Kitobni o'qish: «Поправка на ветер»

Shrift:

Все персонажи, место действия и события, кроме общеизвестных, вымышлены, любые возможные совпадения случайны.

Часть первая

1

Он шел за ней по пятам от костела Святого Иоанна. Ну, не то чтобы по пятам, но дистанция неумолимо сокращалась, и Маруся затылком чувствовала его тяжелый взгляд, выдающий явно нехорошие намерения. Зачем?! Зачем она после работы потащилась в Старый город?! С какого перепугу ее туда понесло? Сидела бы сейчас дома, напившись чаю с конфетами, с вязанием под любимым оранжевым торшером. Так нет, прогуляться, видите ли, решила. Приключений на свою голову захотелось. И что теперь делать?

Она ускорила шаг, преследователь сделал то же самое. Очевидно, собирается напасть и дожидается удобного момента. Значит, надо не дать ему такого шанса! До дома минут двадцать ходьбы, впереди уже видна приметная вывеска ателье индпошива с двумя летучими мышами, растопырившими перепончатые крылья. За ателье нужно повернуть направо, через два квартала – налево, пройти через парк… Черт, через парк! Темные аллеи, будь они неладны. Остается надеяться, что в парке сейчас еще кто-нибудь гуляет.

Маруся посмотрела по сторонам и обнаружила, что идет по совершенно пустынной узкой извилистой улице, ни одного горящего фонаря, даже окна домов не светятся. Спать, что ли, все легли? Время-то детское! В тишине слышны только шаги преследователя, ее собственные шаги и учащенный стук сердца, сжавшегося от страха. Она пошла еще быстрее, почти побежала. Бежать по брусчатке в босоножках на «платформе» было тяжело, в них и по асфальту не очень-то побегаешь. Улицу окутал густой туман, сквозь который с трудом пробивался мертвенно-бледный свет полной луны. Маруся ощутила прямо за спиной чужое прерывистое дыхание. Оглянуться не успела – ее схватили за шею, и железное кольцо начало сжиматься. Дышать стало трудно, вот уже и совсем невозможно… Она судорожно попыталась оторвать мертвенно-холодные руки от горла, чувствуя, как в легкие, вытесняя остатки воздуха, заползает туман… или дым? Глаза застлала темная пелена, едкий запах дыма заглушил все другие ощущения. Рванулась из последних сил – и провалилась в черноту…

* * *

Маруся вскинулась и села в постели, обливаясь холодным потом. За окном – непроглядная темень, часы показывают два часа ночи. Держась за горло, зашлась кашлем. Привидится же такой кошмар! Но что это? Похоже, запах дыма ей не приснился!

– Пожар! Горим! – истошно закричали в коридоре.

Она скатилась с тахты и, как была в пижамных коротких штанишках и маечке в бабочках, выскочила из своей комнаты. Дым валил с лестницы, где горели, судя по всему, деревянные ступеньки. По коридору с воплями и мокрыми тряпками носились, то и дело сталкиваясь друг с другом, соседки Маруси по коммунальной квартире – жена прапорщика Шведова Татьяна и супруга подполковника Савчука Ада Борисовна. Их мужья, Николай и Алексей Михалыч, заливали очаг возгорания водой.

– Что случилось? Пожарных вызвали? – спросила Маруся, вжимаясь в стену. Если б она этого не сделала, ее наверняка сбила бы с ног Татьяна Шведова, ощутимо превосходившая Марусю в росте и весе.

– Сами справимся, – буркнул Савчук, топоча мимо Маруси в обнимку с десятилитровой кастрюлей, половину воды из которой он расплескал по дороге. – Уйми пока этих куриц, раскудахтались без толку! – Подполковник подбородком указал на испуганных женщин.

Из ванной доносился шум хлеставшей из крана воды. Еще одну наполненную водой емкость вслед за Михалычем поволок на лестницу Коля Шведов. По его короткому, но выразительному взгляду Маруся поняла, что ее штанишки в бабочках не остались незамеченными. Фыркнув, она помчалась в кладовку за тазиком, тряпкой и прочими подручными средствами пожаротушения…

Когда пожар потушили, лестница выглядела не лучшим образом: обугленные ступеньки и балясины, закопченные стены со следами потеков, не говоря уже о запахе. Обитатели квартиры, полуодетые, встрепанные, красные, мокрые и возбужденные, собрались на общей кухне. Разумеется, желающих взять на себя ответственность за происшествие не нашлось. Между тем было абсолютно очевидно, что причиной пожара стало ведро с тлеющим угольным брикетом, предназначенным для утреннего экспресс-растапливания плиты. Точнее, не само ведро, а то, что какая-то разиня поставила его вместо сложенных специально для этой цели кирпичей прямо на деревянные ступени, которые в результате и загорелись.

Маруся занимала одну из комнат в трехкомнатной квартире на втором этаже старинного двухэтажного дома. В двух других комнатах жили Савчуки и Шведовы. Подполковнику Савчуку, которого недавно перевели из другого гарнизона с повышением на должность заместителя командира полка вообще-то полагалась отдельная квартира. Жилье ему выделили, но там шел ремонт, и Алексея Михалыча с супругой временно поселили хоть и в коммуналке, зато в хорошем месте недалеко от Старого города.

Еду жильцы дома готовили на плите, которую топили угольными брикетами. Такими же брикетами топился и титан, нагревающий воду. Чтобы с утра быстрее растопить плиту, накануне вечером дежурный по квартире выгребал из топки тлеющий брикет в ведро, сверху присыпал золой, выносил ведро на лестницу и оставлял его на специально уложенных кирпичах. Утром печь загружали свежими брикетами, клали туда горящий запал и – опля! – через пятнадцать минут в топке разгорался огонь.

– Кто сегодня, вернее, вчера был дежурный? – хмуро спросил Савчук.

Маруся вспомнила школьные уроки английского, неизменно начинавшиеся с этого сакраментального вопроса, и хихикнула. Подполковник Савчук строго взглянул на нее.

– Я рад, что тут хоть кому-то весело! Так кто дежурный? Чистосердечное признание смягчает, так-скзать…

– Ну, я, – гулким басом отозвалась Татьяна Шведова. – Но я не ставила ведро на доски!

Приземистый и кругленький, как колобок, подполковник глянул на Шведову снизу вверх и погрозил ей пальцем.

– Опять нарушаешь правила советского общежития, Татьяна? Водятся за тобой грешки! В следующий раз ты весь дом спалишь! Придется, так-скзать, принять меры.

– Да не я это! – зычно возмутилась жена прапорщика. – Аде Борисовне вчера сервант привезли, пока заносили к вам в комнату, на лестнице и в коридоре натоптали и намусорили, она убиралась потом, вот, наверное, и переставила ведро с брикетом! А я весь вечер у себя в комнате просидела, Колю ждала, он со службы позже обычного вернулся…

Николай Шведов, переводивший взгляд с одной подозреваемой на другую, поежился, шмыгнул носом, подтянул полосатые «семейные» трусы и опустил глаза.

– Поклеп! – Благоверная подполковника запахнула на худосочной груди байковый халат и поджала тонкие губы. – Я не ставила ведро на ступени! А кое-кому давно пора научиться отвечать за свои поступки!

– Сама ты… – начала Татьяна, но в этот момент ее озарила, как ей показалось, догадка. – А может, это Мару…

– У меня алиби, – пресекла поползновения Шведовой Маруся, – я вчера допоздна была на репетиции. Двадцать восемь свидетелей – весь наш танцевальный ансамбль – могут это подтвердить.

– Вот видите! – Ада Борисовна потрогала бигуди и убедилась, что все на месте. – Она уже даже запаслась алиби и тремя десятками свидетелей!

– Тихо все! – скомандовал подполковник. – Видимо, кто-то из вас врет. Вопрос в том, кто?

– А я думаю, – снова встряла Маруся, – что и Татьяна, и Ада Борисовна говорят правду.

Обе соседки воззрились на нее с удивлением. – Татьяна говорит, что не ставила ведро на голые доски, и это так, – начала излагать свою версию Маруся. – Ада Борисовна тоже утверждает, что не ставила ведро с брикетом на деревянные ступеньки и не переставляла его с кирпичей в другое место. Это тоже правда, я, когда пришла домой, не видела его на ступенях. Кто же его тогда туда поставил? Тот, кто, вернувшись домой со службы, зашел на кухню попить водички, вспомнил о дежурстве своей супруги и о своем ей обещании вынести ведро с углями, выгреб золу и понес ведро на лестницу. Вот только по… рассеянности поставил его не на кирпичи, а прямо на ступеньки. Коля, ведь так дело было?

Участники разбора полетов, словно по команде повернули головы и посмотрели на побагровевшего прапорщика Шведова.

– Виноват, – пробурчал Николай, – уставший был, плохо соображал…

– Точнее, сильно нетрезвый, практически на рогах… – тихо, но отчетливо, чтобы услышали все заинтересованные лица, процедила Ада Борисовна. – Вон амбре какое, без противогаза не подступиться!

– А это залет, Коля, – в раздумье почесал затылок Савчук. – Пожар по пьяному делу – тут выговором не отделаешься… Или я что-то не так понял? – Подполковник посмотрел на съежившегося прапорщика.

– Я все исправлю! – засуетился Коля. – Сейчас сбегаю к Сидорову, попрошу, чтоб он своих хлопцев из деревообрабатывающего цеха организовал, мы до утра все починим! Не губите! К подъему все будет как новое!

– И-и-и эх! – махнул рукой подполковник Савчук. – Ни на кого нельзя положиться! В смысле никому нельзя доверять, так-скзать, – быстро поправился он, покосившись на супругу. – У тебя, Шведов, четыре часа, время пошло… И не трепаться там!

– Не ту ты, Маруська, профессию выбрала, – заискивающе, будто и не пыталась десять минут назад обвинить Марусю в поджоге, сказала Татьяна Шведова. – Ну какая медицина? Тебе бы в следственных органах работать!.. Колька, чего застыл? Беги к Сидорову, падай ему в ноги! Шевелись, горе мое! Я с тобой позже разберусь!

Придавая мужу ускорение, Татьяна легонько ткнула его в плечо, отчего Николай сделал резкий рывок вперед, споткнулся о пустую кастрюлю и едва удержался на ногах. Кастрюля с грохотом покатилась по коридору, подполковник Савчук поморщился, словно от зубной боли, и покачал головой.

– Я люблю свою работу! – пискнула Маруся вслед удаляющимся с поля боя супругам.

Вернувшись в свою комнату, она забралась с ногами в любимое кресло возле торшера. Уснуть после такой встряски вряд ли удастся. Протянув руку, оторвала от висящего на стене календаря листок. «1976 – июль – 26 – понедельник». Посмотрела на часы: уже почти пять часов как вторник, двадцать седьмое июля. Скоро август, а ведь еще совсем недавно было начало марта и новой Марусиной жизни здесь, в Чкаловске.

2

Если бы за праздничным столом, под бой курантов, возвестивших о наступлении нового, 1976 года, кто-то предсказал ей, что через несколько месяцев она окажется в самой западной точке СССР – в Калининградской области – и будет работать терапевтом в небольшом гарнизонном госпитале, Маруся Левкова ни за что бы не поверила.

До определенного момента в ее жизни все было легко и просто. Врачом Маруся, выросшая в семье военного, мечтала стать с детства. Мама – медсестра – частенько брала дочку с собой на работу, и к окончанию школы девочка обожала запах медикаментов, умела с завязанными глазами делать уколы, измерять давление и разбираться в лекарствах. Кочевая гарнизонная жизнь дала ей определенную закалку и научила философски относиться к бытовым неудобствам.

Маруся хорошо училась в школе, сама, без так называемого блата, поступила в Полтавский мединститут, который окончила с красным дипломом. Интернатуру проходила в Киеве в окружном госпитале, где молодому, но толковому и старательному терапевту и предложили остаться. Работу свою она действительно любила и считала самой благородной на свете, хоть и соглашалась с персонажами новой комедии Эльдара Рязанова «Ирония судьбы, или С легким паром!». «И все-таки у нас с вами самые замечательные профессии, самые нужные», – говорил врач Женя Лукашин, главный герой фильма, учительнице Наде Шевелевой. «Судя по зарплате, нет», – с улыбкой отвечала та. Впрочем, Маруся на свою зарплату не жаловалась. Она вообще ни на что не жаловалась, смотрела на мир широко распахнутыми серыми глазами, летала на крыльях любви и собиралась замуж за Вадика Комарова, подающего большие надежды кардиохирурга-аспиранта из их института.

С Вадиком тоже все было просто и понятно: любовь с первого взгляда, прогулки под луной и разговоры обо всем на свете, кафе-мороженое, билеты в кино на «места для поцелуев» в последнем ряду, наконец, как нечто само собой разумеющееся – заявление в ЗАГС. Родители и жениха, и невесты хотели свадьбу по всем правилам, а Маруся хотела сразу после росписи в ЗАГСе махнуть, к примеру, на Байкал: там, говорят, такая природа, по сравнению с величием которой родные пейзажи покажутся декорациями для спектакля в кукольном театре. Ну, или в Крым, к морю и солнцу… Чего хотел Вадик, Маруся не знала, но пребывала в уверенности, что он хочет того же, чего и она. А потом случилась банальная, в общем-то, история. Накануне свадьбы Маруся неожиданно для Вадика нагрянула в аспирантское общежитие и застала его в постели со своей лучшей подругой Викой, в одночасье лишившись и жениха, и лучшей подруги.

Такая вот ирония судьбы!

– Скажи спасибо, что это обнаружилось до вашей свадьбы, а не после, – вздохнула мама, когда Маруся рассказала ей, почему свадьбу придется отменить. – И не плачь, было бы из-за кого плакать. Не нужны тебе ни этот подлый бабник, ни Вика, кукла бездушная. Вообще, главное, чтоб все родные были живы и здоровы, а остальное можно пережить.

Мама, конечно, была права. Но пережить предательство тех, кого Маруся считала близкими людьми, никак не получалось. Ныла душа, на работе, в госпитале, все буквально валилось из рук, что не могло укрыться от глаз коллег и пациентов.

– Что-то я не узнаю нашу Марусю, девицу-красавицу. Почему глаза на мокром месте? – командирским баритоном поинтересовался дядя Саша, старинный друг и сослуживец ее отца, а ныне – ее пациент. – А ну докладывай, что стряслось!

Маруся, которая зашла измерить ему давление, неожиданно для себя расплакалась, уткнулась хлюпающим носом в его пижаму и рассказала все как на духу. Дядя Саша внимательно выслушал, смешно подвигал густыми бровями и сообщил, что душевные травмы лучше всего лечить сменой обстановки.

– В этом я как раз могу тебе помочь, я все-таки замкомандующего округом. Хочешь? Хотя жаль, конечно, такого доктора от себя отпускать. Родители-то не будут возражать?

– Хочу, хоть к черту на кулички! – Маруся покраснела и потупилась. – Мама с папой меня поймут.

Дядя Саша внимательно посмотрел на нее поверх очков:

– И я понимаю. Но не одобряю. Зачем же такой милой девушке к черту на кулички? Есть более приемлемые варианты. Калининградская область, например. Я там служил когда-то – прекрасные места! Начальник штаба Прибалтийского военного округа – мой однокашник по Академии Генштаба, думаю, им там толковые врачи не помешают. Интересная работа, большая практика. Поедешь?

– Поеду, – не задумываясь, ответила Маруся.

– Вот и ладушки, завтра же позвоню. А мокрое дело разводить прекращай. Все будет хорошо, уж поверь мне…

* * *

Так она оказалась в Чкаловске – небольшом городке в семидесяти километрах от Калининграда. Чкаловск Марусе понравился, особенно так называемый Старый город – со зданием ратуши на центральной площади, узкими мощеными улочками, тесно прижавшимися друг к другу домами под черепичными крышами, увенчанными остроконечными башенками. В отличие от большинства городов и поселков Калининградской области исторический центр Чкаловска не сильно пострадал во время войны и практически сохранился в первозданной красе. В ухоженном городском парке с дорожками, чугунными фонарями, скамейками, прудом и плавающими в нем утками Маруся могла бродить часами.

Как выяснилось позже, Чкаловск, до Второй мировой носивший название Хайлишен, имел бурную историю, что добавило его облику колорита и породило множество легенд, тайн и загадок. На политзанятиях, которые с личным составом госпиталя проводил пропагандист полка, Маруся почерпнула немало интересной информации. Оказалось, что до тринадцатого века в этой местности, называвшейся Надровией, проживали племена пруссов, позже ее захватили немецкие рыцари Тевтонского ордена, которые в четырнадцатом веке построили замок Норденбург. В замке – в разное, разумеется, время – побывали Петр Первый, Наполеон и основатель классической философии Иммануил Кант, который в молодости работал учителем в расположенной неподалеку деревеньке Юдтшен… В 1860 году невдалеке от города прошла железная дорога Берлин – Кенигсберг – Каунас, благодаря которой в Хайлишене появились несколько заводов и фабрик. В годы Первой мировой на территории Восточной Пруссии русские войска сражались с германскими, во Вторую мировую, в августе сорок четвертого, окрестности бомбила английская авиация, а в конце января 1945 года сюда пришла Красная армия.

После войны северную часть Восточной Пруссии передали Советскому Союзу. Образованную в составе РСФСР Кенигсбергскую область после смерти «всесоюзного старосты» Калинина переименовали в Калининградскую, а Кенигсберг – в Калининград. Немцев и литовцев, которые жили на этих землях, выселили в Германию, в то же время в Калининградскую область переселили тысячи семей сельхозрабочих и колхозников из областей РСФСР и союзных республик…

В Чкаловске размещались несколько воинских частей. Маруся в этом не очень разбиралась, но, как ей рассказал при первом знакомстве начальник госпиталя, в городе дислоцировались танкисты, отдельный батальон химзащиты, батальон связи, склады вооружений и техники… Самая крупная часть – авиационный истребительный полк, поэтому начальником гарнизона Чкаловска был командир авиаполка. В нескольких километрах от города располагался военный аэродром.

Солдаты срочной службы жили в казармах на территориях частей, огороженных заборами с колючей проволокой и оборудованных контрольно-пропускными пунктами. Офицеры, прапорщики и вольнонаемные – в городе, в домах офицерского состава, в просторечии именуемых ДОСами. Старшие офицеры обычно занимали отдельные квартиры, остальные жили в коммунальных – с общей кухней и санузлом. Часть ДОСов располагалась в районе Старого города, часть – на окраине, где специально для военных построили целый микрорайон из панельных многоэтажек.

В гарнизоне имелись военторговские магазины, парикмахерская и небольшой госпиталь. Центром общественной жизни был Дом офицеров, где проходили торжественные собрания и концерты, работали библиотека, кинотеатр и кружки художественной самодеятельности.

Маруся, девушка открытая и общительная, без малого за пять месяцев жизни в Чкаловске изучила правила гарнизонной жизни и вполне освоилась. Местные жители ничем не отличались от многонационального населения городов в глубине страны, разве что чаще встречались литовцы, с почти неуловимым специфическим акцентом, и поляки, которые, впрочем, собственную национальность не афишировали.

* * *

Размышляя о своей жизни до и после переезда в Чкаловск, Маруся пристроила поудобнее голову на спинку кресла и не заметила, как уснула. Открыв глаза, глянула на часы и от ужаса чуть не свалилась с кресла – проспала! Не хватало еще на работу опоздать! Достанется ей тогда от начмеда Воронова на орехи, он и так ей спуску не дает. Вскочив, заметалась по комнате, сбегала в ванную, повела носом в сторону кухни, но времени на завтрак уже не оставалось. «Я еще не опаздываю, еще не опаздываю», – бормотала Маруся, прыгая на одной ноге, а на вторую пытаясь натянуть скрутившуюся жгутом брючину. «Не виноваты брюки, если руки-крюки», – сами собой сложились в голове дурацкие стишки. Наконец она схватила сумку и выбежала из комнаты. По дороге отметила, что Николаю Шведову таки удалось уговорить неведомого ей Сидорова «организовать своих хлопцев» из деревообрабатывающего цеха: место сгоревших ночью ступенек заняли новые, пара человек в «треуголках» из газет белили огромными щетками, макая их в ведра с известью, закопченные стены коридора.

Глоток свежего воздуха и ласковый луч утреннего солнца моментально подняли Марусе настроение. Дорога от дома до работы занимала у нее в худшем случае минут десять, поэтому опоздание было не фатальным. Госпиталь располагался в старинном двухэтажном особняке с садом и высоченным чугунным забором. Госпиталем он стал называться недавно, после реорганизации и укрупнения, а до этого именовался просто медсанчастью.

Однако попасть на работу вовремя Марусе в тот день, очевидно, было не суждено. На подступах к КПП она увидела высокую эффектную блондинку в элегантном брючном костюме, которая махала ей рукой.

– Данута! Рада тебя видеть. Ты что здесь делаешь?

– Привет, Марыся, – улыбнулась блондинка. – Хотела тебя предупредить, что сегодня с примеркой не получится. Я на пару дней уеду к тете, вернусь послезавтра. Тогда можно будет встретиться. Часов в восемь вечера. Придешь?

– Конечно! Разве я могу забыть? Жду не дождусь, когда моя новая юбка будет готова. Надеюсь, она получится, точь-в-точь как на картинке в «Бурде»!

– Хорошо, – кивнула Данута, – буду тебя ждать.

С Данутой Марусю познакомила соседка Ада Борисовна. Данута шила на дому, шила хорошо и брала за работу относительно недорого, а Маруся в тот момент хотела новый летний сарафан. Сарафан получился на славу, девушки друг другу понравились и подружились. Оказалось, что у них похожие взгляды на современную моду и вообще на жизнь. У обеих появилась возможность поплакаться кому-то в жилетку.

Подруги уже прощались, когда из-за поворота показался начальник гарнизонного Дома офицеров, известный на весь Чкаловск ловелас капитан Артемьев. Завидев Дануту, он тут же «распустил хвост».

– Доброго утречка! Мы, кажется, знакомы? Не напомните, где мы с вами виделись?

– Не помню. – Улыбка Дануты стала напряженной.

– Вы ведь приятельница нашей Марусеньки? – не унимался Артемьев. – Тогда позвольте представиться еще раз. Капитан Артемьев, главный в гарнизоне по культурной части и связям с местной общественностью. – Он картинно тряхнул головой, изображая поклон. Марусе показалось, что даже щелкнул каблуками. Или не показалось? – А вы, если не ошибаюсь, Данута? Если вам будет нужна помощь в организации культурного отдыха, я весь к вашим услугам!

– Спасибо, но я не нуждаюсь в ваших услугах, – вежливо, но твердо сказала Данута. – И я уже очень спешу. Всего доброго. Марыся, до встречи!

– Вы с Данутой действительно знакомы? – спросила Маруся Артемьева, когда ее приятельница отошла на приличное расстояние.

– Да разве всех упомнишь? Я, пожалуй, пойду, – загадочно улыбнулся капитан, шутливо отдал Марусе честь, замурлыкал «Сердце красавицы склонно к измене…» и быстро зашагал в сторону центра города.

Все время, пока Маруся возле КПП госпиталя разговаривала со своими знакомыми, ее не покидало ощущение, что за ними кто-то наблюдает. Когда она осталась одна, ощущение усилилось. По спине пробежал холодок. Она оглянулась, ничего и никого подозрительного не заметила, но неприятное чувство ее не покинуло.

Маруся забежала в вестибюль здания, которое когда-то было роскошным особняком, а ныне пропиталось запахом лекарств и хлорки, и сразу же наткнулась на того, кого жаждала увидеть меньше всего – своего непосредственного командира, начальника госпиталя Андрея Воронова. Впрочем, все по-прежнему называли его «начмедом», и вытравить эту привычку было, по всей видимости, невозможно. Майор, облаченный в белый халат, стоял на мраморной лестнице – остатках былой роскоши, заложив руки за спину, и сам был похож на мраморное изваяние греческого воина из учебника истории за шестой класс. Это сравнение Марусю рассмешило, и она чуть не расхохоталась.

– Опаздываем, Левкова? – с ехидцей в голосе спросил Воронов, окидывая коллегу ироническим взглядом. – А что это вы бежите, как на пожар? У нас тут до вашего появления ничего не горело… И что вас так развеселило? – Не на пожар, а с пожара, товарищ майор, всю ночь тушили наш ДОС, – ответила Маруся и прикусила язык, вспомнив, что подполковник Савчук настоятельно просил не распространяться насчет ночного происшествия.

– Почему-то я не поражен, – пожал плечами Воронов. – У вас в руках все горит, неудивительно, что и вокруг вас тоже… Больные, Левкова, не могут ждать, пока вы устроите свои личные дела и ликвидируете свои душевные пожары, – наставительно произнес начмед. – И уж тем более пока вы наговоритесь с подругой. Могли бы придумать и более правдивую отговорку.

– А вы откуда знаете? – удивилась Маруся. – Шпионили за мной?

– Я – за вами?! – Ей показалось, что голос Воронова дрогнул, но он сразу же взял себя в руки. – Всего лишь имел удовольствие наблюдать за вашим милым воркованием из окна. – Вы что, тоже знакомы с Данутой?

– Почему тоже? Н-нет, не знаком, – слегка запнувшись, ответил начмед. – Левкова, вы сегодня приступите к работе? – Его тон вдруг стал резким.

– Да приступлю, приступлю, – проворчала Маруся. – Может, начнем с того, что нервы вам полечим, а, Андрей Владимирович?

Она повернулась и пошла той особой походкой, от которой мужчины, по утверждению руководителя танцевального кружка, должны были «падать и укладываться в штабеля».

– Через час извольте прибыть на политинформацию, – упавшим голосом сказал ей вслед Воронов, – только не говорите, что не помните о проверке из политотдела. Тему-то хоть повторяли?..

Маруся прошмыгнула в свой кабинетик, сняла с плечиков белый халат, надела его и окинула беглым взглядом свое отражение в зеркале. Халатик сидел неплохо. Недаром она потратила почти три вечера на то, чтобы подогнать по фигуре стандартный медицинский халат, который выдали на складе…

Если бы Марусю спросили, как ей работается с начмедом, она бы затруднилась с ответом. Плохо? Да вроде нет. Хорошо? А шут его знает! «Больной скорее мертв, чем жив, или скорее жив, чем мертв?» С самого дня их знакомства, то есть с ее первого рабочего дня в госпитале отношения Маруси с Вороновым складывались сложно. Они постоянно пикировались, вот как только что, и ей казалось, что он не воспринимает ее всерьез. В то же время Андрей Владимирович, похоже, отдает должное ее усердию – или, быть может, он всего-навсего считает Марусин энтузиазм пионерским задором? Хочется ли ей, чтобы Андрей оценил не только ее профессиональные качества, но и другие достоинства? Обжегшись на молоке, дуют на воду. Обжегшись на Вадике, Маруся дала себе слово «дуть» на всех мужчин, то есть не питать в отношении «изменщиков», состоявшихся или потенциальных, никаких иллюзий. Правда, после знакомства с начмедом она с неохотой признала, что уже почти готова нарушить данное самой себе обещание. В конце концов, она хозяйка своему слову или не хозяйка? Хочет – дает, хочет – берет обратно… Гарнизонные всезнайки рассказали Марусе, что майор Воронов в разводе, причем развелся то ли потому, что жена ему изменила, то ли по какой-то похожей причине. Возможно, именно этим объясняется его недоверчивое отношение к женщинам вообще и к ней, Марусе, в частности. А вот внешне он очень даже ничего – выше среднего роста, подтянутый, с правильными чертами лица. Глаза только странного цвета – зеленые со светлыми крапинками. Не такой «киношный» красавчик, как Артемьев, но смазливые мужские лица Марусе никогда не нравились. Однако ей казалось, что начмед относится к ней настороженно не только из-за неудач в его личной жизни. Не-ет, ее не обманешь, есть тут какая-то загадка, не может не быть! И она ее непременно разгадает…