Kitobni o'qish: «Война на двоих»

Глава I

Туфли. Тканевые, замшевые, из искусственной кожи.

Туфли. На низком, среднем и высоком каблуке.

Туфли. Босоножки, лодочки, оксфорды.

Никто в Берлине не проклинал туфли как Мари. Ей, конечно, не нравились и тонкие платья с узкой талией, и гламурные шляпки. Но туфли она особенно ненавидела. Постоянные мозоли и шрамы, боль и страх споткнуться на мельчайшем камушке – разве это дело? Из-за необычного взгляда на модные тенденции ее даже выгнали из школы. Ну что поделать, если учебная форма и на вид, и на ощупь будто тюремная роба? Да что там роба – хуже. Та хоть не жмет со всех сторон.

– Зато теперь я полностью свободна! Свободна от всех ограничений и обязательств!

Утопив руки в глубоких карманах штанов и громко, будто всем назло, шаркая ботиночной подошвой, девочка в грубой, полу-расстегнутой серой рубашке неспешно прогуливалась по городским улицам. Если бы автором этой повести был неисправимый романтик, в этом месте он бы обязательно приписал, как красиво развевались ее золотистые, сияющие, длинные волосы. Но повесть эту написал отнюдь не романтик. Поэтому этого уточнения здесь не будет. Да его и не было бы, будь автором и романтик, так как у Мари этих самых великолепных волос не имелось. Своей остриженной головой она чрезвычайно гордилась. Ни разу в жизни она не видела девушек, чьи волосы бы не касались плеч. Даже в журналах.

– Почему так стричься до сих пор не модно? Это ведь так удобно! Можно не тратить все утро на расчесывание и завивание кудрей. Просто встала и пошла! Вот женщины странные…

По дороге проносились черные лакированные автомобили, у бордюра испуганно волочились велосипедисты, шумели набитые людьми трамваи. Жизнь в Берлине кипела – будто война и не начиналась. Мари даже и представить не могла, как это – война. Со школы она помнила только то, что страшнейший враг Германии – евреи, что война – с ними, что евреи – враги культуры, их цель – разрушить все и править миром. Больше ничего о войне она не знала, да и не хотела знать. Зачем забивать голову ненужными мыслями?

Девочка свернула в знакомый переулок. Скоро она уже будет дома. Наверняка фрау Катрин напекла булочек и ждет ее к уроку. После позорного отчисления Мари из школы-интерната эта старая добрая женщина приютила ее у себя, и, будучи бывшей учительницей, занялась ее образованием. Мари всегда занималась с ней с удовольствием, ведь ее ждали удобное кресло-качалка, черный чай с базиликом и душевная беседа за книгой.

Из раздумий девочку выдернул чей-то пронзительный крик. Посреди бела дня, под окнами, из которых выглядывали заинтересованные люди, избивали мальчика. Трое рослых белокурых парней повалили бедолагу на землю и безжалостно колотили его ногами. Вся сцена сопровождалась смехом как самих мучителей, так и «зрителей». Несчастный отчаянно пытался закрыть лицо руками и еще больше съежиться, чтобы боль от ударов не казалась настолько сильной. Мари аж затрясло от ярости. Не раздумывая, она подлетела к одному из хулиганов и отвесила ему смачную пощечину. Вздрогнувший юноша поднес ладонь к горячей и красной от удара щеке и гневно уставился на девушку. В его глазах играло бешенство.

– Ты… что это? Ты… это… совсем ку-ку?

Его товарищи тоже наконец оставили «жертву» в покое и с изумлением рассматривали неожиданного соперника.

– Вот вляпалась! Их трое, а я одна. Неужели придется «включать мальчика»? Хотя, а как иначе…

Мари глубоко вздохнула и решила – пора.

В ту же секунду жаркий дневной воздух разрезал абсолютно естественный мужской баритон:

– Я вам, мелюзга, не кукушка. Зачем дурью маетесь? Знаете, что с такими как вы обычно делают?

Лица парней мгновенно приобрели цвет белой, но не самой свежей простыни. Они, затаив дыхание и хватая друг друга за локти, начали отступать назад, все дальше и дальше, пока не скрылись за ближайшим поворотом.

– Бывают же черствые люди.

Мальчик продолжал лежать на земле, закрыв лицо руками. Мари склонилась нам ним и ласково похлопала по руке:

– Все хорошо, они ушли. Можешь не прятаться.

Подушечки его пальцев медленно прошлись вниз до подбородка и через пару мгновений окончательно оторвались от загорелой кожи, однако глаза упорно не хотели открываться. Мари невольно улыбнулась.

– Правда, они ушли. Совсем.

Мальчик свел брови в недоумении:

– Ты девочка?

– Да.

– Откуда ты здесь?

– Пришла к тебе на помощь.

– Ой-вей, насколько же я слаб, что мне буквально спасла жизнь женщина.

Мари засмеялась. Мальчик наконец открыл глаза.

– Вставай, я помогу тебе, – девочка протянула парнишке руку. Он крепко ухватился за нее и рывком поднялся, подавив хриплый стон. Мари позволила ему на нее опереться и они, покачиваясь, медленно пошли по переулку.

– Тебе ведь в эту сторону? – поинтересовалась она.

Утвердительный кивок.

– Меня кстати Мари зовут.

Мальчик бросил на девочка удивленный взгляд. Она слегка смутилась.

– Ну, Мари… Официально Мария. Мария Эргард.

– А меня Иссур. Официально Исраэль Эртман.

Дети одновременно прыснули. Знакомство выдалось странным, но забавным.

– Наши фамилии созвучны. Твоя – красивая. – продолжил разговор Иссур.

– Да? Вот уж чему точно никогда не делали комплиментов, так это моей фамилии.

– А меня уж точно никогда не спасала от побоев девочка.

Всего за несколько минут, которые разделяли место драки и дом Иссура, двое детей успели стать хорошими товарищами.

Глава II

В течение недели Мари навещала своего нового знакомого, так как ему все еще было трудно передвигаться. Она познакомилась с его родителями и дедушкой, который носил длинную серую бороду и даже дома не снимал свою черную шляпу.

– Чудной он все-таки. Но смешной, – делилась девушка мыслями с новым другом.

Еще Иссур показал Мари их домашнюю библиотеку. В шкафу у фрау Катрин не было и половины тех книг, что стояли на длинных полках в доме мальчика. Иссур играл на скрипке. Каждый раз, когда к нему заходила Мари, он брал инструмент в руки и играл. Играл до изнеможения, пока сама девушка не перехватывала руку, в которой он держал смычок.

– Болезнь – не повод для прекращения практики, – упрямился мальчик. А Мари лишь качала головой и с теплой улыбкой смотрела на этого человека крайностей.

Когда Иссур достаточно окреп, он сам начал приходить к новой подруге. Фрау Катрин была в восторге от такого «умного и светлого» мальчика. Жизнь в маленькой квартире стала куда веселее. По вечерам за столом стабильно велись дискуссии насчет писателей и критиков, политике и экономической ситуации в стране. Из этих бесед Мари начала понемногу узнавать и о событиях на войне.

– Сколько бы я еще прожила в неведении, если бы не встретила тебя! – сказала она однажды, провожая друга в прихожей.

– Если хочешь, я еще буду приносить тебе по утрам газеты с самыми свежими новостями. Папа их быстро читает.

Так текли дни. Дружба между детьми становилась все крепче. Они вместе гуляли по городу, читали, чаевничали и говорили, говорили, говорили. А когда заканчивались слова, просто молчали. Друг с другом им было приятно даже молчать.

Однажды Иссур прибежал к Мари с радостной новостью. Он весь светился от счастья и ему не терпелось им поделиться. Мальчик заперся с подругой в комнате, чтобы фрау Катрин ненароком не подслушала их разговор и зашептал:

– Скоро мы переезжаем!

– Как? Куда?

– Нас отвезут на поселение на восток Европы, скорее всего в Польшу. Мари, я так давно мечтал побывать в Польше! Варшава наверняка прекрасна!

– А вы туда уезжаете… навсегда?

– Скорее всего, да. Но ты только представь, новая страна, новый мир…

Радость за друга внезапно сменилась глубокой печалью. Он уезжает так далеко… Даже при всем желании, она не сможет приехать к нему. Пенсии фрау Катрин едва хватало на пропитание, а что уж говорить о поездках. Впервые за всю историю их общения, Мари раскрыла руки, подалась вперед и крепко обняла Иссура.

– Я буду… буду скучать по тебе. Очень.

От неожиданности мальчик немного замешкался, но не остался в стороне и обвил руками спину девочки. Эйфория прошла, и он наконец понял ее горе.

– Я… В любом случае тебя никогда-никогда не забуду, – Иссур попытался ее утешить.

Мари шмыгнула носом и уткнулась в дружеское плечо. Так дети просидели несколько минут. Вскоре девочка подняла голову и пробормотала дрожащим голосом:

– Неужели нет никакого способа, чтобы мы не разлучались?

Иссур мягко взял подругу за подбородок и посмотрел в глаза, в которых застыли слезы. Мальчику вдруг тоже захотелось плакать. Он напряженно закусил губу и задумался.

– Идея есть… Но она безумная.

Мари с надеждой всмотрелась в его сосредоточенное лицо.

– На поселение берут только евреев. Моя семья подходит под эту категорию, ты – нет. Это можно увидеть и невооруженным глазом. Я могу… немного изменить твою внешность, чтобы ты была больше похожа на еврейку. Скажу, что ты моя сестра и предупрежу об этом родителей. Но… ты сама хочешь уехать?

Сердце девушки застучало в бешеном темпе. Казалось, время остановилось. Слова Иссура вновь и вновь всплывали перед ней как белые облачка.

Сама хочешь уехать?

Сама хочешь уехать?

Сама хочешь уехать? …

– Да, хочу.

Мальчик удивился настолько твердому ответу.

– Ты… уверена? А как же фрау Катрин? Ты не будешь по ней скучать?

– Ей под восемьдесят, она про меня забудет уже через пару дней. Кроме того, у меня нет никаких родственников, друзей. Никто даже и не заметит, что я исчезну. Я испарюсь, улечу как снежинка. Будто меня и не было.

Спустя пятнадцать минут Иссур старательно замешивал в глиняной тарелке хну, а Мари сидела к нему спиной на стуле, вытянувшись в струнку.

– Когда за вами приедут?

– Через пару часов. Нужно успеть собрать вещи. Ты знаешь, что возьмешь?

Девочка оглядела свою комнату. В шкафу висят пара рубашек и штанов, ремень и соломенная шляпа. Конечно еще есть старая школьная форма, но вряд ли она понадобится. На тумбочке лежит записная книжка, которую с легкостью можно положить в карман, календарь, который можно с такой же легкостью положить в другой карман и «Критика чистого разума» Канта (фрау Катрин настояла на прочтении). Для Канта карманов не осталось, поэтому решено было оставить его пылиться у кровати. Больше брать с собой было нечего.

– Да, знаю.

Иссур зачерпнул кисточкой немного краски из тарелки и подошел к Мари.

– А теперь – поехали, – мальчик нанес на кудрявые волосы первый мазок.

Глава III

У обшарпанного подъезда стояли пятеро: пожилой мужчина в черном сюртуке и накидке, семейная пара, окруженная кожаными чемоданами, и двое детей с маленькими сумками на плечах. Все они казались взволнованными, кроме старика – тот вообще ни о чем не беспокоился и удивленно улыбался.

– Я точно хорошо выгляжу? Краска не осталась где-нибудь на шее или лице? Все естественно?

– Я же тебе говорю – все хорошо, перед выходом я все проверил. Да ведь ты сама смотрела на себя в зеркало!

– Ну вдруг мы пропустили какое-нибудь пятнышко…

Иссур в очередной раз осмотрел голову подруги.

– Все чисто. Ни единого пятна.

Это не сильно успокоило Мари. Она продолжала нервно теребить ремешок сумки и похлопывать себя по карманам. А вдруг не поверят? Не возьмут? Может, вообще арестуют за ложные показания.

– Люблю же я попадать во всякие авантюры!

Где-то в конце улицы послышался рев мотора, и через полминуты подъехала машина с огромным открытым кузовом, в котором уже сидели какие-то люди. Почему-то их лица не показались Мари самыми счастливыми на свете. Из водительской кабины вышел военный в зеленой каске и с оружием на поясе. Он резким движением вытащил из-за пазухи какие-то листы и спросил:

– Семья Эртман?

– Да, вот мы все, муж, мой папа и дети – быстро заговорила мать Иссура, активно жестикулируя и указывая на каждого из членов семьи. Военный пробежался глазами по списку и недоверчиво вскинул бровь:

– Здесь сказано, что у вас только один ребенок. Откуда взялась девчонка?

Мари содрогнулась всем телом. Не получилось. Ее не возьмут. Сейчас он наверняка вытащит свой пистолет и…

– Это дочь моей покойной сестры. Она умерла несколько лет назад, и мы с мужем взяли ее дочурку на воспитание, но не внесли это в документы. Она нам как родная, – вдруг отчеканила женщина. Военный внимательно осмотрел Мари, еще раз глянул в список, и наконец вынес свой судьбоносный вердикт:

– Принято. А теперь – живо в машину!

Иссур и Мари запрыгнули первыми, за ними залезли «родители». Дедушке было сложно с такой же ловкостью забраться наверх, он был растерян и двигался очень медленно. Военный разозлился и грубо толкнул его в спину, заставив пожилого человека охнуть, упасть на пол кузова и скрючиться от боли. Дедушке помогли подняться и усадили, но детей будто ошпарило кипятком. Они не ожидали такой жестокости. Военный сел обратно в кабину, и машина тронулась. Оправившись от шока спустя несколько минут, Иссур наконец почувствовал, как сильно подруга сжимает его уже посиневшую руку.

Ехали долго. Мари отдыхала на плече у друга и будто дремала, но постоянно вздрагивала и сквозь сон интересовалась:

– Мы еще не приехали? Сколько нам ехать?

Иссур укладывал голову девушки обратно на плечо и шептал:

– Спи, спи, еще не приехали. Я тебя разбужу, когда будет нужно.

Попутчики тоже дремали. Мама разминала дедушке спину, отец похрапывал, сжимая в руках неизменную газету. Мальчик, как постовой, следил за обстановкой «за бортом» кузова. А «за бортом» были бесконечные ярко-желтые цветущие рапсовые поля, только изредка проскальзывало какое-нибудь деревцо. Машина неслась и оставляла за собой километры дорог. Неслась в новую жизнь для людей, сидящих в ее кузове.

Через пару часов пассажиров выгрузили на железнодорожной станции и оставили ждать поезда. Мари чуть не прыгала от радости:

– Сейчас сядем в поезд и поедем в просторном купе с мягкими креслами и столиком! Я о таких только от одноклассниц слышала! Мы положим чемоданы на верхние полки и свободно вытянем ноги! Я включу лампочку и буду что-нибудь писать, а еще нам наверняка принесут бесплатный чай! Я бы не отказалась сейчас от чая…

Однако Иссур не разделял счастья подруги и слушал ее вполуха. Какая-то подозрительная обстановка. Почему за ними приехали именно военные? Почему один из них так грубо толкнул дедушку в спину? Почему никто здесь, на станции, кроме Мари, не улыбается? Хотя, может переезд всегда так и происходит, и все не так уж страшно? Может, люди просто слишком устали для того, чтобы улыбаться?

Наконец подали состав.

Сначала детям казалось, что произошла ошибка. Вагоны внешне больше походили на грузовые, нежели на пассажирские: старые, ржавые, без окон. У дверей их не встречали проводники в элегантных костюмах. Но когда военные с силой стали заталкивать «переезжающих» в поезд, всякие сомнения окончательно развеялись. Внутри не оказалось ни сидений, ни столиков, ни даже подстилок. Зловонный запах окутывал все вокруг. Мари слегка замутило, ее ноги подкосились. Девушка схватилась за Иссура и прижалась к другу всем телом. Тот подхватил ее под руки и усадил подругу рядом с собой в углу. Рядом разместились остальные члены «семьи». Поезд тронулся.

– Я… не верю в это. Мне точно не кажется? Или у меня видения? Мы действительно сидим на… полу? – прошептала Мари в ухо мальчику.

– Тебе не кажется. Но не беспокойся, ты не замерзнешь.

Иссур снял с себя пиджак и подстелил его девушке.

– А как же ты? На улице дует прохладный ветер.

Дедушка вдруг подвинулся вплотную к внуку, он будто услышал разговор детей, к нему присоединилась мама, и папа не остался в стороне. Вскоре тесная компания согрелась. Мальчик обнял Мари и улыбнулся ей, будто уверяя – так он точно не замерзнет.

Поезд шел несколько дней. Без остановок, без еды и воды, без простейших санитарных удобств. Те сухари, что опрометчиво положила в кармашек чемодана мама, почти все были съедены в первые несколько часов. Два сухаря положили за пазуху дети. Когда голод становился нестерпимым, они доставали их и посасывали. Зорко следили друг за другом, чтобы никто не отгрызал большие куски. Но и хлеба не хватило надолго. К концу второго дня дети слизывали с рук последние крошки. Кроме них в вагоне сидели молодые девушки с кричащими младенцами на руках, будущие мамы, престарелые мужчины и женщины. Все они едва дышали. Иссур крайне волновался за своего дедушку. Тот уже не мог сидеть и просто лежал на коленях своей дочери, прикрыв глаза.