Kitobni o'qish: «Фотографии 10 на 15… (сборник)»

Люди, люди, люди…

Лицо на фотографии было очень знакомым, но кто это был, из какой ее жизни?

Вера так и застыла с карточкой в руках, силясь вспомнить – кто же это мог быть? Сотрудница с какой-то из бывших ее работ? Клиентка? Но почему сфотографирована отдельно, крупным планом и улыбается в камеру, как своя? Может, подруга какая-то давняя, которую она уже и забыть успела?

И так интересно вдруг стало – кто же это, – что она принялась изучать эту фотографию словно криминалист: где это снято, какие предметы попали в кадр, может, какая подсказка будет?

И подсказку эту она увидела скоро – угол черного шкафа с ровными рядами книжек, стоящих по росту и, казалось, подобранных по цвету. Вера неожиданно узнала в нем свой собственный шкаф, ее это были книги – так аккуратно, ровно она всегда их выстраивала. И какая-то игрушка, частично попавшая в кадр, вспомнилась ей – забавный человечек, сшитый из драпа, подаренный – когда? кем? – давно она это забыла. И, получалось, что женщина эта, радостно улыбающаяся с фотографии, – стояла в ее, Вериной, комнате, которая была когда-то вот такой – кабинетом со строгой черной мебелью. И было это лет пятнадцать назад. Но кто такая эта женщина – Вера совершенно не помнила. И факт этот ее обескуражил: это как же так – у нее в альбоме хранится фотография какой-то женщины, как видно, близко знакомой, но она об этом ровным счетом ничего не помнит?!

И она даже забеспокоилась – с ней все в порядке? Что с памятью-то? И фотографию эту в сторону отложила – мол, я с ней потом разберусь, в альбом пока убирать не буду…

Эта идея – переложить все фотографии в новый альбом – пришла к ней из-за ее стремления все содержать в порядке. Многочисленные разношерстные альбомчики с фотографиями, собранными за годы жизни, стопкой лежащие на полках, придавали комнате неряшливый вид. Поэтому, увидев в магазине большой, солидный, красивый альбом для фотографий, она решила переместить в него все снимки, расположив их в порядке поступления: с момента своего рождения по сей день, посчитав, что так и удобнее будет, и правильнее. И она с удовольствием разглядывала старые снимки, раскладывала их по годам, и «споткнулась» об этот кадр – невесть кого запечатлевший.

Вера посмотрела на альбомчик, из которого фотографию эту достала, размышляя, к какому жизненному периоду он относится, надеясь вспомнить женщину. Но в том отрезке своей жизни не помнила Вера ее. И подумала:

«Вот ведь жизнь какая странная: живешь, живешь, с людьми общаешься, домой их приглашаешь, о чем-то с ними говоришь, а потом не можешь вспомнить – кто это…»

Она опять отложила фотографию, как бы смирившись с тем, что не может вспомнить эту женщину. И тут же вспомнила.

Это была… Как же звали ее? Ирина? Марина?.. Нет, имя было какое-то необычное, не часто встречающееся… Кристина! Это была Кристина. И имя это, редкое, всплывшее в ее памяти, тут же образ ее и напомнил. Это была девушка с курсов иностранного языка, они подружились, когда в одной группе английский учили экспресс-методом, и Вера позвала ее к себе домой, когда нужно было к 23 февраля готовить поздравления мужчинам их группы. Она тогда всех женщин группы к себе пригласила, только пришла одна Кристина, – у всех оказались дела неотложные.

И воспоминание это вдруг так ее обрадовало – значит, все у нее с памятью в порядке. А что Кристину забыла – так немудрено, знакомство-то было недолгое, так, подружили немного и разошлись по жизни. Был этот человек незначимый в ее жизни, потому она ее и не помнила.

Вера собралась положить карточку в альбом, да задержалась на мгновение: может, и не класть совсем? Не обязательно же хранить фотографии всех людей, которых ты по жизни встретил.

И почему-то вспомнился ей тот вечер, когда они с Кристиной поздравление готовили. Сколько смеха было, когда они придумывали диалоги, сценки, в которых каждый мужчина их группы был представлен. И сколько серьезности было, когда начали они все эти диалоги и тексты на английский переводить. А потом они пили чай, и Кристина рассказывала ей что-то увлекательное. Что-то о загранице, которая была тогда для Веры запредельной мечтой.

«О чем Кристина рассказывала, о какой стране?.. – подумала она, и тут же вспомнила: – О Хорватии она рассказывала. Ну как же, о Хорватии!.. Так увлекательно рассказывала, с восторгом…»

Именно туда два года спустя Вера и отправилась. Почему-то так получилось, что когда появилась у нее возможность поехать отдыхать, выбрала она не Турцию, не Египет, куда все летали, а Хорватию. Хотелось именно туда съездить, привлекала ее эта страна почему-то.

«А ведь получается, что это Кристина интерес к ней вызвала», – подумала она.

И мысль эта – о случайности и неслучайности такого выбора – как-то взволновала ее.

Оказывается, это легкое, недолгое знакомство с женщиной имело продолжение в ее судьбе, мало того – принесло ей самую настоящую пользу.

Ведь поездка в Хорватию стала в жизни Веры настоящим событием. Столько радости, удовольствия, свободы, комфорта она никогда не испытывала. Она провела там две волшебные недели, влюбившись в эту страну, в ее бирюзовое море, горы, сосны, марины.

Там она впервые попробовала устриц. Там с неописуемым наслаждением, сидя в летнем кафе в плетеном кресле с белыми подушками, ела потрясающе вкусное спагетти с морепродуктами.

Там… Вера покачала головой – о Хорватии она могла говорить долго, вспоминала ее часто. В прошлом году повторила поездку, получив истинное наслаждение от жизни на маленькой вилле, расположенной в зеленом парке на берегу моря.

«Вот так Кристина! Вот так незнакомая женщина! Вот тебе и шапочное знакомство!..»

И странно ей стало – как так получилось, что такой вот «случайный» человек такую прекрасную роль сыграл в ее жизни?

Вера погладила фотографию, словно Кристину поблагодарила, и положила снимок в альбом, словно получил он подтверждение на право занять в альбоме свое место.

А потом подумала Вера: «Надо в новом альбоме для таких вот особенных людей, которые для меня что-то хорошее сделали, завести несколько отдельных страниц, сюда их фотографии расположить. Сделать такую доску почета, – улыбнулась она своему решению, – для лучших из лучших…»

Фотографию Кристины она отложила отдельно, чтобы потом вместе с фотографиями таких людей, которые какую-то пользу ей принесли, расположить на «доске почета».

И решила повнимательнее рассматривать на фотографиях не себя, а других людей, которые были на них изображены, вспоминая их участие в своей жизни.

Она открыла старый альбом с фотографиями студенческих лет – и ее заполнили противоречивые чувства. Столько тепла она ощутила – и к годам этим, и к сокурсникам. И словно холод прошел по ее телу от неприятного воспоминания.

Она взяла крупный снимок, не помещающийся в альбоме, выступающий за его края, – групповой снимок студентов их курса. Сейчас трудно было узнать кого-то среди этих молодых лиц, да и слишком много их было на фотографии. Но хотелось ей найти на этом общем снимке лица трех девочек, с которыми дружила, с которыми жила в одной комнате в студенческом общежитии. Но сложно было это сделать.

И подумала неприязненно: здесь, на фотографии этой есть и лицо того парня, подлеца, который обидел ее, девчонку неопытную, доверчивую, – изнасиловать хотел. Это случилось, когда выезжали они на практику, и он приставал к ней, оставшейся одной, простуженной и потому не вышедшей на работу. Приставал жестоко, не обращая внимания на сопротивление, на просьбы и слезы. И обидел бы ее по-настоящему, если бы кто-то из студентов не вернулся – дверь хлопнула, и он мгновенно исчез, словно и не было его. А она потом неделю плакала, и все желание жить потеряла, разочаровавшись сразу во всем: и в мужчинах, и в жизни, в которой такая жестокость есть, и в самой себе, которая за себя постоять не может.

И вспомнила опять девчонок своих, с которыми в одной комнате жила, с кем по утрам завтракала она гречневой кашей – дешевой студенческой едой, делилась переживаниями, менялась одеждой, чтобы гардероб свой разнообразить. Вспомнилось, как утешали они ее, как, собравшись вместе, наперебой, говорили:

– Ну ты чего?! Ну забудь! Подлец – он и есть подлец, его за это бог накажет… А ты – живи дальше. Жизнь же не кончилась от того, что он к тебе приставал… Ведь все хорошо закончилось, могло быть и хуже… И дальше все у тебя будет хорошо… Парень хороший найдется, добрый, чистый, не то что эта мразь…

А она только плакала слабо, устало от своих переживаний. А потом – постепенно успокоенная, поддержанная разговорами этими – и правда забыла обо всем, как о страшном сне, и обидчика своего в упор не замечала, даже когда приходилось в одной аудитории на лекции встречаться…

И сейчас, глядя на снимок, где присутствовал и обидчик ее, и подружки, подумала: «Как же в жизни все уравновешено: обидели меня – и тут же подержали, дали силы жить…»

И с таким теплом о девочках этих подумала, которые давно стали взрослыми женщинами, о жизни которых она ничего не знала. Но поняла сейчас, как важна была тогда их поддержка. Ведь она, молодая и чистая, натворить что-то могла от отчаяния: институт бросить, в мужчинах разувериться, отчего вся жизнь ее могла по-другому сложиться. И подумала тепло: «Девочки мои хорошие, спасибо!»

И фотографию отложила, новую в руки взяла – все того же, студенческого времени, на которой были друзья ее, молодая пара – муж и жена, с которыми была она в то время очень дружна. Учась на старших курсах, жили они в соседних комнатах в общежитии. Потом, когда молодожены сняли маленькую квартирку, Вера частенько заезжала к ним, оставалась ночевать.

Были они интересной, необычной парой. Она была маленькой и мудрой женщиной, все сглаживающей, всех успокаивающей, любящей и хвалящей своего Алешку за любую мелочь. И подумала вдруг Вера: как пригодился ей потом этот пример отношения к мужу, когда она сама вышла замуж. Сколько раз она, как Света, говорила мужу:

– Ты молодец! Как бы я без тебя справилась! Какой ты у меня хороший! – понимая: правильно так с мужчиной разговаривать. И сколько ссор с мужем они благополучно пережили только потому, что Вера смотрела на ситуацию Светиными глазами или думала: «Как бы Света сейчас поступила?..» Так сильно было в Свете умение всех примирять, успокаивать, находить компромисс, договариваться, что даже в чужой семье это работало.

Алешка был другой – большой, громкий, ершистый, постоянный спорщик и опровергатель всех существующих мнений.

Однажды, зайдя в ее комнату в общежитии и застав ее за чтением газеты, спросил:

– И что это ты делаешь?

– Как что? – удивилась Вера, – газету читаю…

– Зачем? – спросил он, как бестолковых детей спрашивают.

– Как зачем? – не поняла она его вопроса. – Чтобы быть в курсе всех новостей…

– И чего нового ты хочешь в них найти? – спросил он все так же иронично и рукой показал на стопку газет, тогдашних «Известий», «Правды». – Что нового может быть в этих газетах?

Она не ответила ему – не знала, что ответить. Сказала только:

– Но ведь все нормальные люди газеты читают…

– А кто сказал, что они – нормальные? – спросил Алексей и добавил: – И разве ты – все?! Ты – это ты. Вот и живи своим умом и своей жизнью!

И не раз приводил ее в полное замешательство, лишая каких-то общепринятых правил, заставляя думать по-своему.

«Хлеб всему голова» – читал он лозунг в газете и говорил:

– А почему хлеб, а не мясо или молоко?

И она, Вера, закипала, возмущенно доказывая, что, конечно же, хлеб, а что же еще?! А он в ответ говорил ей:

– Ты своей головой думай, а не как все. Все это до тебя придумали и тебя не спросили – согласна ты с этим или нет. Если ты согласна с тем, что хлеб всему голова, – то это твое мнение. А если ты его как овца бездумная повторяешь, то это чужое мнение. Разницу чувствуешь?

И как часто потом в жизни она вот так задумывалась: а я как думаю? Я с этим согласна или нет? Мое это мнение или чужое? И это была его, Лешки заслуга – провокациями своими научил защищать свою позицию, думать по-своему, не как все. И не быть как все – этому он тоже ее научил. Вера опять подумала, уже привычно благодарно: «Спасибо, Лешка».

И фотографию с их изображением тоже отложила в сторону – ценные это были люди, важные в ее жизни.

А потом взяла в руки фотографию, давно забытую, с того давнего лета, когда она – студентка-третьекурсница, пережив сильную и просто разрушившую ее влюбленность, обиженная, да еще оставшаяся без стипендии, – осталась в городе, чтобы подработать, и устроилась машинисткой в маленькую фирму. Чувствовала она себя тогда очень одинокой, растерянной в огромном городе, не понимая, как дальше жить. И мотало ее внутри – от мыслей об уходе из института или переводе на вечернее отделение, хотелось бросить все и уехать домой…

И однажды, отправляясь на обеденный перерыв, Вера оказалась рядом с девушкой чуть старше Веры, работающей с ней в одном отделе. Звали ее Настей, она всегда была спокойной, доброжелательной, и связывали их только рабочие отношения.

Но в тот раз, встретившись с Верой глазами, Настя, сказал:

– Ты на обед? Пойдем вместе!

Спускаясь со ступенек, взяла Веру за руку, как подругу, и пошла рядом, рассказывая что-то, о чем Вера сейчас не помнила, да и тогда вряд ли осознавала. То, что другой человек, почти незнакомая девушка просто так взяла ее за руку, она восприняла как проявление такой настоящей поддержки, такого человеческого участия!

Прикосновение ладони и то, как Настя пальцы ее своими пальцами переплела и будто повела за собой, на время взяв на себя ответственность за нее, вызвало у Веры такое жгучее, такое сильное душевное потрясение, будто девушка рукой своей, взявшей ее ладонь, обняла ее всю, к себе прижала, всю с собой соединила и от одиночества отгородила. И она шла рядом с Настей молча, отвернув в сторону лицо, чтобы Настя не видела слез, поневоле выступивших на Вериных глазах. Шла, даже не понимая, о чем та говорит, оглушенная состоянием этим – такой поддержки, такой опоры, которая рядом с ней появилась и в которой она так нуждалась…

А девушка эта просто привыкла ходить так, за руку, с младшей сестренкой, а потом и с подругами. И для нее в этом не было ничего особенного – просто акт принятия, хорошего отношения. Но изголодавшаяся даже по такому отношению Вера была ей за это так благодарна!

И потом не раз вот так, взявшись за руки, они ходили обедать в ближайшую столовую, где можно было за двадцать пять копеек взять бульон и пирожок, а потом до конца обеденного перерыва, они просто сидели на лавочке в сквере напротив их работы и болтали.

Возвращались обратно на работу тоже взявшись за руки, как близкие подруги, как сестры. Каждый раз Вера получала наслаждение от ощущения руки этой, которая ведет ее, которая держит ее… И уже сама, выходя с Настей на улицу, брала ее за руку и вела, словно в ней самой появились какие-то силы, уверенность в себе.

А потом случилась неприятная для Веры ситуация. Дядька-начальник (именно так она называла его про себя) – грузный немолодой мужчина, с никогда, казалось, не мытыми волосами, пригласил ее в кабинет, предложил сесть на стул, поставленный почти рядом с его стулом, и, протягивая ей конверт: «Это тебе премия…», неуклюже, но с каким-то сладострастием положил руку ей на колени и рукой этой, влажной, сжал колено. Это произошло так неожиданно и так быстро, что Вера вскочила и от возмущения словно дара речи лишилась, только головой мотала… Отбросив конверт, выбежала она из кабинета – на улицу, боясь, что все сейчас увидят, что с ней произошло. И так ей было стыдно от всего этого, словно это не начальник, а она его домогалась, деньги предлагая. Она только вечером, после работы, рассказала об этом Насте, рассказала, тактично подбирая слова, сомневаясь – надо ли рассказывать. При всем ее отвращении к начальнику стыдно было ей, что об этом узнают и что о нем самом подумают.

– Ха-ха-ха, – неожиданно расхохоталась Настя, поняв, о чем говорит Вера. – Девочка моя, да не обращай ты внимания! Он просто старый козел, – весело продолжила она. – Не к тебе первой подкатывает. Все это знают, но делают вид, что не знают.

Пока Вера молча перерабатывала эту информацию, Настя продолжала:

– На самом деле он неплохой мужик. Просто одинокий очень – жена от него ушла несколько лет назад к какому-то красавцу, вот он и переживает. И, видно, после этого очень в себе как в мужчине сомневается, не верит, что кто-то его просто так может любить, уважать, – вот он всем сначала конверт с «премией» и предлагает…

Посмотрев на молчащую Веру, она добавила:

– Да ты не переживай, он больше не будет… Он же умный мужик, видит, что обломался, больше не полезет… И относись с жизни и поступкам людей попроще – и поглубже…

Вера, удивленная последней фразой, переспросила:

– Это как же: попроще, но при этом поглубже? Противоречие какое-то получается…

– Да нет никакого противоречия, – так же весело сказала Настя. – Не принимай все так близко к сердцу, словно какое-то важное и страшное событие. Ну случилось то, что случилось, ничего страшного на самом деле не произошло. А в корень, в причины события посмотреть надо. Люди иногда самые ужасные поступки совершают не потому, что сами плохие, а потому, что им самим плохо.

Вера глубоко задумалась над этими словами, соглашаясь, что так оно и есть. Именно тогда, когда самому человеку плохо, одиноко – он такого натворить может!..

Сейчас Вера словно заново осознала всю Настину мудрость, и тот незаметный, но такой сильный вклад в нее, Веру, ту столь необходимую ей поддержку, которую Настя тогда дала – легко, сама не осознавая. А Вера после лета этого вернулась в институт полной сил, не сомневаясь в своем выборе, желая учиться, и словно исцеленная от своего одиночества и вылеченная от безответной любви. И потом часто, размышляя о поступках людей, вспоминала: люди иногда плохие поступки совершают, потому что им самим плохо.

Глядя сейчас на фотографию, на которой они с Настей улыбались в камеру, Вера подумала: «Это фото – только на доску почета!»

А потом, открыв маленький альбом, наполненный фотографиями ее молодости, обрадовалась встрече с Валюхой – подругой ее, с которой познакомилась в больнице, оказавшись на соседских койках. Были они тогда две молоденькие студентки, обе иногородние, попавшие в больницу по глупости: одна, научившись курить, курила на лестнице, где всегда гуляли сквозняки, вот и докурилась – почки застудила. Другая – из желания помодничать, пофорсить, бегала на занятия в институт в туфлях на каблуках, когда все уже сапоги понадевали, и вот – добегалась до больничной койки.

И целый кусок жизни вспомнила она: как подружились с Валюхой, обнаружив, что обе они живут в общежитии, обеим парни предлагают замуж выйти. Вспомнила, как та учила ее вязать спицами, терпеливо объясняя, как делать расчет петель или сложный узор вывязать. Вспомнила свадьбу свою, на которой Валя была свидетельницей, и неутомимый характер подруги, когда хватало ее на все – и тосты произносить, и плясать смело, озорно, и, когда гости из-за столов на танцы вставали, – ловко со столов посуду грязную убирать. И тетю свою вспомнила, как та улыбнулась, на Валю указав:

– Это кому ж такое счастье достанется?

Вера не сразу даже поняла – в чем счастье-то? А счастье в том и было, что была Валюха хорошей хозяйкой, сноровистой, аккуратной, рукастой, и как многому она ее научила! Научила готовить, делать пышное тесто, лепить пельмени и вареники, красиво защипывая края, чтобы получить рельефные ребрышки.

И опять возникло странное ощущение: куда же, когда, почему исчезла Валя из ее жизни? Почему не продлилась их дружба? И сама ответила себе: потому что жизнь на месте не стояла. Валя по распределению в другой город уехала, там замуж вышла. И редкие их звонки, письма как-то незаметно прекратились, и она даже не заметила потери, потому что новые люди вошли в ее жизнь – коллеги, соседи, а после рождения дочери – воспитатели, родители других детей.

Мама одной из девочек, с кем она подружилась, ожидая дочь с занятий по плаванию, научила ее вязать крючком, дополнив ее рукодельные умения. И занятие это, которое сначала было просто возможностью скоротать свободное время, стало увлечением всей ее жизни. С той поры она, что называется, не выпускала крючка из рук и вязала все: платья, шали, шторы, палантины, покрывала, открывая для себя целый мир этого удивительного творчества. И все благодаря тому, что давно забытая ею женщина когда-то научила ее держать в руках крючок.

Мама ее новой подруги научила Веру делать очень вкусные котлеты, поделившись своим секретом, как нужно фарш взбивать, чтобы получились они пышными, нежными на вкус. И опять – так удивительно осознавать, что какая-то женщина, с которой она и знакома-то была несколько минут, научила ее тому, что она потом в своей жизни постоянно использовала и чему свою дочь научила.

Так, незаметно для нее самой, люди учили ее новым навыкам, умениям, которые ей и по сей день пригождаются.

Соседка по лестничной клетке научила ее делать салат оливье – не как у всех, а заменяя традиционную колбасу мелко нарезанной вареной говядиной, со свежими огурчиками, зеленым лучком. Какой прекрасный вкус был у этого салата! И она с тех пор только так его и готовила.

Подруга свекрови, работавшая в рыбном отделе магазина, приносила им вкусную рыбу, которую тогда днем с огнем было не отыскать, и научила Веру резать ее тонкими прозрачными ломтиками.

А какая-то другая женщина, уже забытая ею вовсе, показала, как тоненькие эти ломтики рыбы можно сворачивать в розочки. А сотрудница Верина, рассказывая о своем дне рождения, поделилась, что все нарезки она на свежие салатные листья выкладывает и получается так эффектно!

Потом долгие годы, когда Вера к приходу гостей праздничный стол накрывала, ставила она на стол красивое блюдо с розочками из рыбы, лежащими на ярко-зеленых кучерявых листьях салата, и все вокруг ахали: «Какое прекрасное блюдо!»

И подумала она с благодарностью: «Люди… Милые люди! Забытые, потерявшиеся где-то в жизни – как много вы мне дали!» Впервые в жизни Вера с удивлением поняла: она родилась, появилась на этот свет, ничего не зная и ничего не умея. Всему, что она умеет и знает сейчас, ее научили люди. Научили и читать, и вышивать, и готовить, и водить машину, и печь блины, и клеить обои… Всему этому ее кто-то учил – вот так, рассказывая, показывая на примере, объясняя, просто делясь чем-то таким, что сам умел делать… И уже не вспомнить, от кого и что она получила, кто какой вклад в ее жизнь внес, но каждый человек на ее пути жизненном действительно чему-то ее учил. Вывод этот был таким неожиданным, что она подумала: «Тут впору весь альбом делать одной доской почета…»

И, взяв другой альбом, достала наугад фотографию и тут же, ощутив то время, ту жизнь, в которой жила, сразу узнала парня, стоящего рядом с ней на крыльце здания на фоне вывески с названием организации.

«На открытии офиса сфотографировались», – вспомнила она.

Это был Игорь Масленников, молодой человек, лет на пятнадцать ее моложе, с которым она познакомилась в театральной студии, куда продолжала ходить, проживая не лучший период своей жизни, находя в ней просто душевное утешение. Однажды, встретившись на репетиции, поделилась она грустно тем, что нелегкие времена переживает. И он поддержал ее в сложной ситуации, когда она, взрослая женщина, пережив развод, потеряв работу, растерялась перед трудностями жизни.

Он помог ей устроиться на работу, поговорив со своими друзьями, открывающими фирму, убедил найти для нее место и позвонил ей, просто сказал:

– Выходите с понедельника на работу… Адрес записывайте…

Так, неожиданно для нее самой, пришла к ней поддержка от человека, с которым она была едва знакома. И Вера обрела работу, которая дала ей возможность в трудные времена нормально зарабатывать и любовь свою встретить.

Вера словно только сейчас осознала роль этого человека в своей судьбе: «А ведь если бы не Игорек – я бы Володю не встретила… Получается, что он сделал для меня гораздо больше, чем просто на работу помог устроиться…»

Любовь свою она встретила в этой организации. Владимир работал в соседнем отделе, и очень быстро их рабочие отношения, редкие встречи на планерке или в столовой переросли в бурный и страстный роман. Это была какая-то невероятная любовь, в которой горели они оба, не представляя, как можно жить друг без друга, но при этом именно так и жили. Он был женат, периодически, как сам говорил, находился на грани развода. Да только никак через эту грань не перешагивал. И даже страсть их, глубокие, очень близкие отношения никак не помогали ему эту грань преодолеть…

– Давай не усложнять жизнь, – говорил он Вере. – Все эти разводы, разъезды – такая катавасия… Чего тебе не хватает? Ведь все же хорошо!..

И Вера замолкала, не в силах сказать, что ей многого не хватает. Что ей его не хватает, особенно когда он к жене вечерами возвращается… Но сама все никак не могла отношениям этим конец положить, отношениям, которые наряду со страстью, радостью давали и чувство унижения, неуверенности в своей значимости для него…

Вера вдруг вспомнила то, что давно уже забыла. Мальчика, который ей тогда помог выбор сделать. И, вспомнив, начала фотографии в альбоме пересматривать, в надежде его найти. И нашла один из давно забытых снимков, сделанных во время корпоратива: несколько сотрудников за праздничным столом, среди которых была и сама Вера, и мальчик этот. Как его звали? Не могла она вспомнить. Он работал в соседнем отделе простым курьером.

Однажды, видя их отношения, которых они и не скрывали (разве такое скроешь? все видели их, уходящих вместе с работы или приходящих иногда вместе на работу), с детской своей открытостью спросил ее:

– А вы Владимира Николаевича любите?

И она ответила:

– Да! – И добавила: – Очень!

– А когда вы женитесь? – спросил он, и она задохнулась от этого вопроса, как будто ее воздуха лишили. В горле что-то сжалось, и сердце словно окаменело в одно мгновение, найдя в себе ответ. Никогда они не женятся. Вернее, никогда он на ней не женится. Она отвернулась, чтобы не видел мальчик лица ее, и ничего не ответила. Потом, поняв, что он ждет ответа, покачала головой.

– Почему? – настойчиво спросил он, и Вера только улыбнулась грустно. Что она могла ответить ему? Что это она любит его всем сердцем и за ним – на край света, а он ради нее, ради того, чтобы быть с ней – полностью, всегда, – не может пойти даже на то, чтобы жизнь свою даже временно усложнить. Поэтому – никогда они не будут вместе…

И мальчик этот вопросом своим – открытым, искренним, детским – так больно ее тронул, словно заставил на эту правду посмотреть, помог так же открыто, честно ответ увидеть, который на самом деле она знала. Знала – и не хотела знать.

Никогда они не будут вместе, никогда. Надежды нет, таков был ответ.

И после него уже никак не получалось себе врать, делать вид, что у них все хорошо, что ее такие отношения устраивают. Она ясно осознала, словно впервые: не устраивают ее такие отношения! Она хотела, чтобы за ней тоже – на край света хотели уйти. Не то что грань переступить…

Вслед за честным этим ответом пришло такое же единственно честное решение. Она рассталась тогда с тем мужчиной. Иначе страдала бы, наверное, еще долгие годы.

«Милый мальчик, спасибо тебе за чистоту твою, – подумала она, глядя на фотографию. – Какой же это был прекрасный мальчик, – с благодарностью подумала она. – Спасибо, что остановил этот не имеющий будущего роман…»

И снова удивилась: «Вот как получается: один человек помог мне любовь свою найти и любить, и гореть в любви этой. Другой человек – помог выйти из этой любви, которая разрушать стала, а не созидать, унижать, а не возвышать… Ну, люди… Вот так вклад в мою жизнь! Один в любовь отправил, другой из нее вывел… Ну, люди…»

И слов у нее больше не было…

Отложив эту фотографию, опять взяла в руки альбом, не выбирая – мол, посмотрим, что тут меня ждет. И, не глядя, вытянула очередной снимок из альбома. И никого там не узнала и узнать бы не могла. Был это снимок церковного двора, заполненного людьми, только головы людские на фоне белого храма с золотыми куполами. Но она знала: там, в этой море голов есть и голова Тани – имя ее она хорошо запомнила. Она была сестрой Вериной знакомой, которую знала Вера всего две недели – отдыхали на турбазе в соседних домиках. Обменялись они тогда адресами на случай – вдруг пригодится. Приехала Таня в их город на мероприятие – на торжественную службу в храм по случаю какого-то важного церковного праздника. И появилась перед Верой, открывшей дверь, неожиданно, без звонка, без какой-то договоренности. И сказала просто:

– Здравствуйте, я сестра Лены из Ленинграда, с которой вы на турбазе познакомились… Мне на несколько дней нужен приют в городе. Можно у вас остановиться?..

И Вера, пораженная этой «простотой», даже не зная, что и ответить, в квартиру ее пропустила. И потом не удержалась, спросила:

– А что же вы так, заранее не предупредили? А если бы меня дома не оказалось?

– На все божья воля, – тихо и смиренно ответила гостья. – Другие бы добрые люди нашлись… Бог в нужде не оставит.

И такая твердая вера прозвучала в ее словах, что и возразить было нечего.

Таня была верующей – истинно, глубоко верующей. Была она первой верующей, встреченной Верой в жизни и просто оглушила ее, потрясла своей верой – во что, в кого? – поражалась тогда не верящая ни во что Вера.

А та говорила просто:

– У тебя имя такое, что ты верить обязательно должна. Кому, как не тебе, верить, в бога – спасителя нашего милосердного…

А для Веры все это было непонятным набором слов. Но так была она удивлена ею, так поражена этой искренней верой в непонятно что, так удивляло, что человек для того, чтобы какую-то торжественную церковную службу отстоять, – в другой город приехал.

И при общении в Тане открывалась такая уверенность, стабильность, которой не было в Вере. Было в ней такое принятие жизни и житейская мудрость, что Вера поневоле слушала ее с уважением. А когда поделилась с ней своей историей – любви, которая не закончилась ничем хорошим, услышала в ответ проникновенное:

– Какие твои годы! Живи! Люби! Бог есть любовь – и ты люби, если хочешь в боге жить! Отпусти все, бог ему судья, не ты… А ты – живи дальше! А любить не бойся – только это и надо делать в жизни!..

И на другой день Вера тоже решила пойти на эту службу – ради интереса: что это за служба такая, зачем там надо быть, что там такого произойти должно? Таня рассказывала об этом так проникновенно – и о духе святом, который в сердце войдет, и о чувстве благости, и о мире в душе, что Вера решила тоже это испытать. Ведь чего-чего, а ни благости, ни мира в душе в ее жизни не было…