками, и надеются на то, что добрый волшебник, в конце концов, придёт и по мановению волшебной палочки осчастливит их.

Но так не бывает. Ничто не происходит само по себе. Ничто не происходит по несуществующей воле божьей. Каждый из нас сам куёт свою судьбу.

А раз так, значит мне, по-прежнему, следует полагаться только на себя, но ни на бога, ни на черта. Не время позволять сомнениям закрадываться в разум и овладевать сердцем. Не время позволять себе смиренно опустить руки. Всё, что необходимо – это успокоиться, перестать паниковать и начать думать трезво.

Должен быть способ спасти Мери. Должен быть какой-то способ! Не может быть, чтобы не было выхода из сложившейся ситуации. Я обязан что-нибудь придумать, я обязан что-нибудь предпринять!

Что-нибудь, но…

Что именно?

Дрожащей рукой я выудил из кармана мятый носовой платок и вытер им свой взмокший лоб. Думай, Вильям, думай! Должен быть выход. Должен быть выход! Должен быть способ спасти Мери!

Внезапно пришедшая в голову мысль поначалу потрясла меня своим безумием, настолько жутко она прозвучала в голове и заставила похолодеть спину.

Сумасшествие.

Бред.

Ужас.

Но…

Но другого выхода у меня нет. Эта идея – мой единственный шанс. И как она раньше не пришла мне в голову? После кратковременного шока на лице расплылась счастливая улыбка.

Я спасу Мери.

Я знаю способ.

Руки задрожали от возбуждения, а сердце гулко и радостно застучало в груди, наполненное приливом надежды. Надежды на самого себя, но не на какого-то там доброго дедушку, живущего на небесах.

– Скоро все наладится, любовь моя, – пытаясь обуздать бесчисленные потоки радости, возбуждённо прошептал я трясущимся от удовольствия голосом, а потом аккуратно поправил подушку под прекрасной головкой своей милой супруги и заботливо погладил ее белокурые кудряшки, упавшие на щеку. – Я вырву тебя из объятий смерти, обещаю.

Мери словно услышала меня, потому что открыла налитые желтизной изможденные глаза и, едва заметно, пошевелила бескровными, потрескавшимися губами.

– Что? – я поближе наклонился к ее уставшему личику. – Что, родная? Я не слышу тебя! Ты голодна?

Она снова попыталась что-то прошептать, но мышцы рта не слушались её. Всё, что ей удалось сделать – это издать слабый выдох и несильно сжать в ответ мою руку. Болезнь основательно выбила её из сил, но скоро она пойдет на поправку.

Уверен в этом.

– Хочешь воды, моё счастье? – мягко улыбнувшись, спросил я, а затем поднял с прикроватного столика наполненный водой хрустальный стакан. Поднеся посуду к приоткрытому рту Мери и прижав к губам, я осторожно наклонил его, но вода потекла по ее подбородку. Бедная девочка… У нее не хватает сил сделать даже крошечный глоток… Вид моей беспомощной, истощенной и измученной супруги почти невыносим, но теперь я точно знаю, как избавить её от страданий.

Внезапно Мери издала ужасающе болезненный, сухой стон, одновременно с этим пытаясь приподняться, но я положил руки ей на плечи и легким усилием удержал на месте. Она закашлялась и изрыгнула беловато-желтую, омерзительно пахнущую жидкость, а потом бессильно откинулась на подушку и замерла с закрытыми глазами, снова впав в забытье.

– Все в порядке, милая, – успокоил я, бережно вытирая её бледные щёчки салфеткой. – Тебе необходимо немного отдохнуть. Скоро всё наладится, вот увидишь. Потерпи ещё немного, любовь моя. Я нашёл способ. Я нашёл способ! Верь мне!

Встав со стула и не спуская с Мери влюблённого взгляда, я сделал несколько шагов назад. Уверен, она уже потеряла надежду и мечтает о том, чтобы поскорее избавиться от мук. Но я нашёл способ! Главное, чтобы мне удалось осуществить его и…

Стоп!

Почему я позволяю таким предательским мыслям зарождаться в моей голове? Глаза наполнились слезами, едва только мне представилось, что Мери мертва. Я прикусил губу, выругав себя за вспыхнувшую слабость. Она не должна умереть! Ведь в таком случае я тоже умру. Ее смерть будет означать и мою собственную. Я не смогу жить без моей дорогой жены ни минуты, как не смог бы жить без кислорода. Она и есть мой кислород, мой воздух, которым я дышу и, благодаря которой, имею вдохновение и желание радоваться каждому новому дню. После её смерти мне не нужно будет собственное существование, ведь оно потеряет всякий смысл. Мир без Мери – это мир, который будет наполнен скорбью, безнадёжностью и бессмыслием. Это мир, который мне не интересен. Поэтому я должен спасти её. А заодно и себя. Я докажу нам обоим, что невозможное возможно! Я спасу ее и снова сделаю здоровой! Я доктор Вильям Клевер, и я в состоянии совершить невозможное! У меня получится!

Я с надеждой посмотрел в большое полукруглое окно, за которым начали сгущаться первые летние сумерки. Небольшая церквушка, построенная несколько лет назад, торчала над буйной растительностью близлежащих дворов и добавляла уют в общую картину района, хотя я никогда не захаживал в подобные заведения и не был почитателем религии.

Очередной тяжелый день близится к своему завершению. Уверен, впоследствии мы с Мери будем отмечать этот день как праздник возрождения жизни, любви и нашего семейного счастья. Этот день станет нашим самым любимым днём в году. Мы будем вместе смеяться над недоразумением, постигшим нас и почти разрушившим наши жизни. Это день будет символизировать нашу бесконечную любовь друг к другу, фанатичную преданность и душевное единство. А потом, как только Мери окрепнет, мы, наконец-то, отправимся в детский дом и выберем себе парочку каких-нибудь замечательных детишек.

Как странно…

За сорок лет совместной жизни мы так и не успели обзавестись собственными детьми. Сначала я строил карьеру, потом мы копили на дом, потом случилось еще что-то, потом ещё… Мы, люди, всегда откладываем на потом самые важные дела, наивно полагая, что будем жить вечно. Но годы летят гораздо быстрее, чем нам кажется. Их не вернешь и прошлое не изменишь, поэтому всё, что остаётся, это ругать себя за то, что при наличии физических возможностей не нашёл времени. Теперь же ситуация абсолютно противоположная: свободного времени навалом, но нет возможностей. Да, пожалуй, отсутствие детей – наша общая с Мери боль, несмотря на то, что мы делаем вид, будто всё и так прекрасно, хотя понимаем, что не оставим после себя никого, кто хотя бы раз в году принесет на кладбище цветы и всплакнёт у наших могил, прижавшись к холодным мраморным надгробиям. От этих мыслей с каждым годом становится всё грустнее, и, как я ни стараюсь не думать об этом, они всё равно возвращаются ко мне. Да, решено! Мы обязательно должны будем посетить детский приют, как только Мери поднимется на ноги. И произойдёт это очень скоро!

– Мне нужно ненадолго уйти, любимая, – негромко обратился я к Мери. – Отдыхай и не тревожься. Я постараюсь вернуться, как можно скорее.

Я немного помолчал, словно ждал ответа, а потом добавил в надежде, что она слышит меня подсознанием:

– Всё будет хорошо. Скоро боль уйдет, и ты вернешься к полноценной жизни, радость моя. Обещаю.

Мери продолжала лежать с закрытыми глазами и оставаться неподвижной. Только редко вздымающая грудь говорила о том, что она жива. Она молодец. Она всё ещё борется. Поцеловав супругу в лобик и улыбнувшись напоследок, я развернулся и вышел из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь, а оказавшись в тишине сумрака лестничной площадки, замер, чтобы снова прокрутить в голове свой гениальный план. То, что я придумал, действительно гениально, оставалось только продумать детали идеального претворения плана в жизнь. Ведь на карту поставлено наше счастье. И я не имею права на ошибку…

Я спасу Мери!

Мы снова будем счастливы!

Я уверен в этом.

Меган Гротт

Никогда в жизни не думала о том, что со мной может произойти что-то ужасное, но, однако, это произошло. Я, впрочем, как и большинство людей, всегда была уверена в том, что беда может произойти с кем угодно, но только не со мной. Уверенность в этом подводит нас в самый неподходящий момент, так как усыпляет бдительность.

Так вот, направляясь на Центральный вокзал, я случайно уснула в вагоне позднего метро, и проснулась на конечной станции в отдаленной части города, где меня разбудил недовольный дежурный.

– Эй, – раздраженно потряс он меня за плечо. – Общественный транспорт – не гостиница и не мотель. Отправляйся искать другое место для ночлега, милочка.

Я вскочила, смущенно захлопала глазами и попыталась схватить чемодан, но его не оказалось поблизости, и это обстоятельство мгновенно повергло меня в панику. Открыв рот, я беспомощно оглядывалась по сторонам, пытаясь сообразить, что происходит, но еще не до конца осознавая всей сложности сложившейся ситуации.

– Что ещё? – нетерпеливо проворчал дежурный. – Так и будешь стоять на одном месте и делать вид, что тебе плохо?

– Но… – чуть не плача, я растерянно оглядывала вагон. – Мой чемодан…

– Не было тут никакого чемодана. Пошевеливайся.

– Но он же был у меня, клянусь!

– Если так, то тебе нужно обратиться в полицию, а поезд не может стоять вечно, ожидая, когда твоё высочество соизволит выместись из вагона.

Еще раз глупо оглядевшись по сторонам, я поняла, что мне не остается ничего другого, как прислушаться к совету дежурного, поэтому, убедившись, что маленький рюкзачок всё еще висит на моей спине, рассеянно вышла на свежий воздух. Спустившись с платформы на пустую улицу, я побрела через какой-то тёмный сквер, а потом присела на лавку.

Только тогда, окончательно проснувшись, я почувствовала, как правда накрывает меня суровой действительностью.

О, Боже.

Меня ограбили.

И чёрт бы побрал недорогие шмотки, старый ноутбук и нижнее белье из дешевого магазина. В боковом кармане чемодана лежали паспорт, кредитная карта, немного наличности, билет на поезд домой и мобильный телефон. Я специально положила все самые ценные вещи туда, потому что знала наверняка, что чемодан я не потеряю и нигде не забуду, в отличие от рюкзачка, набитого всякой дрянью. Мне страшно не везло на рюкзачки, я перетеряла их уже тысячу.

Но что же теперь? Получилось ровным счетом наоборот. Чемодан украли, когда я уснула в вагоне, а при мне остался рюкзачок, в котором я носила всяческий ненужный хлам наподобие губной помады или карманного зеркальца.

Дежурный по станции был совершенно прав, когда посоветовал мне обратиться в полицию. По крайней мере, с их помощью я, хотя бы, смогу позвонить маме и успокоить ее, ведь она будет ждать меня завтра вечером. Представляю, в какую она впадет панику, когда я не выйду из вагона на своей родной станции…

Но где же сейчас искать полицейский участок? Что это вообще за район? Я огляделась, разглядывая неприветливый пейзаж, подсвеченный редкими фонарями, оранжевый свет от которых с трудом пробивался через разросшиеся деревья. Судя по всему, это очень старый, неухоженный сквер, в котором я почувствовала себя вдруг очень неуютно.

Может, стоит вернуться к станции и воспользоваться городским телефоном, которые, обычно, всегда присутствуют перед турникетами? Эта мысль показалась мне единственно верным решением и подарила небольшое облегчение. Я уже собиралась было подняться с лавочки и покинуть мрачный сквер, как вдруг услышала слева голос:

– Тебе скучно? Не хочешь развлечься, красотка?

Вздрогнув, я подняла глаза и увидела стоящего перед собой упитанного чернокожего молодого парня в огромной кепке, который не выглядел агрессивным и опасным…

2

Вильям Клевер

Выйдя на свежий воздух, я остановился и с высоты крыльца оглядел вечернюю улицу. На наш, тихий, населенный приличными гражданами, район начала опускаться темнота. Я очень люблю эту часть города, которая так не похожа на сверкающий, шумный, вечно спешащий центр или грязные окраины, заполненные отбросами общества, которые лишены достойного жилья, достойной работы, достойного образования и медицины. Несчастные. Мне жаль эти убогие районы и их вонючих жителей. Неприязни я к ним не испытываю, просто удивляюсь человеческой сущности. Столетия идут, но люди, в большинстве своем, не меняются, продолжая наивно полагать, что можно быть ленивым и богатым одновременно. Самое большое заблуждение мигрантов, наводнивших страну. Бесчисленная орда идиотов, которая в последнее время стала еще многолюднее, где каждый думает, что, едва ступив на американскую землю, он попадёт под бесконечный дождь падающих на него сверху долларов, а блага жизни окутают с головы до ног, словно тёплое одеяло.

Но так не бывает. Если эти отбросы оказались не нужны там, где родились, откуда в их головах появляется примитивная мысль, что за океаном никчёмных дураков встречают объятиями? Кроме того, эти людишки не желают жить по-новому и тащат свой быт сюда, поскольку им комфортнее и привычнее существовать в знакомых с детства условиях. Именно так город оброс этническими районами, оказавшись в которых ты никогда не догадаешься, что находишься в Новом Свете. Сбылась американская мечта.

Дурачье.

Идиоты.

Отребье.

Чувствуя, что начинаю заводиться, я закрыл глаза, сделал несколько глубоких вдохов-выдохов и попытался сосредоточиться на задании. Сегодня меня ждет четвёртая вылазка. Надеюсь, она будет последней. Честно говоря, мне мерзко от того, что я делаю. Я начинаю ненавидеть себя. Не сойти с ума и не отказаться от своей затеи мне помогают только лишь всепоглощающая любовь к Мери и виски, который я выпиваю в бесчисленном количестве после того, как заканчиваю дело.

Чёрт с ним…

Не хочу жаловаться.

Нужно оставаться сильным, смотреть на вещи трезвым взглядом и воспринимать ситуацию холодным разумом. Всё, что я делаю, я делаю только лишь для нее.

И для себя.

Для нас обоих и нашего общего счастья.

Пройдя к дороге и остановившись у припаркованного автомобиля, я обернулся, посмотрел на подсвеченное ночником полукруглое окно спальни Мери и вздохнул. Почему мир настолько несправедлив, что моя супруга, эта святая женщина вынуждена страдать от боли в то время, как всякие грязные бесполезные идиоты прожигают жизнь впустую? Мери оказывает обществу неоценимую услугу, учит молодое поколение, которое поведет страну дальше в будущее, а какая польза от гнусных чудовищ, для которых главной ценностью в жизни является найденная в мусорном баке банка просроченного пива или украденный велосипед?

Хорошо, что отсюда не видно церковь, иначе я с превеликим удовольствием плюнул бы в ее сторону. На кой чёрт ее построили? Чтобы оболванивать очередных неудачников, которые приходят жаловаться святому отцу на проблемы?

Да что знают о проблемах эти идиоты?

Бакалейная лавка перестала приносить желаемый доход и пришлось повременить с покупкой нового холодильника? Муж пропивает получку? Жена слишком сильно тратится в магазине, покупая всякую ненужную чушь?

Чертовщина.

Лежать в течение длительного времени прикованной к кровати и мучиться от боли, моля Господа, чтобы позволил как можно скорее умереть и избавил от нечеловеческих страданий – вот это проблема.

Ну ничего.

Я-то прекрасно знаю, что никакого господа не существует, поэтому сам, без его помощи верну Мери к полноценной жизни. Я докажу, что ничем не хуже его самого и…

– Мистер Клевер! – внезапно раздавшийся оклик вырвал меня из размышлений как раз в тот момент, когда я открывал дверь машины. Вздрогнув от неожиданности и обернувшись, я увидел Патрика Смарта, которого под руку держала его прехорошенькая супруга и наивно-приветливо улыбалась мне.

Я очень хорошо помню Патрика. Он пришел работать в больницу на Беверли-Стрит после окончания медицинского колледжа будучи еще совсем мальчишкой и, разумеется, сразу же оказался в моем подчинении. Давненько это было… Сколько лет прошло с тех пор? Двенадцать? Или пятнадцать?

Неважно.

Чёрт, каким же он был идиотом! Клянусь, из него получился бы отличный мясник, не знаю, почему он решил связать жизнь с медициной… Интересно, скольких людей он загнал в могилу? Сколько ошибок закопал в землю?

Безрукий, самонадеянный выскочка.

Но, по правде сказать, теперь он совсем не похож на того сопливого, глупого криволапого щенка, каким казался мне, когда появился в больнице. Скорее, наоборот, теперь он выглядит степенным мужчиной в самом расцвете сил со взглядом, какой присущ только людям, уверенным в себе и своём небезосновательном статусе. Что ж, всё логично. Патрик набрался опыта и заматерел. Наверное, каждый человек доходит до такого состояния, если он не бездельник или неудачник. Только его супруга, не помню ее имени, совсем не изменилась. Она очень неплохо выглядит для женщины за тридцать, разве стала чуть полнее, чем в те годы, когда я впервые увидел ее. В целом, глядя на её лицо, не создается впечатление, что она влачит тяжелое, полное лишений существование. Недаром говорят, что наши лица – отражение наших жизней.

– Добрый вечер! – протянув руку, добавил Патрик и улыбнулся так широко, что чуть не разорвал себе рот от уха до уха, хотя я сомневаюсь в его искренней радости. – Давненько не встречал вас! Как поживаете?

– Патрик, дорогой, – пытаясь не подавать виду, что раздражён его довольной и счастливой рожей, я постарался скорчить самую дружелюбную на свете гримасу и пожал его мягкую ладонь, а потом слегка кивнул даме. – Спасибо, что поинтересовался, мне безумно лестна твоя забота. Всё хорошо, спасибо, что поинтересовались! А как дела у вас? Как дочурка? Наверное, выросла уже настоящей леди?

Честно говоря, мне абсолютно плевать, как дела у них самих и у их малолетней дочурки, но правила этикета, придуманные какими-то дураками, не позволяют мне просто отвернуться, сесть в машину и укатить, обдав эту парочку парами ядовитого выхлопного газа.

Как я их ненавижу!

Не только этих двоих, а вообще – всех!

Все их счастливые рожи, лживые улыбки и беспечные жизни в то время, как Мери страдает там, наверху, в своей спальне. Эта набитая дура, жена Патрика, растянувшая свою мерзкую белозубую улыбку, наслаждается жизнью, что прекрасно видно по ее счастливой физиономии, а моя милая Мери вынуждена проводить круглые сутки в постели и мучиться от боли. Будь моя воля, я с огромным удовольствием отвесил бы ей сильную пощёчину, чтобы она не радовалась понапрасну, или со всего размаху вмазал бы кулаком по блестящей, самоуверенной холеной морде Патрика, но, как ни крути, приходится сдерживать желания и притворяться вежливым, воспитанным и приветливым.

Ублюдки.

Почему ублюдкам всегда везет?

– До настоящей леди маленькой Хелен ещё очень далеко, учитывая, что она не упускает возможности кушать собственные козявки, – самодовольно улыбнулся Патрик. – Никак не можем отучить её от этой зловредной привычки.

– О, право, не стоит переживать, – подбодрил я его, стараясь сохранять на лице дружелюбие. – Какие её годы! До сих пор с ностальгией вспоминаю своё давно ушедшее детство, когда ничто не мешало и мне подкрепиться засохшими назальными выделениями!

Они оба дружно рассмеялись, если, конечно, их лошадиное ржание можно назвать смехом, а потом Патрик сказал:

– Мы с Вероникой часто прогуливаемся по вечерам, пока няня возится с девочкой. Давно хотел наведаться к вам, чтобы поинтересоваться, как вы, и мне стыдно за то, что до сих пор не сделал этого.

– Сущие пустяки, дорогой Патрик. Уже то, что ты помнишь о моем существовании – честь! – миролюбиво улыбнулся я, а про себя подумал: грязный лжец, если бы ты хотел наведаться, то давно сделал бы это, а не распинался бы сейчас в ничтожных лицемерных оправданиях, которые мне абсолютно не нужны, впрочем, как и ты сам.

– Но, всё же, эта случайная встреча – настоящий сюрприз для нас с Вероникой, – продолжал восторженным голосом распевать Патрик. – Всегда приятно встретить старого знакомого, которого знаешь тысячу лет. Я не раз говорил Веронике, что это вы, а не колледж, сделали из меня настоящего врача!

– Чистая правда, – не задумавшись ни на секунду, с готовностью выпалила Вероника. – Патрик часто вспоминает о вас и гордится тем, что именно вы были его наставником.

Я, всё еще растягивая улыбку, изобразил смущение.

Чёрт…

Ну почему люди так любят врать? Всегда. Во всем. Они постоянно врут. Безусловно, Вероника соврала без подготовки, решив спонтанно поддержать ложь мужа, я понял это по глупому выражению ее рожи. Не берусь судить ее. В конце концов, было бы несусветной глупостью с ее стороны округлить глаза на Патрика и изумленно воскликнуть: «Ты что-то путаешь, дорогой! Я совершенно позабыла о существовании этого человека! Я была уверена, что он давным-давно сдох!»

Проклятые лицемеры.

Впрочем, как и все остальные.

Желание плюнуть в рожи обоим, развернуться и уйти еще сильнее обожгло грудь, но, пытаясь убедить их, что смутился, я снова виновато улыбнулся и произнёс:

– Приятно слышать, но у меня бы ничего не вышло без твоего природного таланта и безграничного стремления стать хорошим врачом, дорогой Патрик!

Я соврал им обоим.

Я тоже лицемер.

До сих пор помню скучающую рожу этого бездарного лодыря, который придумывал любые отговорки, лишь бы не дежурить в больнице по ночам, а прокуролесить до утра с дворовыми девками, прийти на работу со свежим запахом виски и уснуть в ординаторской, свернувшись клубком на маленьком диванчике… Проклятый лентяй, способный разглядеть у пациента только лишь толщину бумажника.

– Право, вы перехвалите меня, мистер Клевер, – самодовольно улыбнулся Патрик и спросил, видимо, пытаясь изменить тему разговора. – Как вам живется на пенсии? Не скучаете по больнице? По пациентам? По всем нам?

– О, мне совсем не до скуки, – жеманно отмахнулся я. – Оказывается, и на пенсии есть, чем заняться. Мы с Мери много путешествуем. Бываем в разных дивных странах. Думаем об усыновлении парочки каких-нибудь милых сироток. Размышляем о том, что, возможно, неплохо было бы купить домик где-нибудь в предгорьях Среднего Запада и…

– Передавайте ей от нас с Вероникой привет, – перебил Патрик. – Она у вас чудная женщина, я всегда восхищался её благородством и воспитанием. Кстати, как она? Слышал, её выписали из Пресвитерианской больницы как безнадёжную и…

– С ней полный порядок, – не моргнув глазом, снова соврал я, поблагодарив, всё же, Патрика в глубине души за добрые слова о Мери. Хотя бы сейчас он не побоялся сказать честно. – Были небольшие проблемы с почками, но, слава Господу, теперь всё позади. Правда, сегодня она очень устала и решила лечь спать пораньше, а мне необходимо навестить своего… Э-э-э… Друга, да! Скажем так, не совсем друга, но… Гм… Нужно решить одно важное дело. Как я уже говорил, жизнь на пенсии не так скучна, какой может показаться с первого взгляда, – постарался снова виновато улыбнуться я, всем своим видом показывая, что не хотел бы вдаваться в подробности. – Вы должны извинить меня за то, что вынужден откланяться. К сожалению, дела не ждут. Передайте от меня привет малышке Хелен и скажите, что я помню, какой она была маленькой и пухленькой.

– Конечно, – с пониманием кивнул Патрик и протянул руку. – Не будем задерживать вас, мистер Клевер, но будьте осторожны. В нашем районе завелся маньяк-убийца. Его целью становятся одинокие молодые женщины, но где гарантия того, что именно сегодня он не позарится на жизнь пожилого мужчины, верно?

Пожав его руку и уже развернувшись, чтобы сесть в автомобиль, я замер, на мгновение задумался, а потом снова повернулся к ним лицом и глухо спросил:

– О чём ты? Что еще за маньяк-убийца?

– Вы впервые слышите? – Патрик изумленно вскинул брови. – Весь город только об этом и говорит уже почти неделю!