Kitobni o'qish: «Облачные дороги»

Shrift:

Посвящается Дженнифер Джексон. Спасибо за то, что верила в эту книгу.

Martha Wells

THE CLOUD ROADS

Глава 1

Лу́на вышвыривали из множества поселений и лагерей наземных обитателей, но он не ожидал подобного от корданцев.

День начинался вполне себе неплохо. Лун, как обычно, охотился в одиночку, выслеживая варгитов – больших бескрылых птиц, часто встречавшихся в этой речной долине. Одного он убил и съел сам, после чего прилег на нагретый солнцем камень и уснул, чуть не проспав все на свете. К тому времени, когда он смог выследить второго варгита для лагеря, убить его, освежевать и притащить обратно, небо уже начало темнеть. Ворота в шаткой изгороди, сплетенной из веток, были закрыты, и Лун потряс створку, поправляя на плече тяжелую мертвую птицу.

– Открывай, это я.

Ворота, как и вся изгородь, в общем-то, были здесь для виду. Лагерь построили на поляне, спускавшейся к широкому руслу реки, и изгородь даже не окружала его целиком. За пределами лагеря начинались джунгли, тянувшиеся по склонам холмов и подступавшие к крутым скалам и ущельям на востоке. Густые кроны высоких деревьев, увешанные лианами и тяжелым мхом, сплетались в раскидистый полог, укрывавший землю вечными сумерками. Оттуда к лагерю могла выйти любая тварь, и непрочная изгородь не остановила бы ее. Корданцы это понимали, но Лун все равно считал, что она давала им ложное ощущение безопасности и делала всех – в особенности детей – беспечными. Однако изгородь была дорога их сердцу, поскольку напоминала корданцам об окруженных стенами городах их старой родины в Киаспуре, когда те земли еще не были захвачены Сквернами. Так что предложения разобрать изгородь и пустить ее на дрова никогда ни к чему не приводили.

Когда Лун еще раз потряс створку, за ней что-то зашевелилось и глухой голос Хэка произнес:

– Какой еще «я»?

Затем Хэк загоготал, пока его низкий смех не перешел в булькающий кашель.

Лун отвел глаза и раздраженно вздохнул. То, что охрану изгороди поручали самому умственно отсталому члену общины, не делало ее надежнее. Впрочем, найти другую работу, для которой сгодился бы Хэк, было непросто.

Солнце, садившееся за далекие горы, окрасило густые, лесистые холмы в оранжево-желтые тона. А еще оно обрамило своими лучами небесный остров, мирно паривший высоко в воздухе над противоположным краем долины. Он уже несколько дней плыл в их сторону, повинуясь веяниям ветров. Буйная растительность переполняла поверхность острова и свисала с его краев. Лун мог даже разглядеть очертания полуразрушенных башен и стен, почти полностью покрытых наступающей зеленью. Стая птиц с длинными белыми туловищами, достаточно большими, чтобы схватить в свои когти жующего траву стадника, пролетела мимо острова, и Лун почувствовал прилив чистейшей зависти.

«Сегодня ночью, – пообещал он себе. – Я уже давно этого не делал».

Но пока что ему нужно было войти в проклятый лагерь. Он постарался ответить спокойно, не позволяя своему раздражению просочиться в голос. Если дать Хэку понять, что ты не в духе, тот станет лишь несноснее.

– Мясо тухнет, Хэк.

Хэк снова расхохотался, снова закашлялся и наконец отодвинул засов ворот.

Лун втащил птицу внутрь. Хэк присел на корточки, привалившись к изгороди, и смотрел на него со злорадной усмешкой. На вид Хэк был типичным корданцем: низким и коренастым, с бледной серо-зеленой кожей и тускло-зелеными волосами. У большинства корданцев на руках или лицах были небольшие пятна сверкающей чешуи – наследие союза с морским царством, заключенного когда-то во времена их павшей империи. На некоторых, в особенности на молодых, чешуйки были похожи на сверкающие на коже украшения. Хэк же из-за них казался просто скользким.

Хэк, бывший схожего мнения о Луне, сказал:

– Привет, уродец.

С корданцами проживали и другие чужаки, но Лун выделялся даже среди них. На голову выше большинства, он был худым и поджарым, а они – крупными и широкоплечими. У него были темные волосы и темная бронзовая кожа, которая никогда, как бы сильно ни палило солнце, не поддавалась загару. А зелеными у Луна были лишь его глаза.

– Умница, Хэк, продолжай трудиться, – сказал Лун, пронося добычу мимо Хэка и сдерживая желание отвесить ему подзатыльник.

По всему поселению были разбросаны шатры – конические постройки, сделанные из плетеного тростника, высушенного, спрессованного и источавшего едва заметный сладковатый запах. Они тянулись до грядок, расположенных на самом краю широкого русла реки, – там растили зеленоплод. Сейчас большинство жителей окружили место для собраний в центре лагеря и делили принесенное охотниками мясо. У реки кто-то мыл большие глиняные сосуды и наполнял их водой. Несколько женщин трудились у костров, готовя пищу. Пока Лун шел по утоптанной земляной дорожке к центру, ему повстречалась стайка радостных детишек, побежавших рядом, с любопытством глазея на варгита. Их восторженные приветствия разом заставили его забыть о встрече с Хэком.

Старейшины и другие охотники сидели кругом на соломенных ковриках перед шатром старейшин, а несколько женщин и детей постарше были заняты тем, что разрезали и заворачивали добычу, принесенную раньше. Лун повалил тушу варгита на грязную соломенную подстилку, где лежала вся остальная дичь, и отложил в сторону лук и колчан со стрелами, которые ему не понадобились. Он наловчился свежевать свою добычу так, что становилось невозможно понять, как именно ее убили. Староста Дарган наклонился вперед, чтобы рассмотреть тушу, и одобрительно кивнул:

– Значит, твоя охота все-таки прошла удачно. Когда стало смеркаться, мы забеспокоились.

– Следы повели меня вниз по долине. Это заняло больше времени, чем я думал. – Лун сел на пятки на краю коврика, подавляя желание зевнуть. Он все еще не переварил первого убитого им варгита, который был намного больше этого. Большую часть времени он искал животное поменьше, которое он мог бы дотащить обратно без чьей-либо помощи. Однако для Луна это все равно оставалось в новинку – возвращаться домой к тем, кто беспокоился, не случилось ли с ним что.

Ильдрас, глава охотников, дружески кивнул ему:

– Мы тебя не видели и решили, что ты, возможно, пошел на запад.

Лун мысленно отметил, что завтра ему нужно обязательно пересечься с отрядом Ильдраса и что впредь нужно бы делать это почаще. Ему хорошо здесь жилось, и из-за этого он начал немного терять бдительность. Имея богатый опыт, Лун знал, что лучше не выдумывать изощренную ложь, и просто сказал:

– Я тоже никого не видел.

Дарган жестом подозвал одного из мальчишек, чтобы тот подошел и разрезал добычу Луна. Дарган и другие старейшины-мужчины вели учет всего продовольствия и распределяли его между остальными жителями лагеря. Это было разумно, но то, как они это делали, всегда не давало Луну покоя. Ему казалось, что и остальным это временами не нравится, но сказать наверняка было трудно, поскольку никто не говорил об этом вслух.

Тогда Ильдрас следка подтолкнул Даргана локтем и сказал:

– Расскажи ему новости.

– Ах, новости. – Выражение лица Даргана на миг приобрело язвительное выражение. Он сказал Луну: – В долину пришли Скверны.

Лун изумленно уставился на них. Но Ильдрас лишь скривил рот, а лица остальных приобрели либо веселый, либо скучающий, либо раздраженный вид. Двое мальчишек, снимавших шкуру с туши травоеда, покатились со смеху, зажимая себе рты руками, и одна из женщин шикнула на них. Лун решил, что это один из тех случаев, когда он просто не понимал чувства юмора корданцев. Решив не озвучивать первые несколько ответов, которые пришли ему в голову, он сказал:

– Почему вы так решили?

Дарган кивнул в сторону другого старейшины:

– Такрас видел одного.

Такрас – старик с большими выпученными глазами, из-за которых он всегда казался немного сумасшедшим, – кивнул:

– Одного из предвестников, большого такого.

Лун закусил губу, чтобы его лицо не дрогнуло, и попытался сделать вид, что задумался. Очевидно, община решила не возражать Такрасу. Существа, которых корданцы называли предвестниками, на самом деле являлись большими кетелями. Они были самыми крупными особями из всех Сквернов. Если бы хоть один побывал рядом с лагерем, Лун бы его почуял. Его смрад витал бы в воздухе и ощущался бы в речной воде. Эти твари невообразимо воняли. Но Лун не мог рассказать об этом корданцам. И еще: если бы Такрас подошел к большому кетелю достаточно близко, чтобы его увидеть, тот бы его съел.

– Где?

Такрас указал на запад.

– Я видел его со скалы на краю леса, откуда видно ущелье.

– Он с тобой говорил? – насмешливо выпучив глаза, спросил Вардин.

– Вардин, – укоризненно сказал Дарган, но было уже поздно.

Глаза Такраса гневно вспыхнули.

– Ты смеешь дерзить старшему! – Он вскочил на ноги. – Что ж, оставайтесь глупцами. Я знаю, что я видел.

Он затопал прочь, скрывшись между шатрами, и все вздохнули. Ильдрас протянул руку и, по-видимому, с упреком толкнул Вардина в плечо. Лун промолчал и не стал хмуриться. Они ведь все равно потешались над стариком. Вардин просто не стал этого скрывать. Если Дарган не хотел, чтобы так получилось, ему самому не следовало столь откровенно высмеивать Такраса.

– Он сошел с ума, – сказал Кават, с мрачным беспокойством глядя Такрасу вслед. Кават был еще одним чужаком, хотя он жил здесь намного дольше Луна. У него была сверкающая бледно-голубая кожа, длинное узкое лицо, и посреди черепа шел хохолок из серых перьев. – Он поднимет панику.

Все корданцы лишь пожали плечами. Было непохоже, чтобы они собирались паниковать. Дарган прибавил:

– Все знают, что он слегка тронулся умом. Они не станут слушать. Но не нужно возражать ему. Это неуважение к его почтенному возрасту. – Всем своим видом показывая, что тема закрыта, он повернулся к Луну и произнес: – Теперь скажи нам, не видел ли ты в той стороне долины бэндоскоков? Думаю, их сезон уже почти подошел.

Когда Лун впервые нашел корданцев и был принят в их общину, Дарган выделил ему шатер, а вместе с ним Селис и Илейн. Луну очень хотелось иметь собственный шатер; собственно, именно ради этого он и присоединился к корданцам. К тому времени он уже давно путешествовал в одиночку, так что возможность спать в сухом, теплом месте, не беспокоясь о том, что его кто-нибудь съест, казалась слишком привлекательной, чтобы пройти мимо. И в действительности все оказалось так же, как он себе представлял. А вот к Селис и Илейн пришлось привыкать.

Когда он добрался до своего шатра, уже наступили сумерки и тени становились все гуще. У входа его встретила Селис, вышедшая наружу с пустым бурдюком в руках.

– Сколько тебя можно ждать? – резко сказала она и выхватила у него сверток с мясом.

– Даргану это скажи, – так же резко ответил Лун. Она прекрасно знала, что ему приходилось ждать, пока старейшины поделят добычу, но он перестал пытаться вразумить ее где-то через три дня после того, как корданцы приняли его в своем лагере. Он забрал у нее бурдюк и отправился к корытам, чтобы наполнить его.

Когда корданцы бежали из своего последнего города, многие юноши остались прикрывать отступление и были убиты. Поэтому молодых женщин в лагере было гораздо больше. Корданцы считали, что женщины не способны прокормиться без мужчин, хотя Лун и не понимал почему. Он знал, что, например, Селис вполне могла сама догнать любого травоеда и забить его насмерть дубинкой, так что он не понимал, почему она сама не могла охотиться для себя. Но таков уж был жизненный уклад корданцев, и Лун не собирался его оспаривать. К тому же ему нравилась Илейн.

Когда он вернулся, Селис уже разложила мясо на плоском камне и разрезала его на порции. Илейн сидела на циновке у огня.

Илейн была красивой, хотя другие корданцы так не считали, и из-за отсутствия внимания с их стороны она стала тихой и робкой. Она была слишком высокой, слишком худой, а ее бледно-зеленая кожа отливала перламутровым блеском. Лун пытался объяснить ей, что в большинстве мест, где он жил раньше, ее сочли бы привлекательной и что все понимали красоту по-разному. Но она, похоже, так его и не поняла. Селис внешне была более типичной корданкой, коренастой и сильной, с переливчатой чешуей на щеках и лбу. Лун не знал, почему ей не посчастливилось оказаться с ним, но подозревал, что дело было в ее характере.

Лун отнес свое оружие в шатер и тяжело уселся на циновку рядом с Илейн. Она очищала зеленоплод – большой, похожий на дыню плод, который корданцы ели с чем угодно и в любом виде: жареным, вареным или сырым. После съеденной еще днем добычи Лун не успел проголодаться и должен был оставаться сытым еще примерно сутки. Но отказ принимать пищу в присутствии других был одной из первых ошибок, которые он совершил за свою жизнь, и повторять ее он не собирался. Однажды из-за этого его выгнали из уютного городка шелкопрядов Вартилт, и вспоминать об этом было до сих пор неприятно.

– Лун. – Илейн всегда говорила тихо, но на этот раз в ее голосе прозвучали нотки мучительной нерешительности. – Как думаешь, Скверны и правда здесь?

Конечно же, рассказ Такраса разлетелся по всему лагерю. Лун знал, что ему стоит повторить слова Даргана, но, посмотрев на Илейн и на то, как ее бледно-зеленая кожа посерела от страха, он просто не смог.

– Нет. Я охотился на открытой местности, прошел туда и обратно по всей долине и ничего не видел. И другие не видели.

Заворачивая мясо в листья бандана, чтобы положить его в угли, Селис сказала:

– Значит, Такрас врет, чтобы напугать нас всех до смерти и поразвлечься.

Лун притворился, что задумался.

– Скорее всего, нет. Не суди других по себе.

Она скорчила кислую мину. Поскольку ей все-таки пришлось спросить напрямую, она сказала:

– Что тогда?

У Илейн не получалось проткнуть ножом жесткую кожуру зеленоплода. Лун забрал его и обрезал твердые края. Затем он прищурился, глядя на Селис:

– Ты знаешь, сколько существует летающих тварей помимо Сквернов?

Селис стиснула зубы. Она знала, но не хотела этого признавать. Все корданцы знали, что дальше в холмах жили птицы, крылатые и бескрылые, которые были почти такими же большими, как и малые Скверны, и почти такими же опасными.

– Значит, Такрас не прав? – сказала Илейн, нахмурив свои ровные бровки.

Лун закончил очищать зеленоплод от кожуры и начал его резать.

– Он смотрел против солнца и ошибся.

– Как же нам всем повезло, – сказала Селис, но Лун уже хорошо знал, что на ее языке это означало неохотное признание того, что он, скорее всего, прав.

Он надеялся, что был прав. Нужно было все выяснить, так что теперь у него появилась еще одна причина устроить ночную вылазку.

– Ты неправильно режешь зеленоплод, – рявкнула Селис.

Лун ждал до поздней ночи, лежа на спине, разглядывая тени на изогнутых опорах шатра и прислушиваясь к тому, как вокруг него в лагере постепенно стихают все звуки. Было душно и влажно, и все, похоже, долго не могли уснуть. Полная тишина не наступала никогда – жителей было слишком много. Но он уже давно не слышал поблизости ни голоса, ни низкого плача капризного младенца.

Лун осторожно отодвинулся от Илейн. Она пробудилась и издала сонный вопросительный звук. Он прошептал:

– Слишком жарко. Я пойду пройдусь; может быть, посплю снаружи.

Она негромко вздохнула и перевернулась. Лун поднялся на ноги, нашел свою рубаху, обошел постель Селис стороной и скользнул наружу.

Он и Илейн спали вместе со второго месяца пребывания Луна здесь. Перед этим девушка, похоже, первая проявила к нему интерес, но Лун тогда не понял, чего она хочет. А Илейн восприняла его поведение как отказ, из-за чего стала очень несчастной. Лун никак не мог понять, что происходит, и даже всерьез начал подумывать о стратегическом отступлении – то есть о побеге из лагеря, – пока однажды ночью Селис раздраженно не вскинула руки и не объяснила ему, чего хочет Илейн.

Илейн была кроткой и милой, но недостаточно сообразительной, что иногда выводило Луна из себя. Несколько дней назад она сказала, что хочет ребенка, и Луну пришлось ответить ей, что это, скорее всего, невозможно. Разговор получился трудным. Она лишь трагически смотрела на него, широко распахнув глаза, словно он нарочно утаивал от нее эту правду.

– Мы слишком разные, – говорил он ей, чувствуя себя беспомощно. – Я не корданец.

Он подумал, что если бы она и могла от него забеременеть, то это уже бы произошло.

Илейн моргнула и нахмурила серебристые брови:

– Ты хочешь Селис, а не меня.

Селис, сидевшая по другую сторону от огня и зашивавшая порванный рукав рубахи, устало покачала головой.

– Брось ты это дело, – сказала она Луну.

Лун мрачно зыркнул на нее и продолжил объяснять Илейн:

– Нет, нет, я просто не думаю… Я не могу дать тебе ребенка. У нас просто не получится. – Потом он с надеждой прибавил: – Может быть, у тебя получится завести детей с кем-то другим и ты приведешь их жить с нами.

Теперь, когда он об этом подумал, идея показалась ему неплохой. Он знал, что мог добывать достаточно еды и для большей семьи, даже если старейшины будут продолжать забирать часть себе.

Илейн лишь продолжала молча смотреть на него. Селис буркнула Луну:

– Какой же ты тупица.

Он вышел наружу. По сравнению с шатром воздух здесь был прохладнее, а слабого ветерка оказалось достаточно, чтобы разогнать духоту. Полная луна сияла ярко, настолько ярко, что через нее почти просвечивала земная обитательница, которая, по преданиям, жила внутри. Небо было усыпано звездами, и Лун с трудом сдержался, чтобы не взмыть прямиком в воздух.

Он несколько секунд постоял у шатра, притворно потягиваясь. По ту сторону лагеря, у ворот, стояли двое часовых с факелами, но костры, на которых готовили пищу, были потушены или едва тлели в очагах. На его коже остался запах Илейн, и весь лагерь пропах корданцами, так что понять, есть ли кто-нибудь поблизости, было трудно. Но другой возможности уйти он все равно не получит.

Его босые ноги бесшумно ступали по притоптанной земле между шатрами. Он никого не видел, но, проходя мимо, слышал мерное дыхание и редкое сонное бормотание. Он остановился у выгребных ям, отлил в одну из них, а затем, завязывая шнурок на штанах, пошел прочь.

Лун направился к дальней границе лагеря, где изгородь спускалась вниз, к обрывистому краю русла реки. Изгородь, сделанная из связанных между собой веревками пучков тростника, и в других-то местах была не очень надежной, но здесь, где она шла поперек крутого берега, под ней и вовсе зияли огромные дыры. Лун лег на землю и прополз в одну из них.

Оказавшись по ту сторону изгороди, он быстрым шагом пересек поле и достиг опушки джунглей. Там, скрывшись в кромешной тьме, он изменил свой облик.

Лун не знал, кто он такой. Он знал лишь то, что мог меняться. Его туловище вытянулось в высоту, а плечи стали шире. Он стал сильнее, но при этом намного легче, словно его кости вдруг оказались сделаны из чего-то другого. Его кожа погрубела, потемнела, на ней вырос панцирь из небольших чешуек, наложенных друг на друга подобно сросшимся перьям. Его чешуя была почти черной, из-за чего в такой тьме он стал почти невидим, а при ярком свете солнца у нее появлялся бронзовый отлив. На руках и ногах у него отросли когти, втягивавшиеся внутрь, а сзади – длинный гибкий хвост, на котором было удобно свисать вниз головой с ветвей деревьев. Еще его голову обрамляла грива из гибких кожистых гребешков и длинных шипов, которые спускались ему до самой поясницы. В бою они поднимались и становились жесткими, защищая его голову и спину.

Теперь он расправил крылья и взмыл в воздух, могучими взмахами поднимаясь все выше и выше, пока наконец не поймал воздушный поток.

Здесь, наверху, было прохладнее, а порывы ветра сильнее. Сначала Лун пролетел над всей долиной, на всякий случай – вдруг Такрас был прав, – но он не увидел и не почуял ничего необычного. За джунглями обширное, поросшее травой плато, где текла река, пустовало, если не считать гигантских грузных силуэтов больших травоедов с панцирями, которых корданцы называли красами. Лун направился к холмам, пролетел над узкими ущельями и дюжиной небольших водопадов. Ветер здесь был крепче, и Лун едва заметными движениями менял положение своих крыльев, играючи перенаправляя потоки воздуха вдоль своих суставов и чешуи.

Вокруг не было следов ни Сквернов, ни каких-либо необычных племен земных существ – ничего, что могло бы представлять угрозу корданцам.

Лун развернулся в сторону небесного острова, одиноко парившего над равниной. Он поднимался выше, пока не оказался прямо над ним.

Он заложил круг над островом. Тот был неправильной формы, с рваными краями. С земли было трудно угадать его размеры, а с воздуха Лун увидел, что в ширину он едва достигает ста шагов. Даже лагерь корданцев был больше. Остров покрывала растительность: деревья с узкими стволами, закрученными по спирали, тяжелые свисающие лианы и белые цветы, распускавшиеся по ночам. Но Лун все еще мог разглядеть очертания круглой башни и постройки, от которой остались лишь сложенные каменные блоки, увитые лианами. Были там и разрушенные части стен, иссохшие бассейны и фонтаны.

Лун заметил балкон, торчавший из занавеса листвы, и снизился. Он легко приземлился на ограждение, обхватывая когтями выщербленный камень. Сложив крылья, он шагнул на растрескавшуюся плитку и раздвинул лианы, ища дверь. Она оказалась вытянутой и узкой, и, чтобы войти в нее, он снова принял облик земного создания.

Редкие лучи лунного света проникали сквозь трещины и плотный покров растительности. В комнате стоял терпкий запах земли и плесени. Лун чихнул, а затем осторожно пошел вперед.

Его одежда все еще была на нем благодаря небольшому магическому трюку, позволявшему ему перевоплощаться вместе с любой тканью, касавшейся его тела. Однако ему пришлось потренироваться, чтобы научиться этому. Луна учила его мать, и она же научила его летать. Хотя он так и не смог понять, как перевоплощаться вместе с обувью на ногах. Впрочем, кожа его стоп была огрубевшей и толстой, как будто зарубцевавшейся, так что обычно он ходил босиком.

Когда его, еще будучи мальчишкой, выгнали из очередного поселения, Лун попытался сделать свое бескрылое воплощение более похожим на других земных обитателей, надеясь, что так он сможет лучше вписаться в их сообщество. Его мать никогда не говорила о такой способности, но он считал, что попытаться стоит. Что ж, с таким же успехом он мог попытаться перевоплотиться в камень или дерево. В конце концов Лун пришел к выводу, что магия просто так не работает. У него было одно бескрылое обличье и одно крылатое, чешуйчатое, а больше ничего.

Он подошел к двери, вспугнув небольшую стайку крылатых ящериц. Яркие зелено-голубые создания упорхнули прочь, безобидно шипя, и он вошел в следующее помещение. Потолок находился на высоте нескольких этажей над ним, и в зал вели высокие двери и окна, выходившие в атриум, по форме похожий на шестиконечную звезду. Пучки лунного света пронизывали тьму, освещая мозаичный пол, усыпанный мусором и обломками, и неглубокий бассейн, заполненный ярко-голубыми цветами. Дверные проемы вели в другие темные помещения.

Лун переходил из одного зала в другой. Плитка трещала у него под ногами. Он ворочал осколки керамики и стекла, сдвигал лианы, чтобы посмотреть на выцветшие фрески на стенах. Разглядеть их в столь скудном освещении было трудно, но существа на фресках выглядели высокими и изящными, с длинными струящимися волосами и небольшими пучками щупалец там, где должны были находиться их рты. Изображения рассказывали что-то о морском царстве, но он не мог понять, о чем именно: о битве, о союзе или же просто какую-то легенду.

Лун был еще совсем мальчишкой, когда его мать, братья и сестра были убиты, и она никогда не рассказывала ему, откуда они. Он долгое время рыскал по небесным островам, пытаясь найти хоть какие-то следы его народа. Острова летали, так что было логично предположить, что на них могли жить оборотни, способные летать. Но он так ничего и не нашел и теперь исследовал острова лишь затем, чтобы чем-то себя занять.

Когда Лун впервые присоединился к корданцам, он не думал, что останется с ними надолго. Раньше он уже жил с народами, которые ему нравились, – недавно, например, с жандинцами, которые жили в скальных пещерах над водопадом, и с хасси в их деревянном городе, что располагался высоко в воздухе, на ковре из плотно сплетенных ветвей деревьев, – но что-нибудь всегда шло наперекосяк. Либо приходили Скверны, либо кто-нибудь начинал относиться к нему с подозрением, и Луну приходилось уйти. Он никогда не жил с кем-либо достаточно долго, чтобы по-настоящему довериться им и рассказать, кто он такой. Но жизнь в одиночестве тяготила его, пусть даже он и мог перевоплощаться по желанию или по необходимости. Она казалась бессмысленной и, хуже всего, одинокой. Задумавшись, он произнес:

– Ты всегда чем-то недоволен.

Он даже не понял, что сказал это вслух, пока слова не пронзили тишину.

В следующей комнате Лун нашел металлический шкаф тончайшей работы. Тот был встроен в стену и битком набит книгами. Роясь среди заплесневелой, разлагающейся груды бумаги и кожи, он нашел несколько целых томов. Они лежали в аккуратных свертках и были сделаны из тонких жестких листов – не то из мягкого металла, не то из тонкой кожи рептилии. Лун перенес стопку обратно в атриум, сел в пятне лунного света, что падал на скрипучие плиты у заросшего цветами фонтана, и попытался что-нибудь прочитать.

Язык был похож на альтанский – самый распространенный язык Трех Миров, – но этот диалект сильно от него отличался, и Лун мало что смог разобрать. Однако в книгах были изящные цветные рисунки и изображения земных существ с щупальцами на лицах. Они восседали верхом на рогатых животных, похожих на бэндоскоков, и летали в повозках, стоявших на спинах гигантских птиц.

Лун увлекся и не замечал, что за ним следят, пока случайно не поднял глаза.

Видимо, он что-то услышал, или уловил запах, или просто почувствовал присутствие другого живого существа. Он поднял голову, осматривая открытый колодец атриума и примечая широкие балконы, через которые он мог легко попасть в другие внутренние помещения, если изменит облик и вскарабкается на них. Затем он заметил на одном из балконов тень – тень, которой там было не место.

Поначалу он пытался разглядеть в ней статую, настолько неподвижно она стояла. Затем лунный свет отразился от чешуи на тонких и гибких конечностях, от когтей, впивавшихся в каменное ограждение, и от изгиба крыла, завершавшегося острым шипом.

У Луна перехватило дыхание, и кровь застыла в его жилах.

«Идиот», – подумал он, а затем бросился в ближайший дверной проем.

Он в панике перемахнул через обломки и мусор, а затем присел и прислушался. Он услышал, как существо зашевелилось, зашуршало чешуей, распрямившись, и заскрежетало когтями по камню. Он подумал, что тварь слишком большая и не сможет пробраться внутрь, а вместо этого полетит вверх и наружу. Лун сорвался с места и побежал через внутренние помещения.

Он не мог дать этой твари загнать себя в ловушку, у него была единственная возможность ускользнуть от нее, и воспользоваться ею нужно было сейчас. Лун притормозил, заворачивая за угол, проскользил босыми ногами по покрытой мхом плитке, а затем взобрался по груде каменных обломков к завешанному лианами окну. Прыгая через него, он переменился.

Лун ощутил движение в воздухе еще до того, как увидел тянущиеся к нему когти. Он увернулся, резко и больно изогнувшись в спине, и замахнулся на темный силуэт, вдруг оказавшийся прямо над ним. Яростно размахивая руками, он задел тварь по лицу скользящим ударом и почувствовал, как его когти зацепились за жесткую чешую. Существо отпрянуло, ударившись большими крыльями о руины здания и сбив с его стен плитку и зелень.

Лун кувырком полетел к растрескавшейся мостовой, ухватился за карниз полуразрушенной башни и прижался к камню. Он оглянулся как раз в тот миг, когда тварь воспарила вверх, хлопая крыльями и разбрасывая в стороны обломки камней и мертвую листву.

«Ох, ну и громадина», – подумал Лун. Его сердце бешено колотилось. Существо было, пожалуй, недостаточно большим, чтобы разом проглотить его, но оно превосходило Луна размерами раза в три, если не больше. Размах крыльев Луна достигал почти двадцати шагов, а у этого существа он был больше сорока. «Так что за два или три приема точно сожрет». И это было не животное. Существо знало, что перед ним оборотень, и ждало, что он вылетит из верхнего окна, а не выйдет или вылезет.

Когда существо, взмахнув могучими крыльями, приготовилось спикировать на него, Лун оттолкнулся от башни и упал в сторону и вниз, за край небесного острова. Он накренил крылья, проносясь почти вплотную к острым камням и водопадам буйной зелени. Затем он приземлился на выступавший из острова камень и прижался к нему, подобно ящерице. Впившись в него когтями, Лун сполз вниз, спрятался под ним, сложил крылья, убрал хвост и постарался сделаться как можно меньше.

Он дышал редко и неглубоко, надеясь, что ему не придется прятаться здесь слишком долго. Его когти предназначались для того, чтобы цепляться за ветви деревьев, а не за камень, и уже начинали болеть. Он не слышал ту тварь, но не удивился, когда мимо него вниз пронеслась огромная тень. Она стала медленно кружить под островом, пытаясь обнаружить Луна. Он надеялся, что существо смотрит вниз, в сторону джунглей.

Заложив еще один вираж, тварь стала подниматься вверх, чтобы еще раз пролететь над островом.

«Пора», – подумал Лун. Он нацелился в сторону глубокой части реки, втянул когти и разжал руки.

Накренив крылья так, чтобы уменьшить сопротивление ветра, он камнем рухнул вниз. Ветер со свистом проносился мимо, и он считал удары собственного сердца, гадая, сколько времени понадобится существу, чтобы медленно облететь небесный остров. Затем он перевернулся, чтобы посмотреть наверх, и в тот же миг увидел, как у западного края острова показался темный силуэт.

Тварь сразу же заметила его. Она не взвыла от гнева, а просто спикировала за ним.

«Ой-ой», – Лун снова извернулся и стрелой полетел вниз. Быстро приближавшаяся земля казалась размытым зеленым пятном, которое прочерчивала темная гладь реки.

В последний миг он расправил крылья и слегка затормозил, прежде чем врезаться в реку. Он нырнул глубоко в холодную воду, коснувшись самого дна. Плотно прижав крылья к телу, он начал грести, оставаясь под поверхностью и давая быстрому течению унести его прочь.

В воде Лун двигался не так стремительно, как в воздухе, но в своем крылатом обличье он был быстрее, чем в земном. Плывя вдоль песчаного дна, Лун оставался под водой, пока его легкие не начали разрываться от натуги, и тогда он направился к берегу и толстым тростникам. Тростники венчались большими круглыми листьями, которые хорошо скрывали все, что находилось под ними. Лун высунул лицо из воды ровно настолько, чтобы можно было дышать. Листья также хорошо скрывали и то, что происходило над ними, но через несколько секунд Лун увидел, как тварь лениво закладывает круг над рекой. Он надеялся, что она врежется в берег и сломает себе шею, но ему не повезло. Однако он знал, что вода не позволит твари преследовать его по запаху. Тварь, похоже, тоже это понимала. Лун набрал в легкие побольше воздуха, снова нырнул и поплыл.