Kitobni o'qish: «Дым отечества. В поисках привычного времени»

Shrift:

* * *

Новая, девятая по счету книга Марка Казарновского, написана для соотечественников, которые когда-то жили в привычном времени.

В книге отражены реалии советского периода. О счастливых, но и опасных годах жизни в СССР.

Читатель становится свидетелем любви, отправляется в морскую экспедицию. И плавно переезжает во Францию, где автор показывает жестокосердие и равнодушие людей к животным, за которых мы всегда в ответе. Но и обаяние этой прекрасной страны.

Часть четвертая книги посвящена горькой и суровой теме – Отечественной войне. Показаны и смешные, нелепые военные будни, и судьбы наших бедных девчонок, угнанных в неволю и «обугленных» и покалеченных той войной молодых ребят.

Венчает этот раздел краткий обзор предвоенного состояния Германии и СССР. Автор ещё раз напоминает всем нам – у нас, россиян, долг непреходящий. Перед всеми, кто неоплаканный и не отпетый лежит в могилах. А сколько ещё не найдено.

И напоминает всем нам – мы не забыли!

Благодарность

Я благодарен жене за постоянную поддержку, за энтузиазм и любовь к русской литературе. Все это заражало меня оптимизмом.

Владимиру и Ирине Алексеевым. Для меня более чем честью является прочтение ими ряда рассказов этой книги. И я с радостью принимаю их язвительные замечания.

Ирине Володиной – профессионально составляя и «монтируя» книгу, она добилась того, что читать стало легко. А автору – даже интересно.

Всех обнимаю.

Часть I
СССР

О чем бы ни писали литераторы,
проживающие вне России,
все равно все пишут о России или о тоске по ней

Для Родины – отдай все…

Февраль 2013

Антони. Франция

Все персонажи этого рассказа – вымышлены. Ситуации, случавшиеся в рейсе, равно как и программа и задачи плавания – подлинные. Совпадения с реальностью – как в жизни и за них автор не отвечает.

1.

Тем более я это отмечаю и подчеркиваю особо, ибо после рассказа «Морской рассказ», (извините за тавтологию), публикации в книге восьмой, вот что произошло.

Меня вызвали в районный суд. Басманный. Повесткой. Выяснилось, Игорь Соломонович Зарихман, с такой любовью описанный мною в предыдущем рассказе, подал на меня в суд о защите чести и достоинства, а так же возмещении морального ущерба.

Я пытался обсудить проблемные вопросы в приватном порядке, приглашал даже в столовку, что была на Верхней Красносельской, 38. Для чего были куплены бутылка портвейна «777», а так же напиток отвратительного вкуса под названием «Златый бряг». Производство Народной Республики Болгарии.

Ничего не получилось. Игорь Соломонович гордо отвечал – общение и переговоры только через адвоката.

К слову, история эта закончилась ничем. Ибо судья, расспросив меня и Зарихмана, ничего не понял в сути претензий последнего и велел нам больше в здании суда не появляться.

Выйдя в коридор, он в сердцах сказал Зарихману: «Тут дел невпроворот, воры, диссиденты, контрабанда, убийства. А вы, как последний сутяга…» и далее текст пошел непечатный. То есть, теперь бы я его, конечно, изложил без отточий, но в советское время это было невозможно.

Закончилось, как вы понимаете, все благополучно. Игорь получил от дирекции новое задание на изготовление модели трехпалубника, с пушками. Ибо у первого секретаря горкома КПСС был юбилей. И Минрыбхоз решил, естественно, достойно отметить это серьезное событие.

Как всегда, вечером мы спустились в подвал, где Зарихман как раз прилаживал среднюю палубу. При этом напевал. Мы почувствовали – уже было! В смысле, казенный спирт, выданный для протирки. Пушек, палубы и амплитуды.

И Игоряша встретил нас приветливо. Постепенно мои опасения улетучились. Особенно по мере потребления. А что любят делать россияне в тесной компании во время выпивки? Правильно. Выяснять отношения.

Вот и выяснилась обида Игоряши. Я де раскрыл секрет использования казенной жидкости «не по назначению».

Во-вторых, раскрыл его знание староголландского, что делать ни в коем случае было нельзя.

И, в-третьих, вообще описал его в смокинге с сигарой, над чем смеются в лаборатории, дома, друзья и даже соседи. И не только по подъезду. Мол, он стал героем почти половины спального квартала. «А это мне надо?» – вопрошал он с одесским акцентом, принимая очередную дозу для «протирки».

Чем же заканчиваются у россиян такие вот выяснения отношений при принятии? Правильно. Или дракой или поцелуями и объяснениями в реальной любви.

У меня с Игорем Зарихманом произошло последнее. То есть поцелуи и рассказы, как мы друг друга любим и уважаем. Если бы за нами наблюдали в эти моменты французские парламентарии, то точно пришли бы к выводу: однополым бракам в России дали зеленую улицу.

2.

Тем временем жизнь в НИИ текла своим чередом. Ссоры.

Интриги – не особенно. Романы. Ибо, на каком же производстве их, этих служебных романов не бывает. В общем, наука – работала. Зарплата – шла.

К нашему предыдущему рейсу ФАО была зависть. Ехидство. Да и как не завидовать. Все мы щеголяли в плащах под названием «болонья».

Голубоватого цвета и хорошего покроя, они обладали одним существенным недостатком – совершенно не пропускали воздуха. Что, при отсутствии шампуней, давало в атмосферу соответствующую отдушку. Которая наших научников не украшала.

А ежели к этому прибавить нейлоновые рубашки, то далее и обсуждать нечего. Просто или «выходи из метро» или «стой в этом» (Жванецкий).

На самом же деле, когда наши сотрудники шли на работу в одинаковых «болоньях» и нейлоновых, сверкающих белизной рубашках, то создавалось впечатление – идет подразделение на спецзадание. Но это – не так.

Хотя, вероятно, и у иных служб была слабость – одеть «болонью», да щегольнуть. Что говорить, все люди, все человеки.

Но однажды по институту пронесся слух. Вначале шепотом. Затем – вслух.

Предстоит ещё один рейс ФАО. ФАО ООН обратилась в Госкомитет по экономическим связям (ГКЭС) с просьбой организовать учебный рейс для работников рыбной промышленности стран Латинской Америки.

Две организации сразу же дали положительное заключение: МИД и КГБ.

Не собираюсь развивать эту тему – завязнешь в холодной войне на десятки страниц. А у нас другая задача.

Короче – выделен НПС «Академик Книпович», уже имеющий опыт подобной работы.

Начальником рейса назначен директор института, а научный состав почти остался без изменений. Правда, Арженухина, гидрохимик, почему-то отказалась. Все недоумевали. Такой рейс. Сказка. Мечта.

Не знали мы, что через некоторое количество лет будет жить мадам Арженухина на Лазурном побережье Франции в звании баронессы. Да знала ли это она сама.

Поэтому в рейс пошла одна гидрохиминя – Наташа Мордасевич. Она обладала тем же недостатком: как только ступала на палубу корабля, одевала шорты, и состав команды начинал переживать.

Но «облико морале» выдерживалось.

Был ещё один вопрос, который следовало решить. ФАО прислало программу проведения подводных экспериментов. Мы не поняли толком, в чем они, эти эксперименты, заключаются. Но уяснили, что необходим подводный пловец со знанием английского и постройка каких-то клеток, которые должны быть установлены на дне морском.

Второй вопрос разрешился быстро – была дана команда капитану изготовить. Что и было принято к исполнению.

А вот подводного пловца со знанием английского просто не было. Не было – и все. Директор вызвал меня и стал почему-то раздраженно объяснять, что от него требуют невозможного.

– Вот, видите ли, нужно в экспедицию послать специалиста, чтоб говорил по-английски, нырял, владел аквалангом и обладал навыками разговора на глубине. А так же был специалистом по орудиям лова, да и член КПСС к тому же. Ну, и где я вам, батенька, найду такого вот идеального. Да у меня или разведен, или не член партии, или член партии, но пьет. Или не пьет, член партии и даже не разведен, но связно и по-русски то не говорит. Что уж тут до английского. А уж про ныряние… – и директор презрительно махнул рукой.

Он был спортсменом в свое время, и неплохим и презирал молодых сотрудников ВНИИ за их мягкотелость, очки, толстые щечки, расплывшиеся задницы и тому подобное, что приобретали специалисты, орудием производства которых были ручка да карандаш.

Через три дня я вновь был вызван к директору.

– Ничего не остается, – опять раздраженно начал он, – как заняться этим нырянием Вам. Вы – уже плавали в предыдущем рейсе. Даже баранину ели, – и он усмехнулся. – Вот и беритесь. И без возражений. Считайте, это – поручение ЦК КПСС.

И дал мне прочитать, в знак особого доверия, Постановление Политбюро ЦК КПСС. Привожу его целиком, так как в РЦХИДНИ¹мне любезно дали этот документ для ознакомления. А я взял, да переписал. Но уже страшно мне не было. Ибо Партия и её аппарат исчезли. Навечно ли?

«П О С Т А Н О В Л Е Н И Е
Политбюро ЦК КПСС
о рейсе НПС «Академик Книпович» по заказу ФАО ООН
Вопрос Минрыбхоза СССР (т. Ишков А. А.)
№ 67 п. 165
1. Разрешить Минрыбхозу СССР провести учебный рейс для стипендиатов ООН стран Латинской Америки на НПС «Академик Книпович».
2. МИД СССР и КГБ дать предложения о возможностях использования морского семинара для пропаганды советского образа жизни.
3. Разрешить заход на Кубу для поддержки Кубинской Народной республики (МИД СССР).
4. Использовать плаванье в водах Кубы, Венесуэлы, Мексики для решения стратегических вопросов (КГБ СССР).
5. Ответственность – Минрыбхоз СССР»

Я и не возражал. Да хоть без акваланга. И без трусов. И вообще, хоть как, все равно согласен. Ещё бы. Воды Карибского моря. Мексика. Индейцы. Но романтика – романтикой, а дело-то – не игрушка.

В институте жарко обсуждали, кто же нырять-то будет. Как всегда, из подвальчика Зарихмана новости приходили одна волнительнее другой. То, например, что ныряльщику в день ныряния – по 100 долларов и блок «Мальборо». То – ныряльщику – специальная трехдневная поездка по Амазонке за счет ФАО.

А я – затаился. И стал похож на серого зайца. Кругом охотники, лошади, собаки, рога трубят. Кажется – беги без оглядки. А серый присел под куст, да у самой дороги, уши прижал и не шевелится. Неизвестно, дышит ли. Вот вся эта свирепая орава и проносится мимо. Ну, сегодня Бог миловал, только и промолвит заяц. И ноги в руки в сторону от охоты.

Сидел я тихо-тихо, но однажды дома вечером с ужасом подумал, во что я ввязался и чем эта жуткая авантюра может кончиться.

При этом нужно серьезно налечь на английский. Но – тайно. Узнают в институте, точно пойдет слух – готовится отбыть на свою историческую родину. Только этого ещё не хватало.

Ну, английский – ладно. А что делать с аквалангом? Я видел его конечно. На фотографиях и в кино. Но не более. Но страх родил отчаянную энергию. Нашел знакомого аквалангиста. Тот привел меня в бассейн и за 5 рублей нас пустили понырять после занятий. Но только один раз. Так за 2 часа я «овладел» легководолазным делом и, не глядя в глаза директору, доложил, что готов выполнить задачу, как говорили в те времена – Партии и Правительства.

3.

У путешествующих есть поверье – как начнется, так и пойдет. В смысле – рейс, полет, экспедиция и т. п. Наш рейс в Латинскую Америку начался терпимо. Правда, помимо команды и научной группы, в связи с «особыми условиями рейса», на борту появились два новых члена экипажа. Представились они как сотрудники Внешнеэкономического ведомства. А кто, да что – «Это вам нужно?» – как говорят у нас в Одессе. Вернее, учитывая, что Одесса уже давно украинская, то уместнее сказать – у них в Одессе.

Мы полным ходом шли в Белен (Бразилия), где должны были взять на борт участников семинара ФАО и руководителя от ФАО.

А пока готовились. Заканчивали какие-то клетки для подводных экспериментов, намечали полигоны для исследований (кстати, они так и не были выполнены). Учили фразы на испанском. Основные: кванто куэсто – сколько стоит, мухерес – женщина, трабахо – работать, нон трабахо – не работать.

Белен встретил нас духотой, влажностью, жарой и полным безлюдьем в дневное время. То есть тогда, когда нас отпускали на берег. Но мы не волновались.

«Старый матрос» Зарихман авторитетно заявил, что брать все нужно только в Мексике. Дешевле нигде не получится. И уже знали, что нужно брать. Патроны! Да не пугайтесь. Так у нас на морях называют помаду. Блок – 40 «патронов» разного цвета, а стоимость смешная – 2 доллара. А в Николаеве один «патрон» уходит за 15 рублей. А доллар стоит от 2 до 4 рублей. Вот и считайте.

Да что это я – увлекся.

На борт приняли стипендиатов из 9 стран: Аргентины, Уругвая, Бразилии, Венесуэлы, Коста-Рики, Кубы, Никарагуа, Мексики, Гондураса. Ребята были все красивые, подтянутые, вежливые и веселые.

Сразу начался смех, особенно оживленный, когда в окружении стипендиатов оказались наши поварихи, официантки. Или научницы. Мордасевич, Букальцева, Любимович. Да что говорить, тропики.

Начальник рейса вызвал меня и предупредил, на борту находится один семинарист – очень важного значения персона. Поэтому попросил, чтобы все было прилично среди нашей научной публики. Это в отношении «братания», тайной, но частой выпивки по каютам и вообще. И директор – начальник рейса сделал неопределенный жест рукой. «Капитану я уже все сказал». Я согласился, но думал о важном. Как нырять!

* * *

Для эксперимента, суть которого из памяти стерлась совершенно, были изготовлены две клетки, обтянутые прочной делью. К ним прикрепили груза, чтобы ни течение, ни иная подвижка водных масс клетки сдвинуть с места не могла (см. фото 2 и фото 3). (Я эти клетки и груза помнил долгие годы – увидите, почему).

«Нужно спокойно смотреть, что делает твой напарник и небрежно повторять и все будет ОК», – думал я, раскладывая на палубе полученное от ФАО подводное снаряжение. Но голова шла кругом. Уж очень это снаряжение было классным. Часы подводные, манометры, глубиномеры, датчики воздуха, указатели содержания азота, костюм пловца, подводный нож, грузы, ремни. Акваланги, наконец. Белые, сверкающие нержавейкой баллоны – было от чего растеряться. Подошел директор и долго смотрел, как я раскладываю всю эту подводную технику.

Фото 1. Участники рейса: (слева – направо). Сидят: Пабло дон Рамирес, третий – М. Казарновский. Второй ряд: второй – Пабло де ля Фуэнте, представитель ФАО, 4-ая – судовой врач, 6-й – директор, нач. рейса А. С. Богданов, 8-я – Буркальцева, 10-я – Любимова, 11 – Акъюз (ФАО), 12 – Гершанович. Третий ряд: 4-й – Богданов (ученый секретарь), 6-й – А. Петухов (капитан), 7-я – Михлина, 8-й – В. Быков, 10-й – Б. Иванов, 11-й – Щербино, 12-й – Ю. Тимофеев.

Фото 2. Постройка клеток для подводных экспериментов ФАО.

Фото 3. Спуск и установка клеток на глубине.

Фото 4. Погружение. С аквалангом – Акъюз (ФАО ООН). Рядом – М. Казарновский.

«Вы уверены, что справитесь? – тихо спросил он. – Лучше отказаться, чем провалить дело. За вами сейчас многое стоит». – И он почему-то посмотрел в сторону «представителя ГКЭС» и вздохнул.

Я же понимал – отступать просто невозможно. Баллоны были уже заряжены и отступать некуда. Разве утонуть сразу.

Вот с такими грустными мыслями, страхом и полной растерянностью, которую как-то удалось скрывать, я пошел на первое погружение.

Площадка была выбрана в районе Мексиканского залива. Договорились, что мы погрузимся на дно – 25 метров глубина – и затем спустят клетки с грузами, которые мы должны будем отрегулировать. (Фото 2 и 3).

Все погружение проходило под дружные комментарии команды, свободной от вахты, и научной группы. Комментарии были соответствующие. Уж лучше их не вспоминать.

* * *

Эксперимент начался. Мы с Акъюзом – ФАО ООН – лихо, к моему удивлению, занырнули. (Фото 4 и 5).

Дно оказалось хорошее, песчаное. Немного поплавали. Я осваивался и вдруг увидел, что нахожусь в раю. Где изумительной расцветки рыбы, на дне ракушки с манящей раскраской, и прозрачность – мама мия! Что же меня по настоящему удивило – на дне ни консервных банок. Ни битых бутылок. Ни иных ржавых предметов человеческого присутствия. Только через минуту я осознал, насколько мои удивления глупы и беспочвенны. Ведь это Мексиканский залив, а не Пестовское или Можайское водохранилища. Где даров человека водоему – немерянно.

В общем, пока я осваивался, восторгался красотами моря, мы потерялись. Я Акъюза не видел, но зато увидел первую клетку. Она с грузами медленно и плавно (ах, команда, такелажники, молодцы) опускалась почти прямо на меня.

И тут это произошло! Да и не могло не произойти. Нелепо бы было судьбе вот так вот, без всякого «назидания» да отпустить новичка на поверхность.

Короче, клетка плавно и спокойно опускалась. А я с какого такого ума, но поднырнул, встал в этой клетке и вроде её начал кантовать поудобнее. В чем необходимости никакой не было.

И только через минуту я понял: клетка стоит прочно. Груза (см. фото) держат её плотно. А в середине клетки нахожусь я, в полном здравии. Вначале я засуетился, чтобы выбраться сразу. Не тут-то было. Дель была капроновая, прочная. Груза тяжелые. Я схватился за пояс. Все было. И часы. И манометр. Ножа – не было. Забыл. Просто, по-идиотски, забыл и все.

Вот теперь, кажется, по-настоящему – ВСЕ!

Я не видел ни соседней клетки. Ни Акъюза. Пытался подкопаться под нижние обручи. Не получается. Порвать дель. Куда там, крепкая.

Приборы показывали, что воздуха осталось на 7 минут. Интересно теперь вспоминать, «сидя в теплом сортире».

Паника сменилась апатией. Я представил, как меня достают судовые водолазы. Стало тошно. Но страх! Страх никуда не подевался. Я продолжал метаться в клетке. Трясти её. Но все было сделано на славу, дабы не посрамить умение советских моряков.

Фото 5. Погружение. М. Казарновский.

Фото 6. Окончание ныряния. Помогаем Акъюзу снять акваланг.

Оставалось 3 минуты. А воздуха я потратил чрезмерно. От волнения. От страха. От безотчетной тоски. И только через минуту я увидел Акъюза, который медленно, ох, как медленно подплывал ко мне, удивленно за мной наблюдая. Ему нужна была ещё почти минута, чтобы понять, что произошло. Дальше-то все – как во сне. Акъюз ножом влегкую порезал дель, я рванул было вверх – осталась минута воздуха – если бы меня не остановил мой спаситель. Он разъяснил мне, что после окончания «воздуха» есть ещё форс-мажорный резерв. Нужно просто потянуть вот за этот рычажок.

Через пять минут, проверив оставшуюся клетку, мы спокойно, с остановками для декомпрессии поднялись к шлюпке. (Фото 6).

Судя по высказываниям команды, никто и не заметил, что погружаюсь я в море в первый, по сути, раз.

Директор прошел мимо, пока мы развешивали костюмы и раскладывали оборудование. Так спокойно сказал: «Ну вот, а Вы боялись». Откуда ему было известно. Правда, вечером пригласил меня и Акъюза на кофе.

Кстати, аппаратура для общения под водой (новое изобретение Кусто) не сработала. Слышимости не было никакой, только какое-то урчание, шушукание, бульканье и скрипение. Поэтому мои вопли в клетке, которые доходили до Акъюза, понимались им как восторженные восклицания при обзоре подводных красот.

4.

А корабль шел полным ходом на Кубу. Шел то он шел, но и капитан, и замполит, и наш директор час от часу мрачнели все более и более.

Дело объяснялось просто. Задумка МИД СССР и ЦК КПСС заключалась в «гениальном», как им казалось, плане. Куба – в блокаде противных американцев. Так покажем народу Латинской Америки, что Остров Свободы живет и процветает даже при полной блокаде. Потому что идеи социализма преодолевают любой кризис и любую блокаду мрачного, алчного и лицемерного капитала.

А уж группа латиноамериканских представителей донесет увиденное в свои страны, что, конечно же, послужит мощным порывом к революционной борьбе угнетенных масс Латинской Америки.

Но мрачнело наше руководство на корабле не по дням, а по часам из-за информации, поступающей с Острова Свободы. Шифровки от посла СССР на Кубе и иных организаций однозначно сообщали, что ситуация на Острове очень сложная. Особенно с продовольствием. Его просто нет, а то, что доставляется танкерами братского Советского Союза, уходит молниеносно.

Поэтому прибытие на Кубу представителей ряда стран Латинской Америки представлялось в данный момент не только нецелесообразным, но и просто – вредным.

И задумали было мы ещё просто поработать в море, благо эксперимент с клетками закончился вот чем. Вернее – ничем. Ибо через три дня, когда корабль снова подошел к тому месту, где мы устанавливали клетки и я с содроганием ждал момента очередного погружения, так вот, через три дня оказалось, что буи исчезли и клетки мы найти никак не сможем.

Было решено отметить, что эксперимент проходил только начальную фазу, а основное действие было перенесено на следующий год.

Но против этого плана вдруг стали возражать все представители стран Латинской Америки и Пабло – представитель ФАО ООН.

Поэтому наши умные головы, все время получающие консультации то из посольства, то из ЦК, то из МИДа решили: на Кубу – идем. Стоим в Гаване два дня. На берег никого не пускаем. А на корабле устраиваем ряд приемов для местного руководящего состава. С лекциями. Культурной программой. Танцами – манцами. И песняком.

Так и произошло. И очень даже неплохо. После посещения корабля партийным руководством города была зачитана информация о рейсе. С графиками. Слайдами. Рассказами о подводном погружении и результатах оного (которых, результатов, и не было вовсе).

Затем на корабле же был устроен прием, после которого несколько часов все приходили в себя.

А затем неожиданно на корабль прибыл ансамбль песни и пляски и врезали такой, извините, «музон и песняк», что на причале от кубинской публики было не протолкнуться. Выступление эстрады продолжалось всю ночь и следующую половину дня. (Фото 7, 8, 9).

Затем снова скромный товарищеский ужин. Далее произошло ожидаемое. Наши участники семинара взмолились о немедленном отходе. Рассказывая, что впечатление у них неизгладимое. И они будут стремиться свои страны превратить в Остров Свободы. Но в данный момент с них довольно. Просятся немедленно в Мексику, в порт Веракруз, откуда они должны будут разъехаться по домам.

Фото 7. Кубинская эстрада на палубе корабля.

Фото 8. Кубинская эстрада «зажигает». 24

Фото 9. Звезда кубинской эстрады. Пел всю ночь.

Ура! Отход от гостеприимного Острова. Радовался и «старый больной матрос» Зарихман (пусть, пусть подает на меня снова в суд. Да хоть в Страсбургский – не боюсь).

Но просто отмечу, что Игорек подробно и со знанием дела рассказал, что, и где, и почем нужно брать в Веракрузе. И оказался, как всегда, прав.

Вся команда закупила для жен и продажи куртки кожаные, которые в те времена в СССР были просто неизвестны.

В общем, рейс, слава Богу, катился к концу.

Когда вдруг неожиданно для всех нас случился на корабле роман.

Ну и что – скажете вы. И будете правы. Море. Звезды. Борщ в кают-кампании. Гитары в каютах. Ну как же без романа. Очень даже обыкновенно.

Да нет, в том-то и дело, что все произошло совершенно необыкновенно и имело неожиданные последствия для экономики двух стран. Маленькой Венесуэлы и большого Союза ССР.

Вот ведь как. Поэтому я вынужден рассказать о романе этом и его результатах с определенными подробностями. Боюсь, что после этого и мадам Мордасевич и представитель Венесуэлы Пабло дон Рамирес подадут тоже на меня в суд. И выиграют – они богатые.

5.

Стали замечать, а на корабле, естественно, все замечают, стали замечать, что Наташа Мордасевич все время о чем-то разговаривает с участником семинара из Венесуэлы (на фото № 1 сидит первый – слева направо). Звали его Пабло дон Рамирес. При этом ни у кого не возник вопрос – на каком языке они говорят-то.

Нет, конечно, мы, интеллигенты Московского разлива, тоже знали испанский. В пределах. Так, слов пять, не более. «Сколько стоит. Дорого. Спасибо. Нет, нет, руссо матросо – импотенто. Облико морале». Вот, пожалуй, и все. Что же до дона Рамиреса и нашей Натальи – то трещали они без умолку. Хотя её коллеги по лаборатории клялись – никаких курсов по ихним языкам она сроду не заканчивала.

Дон Рамирес вдруг попросил дополнительные занятия по гидрохимии. Желательно, в университетском объёме.

В общем, развитие романа шло нормальным путем. Да и как ещё. Тропики. Звезды – вот они. Ночь черная, словно сажа. А у Мордасевич – шортики. А у дона Рамиреса – темперамент латиноамериканский.

Нет, остановить этакое цунами никому не под силу. Мы и не пытались. Правда, осторожные, а может немного завистливые девочки и шептали, мол, Наталья, не сходи с ума. Или сходи. Но не столь уж явно. На виду у всего корабля с его замполитом, на виду у научной группы, у тропиков – наконец. Тропики эти, как сатиры, выглядывали отовсюду и шептали «аморе, аморе». Почему-то по-итальянски.

Как и в предыдущем, африканском рейсе, прояснился окончательно этот роман в каюте начальника рейса. Меня вызвали по громкой связи. В каюте директора уже были капитан, замполит, дон Рамирес, почему-то Зарихман, переводчик Юра Тимофеев. Конечно, начали культурно. Стояли уже чашечки с кофе и «Куантро». Новое наше открытие западного мира.

Дон Рамирес начал без обиняков. Сказал, что рейс подходит к концу. «Все хорошее когда-то кончается», – и тяжело вздохнул.

«Так вот, – продолжал он, – расстаться просто так было бы как-то не по-русски, – рассмеялся он. – Поэтому я предлагаю Вам, господин директор и капитан, заехать на день на мою фазенду. Поедим хорошего мяса, выпьем вина и, как говорят матросы у вас на корабле, «оторвемся по-черному».

Наступила тяжелая пауза. Уверен, что в душе хотели, но, конечно, все выскажутся соответственно. Ибо мы ещё жили в государстве, где думали одно, говорили другое, делали третье, а результат, как говорил премьер Черномырдин, получался, как всегда.

Было тихо. Только звякнула рюмка у Зарихмана, который, пользуясь паузой, освежил свой сосуд ещё одной порцией ценнейшего для нас в то время «Куантро».

Тишину нарушил, по старшинству, начальник рейса.

Опытен, ох, опытен был наш Александр Сергеевич. Конечно, никакого отказа. Ни в коем случае. Все мы – морские люди и «оторваться» в конце рейса – мысль приятная и здравая. И мы, тут директор посмотрел на всех нас, конечно одобряем это приглашение и благодарны. Но…

Я видел, ка по мере излагаемого напрягались кэп, замполит и даже почему-то Зарихман.

Но. Это осуществить ну никак невозможно. Смотрите сами, дон Рамирес. У нас стоянка в Веракрузе 5 суток. Одни сутки уже прошли. Второе. Как добираться до Венесуэлы. Третье. Необходимы визы в Венесуэлу, которые не получить за сутки или двое. Поэтому, как говорят французы, «дизоле», то есть сожалеем, увы!

Да, да, дружно закивали мы все. Кэп и замполит оживились. Конечно, сказал кэп. Куда как хорошо встряхнуться. Но вы сами видите, дон Рамирес, обстоятельства против нас.

«Их, эти обстоятельства, не смогут преодолеть даже большевики», – решил внести свою лепту замполит. Мол, не даром ест хлеб и получает суточные.

Дон Рамирес, единственный из присутствующих, выслушал все это спокойно. Равнодушно даже. Чуть улыбнулся.

А затем просто поставил нас в тупик.

«Господа, все не так трагично. И даже совсем наоборот. Во-первых, визы в Венесуэлу на 5 дней уже получены. Вот список приглашенных», – и передает список начальнику рейса.

«Во-вторых, за нами прилетит завтра мой самолет «Фальконетт», заберет нас, доставит прямо к бунгало и через сутки вернет вас всех целыми и невредимыми», – и он почему-то взглянул на Зарихмана. А Игорь незаметно так мигнул ему.

Мы онемели.

«Более того, – продолжал Дон. – У вас на корабле имеются двое представителей ГКЭС, – он усмехнулся. – Так вот, с ними вопрос согласован и я полагаю, возражений не последует».

Наступило молчание. Я бы назвал его – растерянное молчание. Но директор наш был не только опытен и хитер. Он был смел. В меру обстоятельств, конечно. А здесь обстоятельства сложились так, что директор неожиданно объявил:

«Так. Принимаем следующее решение. Завтра, в 8.00 вылетаем к Вам в гости. Сколько берет человек Ваш самолет? По списку всех. Отлично.

Капитан. Дайте соответствующие указания. И вызовите такси к пирсу на 7.30. Как, успеем доехать до самолета?»

«Конечно. Только ничего вызывать не нужно. Автобус уже вторые сутки на пирсе. Ждет команды»

Тут директору выдержка изменила:

«Вы кто, дон Рамирес, волшебник?»

«Да нет, я только учусь».

Мы все облегченно засмеялись. Хлопнули ещё по рюмочке и пошли готовиться к отъезду.

Список я успел посмотреть. Вот он:

Начальник рейса;

Капитан;

Замполит;

Директор семинара (т. е. я);

Акъюз (представитель ФАО);

Зарихман;

Мордасевич Наташа – гидрохимик;

Тимофеев – переводчик.

* * *

На следующий день на самолете дона Рамиреса «Фальконетт» мы заложили вираж над тропическим морем лиан, пальм, цветов различных расцветок, обезьян и попугаев, и он побежал по дорожке частного аэродрома.

Как ни хорохорься, но все мы, даже Наташа, были в шоке. Потому что все происходящее с нами мы видели только в трофейных голливудских фильмах. А чтоб вот так, наяву! Нет и нет.

Я смотрел то на Наташу, то на Зарихмана. И успокоился. Не один я был взволнован. У моих коллег тоже легкий мандраж наблюдался.

Однако вскоре все встало на свои места.

Не буду описывать бунгало. Отмечу только, что все, и внутри, и снаружи, было сделано из красного дерева. Паркет был наборный, из бразильских сортов, как небрежно отметил Зарихман. Хотел было я вспылить. Но – промолчал.

У дома нас ждали официанты в белых куртках. Но с выправкой морских пехотинцев. (Потом Рамирес оговорился, что оно так и есть – морпехи, но работают у него по контракту).

Заметил я так же два бассейна. И массу непонятных приборов. Мы ещё не знали, что это – тренажеры.

Но осматриваться стало некогда. Сели за стол и… Такого мяса волшебного вкуса я не ел, естественно, никогда.

Да ладно.

Вино было бесподобно. Красное «Фалернское». Вчера из Рима привезли», – с какой-то мальчишеской гордостью рассказывал дон.

Конечно, мы догадывались, для чего, вернее, для кого весь этот волшебный сон производится. Вон она, сидит напротив меня, Наташка Мордасевич. И брючки легкие такие, в меру прозрачные надела. И кофточка рассказывает, что там, под ней скрывается.

В общем, дорогие мои, выпили мы и как-то стало казаться, что мол, чё такого.

Зарихман закурил традиционно сигару, уселся в плетеный шезлонг и стал мечтательно смотреть на пальмы.

Наташа сидела задумчивая. Я заметил, что в конце обеда, который плавно перетек в чай с кофеем, ей тихонько официант передал маленькую коробочку красного бархата. Наташа, как каждая нормальная девушка, тут же её открыла и – немедленно захлопнула. И даже сквозь загар можно было видеть, как полыхнули её щеки. А тело? Тело ничего. Затрепетало так немножко. Все-таки советская школа. Пионерия. Комсомол. В общем, может быстро совладать с волнением.

1.РЦХИДНИ – Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории.