Kitobni o'qish: «Данияр. Не буду твоей невестой»
Пролог
Меня хватают как раз в тот момент, когда я заворачиваю за угол здания универа, направляясь в кофейню, расположенную неподалеку. Там мы с Алинкой часто после пар сидим и пьем кофе, делимся впечатлениями от очередного прожитого учебного ужаса, болтаем обо всем на свете. Отдыхаем душой, короче говоря.
Когда меня резко дергают за локоть и, не дав даже вскрикнуть, волокут в темный непросматриваемый с дороги уголок у забора, я как раз предвкушаю тот самый отдых.
Именно потому, что контраст слишком сильный, а нападение – слишком внезапное, я и не издаю ни звука.
Да какой там звук! Я даже дышать не могу!
Ощутив за спиной холодный камень забора, машинально упираю ладони в своего захватчика, чувствуя под пальцами тот же камень. Только горячий теперь.
Открываю рот, чтоб закричать наконец-то, но рот мне надежно запечатывает здоровенная жесткая ладонь.
– Тихо. – Хриплый злой шепот у самого уха, от горячего дыхания по коже дрожь! И эта дрожь усиливается, потому что я узнаю того, кто меня утащил!
Байматов!
Гад!
Как посмел?
Осознав, что похититель – не непонятный и оттого жуткий маньяк, а вполне себе понятный, хотя тоже маньяк, этого не отнять, я набираюсь сил и уверенности в себе, дергаюсь злобно, заряжаю свободной рукой по наглой небритой роже, раз, потом еще и еще, пока мое запястье не перехватывают и не сжимают. Сильно, властно, но не больно.
– Тихо, говорю! – Рычание становится более злым и раздражённым. Не нравится ему, что я сопротивляюсь? Сейчас еще больше не понравится!
Я мычу, пытаюсь укусить зажимающую губы ладонь, извиваюсь, выдираясь из жестких лап, но добиваюсь лишь того, что на меня наваливаются всем мощным телом, прижимая к забору так, что даже двинуться не могу теперь.
Осознав проигрышность своего положения, я замираю, тяжело дыша и злобно глядя в лицо Байматова.
Тот тоже тяжело дышит, пялится на меня своими темными жуткими глазами. Что, гад, не понравилось тебе? Вот то-то же!
Мы стоим, прижавшись друг к другу, и только теперь до меня начинает доходить вся скандальность ситуации. Место, хоть и уединенное, но не совсем! Сюда часто кто-то из парней забегает поболтать вдалеке от остальных. И в любой момент кто-то может прийти! И увидеть нас… Вот так! Всевышний, позора не оберешься! Как мне потом перед родными оправдываться? Людям в глаза смотреть?
Окончательно замираю, уже пугаясь и даже не мыча, в надежде, что Байматов сейчас меня отпустит.
Но он почему-то не торопится.
Стоит, прижав меня всем телом к забору, нависает, давит массой. И взглядом своим буравит! И ладонь от лица не убирает! Что его, заклинило, что ли?
Моргаю, тихонько толкаю второй, пока еще свободной ладонью в мощную грудь. Боже, какой огромный… Столько мяса наел, шайтан!
– Не будешь кричать? – хрипит он, и его горячее дыхание опять тревожит дурацкие мурашки по коже.
Моргаю положительно.
Не буду.
Пусти только, демон.
Байматов аккуратно убирает ладонь от моих губ, но сам почему-то не отодвигается. Так и стоит, навалившись на меня совершенно непристойно, дышит тяжело.
Чтоб хоть чуть-чуть обозначить границы, снова упираюсь обеими руками в его грудь, толкаю.
Отстраняется, с видимой неохотой.
– Ты с ума сошел? – Возмущаюсь я. – Что творишь?
– Это ты что творишь? – Тихо рычит он, скалясь зло и возбужденно, темные глаза пылают яростью. – Что рядом с тобой делал тот глист в подгузниках?
– Какой еще глист? – Моему удивлению нет предела, моргаю в шоке.
А Байматов достает телефон и показывает мне фотку. На ней я и мой однокурсник Дерек, приехавший не так давно из Австралии. Мы с ним нормально общаемся, потому что он плохо знает русский и совсем не знает наш язык, а я сносно владею английским. Ко мне его куратор прикрепила, чтоб помогла адаптироваться.
– Этот!
Смотрю на фото, где мы с Дереком улыбаемся друг другу, стоя рядом и глядя в экран телефона… А ведь Дерека сегодня увезли в больницу…
Не веря, поднимаю взгляд на Байматова:
– Ты… что наделал? Это ты его, что ли?
Байматов молчит. И скалится только.
Уй… Дура-а-ак… Шайтан проклятый…
– Байматов, это – мой подопечный! Ко мне его куратор прикрепила сегодня! Он из Австралии! Как ты меня достал, Байматов! Как ты мне надоел! Ты что с ним сделал?
– Неважно, – этот упертый осел даже не пытается сделать вид, что сожалеет, продолжает хмуро смотреть и нависать надо мной. – Главное, что теперь он к тебе не подойдет. А ты должна была сказать куратору, что ты – невеста! Просватанная!
– Да с чего ты это взял, Данияр? – Горестно вздыхаю я, толкая еще сильнее каменную грудь в безнадежной попытке вырваться. – Я – не твоя невеста! Не твоя! И никогда ею не буду!
Теперь оба мои запястья перехватывает огромная крепкая ладонь, Байматов держит, не позволяя мне дернуться, смотрит серьезно и напряженно:
– Моя, я сказал тебе уже это. Моя. Никого рядом не будет, поняла? Никогда. Если хочешь кому-то плохого, просто начни ему улыбаться…
Я изнемогаю от горячего его шепота, от жесткого хвата тяжелых ладоней, кровь бросается в лицо. Я чувствую себя в такие моменты невероятно беспомощной. Прямо, как в тот день, когда этот шайтан первый раз подошел ко мне и при всех заявил, что я – его.
И переубедить его с той поры так и не получилось.
– Мой… отец никогда не позволит. Понял? И я не позволю! – Из последних сил шепчу я, стараясь быть твердой и смотреть на Байматова с уверенностью, которую вообще не чувствую.
– Тогда я украду тебя, Мадина, – спокойно отвечает мне Данияр, словно это – самое обычное, решенное дело. – И сделаю своей.
Всевышний, он невыносим! Болен!
– Отпусти немедленно!
Байматов отпускает.
Отступает на шаг.
Не веря, дергаюсь в сторону, мгновенно уходя на расстояние, где он меня не сможет схватить.
– Ты не сможешь долго бегать, Мадина, – раздается мне вслед спокойное.
Ничего не отвечаю, все мои силы остались там, у забора, когда я пыталась противостоять звериному хищному напору.
Просто несусь с дикой скоростью прочь, словно принцесса Зейра от людоеда-извращенца Абу-ибн-Абу. И в кофейню забегаю на сверхзвуковой буквально.
Падаю за столик к уже ожидающей меня Алинке и только теперь, кажется, делаю первый за все время дороги вдох.
Перед глазами темные круги, в голове такой шум, что, кажется, лопнет она сейчас. Сердце дико стучит, никак не могу успокоить.
– Ты чего такая? – удивленно спрашивает Алинка, – словно за тобой шайтан гнался…
Ох, если бы просто шайтан…
Глава 1. Как все началось
– Мадина, ты идёшь? – Алина тянет меня за рукав, пока я отвлекаюсь на экран своего смартфона.
– Иду-у, – протягиваю, вздыхая, и блокирую экран.
Натан прислал сообщение. В груди сразу тепло становится. Пишет, что скучает, а знал бы он, как скучаю я! Сердце трещинами.
– Давай скорее, – моя новая подруга поправляет свой красивый небесно-голубой платок и тянет меня за руку в сторону лестницы на второй этаж.
Я тороплюсь, внимательно глядя под ноги, потому что в таком потоке людей недолго споткнуться. Лестница забита народом. Перемена. Телефон в руке вздрагивает, и в груди снова разливается солнечными лучами теплота. Натан ответил.
Я пробираюсь сквозь толпу, стараясь не наступить никому на ноги. Алина впереди – тоненькая, быстрая, уверенная. Удивительно, как она всегда знает, куда идти. Я пока ориентируюсь здесь хуже, чем первокурсница, хотя уже вторая неделя учёбы пошла.
Для меня – всё новое.
Новый город.
Новый университет.
Новая жизнь.
Всё с чистого листа.
Мне двадцать лет, и вообще-то, я учусь на третьем курсе главного медицинского университета республики, но в этом университете – я новичок. Перевелась.
До этого был МГМУ. Москва. Высотки, метро, пробки, кофе на вынос, свобода и снег, который вечно превращался в грязь.
Там остались подруги. Места. Воспоминания. И там остался Натан – мой парень, с которым мы начали встречаться всего месяц назад, и с которым мечтали пожениться после того, как закончим учёбу.
А здесь – солнце, горы, шум базара, акцент, который до сих пор немного режет слух, и взгляды. Очень много взглядов.
Здесь я не «одна из», здесь я «вот та, которая из Москвы». Слишком прямая. Слишком открытая. Слишком, как будто, «не такая».
А ведь я родилась здесь!
Правда, пробыла ровно год, пока родители не забрали меня в столицу. Тогда мой отец, молодой хирург, только начинал свой путь в медицине. Теперь у него за спиной сотни спасённых жизней, репутация, хороший заработок – он крепко стоит на ногах.
И всё было хорошо.
Налаженная жизнь, квартира, планы…
Мы даже собирались летом на море. Но внезапно с родины пришла ужасная новость. Дедушка слёг. Серьёзно. Без предупреждения.
Надежды на его выздоровление были мизерными.
И отец решил, что нам пора домой.
Мама согласилась. Она никогда мужу не перечила, у нас так не принято. Да и рада была даже, наверно.
В Москве, шумной, огромной, маме было не очень комфортно.
А здесь…
Она вообще здесь выросла – у неё до сих пор тут полшколы живёт, и все друг друга помнят. А ещё ей предложили место заведующей отделением недоношенных и патологии новорожденных в республиканской клинической детской больнице.
А я? Я – как чемодан с колёсиками.
Где родители, там и я.
По крайней мере, пока не закончу университет и не стану врачом-педиатром, как мама. И не выйду замуж за любимого человека.
Несмотря на мои двадцать лет и возможности семьи, остаться одной в столице мне никто не позволил.
И вот теперь я снова здесь. На родине. На той самой, которую я знаю по рассказам и старым фото, но чувствую себя в ней туристкой. Потому что так ни разу и не побывала тут после нашего отъезда.
И теперь словно в новом мире оказалась, настолько далеком от моего, что даже страшновато становится временами.
Меня заставили пересмотреть свой гардероб. Вплоть до головных уборов.
Открытые плечи, короткие юбки я и без того не носила, даже в Москве, соблюдая приличия, прочно вбиваемые родителями с самого детства, но как-то теперь все строже стало.
Конечно, мои родители всегда были верующими, да. Но в меру.
Мама надевала платок только в мечеть, папа соблюдал пост в Рамадан, но, скажем так, наша семья была светская. У нас дома не запрещали носить джинсы, слушать музыку или встречаться с друзьями на концертах.
Я спокойно могла загорать на пляже, в слитном закрытом купальнике, конечно, но без нареканий.
И ходить в кафе с подружками, главное, не задерживаться надолго.
И вообще… Свободной себя чувствовала.
А тут… Тут все совсем иначе. Даже в универе. Особенно в универе.
Многие девочки здесь носят платки каждый день. Скромно одеты, не красятся почти. Взгляды – внимательные, изучающие. Парни стараются не садиться рядом, а если садятся – будто извиняются за это. И не то чтобы мне это мешало. Просто я всё время чувствую, будто не туда попала. Будто действую немного не по инструкции.
– Ты опять задумалась, – Алина говорит мягко, с улыбкой. Она уже привыкла к моим внутренним отключениям. – Не переживай. Тут всё скоро станет привычным.
– Ага. Как мозоли от новых ботинок, – бормочу в ответ, но улыбаюсь.
Она правда хорошая. Мы быстро нашли общий язык – возможно, потому что Алина не смотрит на меня как на инопланетянку. Она просто принимает. Без лишних вопросов. Или потому что у неё в глазах постоянное спокойствие. Как у человека, который уже понял, чего хочет от жизни.
Мы поднимаемся к нужной аудитории. Поток студентов расходится, кто куда. В группе меня уже запомнили и, пожалуй, приняли. Не то чтобы с восторгом, но и без враждебности. Просто как факт: Мадина. Перевелась из Москвы.
Отец настоял, чтобы я продолжила учиться. Пусть и не в таком престижном месте, зато рядом с семьёй. В случае чего – могу помочь. А может, наоборот: родители смогут подхватить меня, если я совсем растеряюсь.
Хотя… теряться я не привыкла. Я – из тех, кто сначала идёт, а потом уже смотрит, куда.
Мы заходим в аудиторию – просторную, с высокими потолками и почти вытертым паркетом. Воздух пахнет чем-то сухим и немного затхлым, как в любой старой аудитории.
Студенты рассаживаются: кто ближе к выходу, кто у окна. Я, как обычно, выбираю середину – так можно и слышать, и остаться незаметной.
Алина садится рядом. Достаёт тетрадь с идеально выведенными заголовками – у неё даже конспекты какие-то очень эстетичные. Я на её фоне чувствую себя машей-растеряшей, потому что уже три минуты ищу в рюкзаке ручку.
Преподаватель входит в аудиторию с ворохом бумаг, пара человек ещё заскакивают с запыхавшимися лицами, пока не хлопает дверь и не наступает то самое утреннее полубессознательное ожидание лекции.
Я почти залипаю – от жары, от недосыпа, от внутреннего беспокойства. Телефон в сумке, но мысли всё равно крутятся вокруг Натана.
Что он сейчас делает? Думает ли обо мне? Или… уже в своей новой жизни?
Внезапно сзади поднимается легкий шорох. Как будто ветер прошёлся по комнате, хотя окна закрыты. И тишина. Та самая, настораживающая. Та, которая наступает не просто так.
Я поднимаю голову и сразу чувствую: что-то изменилось. Просто ощущаю кожей. В воздухе стало тесно, как будто кто-то вытянул из него кислород.
В дверях я вижу силуэт.
Парень.
Высокий. Тёмная рубашка, широкие крепкие плечи, уверенная, лениво-хищная походка.
Он входит не спеша, и… толпа расступается. Да-да, буквально. Люди на амфитеатре лекционного зала двигаются в стороны, освобождая проход.
Я замираю. Даже не моргаю. Внутри всё становится странно тихо. Тишина – абсолютная. Даже сердце, кажется, решает замереть.
Он идёт мимо рядов, вообще не глядя по сторонам. Но когда подходит ближе – вдруг останавливается. И поворачивает голову.
Наши взгляды встречаются.
Он смотрит на меня. Прямо. Долго. Без стеснения.
Не как на человека. А как на… цель?
– Это кто? – шепчу, не отрывая взгляда, когда эта здоровенная машина всё же отводит взгляд и спускается ниже, на самый первый ряд, к столу преподавателя.
– Данияр Байматов, – отвечает Алина таким же шёпотом, почти не шевеля губами. – Старшекурсник. Он учится на стоматологическом, у его отца целая сеть клиник, и Данияр заведует одной из самых крупных. И…
– Что? – смотрю на Алину, которая, кажется, побледнела.
– Он… опасный, Мадина. Очень. Только не смотри на него так.
Я же, наоборот, не могу не смотреть. Он будто магнитом притягивает.
Байматов стоит, о чем-то разговаривает с преподавателем, что-то внимательно слушает, склонившись к невысокому профессору, словно огромный медведь к случайно забредшему в его владения леснику.
У Байматова невероятно широкие плечи, мощный загривок, рукава темной рубашки подвернуты к локтям, и всем видно, что его жилистые предплечья забиты вязью затейливых татуировок.
Он вообще смотрится очень… взросло.
Конечно, я знаю, что мои соотечественники взрослеют быстро, и, бывает, уже в пятнадцать выглядят на все двадцать или двадцать пять. Но тут что-то такое… Если старший курс, то ему сейчас года двадцать три – двадцать четыре, получается? А выглядит на все двадцать восемь…
И, главное, что, помимо этой взрослости, он еще и очень такой… Брутальный. Да. Вот оно, правильное слово.
И дело не только во внешности, но и в моторике, в спокойном тягучем нечитаемом взгляде, в лениво-плавных, хищных каких-то движениях, развороте головы…
И глаза у него – темные. И такие…
Ой, мама!
Смотрит!
Прямо на меня смотрит!
Пойманная с поличным, я краснею, кажется, всей кожей!
И почему-то не могу отвести взгляда.
Смотрю на него, словно завороженная медленным плавным змеиным танцем. Или кружением дервишей на восточном базаре.
В голове пусто-пусто. Дышать тяжело становится, а внутри что-то щелкает. Словно невидимый замок на пока еще невидимой клетке.
Зачем он так?.. Смотрит…
Байматов первый отводит глаза.
Я выдыхаю, ощущая, словно меня только отпустили. С линии огня убрали.
Торопливо отворачиваюсь, делая вид, что очень сильно занята копошением в сумочке, а сама пытаюсь привести эмоции в порядок.
Байматов еще что-то минуты две выясняет с преподавателем, а затем покидает аудиторию, даже не глянув ни на кого больше. И на меня, в том числе.
Наверно, можно выдыхать и радоваться?
Но почему тяжёлое, гнетущее ощущение, будто… меня отметили?
Глава 2. Как все продолжилось
Всю пару я сижу в напряжении, даже особо не вслушиваюсь в то, что говорит преподаватель. Мою рассеянность заметно со стороны, Алина периодически тревожно посматривает, но ничего не говорит.
А я все никак отойти не могу от произошедшего. Хотя, казалось бы, ну что такого произошло?
В конце концов, что, на меня раньше не смотрели, что ли? Смотрели… И побольше даже. И очень нагло. И приставали! Я же не в безвоздушном пространстве жила, Москва – большой город! И университет, в котором я училась, тоже не маленький. Всякое было.
Но чтоб вот так…
Наверно, это просто мое внутреннее состояние, стресс, может… Я сама не понимаю, а организм реагирует на переезд, болезнь деда, хоть я его и не знаю толком, видела несколько раз в жизни до нашего переезда сюда, но все же родной человек…
И расставание с Натаном…
Это – первые мои такие серьезные отношения, и так все обрывается…
Точнее, ничего и не обрывается!
Мы с Натаном поклялись, что будем вместе! Что будем поддерживать связь, летать друг к другу!
Конечно, о дальнейших планах на жизнь не заговаривали еще, но я уверена, что у него ко мне все серьезно! Как и у меня к нему!
После пары я открываю наш с Натаном чат, отправляю милое сердечко. Просто хочется от него ответа. Реакции. Чтоб знать, что меня любят. И ждут.
Натан не отвечает, и настроение мое снова падает.
– Так, у тебя сахар упал, – авторитетно заявляет Алина, – пошли в столовую.
Киваю уныло. Мне без разницы сейчас, куда.
Иду, думая о том, что Натан сейчас там, на парах… И у него, возможно, тоже перерыв. И много девчонок вокруг. Нет, конечно, любит он меня, я уверена, но… Столько соблазна… А я далеко.
А он такой красивый…
– Булочку! – Командует Алина, снова возвращая меня к реальности. – И чай! Вот! И еще вот этот салатик. Восполнить запас витаминов.
– Ты прямо как будущий медик говоришь, – улыбаюсь я.
– А кто ж еще? – Удивляется Алина. – Конечно, медик! Я тебе говорила, что летом буду практиковаться у папы?
– Ого-о-о! – Уважительно тяну я.
Папа Алины – заведующий терапевтическим отделением в одной из больниц города.
– Да, – кивает Алина, сияя счастливой улыбкой и становясь невероятно хорошенькой, прямо восточная красавица. И платок ей так идет. – Конечно, на полставки, и не в терапии, а в детском. Но я так рада! Очень хочу! А то наши многие уже с первого курса подрабатывают! А меня никуда не пускали. Еле уговорила!
Болтая, мы идем к столику, садимся. Я ем, пью сладкий чай, слушаю болтовню Алины и прямо-таки чувствую, как настроение поднимается. Точно, это просто недостаток сахара… Ну, и Байматов, конечно, тот еще зверь… Взгляд такой… Бр-р-р…
Отмечаю, что теперь произошедшее вспоминается уже без тягостного ужасного ощущения давления, успокаиваюсь еще больше.
А потом телефон светится входящим от Натана.
– Привет! – Радостно выдыхаю я в трубку.
– Привет, Мадинка, – теплый голос Натана согревает бальзамом по душе. Так нежно… До слез. – Прости, у нас была лекция у Меркулова. А он, сама знаешь…
– Да-а-а… – тяну я, не сдерживая счастливую улыбку. Алина наблюдает за мной, тоже улыбается, явно радуясь, что мое настроение улучшилось. – Боже… Я даже по этому упырю скучаю!
– Эй, малышка, я начинаю ревновать! – Смеется Натан. – Ты только по мне должна скучать! Скучаешь?
– Конечно! – Я ловлю любопытный взгляд Алины, понижаю голос. – Но мне неудобно говорить…
– Тогда напиши мне, как ты скучаешь… – голос Натана становится ниже и чувственней, – а лучше… Пришли фото.
– Сейчас не могу. Я в столовой.
– Тогда потом, хорошо? Перед сном. Пришлешь?
Ох… Этот тон… У меня мурашки по коже скачут! И щеки краснеют.
В этот момент замечаю, что Алина уже не улыбается, а смотрит куда-то поверх моей головы, разворачиваюсь резко и замираю: прямо напротив, на расстоянии вытянутой руки, стоит Байматов. В руках у него телефон, но он не смотрит на экран. Только на меня смотрит.
И столько яростного недовольства в его взгляде, что мне становится не по себе. Мурашки колючие сразу по плечам бегут, и мне хочется обхватить себя руками.
– Помнишь, как ты мне присылала? – Урчит в трубку Натан, но я уже не слышу его, настолько в шоке от ситуации. – Глаза… Губки… Помнишь?
Мне становится одновременно жарко и холодно, от двусмысленности положения. Я смотрю на парня и одновременно ласково и на грани фривольности общаюсь по телефону с другим! Это просто верх разврата!
А если Байматов что-то услышал?
– Малыш… – продолжает Натан, и в другое время я бы краснела, бледнела и горела от смущения и непонятного, острого возбуждения, которое всегда приносил его голос, но сейчас… Сейчас у меня куда более яркие эмоции! И куда более запретные!
– Прости… Я должна бежать… Перезвоню.
Я поспешно отключаюсь и также поспешно отворачиваюсь.
– Всевышний… – шепчет испуганно Алина, – я не поняла, это что было такое?
– Он стоит еще? – Едва шевеля губами, спрашиваю я.
Хотя, чего спрашивать?
И без того все прекрасно ощущаю! Затылком буквально! Аж мелкие волоски на шее дыбом встают.
А Байматов так и стоит! Смотрит!
Ужас какой!
Алина кивает. Глаза ее, темные влажные маслины, становятся еще больше.
Она смотрит за мою спину!
Что там происходит???
Я снова хочу обернуться, хоть и страшно до ужаса почему-то, но в этот момент ощущаю Байматова прямо рядом! Он касается моего плеча, вскользь, наклоняется… Что он хочет?..
– Сумка твоя… – хриплый жесткий голос раздается прямо возле уха. Словно звериный рык за спиной. И дыхание хищника, готового вцепиться в холку своей добычи… – упала.
В полном шоке смотрю сначала на сумку, действительно свалившуюся со спинки стула и теперь возвращенную на сиденье соседнего, затем поднимаю взгляд выше – вскользь по мускулистой смуглой руке с ярко выраженными венами. Явно этот парень много занимается спортом… Затем – еще выше – к широченной груди, обтянутой футболкой. И торможу на серьезном лице, только сейчас, впервые, рассматривая пристально Данияра Байматова.
Он… Хищный. Вот правильное слово. Хищный. Лицо воина, такие в нашем народе в древности высекали на чеканках, восхваляющих вождей и героев. Мужественные черты, сжатые сурово губы, небритость. И темный, властный взгляд.
Он вообще не юноша уже, хоть и учится на последнем курсе.
Он – мужчина.
И мне рядом с ним страшно.
Не хочется попасть в прицел его внимания.
– Спасибо… – шепчу я.
В этот момент снова загорается экран телефона, высвечивая фото улыбающегося Натана. И его сообщение: «Люблю тебя, малыш».
Байматов видит и фото, и сообщение.
Взгляд его заостряется, а скулы становятся каменными.
– Будь внимательнее, – говорит он.
И отходит.
А я моргаю и поворачиваюсь к молча наблюдающей за нами Алине.
Что это было вообще?
К чему относилось это его «Будь внимательнее»?
Всевышний, сплошные стрессы сегодня!
