Kitobni o'qish: «Когда не все дома»

Часть первая. Ольга

Мама опаздывает

Та, у которой хватает времени и сил на работу и семью, достойна медали, но получает только хроническую усталость.

В эту пятницу была очередь Натальи забирать детей из детского сада, и она опять опаздывала – экран телефона высветил без пяти минут шесть. Всё… Стало очевидно, что сегодня придётся купить ещё одну пожарную машину и какую-нибудь игрушку для младшей. В детском саду вечером в половине шестого несчастных, не дождавшихся своих родителей, собирали в дежурную группу, и дети эти чувствовали себя навеки брошенными. А уж в пятницу вечером дежурный воспитатель смотрела на последышей с таким недобрым укором, что дети под этим взглядом ёжились и тосковали по дому. В этом состоянии примирить Наташиного сына с жестокой действительностью и принадлежностью к родителям, на редкость безалаберным и непутёвым, могла только машина, большая и красная. Дочь же её, хотя и не понимала ещё, в какие моменты следует потребовать от мамы компенсации причинённого морального вреда, но уйти от прилавка с игрушками с пустыми руками не могла.

Свою Лидочку в углу среди кубиков Наталья увидела сразу, сына, на первый взгляд, нигде видно не было. Воспитатель, сгорбившись над низким столиком, вырезала снежинки, рядом с нею двое чужих мальчишек вяло расшвыривали конструктор.

– Коля, – позвала Наталья с порога группы, пытаясь отыскать макушку сына глазами.

Дочка, заметив родного человека, радостно завопила и быстро поползла к двери, она пока ещё ползала быстрее, чем ходила. Наталья подхватила малышку на руки и вопросительно посмотрела на Апполинарию Васильевну (мудрёное имя-отчество вспомнилось с трудом). Воспитательница отложила ножницы и недоумённо улыбнулась в ответ. Наталье подумалось, что дежурная тоже с трудом припоминает имена и лица родителей чужой группы. Пришлось подсказать:

– За Колей Полтышевым.

– Я помню… – кивнули ей, – но вашего нет, забрали уже…

– Кто?

– А кто должен был? – вопросом на вопрос ответила воспитательница.

Наталья растерялась: муж сегодня ушёл на суточное дежурство, они созванивались с час назад, он был на работе один, в том смысле, что без сына. Да и не бывало такого, чтобы, забрав одного ребёнка из детского сада, второго муж оставил бы в казённом доме. Она, правда, про детей в телефонном разговоре не спрашивала, ничего не уточняла, но муж сказал бы, если что. Или не сказал бы? Наталья отогнала скакавшие бешеными белками нелепые сомнения и не очень уверенно ответила:

– Я должна была, больше некому.

– Сейчас узнаем.

И Апполинария Васильевна принялась кому-то названивать, продолжая при этом укоризненно улыбаться рассеянной матери, не знающей, кто сегодня в их семье отвечает за доставку ребёнка из детсада. В ходе телефонных переговоров выяснилось, что Колю сразу после обеда забрал дедушка.

Сначала Наталья слушала этот бред внимательно, потом в ушах у неё пронзительно и тонко зазвенело, она перестала различать голоса, зато отчётливо услышала, как отмерили секунду часы на стене раздевалки: «Тик-так…» – и в эту секунду ей стало понятно, что произошло что-то непоправимое. Сама она росла без отца, а свёкра схоронили три года назад. Горло перехватило от ужаса.

– Какой дедушка? У нас нет дедушек… – просипела она, отступая на шаг, плюхнулась на низенькую скамеечку между детскими шкафчиками и неловко соскользнула с неё на пол, пытаясь перехватить поудобнее и уберечь от ушибов радостную Лидочку. Оглушительно грохнула опрокинутая скамейка, Наташу пронзило болью от кобчика к голове. В раздевалку выбежали любопытные мальчишки. Апполинария всё с той же приклеенной джиокондовской улыбкой подскочила к Наталье, ухватила за плечо, попыталась поднять, не смогла, потом зачем-то стала отнимать ребёнка, и в этом тоже не преуспела, отступила, в несколько лёгких пассов руками загнала подопечных детей в группу и сама торопливо вышла из раздевалки, прикрыв за собой дверь. Было слышно, как она снова звонит кому-то, сбивчиво что-то спрашивает и объясняет.

Наталья сидела на полу, ждала, когда в голову вернутся последовательные и логичные мысли. Дочка лопотала что-то своё, никому непонятное. Часы на стене продолжали отмерять страшные, бесконечные секунды. Наконец она вялой рукой пошарила в сумке в поисках телефона.

Олег Полтышев планировал отдежурить без крупных происшествий. «Пусть самым серьёзным сегодня будет легко купируемый гипертонический криз», – загадал он и пошёл пить чай на кухоньку станции скорой помощи. Жена позвонила, когда он наливал в чашку кипяток. Родной голос дрожал, затихал и таял:

– Колю увёл из детского сада какой-то мужик… давно… ещё в обед…

– Какого … !!! – закричал он в телефон и чуть не вывернул горячий чайник на себя.

– Я… Я в детском саду… Полицию вызвала. Ты подъедешь?

Наташа продолжала говорить, каким-то абсолютно выцветшим голосом, и это бесило.

– Сейчас буду! – сказал как отрезал.

Машину скорой начмед отдал ему без лишних вопросов.

– Погнали, – водитель выжал газ и включил мигалку.

Парочку полицейских, пожилую женщину (по всем симптомам – воспитательницу), двоих чужих мальчишек и с трудом переставляющую ноги жену-Наталью с младшей дочкой на руках Олег нагнал на лестнице.

В группе на втором этаже они все столпились у письменного стола. Воспитательница схватила лежавшую с краю растрёпанную стопочку актуальных бумажек. Список несдавших деньги на пластилин, реклама заезжего цирка, новогодний сценарий, результаты анализов на яйца глист – перебрав дрожащими руками этот ворох, она отыскала, нужный листочек в клеточку, прочитала его и протянула полиции, неуверенно оправдываясь:

– Ваш Коля… Коля, наверное, уехал с чужим дедушкой. Только не переживайте, сейчас узнаем телефон Ястребовой…

Олег посмотрел на женщину в упор, наскоро планируя её убийство, выхватил у людей в форме тетрадный листок, прочёл вслух:

–Я, Ястребова Ольга, доверяю… ага… значит… Волжину Николаю Михайловичу …паспорт два-два-ноль… забирать моего сына Николая Волжина…

Невзирая на путаницу в николаях и фамилиях, стало понятно, что в бумажке названо имя и паспортные данные преступника.

– Это мама Оля писала, – довольно заметил один из мальчишек, которые с неуёмным любопытством грели уши на взрослых разговорах.

– Та-а-ак, вот с этого момента поподробнее, – произнёс оперативник хрестоматийную фразу и присел на корточки перед пацанёнком.

Дедушка прибывает вовремя

Рано утром Ольга сидела в детсадовской раздевалке и среди утренней толкотни строчила на коленке:

«Я, Ястребова Ольга, доверяю…»

Три года назад они с мужем разошлись. Сложно сказать, почему. Потому что в почему окончание на у. Сейчас модно подводить итоги, выделяя букву ключевого слова. Для Ольги такой буквой преткновения и стала У.

У – ушла любовь. Страстные ночи остались в медовом году, когда они засыпали на рассвете обнявшись, а едва открыв глаза, снова тянулись друг к другу. И ходили, окутанные жаркой бессонницей, счастливые и рассеянные.

У – устали. То горло, то уши. Громкий плач ребёнка и шёпотом процеженные сквозь зубы злые слова. Дешёвые понты и дорогие памперсы. Потянулись бесконечные ночи с тусклым ночником у детской кроватки и тоскливым недосыпом.

У – упрёки. Кто и что пообещал, но не сделал, кто и насколько изменился за прошедший год, причём изменился, конечно, не в лучшую сторону. И пусть тогда тот, кто изменился и идёт в ту самую нелучшую сторону, да, пусть уходит и не возвращается.

У – уходи. Так сказала она как-то вечером, и он ушёл.

Иногда от одиночества, безысходности и невозможности исправить прошлое хотелось выть:

– У-у-у…

Она рыдала ночами тихо, в подушку.

Три года она не пускала никого из Волжиных на порог, доказывая им и себе, что сильная, умная, независимая, справится сама. Справилась. А сестра говорит, что она, конечно, сильная и независимая, но всё-таки дурочка.

Ольга вздохнула. Да, сестра права, а также правы тётка-крёстная и соседка Анна Петровна: чем больше вокруг мальчишки любящей родни, тем лучше. В воспитании ребёнка должны участвовать все имеющиеся в наличии бабушки и дедушки. Они ей не чужие, они хотят только добра её сыночку. Надо успокоиться, надо налаживать отношения. И Ольга со вздохом дописала: «Волжину Николаю Михайловичу», -дальше реквезиты всех документов, число, подпись – всё.

– Николай, – она крепко обняла своё чадушко, всё-таки до понедельника прощалась, тревожно как-то, – ты помнишь, что сегодня тебя заберёт дедушка?

– Новый дедушка?

– Нет, не новый, но ты его давно не видел, наверное, не помнишь уже.

– Не новый… – Николай покивал со знанием дела, – Старый дедушка?

– Ну, он не очень старый, – уточнила Ольга. – Дедушка Коля приедет за тобой на машине, и вы на дачу поедете, там бабушка Катя пироги печёт.

– На какой машине? – задал её сын важный вопрос.

– Джип, по-моему, марку не помню, – начала она оправдываться.

Сын даже глаза зажмурил в предвкушении счастья. Что тут поделаешь – мальчишка, машина ему важнее и мамы, и бабушки с пирогами. Ольга поцеловала своего родного в нос, вздохнула и побежала в офис.

А в голове Кольки огромная блестящая машина гудела, жужжала, фыркала, разбрасывала колёсами грязь.

– Я сегодня спать не буду, меня дедушка заберёт. На джипе! – хвастался он друзьям, откручивая у пластмассового грузовика колесо, шестое и последнее.

– Тёвный? – заинтересовался Данька.

– Чего?

– Дзип тёвный?

– Совсем чёрный! – подтвердил Николай и задумался. Честно сказать, он не знал, какого цвета дедов джип, но надеялся на лучшее.

А день тянулся и казался бесконечным, сначала слушали дурацкую сказку про дурацкого зайца, потом что-то лепили из синего пластилина, потом всей группой искали Машкины шапку и варежки, потом гуляли. Он очень устал ждать, и карман неудобно топорщился от колёс и других важных гаек, которые должны были пригодиться, если у ненового и нестарого дедушки что-нибудь в машине сломается.

Николай Михайлович пришёл, как и обещал, ровно в полдень, заглянул в группу. Девочки уже укладывались на свои раскладушки, мальчишки стояли в очереди перед туалетом.

– Здравствуйте. Мне бы Колю, – громким шёпотом позвал дед в пространство.

Вынырнувшая из-за шкафа воспитательница суетливо кивнула и махнула рукой:

– Там подождите…

Там – это, разумеется, в раздевалке. Мужчина не спеша осмотрелся – давненько он не посещал подобных заведений. Здесь было по-казённому, но уютно: шкафчики в ряд, перчатки и варежки на батарее тоже в ряд, выставка поделок дружным строем по четыре, стенгазета, повествующая о детских страхах. Информация была незнакомой, написано интересно, сдобрено поучительными примерами – зачитаешься. Когда дверь из группы приоткрылась, тонко скрипнув, мужчина вздрогнул. В щель просочился белобрысый пацанёнок и деликатно спросил:

–Ты на машине?

Николай Михайлович осторожно, чтобы не разбудить детские страхи, о которых предостерегала местная газета, ответил:

– Да.

– Джип?

Тут робеющий перед малышом дед почувствовал устойчивую почву под ногами и сказал уже громче:

– Да!

– Чёрный?

– Абсолютно!

– Можно, ты меня покатаешь?

– Конечно! – заверил Николай Михайлович, радуясь, что контакт налажен и его авторитет в глазах подрастающего поколения взлетел до заоблачных высот.

Ехать было далеко, и это было здорово. Они весело болтали, как два старинных приятеля, о машинах, о замерзавших на посту гаишниках, о том, что блины со сгущёнкой вкуснее, чем с вареньем, и о том, что глупые женщины зря так беспокоятся о сквозняках, потому что спать лучше всего без одеяла, но в пижаме с тиграми. Потом включили радио, спели хором песню, и ещё одну, а потом Николай-младший как-то незаметно заснул, разморённый теплом, ровным гудением мотора и яркими впечатлениями. Ага, запоздавший тихий час, хмыкнул дед. Он почувствовал, как вновь наступило, казалось, забытое безмятежное время, когда ребёнок спит, а в душе плещется бездонным озером нежность. Так и прибыл на место, стараясь не тряхнуть, не разбудить, осторожно выруливая к воротам. Он не стал тормошить мальчишку, бережно извлёк из кресла, занёс в дом и уложил на диван в дальней комнате. Жена, давно поджидавшая их у окна, теперь суетилась вокруг на цыпочках, предупредительно распахивала двери, стягивала с любимого мальчишки одежду и обувь, поправляла подушку. Тишина и любовь затопили дом. И только на самом донышке сердца легла обида на невестку, так долго не позволявшую внуку вернуться в их жизнь.

Старшая сестра достаёт скелет из шкафа

Надо сказать, у Ольги имелись свои обиды, и в этот вечер ей хотелось всласть нажаловаться на обидчиков. Она получила эсэмэску от свекрови, что сын её жив-здоров, благополучно прибыл на дачу с отцом бывшего. Вот тут такая закавычка, что свекровь со свёкром бывшими не бывают, это с мужем можно расстаться и он будет бывшим-забывшим, но родители его бывшими стать вряд ли захотят – эти родственники навсегда настоящие и забыть о себе не позволят. По крайней мере, Ольге достались именно такие. Ольга отключила телефон, чтобы не дёргаться от желания позвонить, проконтролировать, а заодно высказать в очередной раз всё, что накипело. И всё-таки бурлить продолжало, как на огне в переполненной кастрюльке, чуть не срывая крышку. В такой ситуации хорошо, когда есть кому поплакаться.

Наверное, это очень горько – расти сиротой, но вот Ольга этой горечи не хлебнула. Её с шести лет растила старшая сестра, всё понимающая, а поэтому лучшая, лучше просто не бывает. Когда в один год умерли и отец, и мама, Сашка просто забрала её к себе. Ольга смутно помнила родителей, зато понимание того, что сестра всегда рядом и пропасть не даст, было незыблемым. Когда сёстры навещали могилу родителей, старшая вытирала слёзы, а вот Ольга скорби не ощущала, только отстранённую грусть, и благодарность Богу за то, что у неё есть Сашка, и благодарность Сашке за то, что она есть, какая есть. Ольге было чуть-чуть стыдно за свою чёрствость и эгоизм. Она подозревала, что сестре пришлось нелегко, но та всегда-всегда была улыбчивой, спокойной и деятельной, и не очень-то строгой к своей младшенькой. И даже повзрослев, Ольга не стремилась встать со старшей сестрой вровень, так она чувствовала себя под надёжным присмотром, и долготерпеливая опека эта не тяготила.

Все свои горести младшая сестрёнка привыкла нести к Сашке на кухню, на ночные сестринские посиделки, когда дети уложены, муж у телевизора, бокалы на столе, на плите в кастрюльке кипит вода под домашние пельмени. Лампа над столом тёплым светом очерчивала круг, в который бедам хода не было.

Но вот сегодня Сашка вдруг стала сама на себя не похожа: какая-то невесть откуда взявшаяся тоска во взгляде и многозначительное тягучее молчание. С такой сестрой Ольга разговаривать не хотела, но понимала, что всё-таки придётся. Словно угадав Ольгины мысли сестра нерешительно протянула:

– Нам надо поговорить.

По опыту Ольга знала, что разговоры с таким началом всегда с подвохом: либо поселится в душе неизбывное чувство вины, от которого простым «извините» не отмахнёшься, либо придётся метаться бешеной тарашкой, чтобы починить и уладить то, что исправлению в принципе не поддаётся.

– Знаешь, за год до твоего рождения мама с папой хотели развестись, – начала Сашка откуда-то очень издалека, привычно накрывая на стол.

– Откуда ж мне знать такие подробности, ты ж не рассказывала, – несмело отмахнулась Ольга, всем своим видом давая понять, что и дальше с удовольствием осталась бы в неведении.

Рассказы о родителях в исполнении сестры всегда казались ей похожими на древнегреческие мифы: всё это было поучительно, возможно, даже интересно, но очень далеко от её реальной жизни.

– Во-о-от… Сегодня расскажу, – настойчиво продолжила сестра.

История оказалась банальной – обычный курортный роман. Мама в надежде избавиться от хронического бронхита съездила в санаторий. Съездила, вернулась и заявила мужу, что не только подлечилась, но ещё и влюбилась так сильно, что готова бросить всё: когда-то горячо любимого мужа, взрослую и уже вполне самостоятельную дочь-студентку, квартиру, работу, привычную до оскомины жизнь – и начать всё заново, с чистого листа. Виной всему стал доктор, с которым она познакомилась три недели как.

Ольга, нехотя слушавшая семейную сагу, удивилась тому, какой решительной женщиной, оказывается, была их с Сашкой мама. В один день влюблённая собралась, но помешала работа. Начальство отказалось отпускать сей же час и потребовало остаться на положенные по трудовому кодексу две недели. Две недели –короткий срок, что могут изменить в большой любви две недели? Однако три недели любви, две недели разлуки и их мама разобрала коробки, оставаясь в привычной жизни.

– Я, когда она намылилась к этому своему влюблённому доктору, очень на неё обиделась, дома перестала бывать, ушла в общагу. Поэтому не знаю, что сказал или сделал отец, как остановил этот – Сашка покрутила пальцем у виска, – хм… вихрь. Но как-то же остановил.

Сестра рассказывала об этом несостоявшемся побеге из семьи и шмыгала носом, и это было на неё, жизнерадостную Сашку, совсем непохоже.

– Когда мама умирала, я уже была старше, сама замуж собралась, наверное, поумнела, а может быть, наоборот, поглупела, раз полезла с дурацкими вопросами к уставшей больной женщине. Так вот, спрашиваю я у неё, не жалеет ли она, что осталась с нами. Отец ведь очень тяжело болел, и она за ним ухаживала, извелась вся и сама слегла после похорон. Знаешь, мама призналась, что не пожалела ни секунды, что только у постели инсультника поняла, что папа для неё значил.

Ольга не совсем понимала, зачем ей всё это рассказывают, почему именно сегодня, а не пять лет назад или двадцать лет спустя? Очень не хотелось обижать сестру, но вот эти «Любовь и голуби» на новый лад показались ей совершенно лишними, и остался на сердце неприятный осадок, этот осадок замутил, загрязнил светлую и спокойную, кристально прозрачную память о родителях. И она не удержалась, проворчала едко и обиженно:

– Зачем ты мне вот это всё? Лучше бы и не знать.

– А затем, что надо уметь прощать и беречь того, кто рядом.

Ольга с сомнением покачала головой:

– Я прощать не готова, – жёстко заявила она.

– Ничегошеньки ты не поняла! – вспылила Сашка. – Это ты! Ты должна попросить прощения.

– За что!? – возмутилась Ольга.

А в следующую секунду её озарило:

– Тебя Волжины попросили со мной поговорить? – Ольга презрительно сощурила глаза.

– Зря я начала этот разговор, всё без толку…

– Значит Волжины! Но мама-то тут при чём! – продолжала Ольга обличительным тоном.

Старшая сестра решительно поднялась, выплеснула в раковину вино из бокалов, убрала тарелки, зло бросила:

– Иди спать. Диван твой застелен, полотенце возьмёшь в шкафу, пижама на подушке.

Ольга молча прошла в комнату, которая в этом доме, сколько она себя помнила, числилась за ней и хлопнула дверью, не сильно, но так, чтобы Сашка прочувствовала всё, что думает сестра о сегодняшнем вечере.

После тревожного разговора не спалось.

Блудного сына и лже-внука возвращают в семью

Волжины принимали дорогого гостя. Шаркала по окнам снежной крошкой первая в этом году метель, но в доме было тепло натоплено, тихо, празднично. Внук спал крепко и долго, а как проснулся, его решено было накормить.

На столе в нарядных тарелках дымилась жареная курица с картофельным пюре. В пюре Катерина всегда щедро добавляла масла, презирая все современные традиции обезжиривания. Поэтому сладкий сливочный аромат щекотал ноздри. А ещё пахло пирогами и вишнёвым компотом. И как только все уселись за стол, в дверь позвонили. Николай младший сидел на руках у Николая старшего, и Катя пошла открывать.

Двое в форме махнули перед ней корочками и сразу прошагали на кухню. Катерина испуганно охнула, схватилась рукой за сердце, потом за косяк, чтобы удержаться на ногах, потому что в этот момент в дом ввалились и чуть не сшибли её ещё двое в штатском, нет, даже трое: мрачный парень в куртке с буквами МЧС и запыхавшаяся девушка с заплаканными глазами и маленькой девочкой на руках. А внук-Коленька вдруг соскочил с колен деда и с визгом кинулся эмчеэснику на шею:

– Папочка приехал! – потом обернулся к молодой женщине с ребёнком и с укоризной заявил, – а ты говорила, что папа сегодня дежурит.

Онемевшая от потрясения Катерина отцепилась от дверного проёма, по стеночке дошла до стола и осторожно присела на табурет, накрытый пёстрым вязаным половичком.

Полицейские, убедившись, что никто оказывать сопротивление не намерен, тоже подсели к столу:

– Ну что ж, начнём допрос с пристрастием. Документики все присутствующие подготовьте, пожалуйста…

Следствие было проведено по горячим следам. Все обвиняемые сознались и готовы были понести наказание. Это было уголовное недоразумение, тянущее на серьёзную статью.

Дед видел внука больше двух лет назад, и был тогда не ноябрь, а жаркое дачное лето, Николай-младший – белобрысый карапуз двух лет от роду – гостил у дедушки с бабушкой и бегал по палисаду в одной панамке. От двух до пяти, согласно заверениям классика, может произойти много интересного, и дети за такой срок израстаются до неузнаваемости.

Николай Михайлович сидел понурившись, понимая, что кругом виноват. А вот восемь часов как лже-внук вины за собой вовсе не чувствовал.

Допрос пятилетнего правонарушителя проводил отец.

– Зачем! – выкрикнул он мальчишке в лицо, с трудом вдохнул, выдохнул и продолжил уже тише. – Зачем ты поехал с чужим дядей?

– Это не чужой дядя, это Колькин дед.

– Почему ты поехал с чужим дедом?

– Он на джипе. А у нас же нет джипа.

Олегу захотелось этого авантюриста выпороть. Поводов для наказания было предостаточно: за понты, за побег, за враньё, за нахальную уверенность в собственной правоте. Вот в кого он такой? Олег беспомощно посмотрел на жену, которая каким-то образом уместила двоих детей на руках и объятия размыкать не собиралась. Она зарылась в вихры на макушке своего драгоценного сыночка, дышала знакомым родным запахом, приходила в себя, молчала. Было очевидно, что наказывать ребёнка сегодня никто не будет.

– Ты же сестру бросил, – привёл последний аргумент Олег.

– Она бы сказала, что не хочет на джипе, а хочет с мамой, – отмахнулся от этого довода Колька.

От такой безграничной сыновьей наглости отец опешил. Действительно, младшенькая ещё не разговаривала, и единственным понятным окружающим словом в её лексиконе было «мама», поэтому предугадать ответ девочки на любые вопросы было несложно. У Олега снова зачесались руки: требовалось объяснить наследнику, как он неправ, если словами через уши в голову не дошло, то, возможно, дошло бы ремнём по… попе. Один из полицейских, очевидно, угадав по лицу Олега его преступные намерения, подошёл, похлопал его по плечу и сказал со смешком:

– Мы жестокое обращение с несовершеннолетними не одобряем. Остынь, доктор.

Пришлось остыть, тем более хозяйка расставила на всех тарелки с ужином, налила в высокие бокалы компота, осторожно поставила на край стола бутылку и рюмки. Но её остановили:

– На работе не употребляем, и подследственным не советуем, но перекусить перед обратной дорогой не откажемся, – и старший из полицейских с хищным прищуром обвёл взглядом собравшихся за столом.

Женщина послушно убрала водку и села, горестно подперев щёку рукой и рассматривая гостей. Представители правопорядка ели с аппетитом, так же, не смущаясь произошедшим, уплетал свою порцию пятилетний Коля. У всех остальных кусок, как говорится, в горло не лез. Катерину донимала зависть – вот счастливые дети растут не безотцовщиной, а в полной семье: есть отцовский авторитет, есть положительный пример перед глазами. «А наш-то…» – привычной обидой на невестку заскребло в душе, и тут же, словно током, пронзило: «Где наш Коля!?» Она робко тронула за рукав сидящего рядом с ней полицейского.

– Можно мне позвонить?

– Куда позвонить? – с профессиональной подозрительностью посмотрел на неё оперативник.

– Наш Коля, тот, что родной внук, где сейчас?

Полицейский отставил тарелку и задумчиво побарабанил пальцами по столу.

– Да, этот вопрос, пожалуй, мы не учли. Думаю, воспитатель решила проблему…

– Можно мне позвонить? – обречённо и устало повторила Катя, уже доставая телефон с холодильника.

– Звоните, – наконец-то дала добро полиция.

Катерина побежала в прихожую одеваться.

– Куда это вы собрались?

Пришлось наспех объяснять, что в этой глухомани телефон ловит только на пригорке за окраинной улицей, быстрым шагом – три минуты. Пока объясняла, Николай Михайлович тоже обулся и накинул куртку. Рванули в темноту ноябрьской ночи втроём – один из полицейских увязался за подозреваемыми в кинднеппинге.

На холме завывал ветер, разгоняя снежную крупу. Пальцы застыли и не слушались, телефон пытался выскользнуть из рук. И тут возник вопрос: действительно, куда звонить? Невестке? Легче сразу лечь и и замёрзнуть прямо здесь, под недобрым колючим ноябрьским снегом.

По телефону детского сада ответил сторож и почти вежливо заверил заполошную бабушку какого-то Коли, что он, сторож, в детском саду совершенно один и ни о каком мальчике ничего не слышал. Телефон воспитателей своего внука ни бабушка, ни дед не знали. Вот тут и пригодился вездесущий полицейский, он сам позвонил Апполинарии Васильевне и быстро выяснил, что Коля Волжин по-прежнему с ней. Она забрала мальчика к себе «в гости», потому что так и не смогла дозвониться до его мамы, телефона Колиного отца у неё нет, а подозрительному дедушке, чей телефонный номер был указан в доверенности, она позвонить не решилась, потому что этот неблагонадёжный человек похитил у них из детского сада чужого ребёнка.

Следующим Катерина набрала номер сына.

– Сынок… – судорожно выдохнула она в трубку.

– Мам, что случилось? – тот мгновенно почувствовал беду в первом же услышанном слове.

– Андрей, поезжай за Колей, адрес я тебе сейчас эсэмэской сброшу!

– Мам, что случилось? – снова спросил сын. – Вы его не забрали? Что-то с отцом?

– Отец сейчас с милицией разбирается, – Катерина покосилась на оперативника, с профессиональным интересом слушающего семейные разборки.

– С полицией, – машинально поправил её Андрей, – что у вас случилось?

Да разве ж в двух словах и по телефону, да ещё на ветру и на нервах расскажешь такое!

– Сын! Твой отец забрал из детсада чужого мальчика и привёз его к нам!

– Зачем?

Логичный и в то же время совершенно глупый вопрос. В этот момент Катерина начала злиться не только на мужа, но и на взрослого, бестолкового сына, и на всех мужчин с их логичными вопросами и необъяснимыми поступками.

– Случайно, – правдиво и коротко ответила она, испепеляя взглядом мужа, виновато молчавшего рядом.

– Как это?

И тут Катя сорвалась и закричала:

– Андрей!!! Я тебя умоляю, поезжай скорее за сыном!!! Все пока живы и здоровы, но наш Коленька сейчас сидит где-то в чужом доме у чужих людей, а время уже к ночи! До Ольги не дозвониться, может, оно и к лучшему! Вся надежда на тебя, забери Колю! Я потом всё расскажу…

Сын пообещал забрать, разрулить и позвонить как только, так сразу. Но куда же он будет звонить, когда связь в деревеньке на редких островках и та прерывистая. Значит, через час опять придётся подниматься на взгорок. Хуже нет ждать и догонять. И Катерина поплелась домой, зло поглядывая на мужа и осторожно – на полицейского, право слово, словно под конвоем.

А дома их ждали вопросы, бумажки, расписки.

– Надо бы Вас забрать в отделение. Но уж простим – полицейский ехидно хмыкнул, – на первый раз.

Все взрослые, даже потерпевшие, согласно и устало выдохнули, поднялись, засобирались. Только Кольке очень хотелось попасть в отделение, он вообще не понимал, как от такого можно добровольно отказаться. Мальчишка во все глаза смотрел и во все уши слушал, как дедушку, который сегодня позвал его кататься на джипе, допрашивали, будто в настоящем кино. Дома из конструктора у Кольки был собран большой полицейский участок с дверями-решётками, вертолётной площадкой на крыше, с полицейскими в форме – серыми пластмассовыми человечками – и даже с преступниками – полосатыми пластмассовыми человечками. А сегодня он сидел рядом с настоящими полицейскими, реально: строгие дяденьки с дубинками, у одного есть специальная чёрная сумка для пистолета, на кнопочку застёгивается. С таким стоило подружиться. Но ведь сейчас все уедут: полицейские – в своё заманчивое отделение, а Коля с мамой, папой и Лидочкой – к себе домой, и они могут никогда-никогда больше не встретиться… Расставаться навсегда с такими крутыми людьми Коле не хотелось. Когда что-то важное и мечтаемое не случалось, папа всегда успокаивал его: «В другой раз». Коле оставалось надеяться, что другой раз наступит и новая встреча с полицией случится совсем скоро.

Но даже без поездки в отделение, день сегодня был классный. Сюда примчались на джипе, обратно они, похоже, поедут на скорой с папиной работы.

Когда разъехались гости, если можно так назвать тех, кто сегодня ужинал в доме Волжиных, супруги ещё раз сходили на горку, чтобы связаться с сыном, рассказать ему все детали происшествия и утешиться тем, что настоящий внук простился наконец-то с воспитательницей и теперь под присмотром родного отца. Обратно шли навстречу ветру, и Катерина так устала, что, несмотря на обиду, уцепилась за мужнин локоть. Николай Михайлович приободрился и решительно провозгласил:

– С детьми надо что-то решать. Дальше так продолжаться не может.

Жена охотно подхватила разговор о необходимости перемен:

– Правильно. Свали всё на детей. Сам-то ты хорош! Тридцать лет прошло, а ты ребёнка из детского сада привезти не можешь. Ни на санках, ни на машине…

– Ну ты вспомнила, – отмахнулся глава семьи.

– Такое забудешь!

Действительно, такие истории не изглаживаются из памяти, они бесконечно пересказываются каждый раз с разной интонацией и обрастают всё новыми подробностями, становясь семейными преданиями.

В те годы они жили в Норильске. Поехали туда всей молодой семьёй за длинным рублём. Рубль оказался не только длинным, но и холодным. На крайнем севере морозы злые, а снега такие глубокие, что утонешь вернее, чем в море. В детский сад за два квартала катались на такси. Но той весной тепло пришло рано. Ну, какое тепло – минус пять. Почти жара и повод. Николай, успев после работы забежать домой, захватил с собой санки, бутылку пива и рванул за сыном. Пока спускался с пятого этажа, откупорил и выпил. Он бодро и весело добежал до детского сада, а в тепле и уюте его развезло – скромная бутылка с устатку и на голодный желудок здорово шибанула по мозгам. Когда Андрюшка оделся-обулся, то обнаружил, что папа заснул, присев на стуле у дверей и привалившись к стене. Сынок отца растряс, они вышли на улицу. В сумерках мороз крепчал, надо было торопиться: малыш плюхнулся в санки, Николай схватился за верёвочку и: «И-го-го!» – резво порысил в сторону дома.