Kitobni o'qish: «Охота на Менелая»

Shrift:

Глава первая
Турецкий шпион

Константинополь

Октябрь 1825 года

Душный вечер так и не принёс прохлады древней столице Османской империи.

Солнце катилось за горизонт, а плотный жар по-прежнему висел в воздухе – упругий и липкий, словно рахат-лукум, – и лишь на Босфоре дышалось свободней. Шустрая лодка с двумя парами гребцов, скользившая по серо-лиловым закатным водам, сейчас могла бы сойти за райские чертоги, однако её единственный пассажир выглядел изрядно раздражённым. Его узкое лицо с тонким крючковатым носом и влажными чёрными глазами могло принадлежать и греку, и уроженцу любой из балканских стран (на это намекал дорогой европейский сюртук), но красивая густая борода и шёлковая малиновая феска выдавали в пассажире турка.

– Долго ещё? – спросил он у старшего из гребцов.

– Нет, господин, вон уже мыс показался. Рыбацкая деревушка – левее, сразу за той горой, а новые дома – правее, – почтительно доложил лодочник.

Пассажир кивнул и замолчал. Ему пришлось нанять лодку в предместье, чтобы этот его визит остался незамеченным. Сегодня он должен был завершить работу самого ценного из своих осведомителей в тайной греческой организации «Филики этерия» и организовать переброску в Одессу нового агента. Османской разведке отчаянно не хватало шпионов в России. Тот же, к кому сейчас направлялся пассажир, имел подлинный российский паспорт, что само по себе было редкостью.

– Куда прикажете, господин? – уточнил старший из гребцов, – к рыбакам?

– К новым домам, и подождёте меня с полчаса, а потом отвезёте обратно.

Лодка взяла правее и вскоре приблизилась к берегу. Узкая полоска гальки вперемежку с крупными валунами окаймляла крутой скалистый подъём. С высоты берега вниз сбегала тропинка, а по воде навстречу ей стремились узкие мостки.

– Здесь причалим, – объяснил гребец. – Вы по тропинке подниметесь и увидите новые дома, там всего одна улица.

Пассажир молча кивнул, и как только лодка ткнулась бортом в сваи этой убогой пристани, он перескочил на мостки и распорядился:

– Ждите!

Пассажир стремительно поднялся на кручу и огляделся. Два ряда похожих друг на друга каменных домов под черепичными крышами лепились к склону горы. Пассажир уверенно свернул на узкую тропку и направился ко второму из них, толкнул незапертую калитку и поднялся на крыльцо. Дверь сразу же отворилась, и высокий смуглый толстяк, одетый по-европейски, придержав дверь, отступил в глубь коридора.

– Добрый вечер, а я уже думал, что вы не придёте, Муртаза-Ага, – сказал он по-турецки, но с грубым, раскатистым акцентом.

– Вы ошиблись, – не считая нужным оправдываться за опоздание, ответил гость. – У меня мало времени, так что давайте перейдём к делу.

– Да-да, конечно, прошу вас, – заторопился иностранец и повёл своего визитёра в большую полупустую комнату, выходящую окнами на Босфор. – Вы ведь в первый раз у меня дома?

– И в последний, – отрезал Муртаза-Ага. – Я вынужден отказаться от ваших услуг. Этеристы больше не примут вас – ясно же, что вы провалились, а раз так, то это только вопрос времени – узнать ваше местонахождение. Моё начальство не хочет, чтобы дом, построенный для наших агентов, был рассекречен и к тому же обагрён кровью. Я вынужден предложить вам покинуть его.

– Но как же так?.. – растерялся толстяк, лицо его под жёсткой шапкой бараньих кудрей бледнело на глазах. – Куда я пойду? Я так много сделал для нашего дела, а теперь вы гоните меня на ножи заговорщиков?

Казалось, что его страх заполнил всю комнату. Запах пота, особенно мерзкий в духоте перегретого за день воздуха, резанул чуткий нюх гостя, но турок подавил брезгливый позыв и равнодушно процедил:

– Мы оба с вами находимся в безвыходной ситуации: я не обсуждаю приказы своего начальства, а вам некуда идти. Но поскольку я не привык бросать преданных лично мне людей, то взял на себя смелость порекомендовать вашу кандидатуру на роль нашего агента в России. Материально это дело необыкновенно выгодное. Тому, кого берут на такую ответственную службу, сразу дарят один из этих домов и выдают аванс в десять тысяч пиастров.

– Но ведь в России за это – смерть!

– Не попадайтесь, – пожал плечами Муртаза-Ага, – по риску и оплата. Ну, что скажете?

– А мне нужно сразу дать ответ? – заюлил его собеседник. – Дайте хотя бы подумать.

– Нет времени! Мой агент должен завтра на рассвете отправиться на задание. Либо я передам все документы вам, либо другому человеку. Так что у вас ровно пять минут на раздумье, – сообщил турок и отошёл к окну.

Он встал так, чтобы его не видели с улицы, и с облегчением подставил лицо под только что зародившийся ветерок с Босфора. Осмотрел берег и спуск к воде. Хотя уже стемнело, он ещё различал лодку, ожидавшую его возвращения.

– А бумагу на дом сразу дадите? – прозвучало за его спиной.

Муртаза-Ага обернулся и с удовольствием отметил, что толстяк совершенно раскис. Получился именно тот эффект, которого турок и добивался.

– Купчая со мной. Кстати, вас поэтому и выселяют, что дом отходит новому агенту. Мы ценим храбрых людей.

– И что же я должен делать?! – взвизгнул толстяк. – Надеюсь, не генералов в Петербурге убивать?

– Мы не ставим невыполнимых задач. Нас интересуют только документы, и прежде всего те, что касаются портов и крепостей, а также флота и армии, ну и любые сведения, задевающие интересы Османской империи.

– Вот это да!.. Кем же нужно быть, чтобы добраться до этих бумаг?

– Незаметным чиновником, писарем или адъютантом военного начальника – нам всё равно, главное, чтобы результат был.

Румянец постепенно вернулся на щёки толстяка, но он всё ещё не мог решиться. Наконец он воскликнул:

– А если случится война?! Вы понимаете, как я рискую?

– В военное время оплата удваивается. Здесь – аванс за первое донесение. Золотом… Берёте?

Муртаза-Ага кинул на стол увесистый кожаный кошель. Пухлая рука с короткими пальцами тут же сгребла его.

– Беру, – подтвердил толстяк. – А что мне теперь делать?

– Все указания найдёте в этом конверте, – объяснил турок. – Завтра в пять часов утра будьте вон на тех мостках, подойдёт лодка и отвезёт вас на корабль, идущий в Анапу, а там уже комендант крепости сам переправит вас в Одессу.

Муртаза-Ага положил на стол купчую и толстый запечатанный конверт. Увидев, как, не выпуская из рук кошель с деньгами, иностранец ухватил и бумаги, турок явственно хмыкнул, выйдя из образа строгого, но справедливого начальника. Однако спохватившись, гость поспешил добавить:

– Теперь о том, что будем знать только я и вы. Нужно выбрать имя, которым вы станете подписывать свои донесения. Я предлагаю Менелай. Как вам?

– Красиво…

Начальник вгляделся в лицо своего нового агента. Растерянность толстяка уже прошла, и тот взирал на Муртаза-Агу с угодливой заинтересованностью. Да, ничего не скажешь! Этот человек – настоящая находка: его патологическая жадность и полное отсутствие принципов открывали для османской разведки заманчивые перспективы. Объяснив новоявленному шпиону, каким будет пароль между ним и связным в Одессе, турок простился и поспешил к лодке.

Менелай остался один. Он бросил кошелёк на стол. Даже золото не радовало – его изводили страх и ненависть. Он ненавидел беспощадного турка, греков-этеристов, себя самого и всю свою прошлую жизнь. Он ненавидел этот выжженный солнцем бездушный город, а ещё больше – огромную ледяную империю, Россию, куда ему предстояло вернуться. Страх сжигал нутро, да так, что хотелось выть… Боже милосердный, как жить дальше? Как всё это можно вытерпеть?..

Глава вторая
Происшествие на Тверской

Москва

Август 1826 г.

Как всё это можно вытерпеть?! Ну и духотища! Слава богу, что их бесконечное путешествие заканчивается. За окошком ямской кареты запестрели свежими красками возрождённые после пожара двенадцатого года дома Тверской, пути оставалось всего чуть-чуть. Графиня Надежда Чернышёва выглянула в окно, высматривая мраморные пилястры родного дома, и когда они наконец-то показались из-за длинного фасада дворца Белосельских-Белозёрских, обрадовалась.

– Ещё пара минут – и будем дома, – пообещала она своей вконец измученной двоюродной бабке – Марии Григорьевне Румянцевой. – Сразу мыться и спать!

– Надеюсь, что в доме прохладно, иначе я залезу в пруд и буду сидеть в нём до самой ночи, – пошутила старая графиня и тут же поняла, что сказала чистую правду. За семь дней пути не выдалось ни единого дождичка, пыль на тракте стояла столбом, а беспощадное солнце закрутило в трубки пожухлую листву и до желтизны выдубило травы.

– Возьмите меня с собой, будем сидеть рядом, как две разморённые лягушки! – усмехнулась Надин.

– Ладно, возьму, но только если не заставишь меня квакать, – в тон ей ответила бабушка и, выглянув в окно, обрадовалась: – К крыльцу разворачивают. Приехали!

Топот летящих во весь опор лошадей прервал их шутливую перепалку. Истошный крик кучера, следом удар – и обе дамы скатились на пол. Послышался скрежет, как будто что-то тяжёлое проволокли вдоль левого борта кареты, и окно там наглухо закрылось. Надин с изумлением увидела чёрную лакированную стенку чужого экипажа и краешек открытого окошка. За ним кто-то чертыхнулся, потом в узкой щели появился глаз и часть лица, явно мужского, поскольку был чётко виден золотистый ус. Мужчина, как видно, оценил обстановку и неуверенно спросил:

– Сударыни, вы сможете подняться сами?

Надин ухватилась за сиденье и, подтянувшись, встала, зато её бабушка лежала на полу, неуклюже вывернув левую ногу. Лицо старушки сделалось землисто-серым, а на лбу бисерной дорожкой проступили капли пота.

– Что? Где больно? – испуганно захлопотала Надин.

– Нога, похоже, сломана…

Надин аж подпрыгнула.

– Эй, вы, там! Немедленно откройте дверь, у бабушки повреждена нога! – завопила она, потрясая кулачком перед глазом лихача, так осложнившего им жизнь. – Сию минуту, или я вас в порошок сотру!

– Не орите, вы испугаете почтенную даму, – невежливо заметил незнакомец.

Надин услышала, как хлопнула дверь чужого экипажа, под свободным окном послышались шаги, и высокая фигура заслонила солнечный свет.

– Кареты сцепились осями, быстро их не растащишь, а дверь зажата. Я помогу вам, потом сам залезу внутрь и поднесу к окну вторую даму, а кучера пусть её примут. Давайте руки, – скомандовал незнакомец, и Надин против своей воли подчинилась.

Железные пальцы сомкнулись на её запястьях, потом перехватили плечи, и девушка, как пробка из бутылки, вылетела наружу. Теперь она стояла на мостовой, а незнакомец в морском мундире крепко держал её за талию. Пытаясь осознать случившееся, Надин, словно заворожённая, уставилась на него.

– Ваше сиятельство, вы не пострадали? – прозвучало откуда-то сзади.

Надин обернулась. Дворецкий Чернышёвых, открыв рот, взирал на то, как незнакомый мужчина на глазах всей Москвы обнимает хозяйскую дочь. Надин стряхнула с себя руки незнакомца и кинулась к крыльцу.

– Бабушка лежит в карете, у неё повреждена нога. Скорее позовите кого-нибудь!

Дворецкий метнулся за подмогой, а Надин вернулась к экипажу. Голос незнакомца уже звучал внутри кареты, старая графиня отвечала ему, и, что самое интересное, она явно знала собеседника.

Вернулся дворецкий, с ним – четверо слуг. Офицер выглянул из окна и спросил:

– Готовы? Тогда принимайте её сиятельство.

Он опять исчез внутри кареты, и через мгновенье в окне показались голова и плечи графини Румянцевой. Слуги и дворецкий подхватили старую даму на вытянутые руки и понесли её к дому. Надин уже собралась последовать за ними, когда услышала:

– Вы меня не помните?

Ну, ничего себе, вопрос! Как можно забыть такого мужчину? В лице этого моряка эффектно сочетались медальная правильность черт и яркий контраст светлых волос с тёмными, как вишни, глазами. Если бы Надин хоть раз его увидела, то уж точно не забыла бы. Она растерянно молчала…

– У Кочубеев, в январе. Вы тогда были вместе с матерью и бабушкой. Я приехал к хозяину дома, а ваша компания – к мадам Загряжской. Мы встретились в вестибюле.

Надин это ни о чём не говорило. С тех пор как Чернышёвы после свалившихся на семью бед перебрались в Петербург, они бывали в доме Кочубеев чуть ли не ежедневно. На половине тёщи хозяина дома действовал их маленький «штаб», где обсуждалась любая возможность помочь арестованному по делу о восстании на Сенатской площади единственному сыну Чернышёвых – Владимиру, или Бобу, как звали его дома. С каждым днём надежды таяли и в конце концов иссякли – все усилия бедных женщин пошли прахом. Понятное дело, что тогда Надин думала только о брате, и её меньше всего интересовали встреченные в коридорах офицеры, она даже не запоминала их лиц. Но не объяснять же всё это случайному человеку, тем более такому самоуверенному типу. В его лице не было даже намёка на раскаяние, хотя именно он оказался виновником бабушкиного несчастья.

Офицер закатил глаза и приставил два пальца к виску, как будто собрался стреляться, и тут же весело расхохотался:

– Какая драма – узнать, что оказался недостойным вашего внимания.

«Он ещё и издевается!» – Надин рассердилась.

– Я не запоминаю лица неинтересных мне людей, к тому же вас мне никто не представлял, – высокомерно процедила она, развернулась и направилась домой.

– Меня зовут Дмитрий Ордынцев, – прозвучало за её спиной, – пожалуйста, запомните хотя бы имя, раз вы не в состоянии запомнить моё незначительное лицо.

Надин пожала плечами и, не удостоив наглеца ответом, захлопнула дверь.

«Он ещё иронизирует! Ни стыда, ни совести», – злилась она.

Впрочем, всё это не имело никакого значения по сравнению с бабушкиной ногой. Старую графиню положили на широкий диван в гостиной, бледность её вроде бы начала отступать.

– Сильно болит? – кинулась к старушке Надин.

– Ты знаешь, вроде легче! Я могу шевелить пальцами – наверное, это не перелом, скорее, ушиб.

– Слава богу! Я так испугалась, – просияла Надин и с нежностью поцеловала руку старой графини. – Надо же, в самом конце попасть в такой переплёт!

– Ну, ничего, князь Дмитрий справился с нами обеими, вытащил.

– Так вы его знаете?

– Давно… Я когда-то дружила с его бабкой, да и отца его хорошо помню, тонкий был человек – искусством всё увлекался. Сын не в него – в моряки подался.

Мария Григорьевна смолкла и устало прикрыла глаза. В дверях раздался стук каблучков, Надин обернулась и увидела свою мать, а за её плечом – испуганное личико младшей сестры, Любочки.

– Что с ногой?! – кинулась к тётке Софья Алексеевна и бросила укоризненный взгляд на дочь. – Как такое могло случиться?

– Никто не виноват, Сонюшка, – поспешила объяснить старая графиня, – наша карета поворачивала к крыльцу, когда на неё налетел экипаж князя Ордынцева. Это я с испугу решила, что нога сломана, а теперь думаю, что просто ушиблена.

– За доктором уже послали, скоро всё узнаем, – пообещала ей племянница и села на краешек дивана, – а пока придётся вам здесь полежать.

Софья Алексеевна выжидающе посмотрела на тётку и перевела взгляд на дочь. Ещё мгновение – и она спросит о причине их внезапного появления в Москве. Мать пока не знала главного. Надин вздохнула и, взяв тяжкое бремя объяснения на себя, сообщила:

– Бобу вынесли приговор. Ему присудили три года каторги.

Глаза матери наполнились слезами. Пугающе-большие на истаявшем лице, они мгновенно переполнились влагой, и капли заскользили по щекам. На это было невозможно смотреть. Мать не всхлипывала, не рыдала, она молчала, но слёзы текли непрерывным потоком.

– Мамочка, не нужно!.. Боб – молодой и сильный, он всё перенесёт и вновь будет с нами, – кинулась к ней Надин.

– Да, конечно! Боб справится со всеми невзгодами, – вторила ей младшая сестра, – мы сможем вместе поехать к нему.

Слова Любочки как будто отрезвили графиню, она вытерла слёзы.

– Этого я не допущу. Я позволила сыну исковеркать судьбу, но костьми лягу, чтобы хоть вы не наломали дров из-за каких-то романтических иллюзий. Вы останетесь здесь – среди людей нашего круга. Слава богу, Вера уже нашла своё счастье: князь Платон – прекрасный человек и любит вашу сестру. Теперь дело за Надин, а потом и ты подрастёшь. Вы должны быть здоровы и счастливы, а к Бобу я поеду одна.

Софья Алексеевна строго поглядела на дочерей, но никто и не собирался с ней спорить, а уж Надин – тем более. О чём рассуждать, если насчёт замужества мать права? Ещё полгода назад, когда получил огласку тот неприятный факт, что сёстры Чернышёвы остались бесприданницами, Надин пообещала родным сделать блестящую партию, только вот найти идеального жениха пока не смогла. У всех претендентов чего-то да не хватало: знатные были не слишком состоятельны, а богатеи не могли похвастаться древностью рода. Нет, всё – или ничего! Так что свой поиск она продолжала.

Приехал доктор. К счастью, оказалось, что нога у старой графини всего лишь ушиблена, даже никаких повязок не потребовалось. Врач позволил Марии Григорьевне самой подняться и дойти до спальни.

– Полежите денёк, и всё забудется, – пообещал он.

У Надин отлегло от сердца. Ей стало совестно, что не уберегла бабушку, но что она могла сделать, когда этот варвар носился по Москве, не разбирая дороги? Теперь, когда всё обошлось, Надин с облегчением возложила вину за это происшествие на нахала Ордынцева и с чистой совестью занялась собой. Ванна, прохладные простыни в собственной спальне – мечта путешественника! Сон не заставил себя ждать, и, уплывая в дрёму, Надин вспомнила черные вишни глаз, светлые усы и бачки, а потом и свою отповедь.

«Ну что, наглец, получил по носу? Так тебе и надо», – мстительно улыбнулась она и сразу уснула.

Уснуть бы, да как? Жара – сил нет! Измотанные лошади еле плелись по раскалённым улицам Москвы, и Менелай давно пожалел, что не сменил их на въезде в город. Глупость, конечно, – решил сэкономить деньги и время, чтобы завтра не плутать по улицам, а сразу же выехать на столичный тракт. Его ноги в модных сапогах разбухли, спина под летним сюртуком сделалась абсолютно мокрой, а муслиновый галстук казался ему теперь отвратительной липкой удавкой, и, хотя оба окна в карете были опущены, духота так и не уменьшилась.

Может, заселиться прямо сейчас в какую-нибудь гостиницу? Менелай выглянул в окно, пытаясь понять, где он находится… Ба!.. Да это же Тверская!..

На другой стороне улицы сиял белоснежной лепниной трехэтажный особняк. В стёклах его высоких окон алыми всполохами преломлялись лучи закатного солнца, длинный ряд мраморных пилястр отливал розовым. Просто картинка! Впрочем, Менелай мало ценил московские красоты, зато его очень заинтересовало случившееся перед домом происшествие. Два экипажа сцепились осями. У свободного окна одной из карет топтался высокий офицер, как видно, из моряков. Вдруг он изловчился и вытащил из экипажа женщину. Офицер поставил даму на ноги, но при этом почему-то не спешил отпускать.

– Фу ты, ну ты, каков спаситель! Теперь, понятное дело, губу раскатал на сладкое, – оценил ситуацию Менелай. – До чего же глупы женщины: пара нужных слов – и дело в шляпе.

Но его предположение не оправдалось. Дама резко отшатнулась и кинулась прочь от моряка. Эко диво, она, оказывается, строила из себя праведницу! Менелая даже заинтриговало, кто эта высоконравственная особа, но та стояла спиной, и он не видел её лица. Спасителя, насколько он мог рассмотреть, Менелай не знал, поэтому конфуз, приключившийся с бедолагой, не доставил того удовольствия, какой могла бы принести неудача знакомого. Карета уже миновала место столкновения экипажей, и Менелай вернулся мыслями к собственным делам. Вылезать у ближайшей гостиницы или нет? Наверно, всё-таки не стоит этого делать, ведь начальник и так уже, поди, рвёт и мечет из-за его длительного отсутствия. Как знать, может, ещё один день вне службы решит судьбу Менелая, и раздражённый начальник выкинет своего нерадивого подчинённого на улицу. Этого никак нельзя было допустить, ведь тогда рухнет не только вдруг замаячившая блестящая карьера, но иссякнет и золотой дождь турецких пиастров.

«Береженого – бог бережет. Дотерплю как-нибудь», – решил Менелай.

Он снял сюртук, рванул с шеи мокрую удавку галстука и, вытянув ноги, устроился поудобнее. Самое позднее через пять дней он должен появиться в Петербурге. Время поджимает, скорее всего, и после Москвы не стоит останавливаться на ночлег. Впрочем, зачем суетиться? Можно принять завтра – как говорится, утро вечера мудренее.

Утром Надин нашла бабушку в столовой. Вчерашние наставления врача старая графиня, как видно, пропустила мимо ушей.

– А вы уверены, что вам уже можно ходить? Доктор сказал, что сегодня нужно лежать, – на всякий случай напомнила Надин.

Мария Григорьевна лишь отмахнулась:

– У меня не так много дней осталось, чтобы проводить их в постели. Да и тебя вывозить нужно…

Надин сочла за благо попридержать язык: на сегодняшнее утро у неё имелись очень важные планы, и чем меньше внимания она привлечёт к собственной персоне за завтраком – тем лучше.

Дело это было её личной тайной. Родные знали лишь то, что лежало на поверхности: незадолго до своего ареста граф Владимир отдал процентщику Барусю в рост двести тысяч золотом. Деньги были частью приданого трех сестёр Чернышёвых. Пришлось Вере и Надин разыскивать Баруся. Ростовщик не стал отпираться и свой долг перед Чернышёвыми признал, но всю сумму вернуть не смог (деньги были уже розданы, а сроки выкупа залогов ещё не подошли), зато он дал хороший процент, и Надин уговорила сестру не требовать слишком многого и оставить всё как есть. С тех пор Чернышёвы исправно получали от ростовщика проценты. Надин ездила на Охту – забирать деньги, но сама думала о большем. Никто из родных даже не подозревал, какую рискованную игру она затеяла. Перед самым отъездом в Москву Надин успела заехать к ростовщику, чтобы спросить:

– Иосиф Игнатьевич, ведь бывают же случаи, когда долги в срок не гасят и залог отходит вам?

Барусь подтвердил:

– Редко, но бывают. Должник может умереть, а наследники не захотят выкупать залог, или тот не столь ценен, а деньги нужнее. Бывает, игроки всё спустят и вовремя не расплатятся.

– Вы что тогда с залогом делаете?

– Выставляю на аукцион, кто больше даст. В «Сенатских ведомостях» печатаю объявление и продаю. Зачем мне залоги собирать, какой от них прок?

– А разве вы обязаны аукцион устраивать? – уточнила Надин. – Если у вас уже есть покупатель, который хочет за остаток стоимости залог выкупить, вы же имеете право это сделать?

– Формально к этому препятствий нет, только для нашего с вами дела какой резон за минимальную цену залоги отдавать и доходы уменьшать? – удивился Барусь. – Мы ведь с процентов живём.

Он не понимал!.. Надин казалось, что это так просто – всё лежит на поверхности, но собеседник так и смотрел на неё с недоумением. Пришлось объяснять:

– Я о том толкую, что, если должник проценты исправно выплачивал и долг гасил, только под конец не смог этого больше делать, залог ведь отходит к вам целиком и вы можете пойти навстречу своему компаньону, продав ему залог за цену, равную непогашенному остатку.

– И что же за залоги вас интересуют? – наконец-то догадался Барусь. – Имения, земля?

– Дома и городские усадьбы. Бывают у вас такие?

– Есть, конечно. В Москве один дом как раз под невозвращённый заём подпадает, выплаты уже на четыре месяца просрочены. Должник слёзно умолял меня продлить срок выплат ещё на месяц, отыграться надеялся, да бесполезно это: игрок он конченый – всё спустил, неоткуда ему денег взять.

– Что за дом? – стараясь скрыть азарт, поинтересовалась Надин.

– Трехэтажный особняк на Неглинной. Первый этаж – парадный, второй – жилой, а на третьем устроены комнаты для прислуги и детские.

Надин сама видела, как такие дома переделывают в доходные. Это казалось ей совсем несложным, и она уточнила:

– Много там денег требуется? Сколько не погашено?

– Ну, ваше сиятельство, угадали, – развел руками Барусь. – Там и впрямь три четверти займа выплатили – за две тысячи дом получить можно. Так что, возьмёте?

– Мы возвращаемся в Москву. Как только я приеду, то посмотрю дом и решу, буду покупать или нет, а вы мне из основного капитала вернёте ровно столько, сколько нужно внести за покупку и потратить на ремонт.

Барусь пообещал ей полное содействие, и Надин со спокойным сердцем уехала. Сегодня она собиралась осмотреть своё будущее владение. Осталось только тайком улизнуть из дома. Но как?.. Пока Надин это ещё не придумала…

От любящего взгляда Софьи Алексеевны не ускользнула озабоченность, написанная на лице дочери, но графиня решила, что та беспокоится о бабушке.

«Славная моя девочка, – умилилась мать. – Такая красавица, и сердце золотое, дай ей Бог счастья, как дал Верочке».

Нежданное замужество старшей дочери оказалось подарком Небес. Князь Платон Горчаков был знатен и богат, а главное, добр и благороден. Его младшего брата так же, как и Владимира, арестовали по делу о декабрьском восстании, и зять всем сердцем разделял беды Чернышёвых. Он сразу же предложил свою помощь, став опекуном двух младших сестёр своей жены, а теперь помогал вернуть поместья из их приданого, конфискованные вместе с имуществом арестованного брата. Но для Софьи Алексеевны решающим было то, что этот сильный и красивый человек искренне любил её Веру. Теперь бы ещё хорошего мужа для Надин!.. Ох, жаль, время уходит: надо бы вывозить девочку… Но как?.. Да хоть к Волконским сегодня отправить!

Как будто подслушав её мысли, Надин поинтересовалась:

– Княгиня Зизи дома? Вы у неё бываете?

Зинаида Волконская – старшая дочь хозяина соседнего дворца, известная поэтесса и певица – слыла в великосветских кругах образцом стиля, и вся Москва почитала за честь получить приглашение в её знаменитый салон на Тверской. Ну а Софья Алексеевна с Волконской просто дружила, и барышни Чернышёвы считались в соседнем дворце своими. Но теперь, из-за случившегося с сыном несчастья, графиня избегала общества, поэтому с грустью призналась:

– Зизи вернулась из поездки по имениям и уже начала принимать, но я к ней так и не выбралась. Не до гостей мне… Хочешь, загляни к ней сама, сообщи, что вы с бабушкой приехали.

Вот он – шанс! Мгновенно сообразив, что и как делать, Надин поинтересовалась:

– Можно мне повидаться с соседями, а потом съездить на Кузнецкий Мост за перчатками? Я в спешке забыла положить свои в сундук, и у меня теперь нет ни одной свежей пары.

– По магазинам – это без меня, – проворчала старая графиня, – пригласи сестру, и пусть горничная с вами поедет.

– И лакея возьмите, – напомнила Софья Алексеевна и, заметив в дверях столовой младшую дочку, ласково спросила: – Проснулась, милая? Надин собралась на Кузнецкий Мост. Хочешь с ней?

– Через час лорд Джон приедет, – напомнила Любочка.

Речь шла о визите знаменитого оперного баритона, обучавшего сестру вокалу. Любочка считала англичанина чуть ли не божеством, только что не молилась на него, и никак не могла допустить такого святотатства, как отмену занятий. Надин же, наоборот, взялась её уговаривать:

– Ну пропусти хоть один разок! Что ты словно привязанная к своему фортепьяно…

– Да что ты говоришь?! – перепугалась Любочка. – Лорд Джон – великий артист, он уделяет мне своё драгоценное время, а ты хочешь, чтобы я подвела его?

В голосе сестры звучало искреннее возмущение, и, чтобы не выдать себя, Надин опустила глаза. Пока всё шло как по нотам, она побеждала в своей маленькой домашней интриге:

– Ну, право, дорогая! – вмешалась мать. – Лорд Джон делает нам одолжение, занимаясь с Лив. Неужели ты этого не ценишь?

С видом оскорблённой королевы Надин соизволила уступить:

– Да ради бога! За перчатками я и одна съезжу. Стешу возьму, вот и вся компания.

Как же удачно всё складывалось! От Кузнецкого Моста до нужного номера дома на Неглинной было рукой подать. От горничной Надин легко отделается – придумает для Стеши какое-нибудь поручение, а лакея вроде бы случайно «забудет» дома. Ну а кучер никуда от лошадей не отойдет. Вот Надин и исчезнет на часок, а мать с бабушкой ничего об этом не узнают.

В спальне горничная развешивала отглаженные после сундуков платья. Надин окинула свои наряды взглядом и распорядилась:

– Стеша, давай-ка мне синее шёлковое. Да и сама одевайся. Сначала зайдем к соседям, а потом отправимся на Кузнецкий Мост.

– Как прикажете, – с готовностью отозвалась горничная и сняла с вешалки платье из ярко-синего шёлка.

Надин отлично знала, что именно в этом наряде её талия выглядит сказочно воздушной, а глаза становятся особенно яркими. Если покорять Москву, так во всеоружии! Надин покрутилась перед зеркалом – полюбовалась отраженной в нём очаровательной брюнеткой. Чуть поразмыслив, надела золотистую соломенную шляпку с маленькими полями. Секрет был в том, что на тулье красовалась гирлянда шёлковых васильков, перевитых светло-синими лентами. Сапфировые серьги – подарок матери на последний день рождения – стали завершающим штрихом в её столь обворожительном «ангельском» облике.

– Счастливой охоты, – пожелала себе Надин и взяла из рук горничной большую кашемировую шаль.

Стеша приготовила хозяйкины ридикюль и зонтик. Спросила:

– Что теперь, барышня?

– Навестим княгиню Волконскую. Я только поздороваюсь, а потом уедем.

Внизу уже ждала коляска. Кучер сидел на козлах, а молодой лакей ожидал хозяйку у дверей. Надин поднялась в экипаж, подождала, пока усядется Стеша, а потом обернулась к лакею:

– Фрол, ты мне не нужен. Лучше сходи пока в лавку за мылом. Возьми два куска лавандового и два розового. Пусть там на наш счёт запишут.

Лакей отправился исполнять поручение, а Надин велела кучеру подъехать к соседнему дворцу. Оставив горничную в вестибюле, она поспешила в личную гостиную хозяйки.

– Её сиятельство, графиня Чернышёва, – провозгласил слуга, открывая двери.

Надин шагнула в комнату, где кроме княгини Зинаиды – красивой большеглазой брюнетки слегка за тридцать – сидел молодой офицер-кавалергард. Оба поднялись навстречу гостье.

– Доброе утро, дорогая, – обрадовалась хозяйка. Она расцеловала Надин и с улыбкой кивнула на кавалергарда: – Позволь представить тебе моего друга – графа Дмитрия Николаевича Шереметева. Или вы уже знакомы?

– Я не имел этой чести, – явно смущаясь, откликнулся офицер. Он был ещё очень молод, старше восемнадцатилетней Надин, но года на три-четыре, не более, по меркам света – совсем мальчик. Однако в столице ходило немало разговоров об этом молодом человеке – единственном сыне крепостной актрисы и самого знаменитого мецената России, и вот теперь богатейший жених империи стоял перед Надин и взирал на неё с откровенным восторгом.