Kitobni o'qish: «Город Утренней Зари»

Глава 1

Если бы спутники ASE (all-seeing eye) обладали скучающей человеческой глубиной, то, бороздя безмолвные просторы околоземной орбиты, рассказывали друг другу, что раньше за Землей было наблюдать куда интереснее. Моря и реки, зеленые леса и пустыни, глаза и перья циклонов и забавная белая шапочка на полюсе планеты. Иногда обитатели поверхности устраивали фейерверк из грибовидных вспышек, но в целом картина не менялась до того момента, как желтый карлик обиделся и беспощадно выжег всю жизнь на планете, превратив её в песочного цвета посредственность.

Немного больше повезло рукотворным наблюдателям, которые, зависнув на геостационарной орбите, наблюдали за лучиком света в этой непроглядной ночи обратной стороны Земли. Город Утренней Зари на ночной поверхности планеты выглядел, как единственная, но очень яркая звезда на небосклоне. Но если приглядеться, то он напоминал глаз, который внимательно наблюдал за вселенной. Всё это благодаря кольцевой планировке города, в которой самое яркое и самое маленькое верхнее кольцо сияло ярче солнца, а внешнее было покрыто сумраком, исключая самый внешний периметр. Зрелище завораживало и спутники, зависшие над городом, расплачивались за это своей короткой жизнью, которая под воздействием активных солнечных потоков стала ещё короче, чем раньше.

Граница рассвета неумолимо приближалась к городу, в котором жизнь не замирала ни на секунду. Если бы спутник прищурился, то увидел, как во втором кольце, незатейливо прозванном Средним городом, в развлекательный центр премиум-класса уверенно зашёл наёмник Джон Айрон, как обычно, недоверчиво посмотревший на небо.

Через полчаса он уже был в своей личной раздевалке и лицезрел свою недовольную физиономию в зеркале. Зеркало было настолько идеальным, что его аристократические черты стали ещё острее, что не позволяло скрыть внутреннее разочарование. Поправив прямые золотистые волосы средней длины, он попытался убрать подозрительный прищур стальных глаз, блеск которых не был характерен для людей его профессии. Он всё ещё сохранил ясный взгляд и здоровый цвет лица, потому что использовал катетер для боевых стимуляторов только по назначению, а не как другие наёмники, которые пускали по венам всякую дрянь неизвестного происхождения для снятия стресса. Несмотря на то, что Джон был мужчиной в полном смысле этого слова, у него хорошо была развита интуиция, что позволяло ему, минуя рассудочный алгоритм, находить верные решения. С другой стороны, это сильно мешало в общении с людьми, которые с трудом понимали, что он имеет в виду (кроме его верного друга и напарника Кристиана Мейна, конечно). Благодаря узам дружбы он научился чувствовать Джона, хотя во многом с ним был не согласен.

Джон немного развернулся левым боком и, поморщившись, взглянул на старый пулевой шрам на животе, напоминающий ему о временах, когда он не надевал бронежилет, желая быть похожим на своего отца – в прошлом известного в своих кругах наёмника. Он погиб на каком-то очень серьёзном задании (по крайней мере, так говорили завсегдатаи бара «Весельчак Бо»). Джон помнил тот день, когда отец не вернулся. Ему говорили, что такова жизнь наёмников в городе Утренней Зари – короткая и бесславная. Тогда он с этим не согласился, в результате чего уже более десяти лет является лучшим в своём деле.

Чем дольше Джон смотрел в зеркало, тем недовольнее становилось его отражение, а черты лица делались ещё острее… Он понял, что нужно срочно сменить позицию, пока он окончательно не провалился в эту «волчью яму». Здесь наверху всё, что может нарушить идиллию доброжелательности и, если изволите, любви, находилось под запретом и под пристальным вниманием соответствующих органов контроля. Джон надеялся, что за солидную сумму, которую он перевёл на счёт данного заведения, ему дадут время привыкнуть к здешней атмосфере. Несмотря на опасности Нижнего города, являющегося сумрачным предместьем города Утренней Зари, и на враждебность выжженных Солнцем пустошей, там он чувствовал себя в большей безопасности. Он бы уже давно перебрался в Средний город, так как заслуги перед администрацией и финансы это позволяли, но его внутренний голос не давал ему покоя ни на секунду, когда он посещал этот устроенный и залитый светом оазис безопасности и счастья.

– «Ты должен посетить «Дом Любви»… Ты должен посетить «Дом Любви»…», – бурча под нос, вспоминал Джон уговоры Кристина.. – Что ж, вот я и здесь!

В отличии от своего напарника, Джон был здесь по причине ликвидации одного человека. В Среднем городе нельзя было использовать оружие. Уже никто и не помнил, когда здесь произошло последнее убийство. Это стало возможным после того, как благодатный свет Владыки этого города и всего человечества, именуемого Сыном, регулярно проливался улицы среднего кольца, не говоря уже о Верхнем городе. Джону нравилось говорить про этот свет «проливается», а не «изливается» (как пишется даже в школьных учебниках). В этом сквозило пренебрежением, о чём ему постоянно напоминал Кристиан Мэйн.

– Подведёшь нас под статью! – сетовал он.

– Мне в Средний город не переезжать и комиссию не проходить, – отшучивался Джон, ссылаясь на свою безграмотность.

Да, в Среднем городе ему не нравилось, хотя он не мог внятно объяснить почему. Всё аккуратно, чисто, зелёные парки, улыбчивые прохожие, но от этой идиллии ему было не по себе. Кристиан считал, что связано с детством Джона, но, несмотря на то, что они с десяти лет росли вместе, он так не смог расколоть своего друга ни с помощью выпивки, ни с помощью девушек из борделя мадам Питерсон, которые могли разговорить кого угодно. Всё это было заявкой на неординарную внутреннюю собранность несгибаемого мистера Айрона.

Он снова обвёл глазами личную раздевалку, предназначенную для щедрых посетителей. Этот свет, этот ужасный в своей настойчивости свет невероятно напрягал, потому что невозможно было спрятаться, что заставляло наёмника испытывать чувство забытой им уязвимости и незащищённости.

– Как они вообще так ходят? – Джон посмотрел на инструкцию, раз за разом транслируемую на экране рядом с зеркалом.

В «Доме любви» нужно было ходить полностью обнажённым. Несмотря на то, что его фигура всегда восхищала девушек в заведении мадам Питерсон, здесь он не хотел расхаживать голышом.

– Нет уж! – поморщившись, Джон закрепил белоснежное полотенце на бедрах.

Он вышел в следующий зал, который не был таким большим, как приёмная, но всё так же был пронизан сиянием искусственного света. Стоит отдать должное, что, несмотря на рост 1.83, в Среднем городе не нужно было следить за тем, чтобы не стукнуться о какой-нибудь косяк или потревожить «жителя паутинной засады». Настало время снова доказать, что он легенда Нижнего города. Эпитет «легенда» Джон очень не любил, потому что считал, что как минимум до тридцати лет нельзя бросаться такими словами, но как потомственный охотник за головами он уже в свои двадцать семь внушал уважение сотрудникам по цеху. Замечая его в баре, другие поговаривали: «Вот что значит пойти по стопам отца!». Рядом с ним, как по мановению волшебной палочки, возникла сотрудница заведения.

– Мистер Айрон, меня зовут Сьюзен. Я – ваш куратор по нашим замечательным залам. Пройдите в кабинки инфракрасной сауны, там вы расслабитесь и подготовитесь к основной процедуре, – ласково произнесла девушка в коротком белом платье с нежно-голубыми вставками в районе талии.

По характерным, но еле уловимым морщинкам вокруг глаз, которые на мгновение проступали при улыбке, Джон сразу разглядел в ней опытную женщину, которой перед гостями необходимо было казаться молодой, цветущей девушкой. Он даже немного укорил себя за то, что его внутренний охотник за головами никак не может расслабиться и не воспринимать всё происходящее как угрозу, ежесекундно анализируя окружающее пространство.

– Не строй из себя недотрогу, ты же многое повидала, лет десять уже тут работаешь, – прошептал ей на ухо Джон.

Девушка не подала и вида, что показывало, что работала она тут не менее одиннадцати лет. Сьюзен пристально взглянула на Джона, а тот жестом дал понять, что не будет больше искать неприятностей. Наверняка она начинала ещё у мадам Питерсон в Нижнем городе, ибо такую выдержку можно приобрести только там.

В высокотехнологичной парной были столь же высокотехнологичные лавочки и пара кресел релаксации возле перегородки из матового стекла.

– Я надеялся у меня всё будет индивидуальное? Для кого эти скамейки?

– Ваш путь «Любви» уже начался, – доброжелательно ответила Сьюзен, не замечая упреков наёмника.

Джон ответил своей фирменной сдержанной улыбкой, которая могла означать всё что угодно: от «я без ума от вас» до «я вынужден вас застрелить». Он уселся в кресло, помахав пальцами своему куратору через закрывающуюся дверь. Кресло было настолько потрясающим, будто его специально изготовили под антропометрию Джона, заранее сняв с него мерки. Он закрыл глаза, мягкое тепло заструилось по забитым боевыми стимуляторами мышцам. Последнее дело заставило его побегать по крышам, чего он терпеть не мог. Но за живую цель в этот раз давали в шесть раз больше, а так как она огрызалась, то пришлось погоняться за ней. Он позволил дремоте завладеть его телом и разумом, потому что знал, что его сегодняшняя цель будет здесь только через час. Так что любезный персонал в нужное время проводит его дальше по нашумевшему «пути любви».

Дверь в парную открылась тихо и уверенно, и рука Джона рефлекторно схватилась за несуществующую рукоятку револьвера. В парилку вошла красивая обнажённая девушка в набедренной повязке с фирменными золотыми логотипами заведения. Ни грамма лишнего веса, но это было именно то, что в борделе мадам Питерсон называли «сочной стройностью». Она присела на лавочку напротив кресла Джона, и лёгким движением пальцев развернула повязку. Наёмник понял, что его слабая надежда на то, что не он один расхаживает здесь в одежде (если можно так сказать) оказалась растоптана. Казалось всё было шикарно, как во влажных подростковых фантазиях, но вслед за девушкой зашла девочка пяти лет. Джон хотел уже крикнуть «какого хрена», но пример отца приучил его не ругаться при женщинах и детях ни при каких обстоятельствах, к тому же мадам Питерсон закрепила уроки детства своими показательными «нравоучениями».

– Простите, дочка не хотела вас потревожить, – без тени смущения извинилась девушка со снисходительной улыбкой, сразу же узнав по немного ошарашенному виду представителя Нижнего города. – Вам нужно расслабиться…

– Куда уж больше, – прохрипел Джон, который ещё не успел надеть привычную маску холодной непроницаемости.

Мадам Питерсон никогда не позволяла находиться детям в борделе, так как они мешали клиентам расслабиться. Джон, тщетно пытаясь скрыть негодование, смотрел на них. Она была не работницей заведения, а просто мамой с ребенком. Всё это выглядело крайне странно, как в кошмарном сне. Тут он заметил, что матовое стекло парной становится прозрачным. На уличной площадке «Дома Любви» находились обнаженные люди с детьми, которые прохаживались или сидели на лавочках, радуясь безопасным лучам восходящего солнца, заботливо отсеянным двойным защитным барьером этого премиум-заведения. Это было излишним, так как защитный барьер в Среднем городе был отменного качества и не пропускал чрезмерную солнечную активность, в отличие от посредственных генераторов поля в нижней части города Утренней Зари. Но здесь, чтобы посетители смогли почувствовать превосходство над стихией, была установлена усиленная защита. Кто-то бросил несколько искренних улыбчивых взглядов на Джона и его новых знакомых, после чего он, уже еле сдерживая поток отборной ругани, выбежал обратно во внутренние залы.

– Никогда бы не подумал, что открою для себя новый круг ада! – мысленно ворчал Джон.

Перед ним тут же возникла Сьюзен, прикреплённая к столь платёжеспособному клиенту.

– Почему вы меня не разбудили? Я слишком долго спал. Здесь уже полно лишних глаз… – посетовал он, сделав характерный для жителей Нижнего города недовольный вид.

– Система показывает, что вам требуется ещё достаточно времени для релаксации. Ваш организм слишком напряжён, – ответила Сьюзен. – Вы не думали сменить работу?

Джон покачал головой и сразу же заметил, что несмотря на то, что процедура не была закончена, он чувствует себя отдохнувшим. Он, улыбнувшись, прошёлся вперёд, наслаждаясь ощущением лёгкости. Сьюзен, заметив это, пригласила его пройти дальше по «пути любви». Взяв Джона под руку, она сопроводила его в другие залы.

Пока они шли, Джон смотрел строго перед собой, но боковое зрение наёмника сканировало окружающее пространство, предоставляя информацию для анализа. С одной стороны, такая профессиональная деформация постоянно спасала ему жизнь, но, с другой стороны, мешала наслаждаться непринуждённой обстановкой. Сейчас он пытался совместить приятное с полезным. В залах уже было достаточно много посетителей, выбиравших себе досуг. Они сильно отличались от людей из нижней части города, как будто олимпийские боги спустились на землю и решили пожить обычной жизнью. Высеченные из бронзы и мрамора тела поражали своим совершенством, хотя Джон внешне не уступал им, несмотря на то что множество шрамов на теле выдавали в нём обычного человека.

– Так кем вы работаете? – Сьюзен провела Джона в ещё один зал.

– Я всё указал в анкете.

– Вы должны расслабиться, – тонким голоском пропела она.

Он знал, что у неё уже зреет непонимание: почему он, заплатив огромные деньги, не отдаётся потокам света и благодати Сына, нашедших свою своеобразную форму в «Доме Любви». За свою долгую работу в заведении она сопровождала сотни гостей из Нижнего города. Все они быстро проникались атмосферой заведения и старались походить на местных, но этот высокий наёмник сопротивлялся. Сьюзен попыталась игриво сбросить набедренную повязку, но её пальцы были остановлены твёрдым и уверенным движением руки Джона. Прищурившись, он немного покачал головой, так что девушка оставила всякие попытки лично подтолкнуть гостя к «пути любви». Теперь всё в руках девушек из соседнего зала, в котором располагались массажные комнаты для стеснительных клиентов. Джон же всё это время думал, что на деньги, оставленные здесь, он мог просто жить у мадам Питерсон в кабинете. От этой мысли несколько капель пота покатились по спине, что для Джона означало напряжение второй стадии. Его спутница это почувствовала. Остановившись, она развернула его к себе.

– Скажите, что вас беспокоит? Здесь вы, которые приходите снизу, должны научиться ничего не утаивать и открыться свету Сына и его благодати, – мягким бархатным голосом произнесла она.

– Первое, меня напрягает всё, – Джон стал загибать пальцы, не боясь оттолкнуть её, так как ему с ней детей не растить. – Второе, сами знаете, что там внизу нам есть что скрывать, и то, что мы скрываем, здесь вряд ли понравится.

– Вы не поняли. Сын принимает всех и его свет, если вы его впустите в себя, уничтожит всё то, о чём вы так переживаете, – Сьюзен продолжала своё наставление.

– То есть уничтожит меня? – Джон спросил это как можно безучастнее.

– Покажет вам себя нового, – ответила она. – Когда-то на одной из общественных проповедей Сын лишь мельком взглянул мне в глаза. После этого я изменилась навсегда.

– И теперь работаешь в борде… кхм-кхм, в этом заведении.

– Служу, чтобы таким, как вы, помочь подготовиться, – ответила она.

– Служение? Хм, – Джону даже стало немного стыдно за сдерживаемый смех. – За такой анекдот я точно получу полугодовую скидку у мадам Питерсон.

Сьюзен повела упрямца дальше, но Джон стал идти очень медленно, будто капризный ребёнок. Она улыбаясь подстроилась под новый темп, который внешне казался крайне смешным. Девушка выдала новую порцию намёков глазами из серии «всё в порядке?» и, на удивлдение, Джон снова начал идти как нормальный человек. Слева параллельно с ними шёл один из посетителей. Седоволосый статный высокий мужчина, который привлёк внимание Джона больше остальных, и не потому, что был полностью обнажённым. Ему было за семьдесят, но армейскую походку и выправку не силах изменить ни время, ни свет Сына и ни Его благодать. Шрам от шрапнели, красота которого захватывала левую сторону лица и дотягивалась до искромсанного уха, явно должен был подчеркнуть профессиональную принадлежность мужчины, показать, как он гордился делом, которым занимался всю жизнь. Он мог бы убрать его за пару сеансов в чудотворных клиниках пластической хирургии Среднего города, но посчитал кощунством прикосновение лазера к реликвии из прошлого. Скорее всего, он заработал его на войне тёмного века ещё до появления Сына, о чём говорил его возраст, но то же время он не казался дряхлым. Наёмники в тридцать пять – сорок лет начинали выглядеть на все сто в худшем смысле этого слова, но человек со шрамом явно был исключением из правил. Сьюзен связывала возникший интерес именно с этим. С телом армейского дядьки, как и с телами остальных жителей Среднего и Верхнего города, было всё в полном порядке, но Джона уже давно интересовал их взгляд, которым они смотрят вокруг: от них исходило какое-то неуловимое сияние. Джону даже стало как-то не по себе. Он ничего не понимал в мужской красоте и вообще считал, что, так как мужчина – это воплощение функциональности, то такая категория как красота в его описании должна отсутствовать в принципе. Вот женщины – это совершенно другая история. При этом он ещё больше проникался уважением к слабому полу за то, что в этой мужской функциональности они находят какую-то привлекательность для себя и даже способны ЭТО полюбить.

– Знаете, я бы не хотел здесь встречать голых мужиков, даже если это «Дом похоти и разврата», – попытался скрыть свое замешательство Джон. – Ладно, красивые женщины (а других здесь Джон и не видел) пусть ходят, но это… это странно.

– Что странно? – спросила куратор.

– Странно, что всех такое устраивает, – с удивлением произнёс он.

– Кого вы пытаетесь обмануть? Он же вас заинтересовал, – спокойно заметила Сьюзен. – То, что вы увидели у него – это дар Сына всем, кто открывается Ему и отказывается от образа прошлого, позволяя преобразить себя и раскрыть то, к чему мы призваны.

– Ходить в чём мать родила? – кивнул в сторону идущего впереди мужчины Джон.

Она игриво захихикала, глядя на упрямого клиента, как на подростка, который со стопроцентной уверенностью заявляет взрослым о том, чего он в жизни никогда не собирается делать. Атмосфера «Дома Любви» должна была помочь гостю расслабиться и забыться, хотя непредвиденная аналитическим алгоритмом реакция Джона на всё происходящее шла вразрез с планом пребывания.

– Сын показал нам совершенство, которым мы всегда обладали, но забыли про это. И главное, Он хочет, чтобы мы этим наслаждались и благодарили Его за этот дар, – как по методичке произносила слова Сьюзен.

На методические пособия у Джона была аллергия, от которой он мгновенно начинал задыхаться, как от поллиноза тяжёлой степени.

– Но этот статный ветеран даже после вашего преображения оставил боевые шрамы, за которыми скрывается чуть ли не вся его прежняя жизнь, – неожиданно для себя без сарказма произнёс Джон.

– Мы же не забываем прошлое, оно просто перестаёт нас определять и волновать, – попыталась парировать девушка.

Джон еле сдерживался, чтобы его мимика не выдавала реакцию на очередную, с его точки зрения, высокопарную чушь. Он считал, что просто не нашлась ещё женщина, которая сказала бы ветерану убрать шрам, а скорее всего, есть женщина, которую эти следы былого величия заводят больше остального. В любом случае, свет Сына здесь ни при чём, хотя, чем больше Джон здесь находился, тем больше он начинал сомневаться в своих изначальных предположениях. Он продолжал незаметно следить за ветераном. Его полностью устраивало русло разговора, в котором он просто не может понять нудистских замашек местных жителей.

– Тогда я перестану быть собой, – продолжил беседу Джон.

– Это так кажется с вашей стороны, но как только вы погрузитесь в свет Сына, то поймёте, насколько все ваши страхи были надуманными, – сказала она и кивнула в сторону надписи «Красота, Любовь, Жизнь!», на фоне которой Сын с распростёртыми руками встречал всех потерянных и обременённых.

– Как я оказался в церковно-приходской школе, хотя собирался в бордель? – он не смог сдержать озорство во взгляде. – Хотя уж лучше так, чем наоборот.

Он очень надеялся, что такое граничащее с кощунством замечание сойдёт ему с рук. Ему действительно повезло, потому что Сьюзен отвлеклась на то, чтобы достать из кармана жакета бело-золотистый буклет с процитированными ею ранее словами, который она вложила в руку Джону. Буклет был потрясающе мягким на ощупь, хотя отлично держал форму. Джон тщетно мял его пальцами, пытаясь понять природу этой потрясающей шелковистости. Тактильность была для него так же важна, как и остальные органы чувств, благодаря чему он лучше чувствовал атмосферу охоты. Кристиан смеялся над ним, когда он мог потратить неделю на подбор нужного материала для накладок для рукояти револьвера. Это особенно возмущало Кристиана после того, как они уже поднялись в рейтинге и могли позволить себе лучшее оружие и снаряжение. «У нас и так самые крутые пушки, пули практически сами летят в цель!» – ворчал Кристиан. «Да, они-то крутые, только вот я нет!» – отвечал на это Джон. Такое отношение к делу позволяло ему не промахиваться уже восемь лет. Когда Сьюзен попыталась забрать буклет, он не сразу отдал его.

– Сейчас это будет вам только мешать, – напряжение в её голосе показывало, насколько тяжело ей было вырвать буклет, но при этом, стоит отдать ей должное, она продолжала широко улыбаться.

Он не верил её словам о том, что все всё забыли: про себя, про секс, про смерть и прочее. Он посмотрел на себя: обычный жилистый наёмник со шрамами – не было ни капли желания открыться «красоте, любви и всему остальному» и забыть про времяпровождение с представительницами прекрасного пола. Но он согласился с одним: что-то здесь его постепенно меняло: Сын ли это или атмосфера заведения – уже другой вопрос. Если бы не контракт на ликвидацию идущего впереди ветерана, которого Джон заметил ещё издалека по характерному шраму, то он допустил, что сегодня можно дать шанс Среднему городу. К тому же он представил, как Кристиан замучает его своими незатейливыми шутками: «О, а Джон Айрон уже не тот. Не смог совладать с девушками сверху!». Его передернуло от мысли, что ему придется выслушивать это до конца своих дней. Придётся парировать эти шуточки словосочетанием: «я был на задании!».

Они подошли к первой же массажной комнате, что означало, что Джон первый зарезервировал эту процедуру. Он незаметно задержал дыхание. Ветеран зашёл в следующую, что означало достоверность информации в брифинге о повадках цели. Теперь осталось подгадать время, чтобы выйти вместе с ним. Тут уже нужно было полагаться на чутьё, что нравилось Джону больше всего в его деле – охота как она есть. Поблагодарив Сьюзен за сопровождение, он зашёл в просторную комнату, где было более слабое освещение, что уже обрадовало его. Второе – не было матового стекла и никакой возможности для посторонних глаз явно наблюдать за ним. Только после сорокасекундного изучения комнаты Джон наконец-то обратил внимание на обнажённую девушку лет двадцати двух – двадцати трех.

– Гвендолин, – представилась она и поправила длинные каштановые волосы.

Он кивнул в ответ, внутренне усмехнувшись алгоритму заведения. Они решили, что ему понравится девушка, похожая на его мать. В этом была толика истины, если бы женщина, которая в системе значилась как мать Джона Айрона являлась настоящей. С другой стороны, друг отца Айзек Гинсбург не утратил профессиональных навыков контрразведчика, благодаря чему безукоризненно исполнил последнюю волю отца Джона – спрятать сына от всевидящей системы. В любом случае, обстановка была уже привычнее и без всяких нравоучительных лозунгов. Он сразу лёг на уютный массажный стол, а девушка без промедления начала сеанс массажа. Она работала здесь уже давно, так как техника массажа у неё была просто безупречна: без лишних усилий она быстро разминала нужные точки. В это время Джон думал о ветеране, который сто процентов будет разговаривать с массажисткой. Он сконцентрировался и представил себя солдатом из горячих точек, что было не сложно, так как его отец рассказывал об этом. Он отдался интуиции, которая подскажет сколько будет болтать его цель в соседней комнате.

– Почему так давно работаешь здесь? – спросил Джон. – С нами бывает нелегко.

– Мне нравится, – ответила она.

– Давай попробуем честно, – Джон развернулся и лёг на спину.

– Здесь хорошо платят, а у меня есть мечта…но тебе не скажу, иначе не сбудется, – хихикнула Гвендолин.

– Давай вопрос на вопрос, – предложил он.

Девушка кивнула, так как решила, что игриво-позитивное настроение со стороны клиента это хорошо. Это было справедливо, если бы речь шла не о Джоне Айроне.

– Как ты давно занимаешься нейтрализацией? – она взглядом указала на катетер для боевых стимуляторов на левом предплечье.

– Охотой за головами? После смерти отца, – спокойно ответил Джон. – И это ответ сразу на три вопроса: «как давно?», «из-за чего?» и «зачем?»

– Ты действительно охотник, – немного завелась Гвендолин. – «Стреляй» теперь ты.

– Что ж, перейдём к основному действию, – Джон провёл внешней стороной ладони по щеке Гвендолин. – Я всё-таки прилично заплатил за это.

– Здесь не продается секс, только любовь и красота, – ответила она, мягко обхватив его кисть, но не убирая её от своего лица.

– Потому я и здесь, – Джон, не моргая. смотрел в её карие глаза. – Только любви здесь не больше, чем в борделе мадам Питерсон.

Он вновь лёг на живот.

– Ты просто не позволяешь ей охватить тебя, – девушка продолжала гладить плечи Джона.

– За такие деньги это не моя проблема, – Джон, как лев, довольно заурчал.

– Не всё измеряется деньгами, – попыталась уколоть его Гвендолин.

– А твоя мечта?

По её дыханию Джон понял, что она нисколько не обиделась. И не таких угрюмых, видимо, обслуживала, но и он мог довести кого угодно. В какой-то момент ему стало нравиться здесь гораздо больше, потому что в заведении мадам Питерсон все его притязания на психологическое доминирование могли бы закончиться жалобой. Это привело бы к немедленной «моральной» кастрации, что, в свою очередь, вызвало бы несказанную радость у Кристиана, а такого исхода Джон не мог допустить ни при каких раскладах. Здесь и сейчас ему пока ещё позволяли вести себя как непоседливому ребёнку, который своими вопросами ставит взрослых в неудобное положение.

– Ты здесь близко общаешься с другими девочками? – спросил Джон.

– Хочешь, чтобы я посоветовала другую? – Гвендолин пальцами сыграла по точкам релаксации.

– Возможно.

– Только хочу тебя предупредить, что мы все оказываем одинаково превосходные услуги, так что… – девушка на секунду замялась.

– Так что проблема во мне, а не в тебе, верно? – Джон почувствовал, как Гвендолин улыбнулась. – А время услуг фиксировано?

– Рассчитано. Здесь всё рассчитано, чтобы вы…

– Ты.

– … чтобы ты расслабился и открылся свету нашего Владыки и Спасителя.

Он в ответ лишь легонько ухмыльнулся.

– Знаешь, что я понял: его свет не меняет, а заменяет тебя, – неожиданно серьёзно произнес Джон и развернулся. – Но смотрю, тебя это ещё не коснулось.

Гвендолин немного отодвинулась от него, как будто его еретические рассуждения могли быть заразными.

– Прости. Я просто невежда из Нижнего города. Не более того.

Джон рассчитывал, что искренние извинения вернут Гвендолин хорошее расположение духа. Несмотря на это Гвендолин стало неуютно. Такой сложный клиент не попадался ей с тех времен, о которых она предпочитала не вспоминать. Даже если он сам не оставит отрицательный отзыв, его неудовлетворённость могут заметить менеджеры, и ей понизят класс принимаемых клиентов. А уже там придётся работать по старинке, пока те не дорастут до высших проявлений любви, потому что главное в политике заведений такого толка – клиент должен возвращаться снова и снова, пока не изменится. Она не хотела вновь возвращаться на прежний уровень и посчитала, что лесть, как универсальное оружие против мужчин, должна всё исправить.

– Ты очень остроумный, – нащупывала слабые места Гвендолин. – И… идеальнее фигуры у мужчин из Нижнего города я не встречала.

Джон оставил это без внимания, хотя последнее было правдой, и он знал это, так как не раз уже слышал подобное. Ни грамма лишнего веса, но при этом не худой. Плечи не слишком широкие, из-за чего общий силуэт не потерял некой неуловимой грации. Изящные, но сильные руки. Что ещё нужно, чтобы покорить женское сердце. И это всё было «натуральным», доставшимся ему от родителей. Отсутствие эмоционального участия ввело Гвендолин в замешательство. Ничего не помогало. Отточенные движения стали путаться, как и мысли в голове. Всё же она взяла себя в руки и решила просто насладиться общением в надежде, что и гостю эта непосредственность понравится, хоть это было и не по регламенту заведения.

– У тебя много шрамов, – она провела по одному из них пальцем. – Усердный наёмник на службе нашего Бога.

– Угу. Умеешь читать мужские шрамы?

– Видела… обслуживала ваших, – ответила она, поправив волосы и вспомнив уже что-то приятное из прошлого. – Ты много раз видел, как умирают? Когда тускнеют глаза?

Ей явно не хватало острых ощущений из прошлой жизни, как и многим, кто перебрался наверх из Нижнего города.

– Я не остаюсь с ними до конца, умирают уже без меня, – Джон не хотел говорить о работе, потому что не гордился тем, чем занимается.

– А если выстрелят в спину? – удивилась она.

– У них нет шанса, – улыбнулся Джон, видя, как в Гвендолин проснулось то, что местные старательно прячут.

– Как ты это определяешь? – искорки в её глазах загорелись ещё ярче.

– У меня было так же много клиентов, как и у тебя, – Джон и не собирался переубеждать её. – Как по мне, убийцы и шлюхи – лучшие эксперты в человеческой анатомии.

От этих слов Гвендолин еле заметно вздрогнула, но, вздохнув, улыбнулась, а потом звонко и одновременно тихо засмеялась, уткнувшись в его плечо. Несмотря на его простоту и грубость, с ним она вновь почувствовала себя настоящей.

– Ты очень милая, но помни, в борделе, как бы он ни назывался, погоня за мечтой легко превращается в жизнь.

Гвендолин хотела было что-то сказать, но гость быстро поднялся с массажного стола и, проверив наличие набедренной повязки, направился к выходу.