Hajm 60 sahifalar
1923 yil
Лев Толстой
Kitob haqida
«Мысль, которая, заметно, чаще других точит его сердце, – мысль о боге. Иногда кажется, что это и не мысль, а напряженное сопротивление чему-то, что он чувствует над собою. Он говорит об этом меньше, чем хотел бы, но думает – всегда. Едва ли это признак старости, предчувствие смерти, нет, я думаю, это у него от прекрасной человеческой гордости. И – немножко от обиды, потому что, будучи Львом Толстым, оскорбительно подчинить свою волю какому-то стрептококку. Если бы он был естествоиспытателем, он, конечно, создал бы гениальные гипотезы, совершил бы великие открытия…»
Janrlar va teglar
Больше похоже на очерки и заметки. Но книга очень интересная. Прочитала на одном дыхании. Не вижу я никакой любви Горького к Толстому. Уважение есть, но нежностей нет. Да и во многом я с Горьким согласна. Толстой любил только себя
1. "На дне "
Не читала пьесу со школы, забыла всё окончательно, в памяти остались только основные моменты, поэтому читалось с интересом, на одном дыхании. Название пьесы "На дне " не случайно, как в прямом смысле, понимаешь это при первом описании ночлежки, расположенной в подвале, напоминает пещеру с тяжелыми сводами...., как в первобытные времена, так и в переносном смысле - на самом "дне " жизни оказались люди разных сословий и по разным личным причинам. Общий фон жизни всего этого людского сброда напоминал самое худшее, что можно представить, никто ни с кем не считался, не говоря о принятых нормах жития и совместного быта. Люди опустившиеся, нищие, находившиеся на последней грани, которая отделяет человека от нЕлюдя, которые жили кто прошлыми иллюзиями, кто-то пытался что-либо заработать, чтобы тут же пропить заработанное, девица Настя читала любовные романы (хотя бы их! ), другие за это над ней насмехались, Анна мучительно умирала, не вызывая сочувствия и сожаления у окружающих. И в это время появляется в ночлежке странник Лука, как "луч света в тёмном царстве " и что не скажет этот мил человек, что ни слово, всё золото! Читать его речи удивительно благотворно и радостно! Этот человек любил всех людей, независимо от его положения и достатка: "- Мне - всё равно! Я и жуликов уважаю, по-моему, ни одна блоха - не плоха: все - чёрненькие, все - прыгают...так-то..." Сколько Лука тем поднял среди этих опустившихся людей: о добре, о правде и лжи, о внимании к каждому человеку, об уважении и любви друг к другу! И ведь подействовало, не пропало даром его доброе слово и внимание к людям, после его ухода зашевелится народишко, польются их мысли, как у Сатина: " Человек - это звучит гордо! " Только надо помнить об этом всегда и жить соответственно!
2. "Колокол " (Наброски ) Замечательные эти наброски! Как красиво Горький описал всю местность, небольшой городишко, так красиво и звучно, что очень хотелось это нарисовать, если бы владела таким мастерством. Очень красиво снаружи и горько внутри, по содержанию! Очень сильное произведение по переживаемым ощущениям и поучительное по своим действиям.
Так же как Лев Николаевич , Горький дает богатый портрет писателя: кто он , как живет, о чем и в каких настроениях мыслит , чем печалится и чем скромно восхищается. Так Горький пробудет понять поэта как, что то живое материально и духовное существо, не по произведениям как плодам долгих работ и умозаключений а по жизненному пути наполненными мометными представлениями бытия , Конечно по своему изящно, с подростковой застенчивостью до последней строки пытаясь скрыть божественное поклонение «красивому» , непостижимо мудрому образу Толстого. Спасибо огромное Максиму Горькому за эту книгу . В ней рождается моя любовь к Льву Николаевичу . Браво!
У французов три писателя: Стендаль, Бальзак, Флобер, ну еще — Мопассан, но Чехов — лучше его.
О Достоевском он говорил неохотно, натужно, что-то обходя, что-то преодолевая.
— Ему бы познакомиться с учением Конфуция или буддистов, это успокоило бы его. Это — главное, что нужно знать всем и всякому. Он был человек буйной плоти, — рассердится — на лысине у него шишки вскакивают и ушами двигает. Чувствовал многое, а думал! — плохо, он у этих, у фурьеристов, учился думать, у Буташевича и других. Потом — ненавидел их всю жизнь. В крови у него было что-то еврейское. Мнителен был, самолюбив, тяжел и несчастен. Странно, что его так много читают, не понимаю — почему! Ведь тяжело и бесполезно, потому что все эти Идиоты, Подростки, Раскольниковы и всё — не так было, всё проще, понятнее.
А. П. Чехов сказал мне, уходя от него: «Не верю я, что он не был счастлив». А я — верю. Не был. Но — неправда, что он жил «напоказ». Да, он отдавал людям, как нищим, лишнее свое; ему нравилось заставлять их, вообще — «заставлять» читать, гулять, есть только овощи, любить мужика и верить в непогрешимость рассудочно-религиозных домыслов Льва Толстого. Надо сунуть людям что-нибудь, что или удовлетворит, или займет их, — и ушли бы они прочь! Оставили бы человека в привычном, мучительном, а иногда и уютном одиночестве пред бездонным омутом вопроса о «главном».
Жизнь так забавно устроена, что лучшим воспитателем человека является враг его.
– На мой взгляд, вы, Каразин, или озорничаете, или ошиблись и делаете не ваше дело.
Это очень укололо меня. Вот тут я рассердился, начал говорить ему дерзости, но он остановил меня:
– Я вовсе не хотел обидеть вас, а просто, как человек человеку, высказал моё впечатление. Вы играете опасную игру, а мне кажется, что для революционера вы человек недостаточно злой и – уж извините! – слишком умный.
Izohlar, 3 izohlar3