Kitobni o'qish: «Данияр. Не буду твоей невестой», sahifa 2

Глава 3. Как все закончилось… Или только началось?

Когда я захожу домой, первым делом снимаю обувь и медленно выдыхаю: наконец-то я дома и могу расслабиться. А то день выдался, мягко говоря, напряжённым.

Пахнет вкусно. Мама сегодня вернулась раньше домой, она ездила на совещание в минздрав, а после сразу домой, наверное.

– Мадина, ты пришла? – Мама выходит из кухни, смотрит на меня, тепло улыбаясь. – Переодевайся, скоро отец вернётся, ужинать будем.

Киваю, хотя она меня уже не видит – на кухню вернулась, скидываю сумку и иду в ванную. Мою руки. Умываюсь. Смотрю на своё отражение в зеркале и внезапно ловлю себя на мысли, что я сегодня выгляжу какой-то… бледной. Устала, наверное.

Едва выхожу, навстречу из гостиной выбегает, помахивая обрубком хвоста, Айрик – моё пёс породы доберман.

– Привет, дружочек, – треплю его за холку и позволяю облизать моё щёку. Кто-то скажет фу, но Айрик – мой друг. Его мне отец подарил на пятнадцать лет, когда я с отличием закончила девятый класс. И с тех пор мы вместе. – Ты как тут? Привыкаешь к новому дому?

Дом у нас шикарный. Частный, в хорошем коттеджном посёлке. Намного более просторный, чем квартира в Москве. Светлый, не перегруженный деталями. Мама не особо любит восточный шик, она больше предпочитает минимализм, чтобы воздуха было больше. И я с ней абсолютно солидарна.

А ещё есть терраса и сад. Это то, что хоть немного скрашивает мою тоску по Москве.

– Поможешь салат нарезать? – Спрашивает мама, когда я вхожу на кухню. – И зелень – вот тут, в миске.

Я молча киваю и берусь за дело. За окном уже темнеет, в доме тепло и тихо. Через полчаса возвращается и отец. Как всегда, собранный и строгий. Он у меня вообще очень красивый мужчина, высокий, подтянутый, плечи широкие, выправка, как у военного. Но сейчас в глазах видна лёгкая тень усталости. Наверное, операции выдались непростыми.

Папа улыбается сразу, как только видит меня.

– Здравствуй, дочка. Как день прошёл?

– Привет, папа, – улыбаюсь отцу, подставив лоб для поцелуя. – Всё нормально. Устала немного.

Мы с мамой ставим еду на стол, пока отец уходит переодеться и вымыть руки, потом усаживаемся за большой дубовый стол – всё, как всегда: тарелки с пловом, свежие овощи, чайник с зелёным чаем, вазочка с урюком. Папа вздыхает, пробует плов и кивает одобрительно.

– Отлично получилось, Нафиса. Спасибо.

Мама улыбается, опустив глаза, а я сижу и делаю вид, что ем. Потому что на самом деле есть не хочется. Совсем.

Почему-то именно за столом накатывают воспоминания о самых тревожащих событиях сегодняшнего дня.

Встреча с Байматовым, конечно, на первом месте. И в аудитории, и потом, в столовой. И после…

После пар мы с Алиной пошли на автобусную остановку мимо парковки возле университета. Болтали, обсуждали, какие дисциплины по выбору мы с ней хотим выбрать. Это важно, потому что завтра куратору нужно сообщить о своем выборе, чтобы она подала заявку в деканат.

– Давай пойдём на амбулаторную хирургию детского возраста, – предложила Алина. – Мне кажется, там будет интересно. Да и преподаватель там… видела, какой?

Она смущённо опустила взгляд, а у меня это мимолётное движение вызвало улыбку.

– А я бы взяла вариативный курс по массажу, – пожала я плечами. – Но идея с амбулаторной хирургией мне тоже нравится.

Мы так и шли, болтали, а потом я совершенно случайно повернулась в сторону университетской парковки. Там было уже не так много машин, но одна тут же бросилась в глаза – спортивная чёрная тачка. Чистая, дорогая, покрыта матовой краской. Будто только из салона.

Но не сам автомобиль зацепил меня, а его водитель. Это был Данияр Байматов.

Он сидел на водительском смотрел на меня в открытое окно. Не отрывая взгляда. Одна рука на руле, вторая небрежно откинута на дверцу, так, что татуировки очень четко видны были даже на расстоянии.

Байматов смотрел так, что меня обдало опять сначала жаром, а потом будто льдом окинуло. Пристально. Внимательно. Каждое мое движение отслеживал.

Это не могло быть случайностью! В третий раз – просто не могло! Что ему надо от меня?

– Байматов… – прошептала Алина, дернув меня за локоть. Словно я могла этот момент пропустить, Всевышний!

Мы быстро прошли мимо машины, стараясь не смотреть в его сторону. И, не сговариваясь, ускорили шаг еще сильнее.

И все время, пока я шла до остановки, кожей, затылком, всей спиной чувствовала, как вгрызается в меня его взгляд. Как будто ставит метку. Как будто пытается выжечь след.

И сейчас, даже в этой тёплой домашней тишине – он не отпускает. Его взгляд сидит занозой. Тяжёлой. Жгущей. Въедливой.

Я вздрагиваю, когда папа спрашивает:

– Когда поедешь за платьем, Мадина? Это ведь особый случай.

Мама тоже смотрит. В глубине взгляда проскальзывает обеспокоенность, и я тут же ощущаю вспышку вины за то, что заставляю её волноваться.

– Эм-м, – откашливаюсь и опускаю глаза, – извини, пап, можешь повторить? Я что-то рассеяна. Кажется, топанатомия выжала меня по полной программе.

Всевышний, лгать родителям – ужасно! Но… я лучше себе язык вырву, чем расскажу о том, что на меня пялился нагло парень. Да и, к тому же, не так уж я и соврала. Топографическая анатомия и преподаватель по ней – это просто кара небесная, а не предмет.

– Ещё бы, – улыбается отец, – эту дисциплину и своего преподавателя, который и тебя учит, кстати, насколько я помню расписание твоих занятий, мне никогда не забыть. Тяжело было, да… Но это база, тут бесспорно. Это – то, что нужно знать. Так что я верю в тебя, моя девочка, ты очень талантливая.

– Спасибо, пап. Так… куда мне нужно выбрать платье?

– Нас пригласили на торжество. Пятьдесят лет со дня открытия большого республиканского госпиталя. В пятницу. Начальство будет, администрация города, всё серьёзно. Там будут многие из новых коллег. Хотят, чтобы мы «вернулись красиво». Политика, знаешь ли.

– А я? – Спрашиваю автоматически. – Мне тоже туда нужно?

– Конечно, дочь, – отвечает отец, и они с мамой как-то быстро, будто невзначай, переглядываются. – Нас пригласили всей семьёй. Это правила хорошего тона. Тем более, ты – будущий врач. Там будут главы больниц, администрация, министр здравоохранения даже будет – Азамат Муслимович Байматов.

От этой фамилии у меня дрожь бежит не только по спине, но и по ногам. Я даже непроизвольно дыхание задерживаю на мгновение.

– Он возглавлял министерство здравоохранения республики, ещё когда мы с твоим отцом лишь поступали в университет, – добавляет мама. – У него тоже вся семья в медицине. Сын – владелец сети стоматологических клиник. Дочь – акушер с именем. К ней со всего края рожать едут. Внук, хоть ещё и учится в университете на старших курсах, а уже заведует одной из клиник отца.

– Мы с ним заочно знакомы, – кивает отец. – Говорят, талант. Молодой, но очень перспективный. Говорят, суров, даже слишком, но это семейное у них. И дело свое знает.

Я замираю. Чай в горле становится ледяным, колет острыми играми.

Нет. Только не он. Опять.

Его имя не только в университете, но и здесь, в моей семье – это просто чересчур. Последнее место, где я бы хотела слышать и говорить об этой горе мускулов с пронзающим, жгучим взглядом.

Но я молчу.

Я просто делаю глоток. Смотрю на родителей и улыбаюсь.

А внутри всё дрожит.

Я не хочу туда идти. Не хочу! Не хочу, чтобы Байматов прожигал меня своим горящим тёмным взглядом.

Но что бы мне придумать, чтобы не идти на это торжество?

Хотя… Может, его там и не будет?

Глава 4. Он здесь

– Как же мне повезло, – качает головой отец, с удовольствием, медленно и тщательно рассматривая нас с мамой, прихорашивающихся перед огромным зеркалом в холле, – я приду на прием с самыми красивыми женщинами в мире! Мне все мужчины будут завидовать!

Мы с мамой переглядываемся, улыбаемся довольно. Папа – тот еще льстец! Обычно такой суровый, немногословный, но когда вот так льет в уши сладкий нектар, я сразу понимаю, каким образом он сумел очаровать маму. Невозможно же устоять!

Папа подходит к маме и достает из кармана бархатный футляр. Открывает его… Ого!

Мама ахает, протягивает руку, позволяя надеть на запястье роскошный, переливающийся драгоценными камнями браслет, идеально подходящий к ее темно-сиреневому закрытому вечернему платью.

– Всевышний… Это же так дорого! – С наслаждением рассматривает она подарок, а отец только цокает довольно:

– Ты – самое дорогое в моей жизни. А остальное… Это всего лишь камни. Ты подарила мне главное сокровище… Кстати, Мадина…

Он идет ко мне, тоже с подарком!

Ох, не могу сдержать довольной улыбки!

Папа меня всегда баловал, конечно, ни в чем отказа не знала, но все равно, каждый раз волнуюсь и предвкушаю чудо!

Бархатная коробочка чуть шире, чем у мамы.

И внутри… О-о-о…

– Это… Ох, какая красота!

– Это надевается на голову… – немного смущенно говорит папа, – я, правда, не представляю, как именно…

– Я представляю!

Я забираю у него из рук подарок, аккуратно примеряю на уже готовую прическу – немного небрежно забранные вверх волосы с пробором по центру. И к этой прическе идеально подходит украшение! Крупный каплеобразный камень изумительного голубого оттенка ложится на лоб, и я становлюсь похожей на восточную принцессу.

Закрытое нежно-голубое платье с длинным рукавом и длиной до самых пяток, не обтягивающее, но шелк такой тонкий, что изящно обрисовывает каждый изгиб фигуры, высокая прическа с крупными локонами, спадающими на шею, серьги с гроздьями голубых камней, по тону и стилю идеально сочетающихся с диадемой на голове…

– Ты специально подбирал, папа? – Изумленно смотрю я на отца в зеркало.

– Ну… – пожимает он плечами, – я взял с собой твои серьги в магазин, и мне подобрали…

Мне ужасно хочется по-детски завизжать и кинуться ему на шею, но я уже не ребенок.

Я – взрослая девушка.

Потому поворачиваюсь и просто обнимаю, целую в щеку.

– Спасибо, папа, ты – лучший!

– Это вы у меня – лучшие! – Он целует меня в лоб. – Тем более, что мы впервые выходим в свет здесь… Надо, что все, кто должен увидеть, нас увидели…

Я не понимаю, о чем он, но не переспрашиваю.

Снова отворачиваюсь к зеркалу, рассматриваю себя.

Ох, как я хороша!

В самом деле, безумно хороша!

Прямо принцесса Жасмин из диснеевской сказки!

Фотографирую себя в зеркале, в разных ракурсах.

Я знаю, кому отправить эти фото!

Предвкушаю, какое лицо будет у Натана, когда увидит! О-о-о…

Потом мы еще тратим минут пять, чтоб сфотографироваться всем вместе, и папа отдельно нас с мамой фотографирует, короче говоря, все наслаждаются, и настроение прямо поднимается!

– Ну все, мои принцессы, нам надо выезжать! – Спохватывается папа.

Мы едем в центр на арендованной на вечер машине представительского класса с водителем.

Так положено.

Это – тоже уровень.

Прием проходит в центре города, в старинном здании постройки начала века. Раньше тут всякие собрания проходили, дворянские, в том числе, еще при другом режиме, и обстановка, конечно, богатейшая.

Я первый раз на таком приеме.

Как-то до этого, в Москве, мы не выбирались именно на пафосные светские мероприятия. Да и, честно говоря, в столице России мы были одними из многих.

А здесь Алхановы – это клан не из последних. С нами считаются. Мой дед – один из самых уважаемых людей в крае.

Так что папа прав, нам надо не ударить в грязь лицом.

Мы выходим из машины, папа помогает нам с мамой, подает руку, затем мама берет его под руку с одной стороны, я – с другой, и мы вот так, сплоченной семьей, появляемся на пороге шикарного зала для приемов.

И, вот клянусь, если бы я была одна, то растерялась бы!

Столько народа!

Так ярко! Так много всего!

Лихорадочно осматриваю зал, пытаясь зацепиться хоть за одно знакомое лицо.

Много строго одетых мужчин разного возраста, женщин, девушек… Все одеты ярко, безумно стильно, как мне кажется с перепугу.

Мы с мамой, в наших скромных закрытых платьях, здесь, кажется, чуть-чуть не в тему…

Но через пару мгновений я замечаю кое-где женщин в строгих платьях и платках, и чувствуют они себя очень даже свободно, стоят группками, разговаривают, смеются…

– О, вон там Заира! – Показывает мама в угол, где стоят несколько женщин.

– Давайте сначала поздороваемся с главой города и министром здравоохранения, – решает папа, – а потом уже идите к женщинам. Скоро официальная часть начинается, надо успеть…

Мы идем через толпу.

Я чувствую, как на меня смотрят. И не просто смотрят, а словно на мельчайшие частички раскладывают и изучают каждую под микроскопом! Б-р-р… Неприятно как! И сразу становится не по себе: вдруг, что-то не так с одеждой? Или с прической?

Но спину держу прямо, подбородок высоко и даже легко улыбаюсь, поддерживая честь семьи.

Мы – Алхановы.

И это много значит.

Отец подходит к группе мужчин в строгих костюмах, что-то живо обсуждающих.

– Добрый вечер! Прекрасный прием!

– О-о-о!!! – Разворачивается к нам строгих седой мужчина, – Алхановы прибыли! Рад, очень рад!

Отец тоже улыбается, кивает, знакомит нас с хозяином приема, главой города, потом еще с кем-то и еще.

Каждый раз называет имена, которые я не запоминаю от волнения.

Вся я сейчас сосредоточена только на том, чтоб держать спину, улыбаться и кивать.

Больше от меня, собственно, ничего и не требуется.

Мужчины сдержанно отвешивают комплименты нам с мамой, интересуются, как мы адаптируемся, как мама начала работать на новом месте, где я учусь.

Отец коротко рассказывает про университет.

– Кстати, мой внук учится в этом университете, возможно вы встречались… – долетает до меня фраза министра здравоохранения, – Данияр, подойди сюда, мой мальчик!

Я моргаю, все еще держа лицо, улыбаюсь.

А у самой ноги подкашиваются.

Он здесь.

Всевышний, он здесь!

Глава 5. Официально

Он стоит прямо передо мной.

Высокий. Грозный. Чертовски уверенный в себе. И так близко, что мне кажется – ещё чуть-чуть, и я услышу, как бьётся у него сердце.

Под рубашкой его здоровенные плечи кажутся ничуть не менее мощными и опасными, чем под футболкой. Я на мгновение зависаю, упёршись взглядом в расстёгнутую верхнюю пуговицу его рубашки, в широкую крепкую шею, чью смуглую кожу оттеняет белоснежная ткань.

– Мадина, познакомься, это Данияр Байматов, внук Азамата Муслимовича, – говорит папа, и его голос, обычно спокойный и твёрдый, звучит неожиданно тепло. Словно он уже знает этого человека, причем, только с хорошей стороны.

– Данияр, это моя дочь. Учится в медицинском, как и ты, перевелась недавно из Москвы.

Я поднимаю взгляд. И встречаю – его.

Данияр смотрит внимательно. Очень серьезно. Жадно.

Так нельзя смотреть на постороннего человека! На девушку! Неприлично!

И все вокруг видят! И все понимают! Да?

Моргаю, мельком посматривая по сторонам и страшась того, что окружающие сейчас все поймут… Что – все? Ох, не знаю! Не знаю я!

Сама не понимаю ничего! И реакции своей не понимаю.

Почему у меня позвоночник иглами тока прошивает и дрожь по плечам бежит, когда он смотрит на меня?

Но понятно одно: мне это все не нравится!

И надо собраться уже, прийти в себя! В конце концов, я не из деревни приехала, чтоб так реагировать.

Я откашливаюсь, пробуя голос, чтоб не дрожал и не проседал.

– Мы… уже пересекались, – говорю, стараясь вежливо улыбнуться. Голос получается ровный. Почти. – У нас общий преподаватель по культурологии…

Данияр продолжает смотреть. Ни тени удивления. Ни улыбки. Просто… этот его взгляд.

Он не двигается. Медлит перед ответом, наблюдая за моей реакцией с жадным интересом.

Так, как наблюдает хищник за своей целью, прежде чем наброситься.

И я вдруг ловлю себя на том, что мне хочется замолчать. Опустить глаза. Уйти. Спрятаться от этих прожигающих глаз.

Но нет.

Меня воспитывали не так. Я привыкла выражать своё мнение открыто.

Поджимаю губы, делаю полшага назад, но не из страха, а чтоб освободить пространство. Потому что мне воздуха не хватает.

– Очень приятно, – произносит Данияр, и голос у него – всё тот же. Густой, низкий, обволакивающий. Как горячий мёд, в который подмешали черный перец. – Рад знакомству… официальному.

Я не отвечаю. Просто киваю. Этого достаточно.

– Мадина, пойдём, я тебя познакомлю с моей подругой детства! – вдруг мягко говорит мама, касаясь моего локтя, и я выдыхаю так, что, кажется, в груди аж сжимается что-то от облегчения.

– Конечно, мам, – спешно соглашаюсь и поворачиваюсь, иду за ней, не оглядываясь.

Мы уходим, и только когда оказываемся за спинами мужчин, я понимаю, насколько у меня пересохло в горле. Я спешно беру стакан воды со столика у стены и почти залпом его выпиваю, будто неделю по пустыне бродила.

Мама подводит меня к высокой полноватой женщине с приятным лицом и покрытыми волосами. У неё живой взгляд и идеальная белозубая улыбка. Женщина с интересом рассматривает меня.

– Здравствуй, малышка Мадина! – улыбается она. – Рада увидеть тебя снова! Я ведь видела тебя в последний раз, когда тебе ещё и года не было. Какая красавица! Настоящее сокровище!

– Спасибо, – улыбаюсь и чувствую волну гордости, что исходит от мамы.

Дальше они болтают так, будто меня рядом и нет. Я, признаться, даже имя этой женщины не запоминаю. То ли Заира, то ли Ясмина. Да и разговор их я уже толком не слушаю, потому что у меня в сумочке вибрирует телефон.

Я отхожу на шаг и достаю смартфон. Экран вспыхивает сообщением.

Натан.

О, Всевышний! Я так ждала!

Сердце делает сальто, а улыбка сама расплывается на губах.

«Ты потрясающая. Видел твоё фото. Моё сердце остановилось. Можно ещё? Только для меня… ты очень нужна мне, Мади»

Я закусываю губу. Отвечаю:

«Ты тоже мне нужен. Очень. Скучаю.»

Конечно, стоять вот так на приёме и пялиться в телефон – совершенно некрасиво и некультурно, поэтому я решаю найти укромное местечко, чтобы скорее прочитать, что же он мне ещё написал, потому что карандашик внизу под строкой забегал, а значит Натан набирает ответ.

– Мам, я отойду в уборную, – шепчу матери на ухо. Она кивает, отпуская, и я выхожу из зала, устремляясь подальше от людей.

Иду в сторону уборной, но туда решаю не заходить. Нахожу маленький, укромный закуток, где гул приёма становится просто шумом за стеклом.

Открываю наш чат и читаю снова. Перечитываю его сообщение, наслаждаясь каждым словом. Смотрю на фото, которое отослала раньше. Ничего особенного – селфи в зеркале, строгое, но красивое.

Недавние свои фото, в шикарном платье и диадеме, подаренной отцом, я отправить не успела. Палец подрагивает, хочу отослать Натану еще и его, порадовать…

Он пишет снова.

«Слишком официально. А я скучаю по тебе… По тебе, настоящей. Ты знаешь, что я хочу.»

И тут… тёплая радость гаснет.

Внутри словно осадок какой-то собирается. Будто тонкий налёт на стекле – почти не видно, но сквозь него уже не так ясно. Горчит.

Я не хочу грубить. Не хочу казаться холодной. Между нами не было физической близости, только поцелуи, но мы знаем, что рано или поздно это обязательно произойдёт, и всё же…

Сейчас его просьба звучит, пожалуй, слишком.

Я закусываю нижнюю губу. Замираю, думая, как ему ответить. Потом открываю фронтальную камеру, приподнимаю волосы, поворачиваю шею. Снимок получается… мягким. Силуэт, изгиб, немного ключицы и те под тканью платья. И всё.

Снимок достаточно открытый, но не пошлый. Женственный.

И только собираюсь отправить, как едва не роняю телефон, когда над ухом раздаётся уже знакомый низкий голос:

– Для кого ты сделала это фото?

Я вся обмираю. Сердце сначала подпрыгивает к желудку, а потом камнем устремляется вниз.

Вскидываю глаза и натыкаюсь на всё тот же тяжёлый, только сейчас сильно потемневший взгляд.

Прямо рядом со мной стоит Байматов. Только значительно ближе, чем во время официального знакомства четверть часа назад.

Глава 6. Для кого это фото?

Отступаю на шаг, не сводя взгляда с недовольного холодного лица Байматова.

Упираюсь спиной в стену и тут же понимаю, какую глупость сделала: в угол себя загнала! Теперь мне выход отсюда – только если Байматов соизволит выпустить!

И вот, вроде бы, вообще не о чем беспокоиться: это официальное мероприятие, полно народу, крайне серьезного, а не сомнительная вечеринка где-нибудь в спальном районе Москвы, пресловутом Выхино или Чертаново. Я никогда не бывала, но слышала много всяких глупостей и страшилок.

И вот как-то меньше всего предполагала, что буду про это вспоминать здесь, в кругу самых богатых и влиятельных людей края. Однако же… Вспомнилось почему-то. Наверно потому, что опасность кожей чувствую. И исходит она – от Байматова.

Впрочем, прихожу я в себя быстро.

Убираю телефон, выпрямляюсь и строго смотрю в глаза Данияру:

– А в чем дело?

– В том, что незамужняя девушка не должна рассылать свои фотки посторонним мужчинам.

Онемев в очередной раз, только рот открываю. Это что вообще такое я сейчас услышала?

И какого шайтана происходит?

Байматов мне кто?

Никто!

По какому праву?..

– По какому праву?.. – выдыхаю я последнюю свою возмущенную мысль, – и с чего вы… Ты! – решаю не делать вид, что я – правильная и скромная, потому что не такая я! И не позволю тут надо мной средневековые законы устанавливать! – Ты с чего взял, что это – мужчине? И тем более, постороннему?

Вообще разговор не туда уходит. Надо было просто указать наглецу его место…

Байматов, совершенно по-звериному оскалившись, делает шаг вперед и упирается здоровенной своей ладонью в стену у моей головы, запирая таким образом меня в ловушку.

Я тут же теряю смелость и дыхание.

Прижимаюсь сильней спиной к стене, словно врасти в нее пытаясь, смотрю на Данияра и изо всех сил надеюсь, что ему не виден испуг, который испытываю сейчас.

На таком ничтожном расстоянии Байматов кажется чудовищно огромным. Он закрывает собой весь мир, и все вокруг темнеет. И его глаза сейчас тоже – темные-темные. И страшноватые.

Что ему надо?

Что он делать собирается, Всевышний?

С ума совсем сошел?

А вдруг кто-то попадет в этот закуток и увидит нас в таком скандальном положении?

– Ты выбирала соблазнительный ракурс… – Байматов, которому, похоже, вообще плевать на то, насколько он меня и себя компрометирует, наклоняется еще ниже и хрипит мне на ухо, оглушая, – и не фотографировала платье… Или это украшение на голове… А свое тело. Голую кожу. Взгляд из-под ресниц. Такое не шлют подругам…

Всевышний…

Мне становится жарко до ужаса.

Сколько времени он тут провел, наблюдая за мной?

– Только мужчине. Постороннему. Потому что ты – свободная, не просватанная девушка. А, значит, все мужчины для тебя – посторонние. Ты же – честная девушка? Да?

Последнее его «да» – настолько тихое и горячее, что мне кожу шеи у уха опаляет. Не могу пошевелиться, словно загипнотизированная! Словно меня обвивает кольцами огромный хищный змей. Горячий, как само пекло!

Не выдержав напора, упираю обе руки в грудь Данияра. И ощущаю, как он вздрагивает от моего прикосновения, словно я не кулаками в его рубашку уперлась, а открытыми ладонями – голую грудь тронула.

Мгновенная картинка этого возможного происшествия перед глазами – стоп-кадром, ярким и болезненным.

У него в распахнутом вороте рубашки видно, что грудь волосатая. Чуть-чуть совсем заметно, но можно представить…

О-о-о, Всевышний! Не буду представлять! Не буду!

А Данияр неожиданно перехватывает одну мою руку, ту самую, в которой я до сих пор телефон сжимаю, не позволяя убрать ее, спрятать обратно за спину, и шепчет, напряженно и лихорадочно глядя мне в глаза:

– Отправь мне это фото, Мадина.

– Что? – не верю я своим ушам, а взгляда не могу оторвать от его темных горячих пальцев, забравших в плен мою ладонь с телефоном. Это огненное прикосновение! Жжет! – Нет… Нет-нет-нет… Ты – посторонний… Сам же говорил, что нельзя… Приличной девушке…

Я несу бред, и это ничем не оправдано, кроме моего глубочайшего шока от самой ситуации.

Я не понимаю, что происходит. Вернее, понимаю! Конечно, понимаю! Но не верю!

– А я не буду посторонним для тебя, Мадина, – серьезно и настойчиво говорит Байматов, – уже сегодня не буду.

– Что? – а вот этого я решительно не хочу понимать и слышать!

Ужас с такой силой накрывает мою бедную, ставшую совсем шальной голову, что я не выдерживаю напряжения, а вот силы откуда-то появляются.

По крайней мере, я пытаюсь сопротивляться, толкаю в грудь Байматова и каким-то образом умудряюсь освободиться из ловушки его тела!

Не теряя времени, подхватываю подол и бегу прочь, на свет, к людям, словно несчастная принцесса, похищенная чудовищем и нашедшая путь к свободе, бежит из его жуткой пещеры.

В голове – полный бедлам, сжимаю до хруста несчастный телефон с так и не отправленной фотографией, а в ушах – тихое и решительное: «Не буду посторонним для тебя».

Что он имел в виду?

Всевышний!

Только не то, что я подумала!

Только не это!