Kitobni o'qish: «Тёмные видения»

Shrift:

Marjo De Vroed

Rowin Kelsie

Het donkere visioen

Пролог

Десять лет назад

Ровен идёт на кухню по длинному узкому коридору. Старые деревянные половицы поскрипывают под её босыми ногами, но малышка не обращает на это внимания. На её крошечном детском тельце, ещё тёплом со сна, – ночная рубашка. Длинные чёрные волосы падают на лицо. Она не знает зачем, но ей очень нужно скорее добраться до кухни.

Она слышит мягкое шарканье тапочек по каменным плиткам кухонного пола и сразу понимает: на кухне – бабушка Мори. Как будто целую вечность спустя – на самом деле всего через пару шагов – Ровен подходит к двери и уже собирается радостно вбежать на кухню, как вдруг дверцы всех шкафчиков сами собой начинают открываться и закрываться. Ровен изумлённо смотрит на бабушку, которая стоит у плиты и, кажется, ничего не замечает. Наверное, надо что-то сказать, надо предупредить её, что происходит что-то непонятное, но горло сжимается и не пропускает ни звука. Дверцы открываются и закрываются всё быстрее и быстрее, подняв такой сильный ветер, что волосы у Ровен вихрем взметаются вокруг головы. Она не понимает, как бабушка может не замечать столь явных знаков надвигающейся беды. Борясь со страхом, малышка пытается против ветра войти в кухню, где дверцы теперь стучат так оглушительно, что даже если бы она закричала, её бы всё равно никто не услышал. Она с ужасом видит, как бабушка отворачивается от плиты и, пошатнувшись, падает на пол – прямо в тёмную пустоту распахнутых настежь кухонных шкафов.

На крики малышки прибегают мама и бабушка. Ровен лежит в своей кроватке и горько плачет. Чёрные волосы слиплись от пота, она испуганно озирается по сторонам. Мама берёт её на руки и прижимает к себе. Ровен ещё совсем маленькая, ей всего три года, и она просто не знает, как рассказать о том, что ей приснилось. Сейчас ей хочется только одного: обнять бабушку Мори, до которой она не смогла докричаться во сне. Ровен тянется к бабушке и, когда та берёт её на руки, вцепляется в неё изо всех сил и повисает на ней словно маленькая обезьянка. Бабушка ласково гладит её по голове.

Всё это время Ровен повторяет только три слова:

– Бабушка, не уходи.

Она всхлипывает, уткнувшись лицом бабушке в шею, и не видит, как та побледнела. Ровен не понимает, почему мама испуганно ахнула, и не замечает, как мама и бабушка многозначительно переглянулись.

– Значит, в нашей семье появилась провидица? – шепчет мама.

– Ох, Гвиннор, надеюсь, что нет. Но боюсь, что да, – так же шёпотом отвечает бабушка.

Мама и бабушка, два самых близких и дорогих человека в жизни маленькой Ровен, очень стараются её успокоить и сидят с ней почти до рассвета, потому что в ту ночь она ещё долго не может решиться снова уснуть.

Ровно через неделю бабушка умерла.

Сейчас

Странная смутная тень парит над извилистой лесной дорогой. Деревья, растущие по обеим её сторонам, как будто слегка отклоняются, когда она проплывает мимо, словно сторонясь этого плотного сгустка тьмы. Их верхушки, посеребрённые светом луны, почти сливаются с чёрным небом.

Время от времени фантом замирает на месте будто в задумчивости. Он всегда движется над дорогой, не подозревая, что может плыть в воздухе куда угодно и ничто не станет ему препятствием. Это не зверь и не птица. Не призрак и не живой человек. Он присутствует в этой реальности только отчасти, на самом деле его здесь нет. Его нет ни в одном из миров. Он ничто и нигде.

Он не помнит, что с ним было раньше, помнит лишь своё имя. Тревожное смятение нависает над ним как незримая тень и заставляет идти вперёд. Он беспокойная, мятущаяся душа, которая что-то ищет, но сама толком не знает что.

Если бы ему встретились люди, они бы подумали, что над дорогой висит странный клочок тумана. Но у зверей особое чутьё. Кролики поднимают тревогу, стучат задними лапами по земле и бегут прочь. Лисы спешат убраться подальше в глубь леса. В норки попрятались даже самые мелкие мышки: инстинкт страха передаётся из поколения в поколение.

Фантом ничего этого не замечает. Он плывёт над дорогой к неведомой цели. К чему-то забытому и непонятному ему самому.

И только когда он выходит из-под сени последних деревьев, затаивший дыхание лес вновь вздыхает свободно.

Жестокий граф прошёл мимо.

Глава 1

Ровен с тоской смотрит в окно. Почти по-летнему тёплое солнце пригревает ей левое плечо, чистое ясное небо манит на улицу. Чёрный дрозд скачет с ветки на ветку в поисках насекомых, прячущихся под корой пока ещё голых деревьев. Уже совсем скоро весна по-настоящему вступит в свои права и всё покроется молодой свежей зеленью.

– Ровенна Келси! – произносит Гвиннор строгим голосом. – Не отвлекайся! У нас урок!

Вздрогнув скорее от досады, чем от испуга, Ровен послушно переводит взгляд на старомодную школьную доску на стене учебной комнаты. Обычно она старается не отвлекаться на маминых уроках и выполнять все задания, но сегодня ей хочется бросить занятия и бежать на улицу. Сложное математическое уравнение, написанное на доске белым мелом, ей ни капельки не интересно.

– Давай лучше проведём урок биологии, – предлагает Ровен, указав взглядом на стайку щебечущих воробьёв на кустах живой изгороди, отделяющей их задний двор от крошечного семейного кладбища. – Мне будет легче сосредоточиться.

– А ведь ещё даже не лето, – вздыхает Гвиннор. – Мне теперь что, отменять математику каждый раз, когда светит солнце?

Ровен хватает ума промолчать. Когда твоя мама ещё и учительница, с ней лучше не спорить. Это знает каждый ребёнок, который учится на дому.

Ровен видит, что Гвиннор безотчётно подносит руку к янтарному кулону, который не снимает даже на ночь, и рассеянно вертит его на цепочке – как обычно, когда о чём-то задумывается. Ровен уверена, что сейчас, с приходом весны, маму охватило то же звенящее внутреннее беспокойство, которое поселилось и в ней самой. Ведь об их ирландском происхождении напоминают не только необычные имена – любовь к природе заложена в крови, потому что они потомки древних друидов, когда-то живших в Ирландии.

Ровен знает, что за зиму мамины запасы для снадобий сильно поистощились и теперь ей нужны новые. Последние дни были солнечными, и если Гвиннор повезёт, она уже сейчас сможет найти аир, мяту и дикий чеснок. Через полторы недели наступит весеннее равноденствие, когда день равен ночи, и это важный праздник для друидов. Мама наверняка хочет хорошенько к нему подготовиться, поэтому она будет рада отпустить Ровен с уроков пораньше. Ей и самой есть чем заняться.

Гвиннор выпускает кулон из рук, и Ровен уже знает, что она сейчас скажет.

– Может, сварить тебе зелье для концентрации внимания? – спрашивает Гвиннор, пряча озорную улыбку. Ей хочется ещё немного подразнить Ровен, прежде чем отпустить её на улицу.

Ровен качает головой. Нет-нет-нет. Мамины зелья всегда получаются очень действенными, но совершенно невкусными.

– Ладно, можешь пойти погулять. Но с одним условием. Я не подготовила на сегодня урок биологии, поэтому ты пойдёшь к Руфусу: пусть он тебе объяснит, как происходит цветение растений, включая луковичные и однолетние. – Гвиннор старается сделать строгое лицо.

Но Ровен этого не замечает. Она уже закрыла учебник и поднялась из-за стола. Ей хочется поскорее сбежать на улицу, пока мама не передумала.

Стены длинного коридора увешаны портретами умерших родственников. Это не фотографии, а настоящие старинные картины. Сегодня путь по портретной галерее кажется дольше обычного – настолько Ровен не терпится выйти из дома. Перепрыгивая через две-три ступеньки, она спускается по истёртой винтовой лестнице, и как только открывает дверь в сад, в нос сразу бьёт свежий аромат весны. Но на улице прохладно, и Ровен застёгивает молнию на куртке до самого верха. Зомби, её маленький пёсик, уже ждёт на крыльце и с радостным лаем бросается к ней. Когда у Ровен идут уроки, мама велит, чтобы он оставался на улице. Не потому, что он может написать в доме, а потому, что он отвлекает девочку от занятий. Сама же Ровен считает, что маме просто обидно, что она не видит Зомби. У них в семье все немного колдуньи. Бабушка читала мысли (правда, не на расстоянии; ей приходилось коснуться человека, чьи мысли надо было прочесть), мама варит волшебные зелья для всего на свете, но дар видеть мёртвых людей и животных есть только у Ровен.

Эта способность Ровен открылась, когда ей было шесть лет, и вот тогда-то у неё наконец появились друзья в их большом доме, одиноко стоящем на окраине городка. Пусть полупрозрачные и белые, словно сотканные из тумана, но всё равно настоящие друзья. Потому что, как всегда говорит мама, если человек видит будущее и умеет разговаривать с мёртвыми, ему уже не нужны никакие живые друзья.

Зомби радостно тычется носом в руку Ровен. Он хочет играть. От его прикосновений ладони щекотно, как будто кожу покалывают сотни крошечных иголочек. Ровен вспоминает свой шестой день рождения. В тот вечер она впервые увидела призрак бабушки Мори, сидящей на краешке её кровати. Эта странная белая бабушка принесла ей в подарок Зомби. Когда этот забавный полупрозрачный пёсик принялся дружелюбно облизывать призрачным язычком её пальцы, Ровен показалось, что ей на руку уселась целая стайка невидимых бабочек с колючими лапками, и она поняла, что он станет её лучшим другом.

Вспоминая тот день рождения, она улыбается. Как давно это было! Завтра ей исполняется уже тринадцать лет.

– Ну что, поиграем? – спрашивает она, и Зомби изо всех сил виляет хвостом.

Ровен подбирает с земли палку и бросает её как можно дальше. Со звонким лаем, который слышит только она, пёсик мчится за палкой, и хотя он никогда не сможет её схватить и принести хозяйке, он всё равно очень радуется игре.

Ровен бежит следом за Зомби вниз по склону холма, на вершине которого стоит их старинный дом. Она по диагонали пересекает большую лужайку, чтобы срезать путь к граничащему с их садом небольшому уютному кладбищу. Там, за высокой вечнозелёной изгородью, покоятся все её родственники, когда-то жившие в этом доме.

Шаткие створки кованых ворот, врезанных прямо в живую изгородь, протестующе скрипят, когда Ровен их открывает. Она свистит, подзывая Зомби, как будто он не сможет пройти сквозь закрытые ворота. Извилистые дорожки среди могил посыпаны гравием, и он громко хрустит у неё под ногами. Надо опять его разровнять, думает Ровен. Это будет пункт триста девяносто пятый в длинном списке намеченных дел, которые надо бы сделать… но очень не хочется.

Зомби весело мчится куда-то в глубь кладбища. Ровен закрывает ворота и идёт по тропинке прямиком к маленькому надгробию с надписью:

Здесь покоится
наша любимая доченька
Кора Комради Келси
1953–1965

Ровен тихонько стучит по камню и ждёт, когда над поросшим травой холмиком покажется голова Коры. Кора видит подругу, и на её бледном полупрозрачном лице появляется радостная улыбка.

– А что, уже вечер? – Кора выплывает из-под земли и становится полностью видимой.

– Нет, просто мама отпустила меня с уроков пораньше. Но мне нужно ещё зайти к Руфусу и попросить его кое о чём рассказать.

Кора надувает щёки:

– Уф, хорошо, что тебе, а не мне.

Садовник Руфус – хороший, но жутко занудный. Разговаривать с ним невозможно, потому что он говорит без умолку – бу-бу-бу, бу-бу-бу, – а ты только киваешь и стараешься не заснуть от скуки. На семейном кладбище Келси Руфус – единственный, кто не приходится им роднёй. Он всю жизнь проработал в поместье и жил в маленьком домике в глубине сада. Он сам всегда говорил, что не женился и не обзавёлся собственной семьёй потому, что слишком любил поместье, и когда он умер от старости, все Келси согласились, что он им почти как родной и должен быть похоронен на их кладбище.

Ровен театрально закатывает глаза.

– Пришлось согласиться. Иначе сидеть бы мне на уроках до вечера – а кому захочется киснуть дома в такую чудесную погоду?! – Запрокинув голову, она шумно втягивает воздух, напоённый весенними ароматами.

– Ясно. Значит, будем выгуливать наши носы, – хихикает Кора и идёт вслед за подругой по гравийной дорожке. – Хотя мой нос уже мало что чувствует, но всё равно пусть погуляет. Ему полезно.

Ровен смеётся над шуткой подруги, но её взгляд остаётся серьёзным. Она смотрит на Кору – на её призрачно-бледное, очень красивое, классическое лицо, словно изваянное из белого мрамора. Ровен однажды сказала, что Кора похожа на древнеримскую статую, сбежавшую из музея, и Кора потом минут десять смеялась и никак не могла успокоиться.

– Я просто не могу свыкнуться с мыслью, что уже завтра навсегда стану старше тебя, – говорит Ровен.

– Да. Спасибо, что напомнила, – отвечает Кора, и её голос звучит как-то странно.

Ровен смущённо смотрит себе под ноги. Кора её самая близкая подруга, но есть темы, которые лучше не обсуждать даже с друзьями. Иногда надо трижды подумать, прежде чем говорить что-то вслух.

– Извини.

– Ничего страшного. Я не обиделась. – Кора задумчиво смотрит на Ровен. – Но что будет дальше, когда ты станешь ещё старше? – Маленькая морщинка над переносицей выдаёт её беспокойство. Давным-давно они с Ровен провели тайный ритуал, который придумали сами, и поклялись друг другу всегда оставаться друзьями. Они даже обменялись капелькой крови. Но сейчас Ровен нечаянно заговорила о том, о чём они до сих пор не задумывались всерьёз. Кора навсегда останется двенадцатилетней девочкой, а Ровен с каждым годом будет становиться всё старше и старше, пока не станет уже совсем взрослой. Эта мысль, кажется, меняет всё.

– Дальше всё будет так же. Мы всегда будем друзьями! – решительно заявляет Ровен и поднимает вверх указательный палец правой руки, а левую руку кладёт на сердце.

Кора повторяет за ней и осторожно прикасается к кончику пальца Ровен, вызывая в нём лёгкое жжение.

– Друзья навсегда, – произносят они в один голос, серьёзно глядя друг на друга.

Глава 2

На невысоком холме в центре кладбища растёт большой бук, раскинувший свои могучие ветви широко-широко, как бы укрывая здешних обитателей от всех бед. Руфус стоит прямо под буком, согнувшись так, что едва не касается носом земли. Девочки быстро ныряют за самое большое надгробие.

– Наверное, увидел какой-нибудь редкий цветок, – хихикает Кора.

– Или интересный кусочек мха, – улыбается Ровен. – Знаешь, мне как-то не хочется выслушивать лекцию о его новых находках или цветении луковичных растений. – Она подносит палец к губам, и они с Корой тихонечко идут прочь, пока призрачный садовник их не заметил.

Они отходят подальше, и только тогда Ровен решается окликнуть Зомби, который отправился навещать её многочисленных двоюродных и троюродных бабушек и прочих родственниц, всегда готовых его погладить и взять на ручки. Ровен всех называет тётушками, хотя они никакие не тётушки, но если их называть правильно, можно запутаться.

Они с Корой шагают по узкой тропинке вдоль живой изгороди, и Ровен то и дело поглядывает на свой дом. Отсюда он выглядит старым и обветшалым, с кривыми зелёными ставнями и крошащейся каменной кладкой. Дикий виноград, оплетающий стену до самой крыши, осенью придаёт дому призрачный мрачный вид, но сейчас он словно подёрнут нежной зелёной дымкой первой весенней листвы. Совсем иначе смотрится фасад, где широкая подъездная дорожка и буйно цветущие летом розы создают ощущение, что перед тобою не просто дом на дальней окраине городка, а величественный старинный особняк. Трещин в стенах издалека не видно – чтобы их разглядеть, надо подойти совсем близко.

Этот дом уже много веков принадлежит семье Келси, его передают от матери к дочери. Лишь у последней хозяйки, которую жители городка считали ведьмой, не было детей, и поэтому дом перешёл по наследству к её племяннице Гвиннор, маме Ровен. Ровен живёт здесь с мамой и бабушкой с самого рождения. Вернее, с трёх лет – только с мамой, потому что бабушка переселилась на кладбище, но это, как говорится, уже детали.

Ровен любит свой дом, любит это уютное кладбище и всех родных, нашедших там последний приют. Это вообще нормально, что человек любит кладбище? Сама того не замечая, Ровен пожимает плечами. Она может любить всё что захочет. В конце концов, рядом нет ни единой живой души, которая сочла бы её сумасшедшей.

– Ты чего пожимаешь плечами? – спрашивает Кора.

– Я просто подумала, что люблю наше кладбище. Здесь вся наша семья.

Кора кивает в знак согласия:

– Я тоже очень его люблю. Но иногда я скучаю по мороженому или прогулкам в лесу. – Она задумчиво смотрит вдаль.

Ровен понимающе кивает. Будь она мёртвой, она бы тоже скучала по многому из того, что доступно живым.

Погружённые в мысли, они идут дальше, по дороге приветливо здороваясь с поднявшимися из могил родственниками. Зомби с большим удовольствием играет в пятнашки с парочкой совсем маленьких детишек.

– Кора, а ты скучаешь по папе? – внезапно спрашивает Ровен.

Вопрос срывается с языка раньше, чем она успевает сообразить, что, наверное, не стоило его задавать.

Кора медленно мотает головой:

– Нет, не скучаю. Я его и не помню, на самом деле. Он ушёл, когда мне был всего один год. А почему ты спросила?

– Ну… Мы говорили о том, чего нам не хватает, и я подумала… Ладно, не важно. Забудь. – Ровен неловко машет рукой. Эта тема никогда не обсуждается дома. Ровен даже не знает, кто её папа, и мама всегда говорит, что она ничего не потеряла. Но ей всё равно хочется с ним повидаться. Просто чтобы посмотреть, не от него ли она унаследовала свой прямой тонкий нос и эти странные чёрные точки на скулах, по четыре под каждым глазом. Мама говорит, что это просто веснушки, но для веснушек они расположены слишком уж симметрично. Ровен доподлинно знает, что яркие голубые глаза достались ей от мамы. Это фамильная черта рода Келси. У всех женщин на старинных портретах в их доме точно такие же голубые глаза. А вот таких тёмных волос, как у Ровен – длинных и чёрных, будто вороново крыло, – нет больше ни у кого.

– Скажи, Ровен, ты бы хотела… – Кора умолкает на полуслове и замирает на месте, словно чего-то испугалась. Выражение её лица не предвещает ничего хорошего. Ровен нерешительно бросает взгляд в ту сторону, куда так пристально смотрит её подруга.

На траве между двумя надгробиями стоит невысокая сгорбленная старушка с корзинкой в руках, доверху набитой всевозможными травами. Лицо у старухи точно такое же белое, как у Коры, но на этом сходство заканчивается. Глаза посажены так глубоко, что их почти и не видно. Горбатый нос напоминает клюв хищного ястреба. Губы сжаты в тонкую линию. Белые тонкие волосы, свисают длинными неопрятными прядями. Сердце Ровен на миг замирает. Это та самая женщина, которую жители их городка считали злой ведьмой. Ровен не часто встречает её на кладбище, и этому она только рада. Втайне она побаивается этого призрака: ей всегда кажется, что старуха на неё злится, потому что теперь она живёт в её доме. Хотя это, конечно же, глупо. Тётушка Айне сама оставила дом её маме – так с чего бы ей злиться? Но всё равно в ней есть что-то пугающее…

– Тётушка Айне, – произносит Ровен. Её голос слегка дрожит, и она почтительно склоняет голову. Мама всегда говорит, что при встрече с двоюродной бабушкой следует проявлять уважение.

Тётушка Айне молчит. Её крошечные глазки смотрят пристально, колючий взгляд будто пронзает подружек насквозь, что в случае с Корой не так уж сложно.

Когда Ровен вновь поднимает глаза, тётушка Айне вскидывает руку над головой и указывает пальцем на небо. Девочки смотрят вверх, но в небе нет ничего необычного. Палец начинает вращаться по кругу, и, словно следуя его указаниям, на земле кружатся прошлогодние опавшие листья, как если бы по кладбищу мчался бесшумный маленький вихрь. Лицо тётушки Айне остаётся непроницаемым. Она вращает уже всей рукой, взвихрённые листья шелестят как на сильном ветру.

По спине Ровен бежит холодок. Рука старухи резко замирает. Листья лежат на земле неподвижно. Скрюченный палец по-прежнему угрожающе поднят вверх.

Девочки не решаются переглянуться – боятся не выдержать и закричать. Ровен безотчётно хватается за руку Коры, почти не ощущая обычного призрачного покалывания.

– Я, наверное, пойду, – шепчет Кора. – Мне страшно. – И она растворяется белой дымкой, оставив Ровен одну.

Тем временем тётушка Айне указывает пальцем прямо на неё и что-то пишет в воздухе.

Единица и тройка.

Тринадцать.

Чёртова дюжина.

Несчастливое число.

Как считается у суеверных людей.

Завтра Ровен исполняется тринадцать лет.

Bepul matn qismi tugad.