Kitobni o'qish: «Гнилые яблоки и червь из космоса»

Ты слушать исповедь мою

Сюда пришел, благодарю.

М. Ю. Лермонтов, поэма «Мцыри»

Вместо пролога

Сегодня мама была необычайно веселой, а это происходило с ней не так часто. Все дело в том, что сегодня она встретится с тетей Ниной, после чего они вместе усядутся на лавочку и будут беседовать по душам, не забыв прикупить по этому поводу небольшую упаковку маленьких квадратиков с ярко выраженным запахом пряной розовой колбасы и порошкового сыра, протухшего сто лет тому назад. Я тоже сухарики любила, но разумеется, что мама меня с собой не возьмет – я буду сидеть, как и полагается, в квартире. Мне нужно следить за Петькой – моим двухлетним братцем. Площадка же в нашем дворе, как назло, вчера ночью вдруг оказалась покрашенной в новый, совершенно уродливый розовый цвет с примесью непонятных бирюзовых полос. Словом, скука смертная – я буду сидеть за столом у самого подоконника и не торопясь выводить каракули в альбоме. Рисовать мне никогда не нравилось, но в последнее время мне пришлось заставить себя это дело полюбить – в нашей однушке на первом этаже заняться просто было нечем, а мои глаза нуждались хоть в каком-то отдыхе от отравляющего света смартфона. Вот я и решила разместить свой рабочий стол в аккурат в центре комнаты у окна, чтобы рисовать и изредка бросать уставший взгляд на растущие через дорогу ядовитые брокколи деревьев – роща была прямо за площадкой. Точнее, даже и не роща, а лишь жалкое ее подобие – гаражей с валяющимися на пыльной земле пластиковыми шприцами и разнообразными побитыми бутылками там было гораздо больше. А еще туман, вечный туман, который беспощадно облеплял наш двор своими потными бледно-молочными лапами. Как же тоскливо быть ребенком! Если бы вы только знали, насколько часто плачут мои плечи и даже сам Господин Позвоночник – им, бедным, некуда деться. Сидение на деревяшке-стуле у окна, лежание на жалких тряпках ковра Алладина на диване (хорошо, что хотя бы раскладном – нас-то в семье четверо) или редкое стояние, связанное с нужностью похода сами знаете куда – все это не столько изматывает, сколько заставляет болеть всех моих друзей. Коленки, кисти, лопатки… турник или кольца? Как же давно это было! Гулять, гулять… да где там! Все дома, дома и в школе. Нет, я ни капельки не ленивая, просто жизнь играет со мной по-своему. Или я все же сама виновата?

Мама с Ниной стоят во дворе прямо под нашим окном. Их разговор слышится хорошо даже сквозь бетонную громадину дома и стеклянный расплющенный купол окна (некогда он был крышей оранжереи в королевстве какой-нибудь феечки, я уверена), но я отправила свое скользкое внимание только в бумажный лист, поэтому до моих ушей долетали лишь какие-то обрывки фраз по типу «Батончик», «Повидло», «Опять столовая», «Без свинины» или «Лучше фрукты». Интересно, о чем это сегодня они толкуют друг с дружкой? Не то чтобы громко, но не так уж и тихо. Может, мамина подруга решила заняться спортом? На самом деле они обе никогда не любили всякую подвижность еще со времен школьной физкультуры – так мама рассказывала. Выглядели они не так уж и плохо – обычные тети в цветочковых платьях и оставленных на кухне фартуках.

Или они обсуждают мой обед в школе? Столовая у нас ужасающая, разве что Кощея Бессмертного круглые поварихи забыли сварить в своем котле.

О чем же идет речь? Невольно я все же потянулась в сторону окошка в противной грязной раме – мне вдруг почему-то стало интересно послушать. Нет-нет, я не подслушиваю за взрослыми как некультурная девочка, что вы!

Не успела я толком расправить ушные раковины для комфортного прослушивания, как мама вдруг повернулась в мою сторону, но прокричать что-либо в наше закрытое окно не успела. Прямо с яблоньки рухнуло яблоко и превратилась в коричневую лужицу, которая так и осталась неподвижно спать между ног мамы и тети Нины.

– Фу, какая гадость!

– Гнилое.

Я поняла, что наблюдать и слушать не смогу – мама достала ключи и потопала к подъезду. Пачку сухариков она почему-то шлепнула в урну по пути. Я осталась в смятении и немного побаивалась, что мама вставит мне за подслушку. От былой ее веселости ни осталось и духу.

Глава первая

– Линда, ты чего тут уселась?

– Да просто стол передвинула. Мне так удобно. Глаза расслабляю, – ответила я как можно более невозмутимо.

– Ну-ну, я вижу.

Мама ушла на кухню. Я стала тупо смотреть в одну точку. Воркующие друг с другом хлопья мышиного цвета пыли словно смеялись надо мной. Я была заперта в квартире до завтрашнего школьного утра, а Петька так и вовсе пленник внутри осыпающихся белесой штукатуркой стен – он-то еще даже в садик не ходит.

Сидеть и правда было утомительно, да мне и в школе этого хватило по горло. Может, стоит придумать себе новое занятие? Я отложила альбом, на открытой странице которого красовалось нелепо выведенное деревце, похожее на не оформившуюся тень – фломастер почти высох. Дерево было яблоневым – я так решила назло маме, когда их с тетей Ниной чуть было не раздавило упавшее невесть зачем яблоко. Зеленое оно или красное? Да и не важно! Теперь оно все равно коричневое, как обложка моего учебника по истории или портфель преподавателя той же истории. Или алгебры? Не помню. Наверняка уже сбежались мухи…

Звук каменной лавины цвета серой земли. А, нет – это Петька протиснулся в комнату. Просто писк двери. Щеколды все старые. Морские штанишки были чем-то обляпаны. Кажется, детское пюре из тюбика. Но какая мне разница? Яблочное или банановое. Зачем я об этом думаю? Пятно похоже на расплющенную жидкую гусеницу. Это неважно!

Петька подобрался к столу и начал теребить об него детским носком на собственной ноге. Забавно и нелепо, но играть мне не хотелось. За окном еще желто-розово. Ночь нескоро. А я уже устала. Не от рисования, а от чувства собственной бесполезности. Петька дотянулся до зеленого маркера и радостно заграбастал его маленькой ручонкой. Я испугалась, как бы он не измазался еще и этим. Вот грязнуля! Я уверена, что даже будучи малявкой, не была такой свинко-мартышкой. Я хотела было вырвать у брата маркер, но тот состроил мне ехидную улыбочку и умчался из комнаты. Наверное, побежал на кухню к маме. Я знала, что во время готовки или тому подобных дел ее лучше не отвлекать – и настроение портится, и работа плохо делается. Шурк-шурк! Петька потянул дверную ручку, и я обомлела. Нос зашевелился. Горячий и искрящийся аромат мясного парфюма чуть не вышиб мне глаза. «Жарит котлеты». Я вскочила и побежала за братом, чтобы успеть поймать его до того момента, как негодник два-три раза подергает кухонную маму за край фартука, демонстрируя улов только что украденного с моего стола маркера и требуя чего-нибудь. Чего? Ничего хорошего – мама чуть не уронила ложку, которой пыталась протиснуться в мясорубку и выловить пластиночку неугомонного рыцаря-лука. Мы с Петькой стоим в дверях. Мама вопросительно оборачивается.

– Что такое, доча? Не отвлекай. Я вас позову.

– Я попить, – пробормотала я в ответ, пытаясь странно оправдаться. От нечего делать я проскользнула к прибитой на стену полке и достала белую кружку с застывшими кофейными водопадами на донышке. Потом оглянулась в поисках пятилитровки – обычно она стоит где-то на полу в углу. Но ничего не нашла. Недовольно я открыла кран и пустила в кружку поток канализационной путешествующей воды. Отдавало хлоркой. Сглотнув, я удалилась, прихватив с собой и Петьку – включу ему телевизор. Сама смотреть не буду – неинтересно и утомительно.

В квартире стало жарко, как в мясной и масляной пароварке сразу. Пол на кухне был немного жидким – отдавало растительным маслом. Я потрогала лицо – оно как будто тоже испачкано каким-то пюре. Изумлял лишь запах.

Мы вернулись в комнату, я отправила Петьку на диван и стянула с него штаны, в обмен помахав пультом от экрана с мультиками на стене. Шлепнув детскую одежку в корзину в ванной, я затормозила свой взгляд на зеркале: почему-то я покраснела. Вряд ли это аллергия или раздражение. Но и не смертельная болезнь. Тогда что же? «Масло», – конкретно и ясно подумалось мне. Мама просто жарила на ужин котлеты. Просто котлеты. Просто мясо.

Я плюхнулась к Петьке на диван. Сытный аромат сводил с ума. Небо розовое. Комната коричневая. Меховой плед уткнулся в мой нос и душно пах. Мультики жужжали в ушах. Мозг ничего не понимал.

Какое-то время я пролежала на этом самом пледе, ловля взглядом то Петьку, то картинки в телевизоре, то солнечные дольки в окне. Закат. Пора закату.

Шаги. Тапочки. Мама.

– Кушать!

– Иду. Петя, топай.

Я щелкнула красной кнопкой пульта. Бетонные ноги встали на пол. Пылинки продолжали свой легкомысленный вальс.

Я отломила осколок котлеты вилкой и увидела ее внутреннее строение, напоминавшее рисунок почвы в атласе по географии. Интересно. Но скучно. Петька, разумеется, больше разбросал, чем съел. Я тоже поскорее бросила тарелку в раковину и улетела в комнату. Села за стол, раскрыла альбом. Мама осталась с посудой. «Помочь», – я ущипнула себя за палец и отправилась к раковине.

– Не надо, я сама.

– Мам, я вытру посуду.

– Говорю же, я сама.

Я сдалась. Раскрыла альбом. Кажется, теперь и он смеется надо мной. Яблоко нарисовалось само собой. Потом окрасилось в зеленый. Потемнело. Заплесневело. Расплавилось. Исчезло. Я открыла глаза. Лист по-прежнему чистый. Ничего не было. Или мне не померещилось? Пора спать.

Сумерки все же пришли. За ними и тьма подоспела. Трели соловьиного звонка в каменную входную дверь. Щелк-щелк. Зашел папа. Линда карасиком сползла с дивана. Линда поползла. Петька помчался следом. Наш папа, то есть папа Линды и Петьки, был высоким офисным мужичком с небольшими бурыми усами и добродушными глазами. Папу все любят. Петька визжал и пытался на папиной ноге зависнуть. А я была взрослой и стояла рядом.

– Как делишки? – спросил папа, ставя на пол портфель и снимая лаковые туфли, похожие на две блестящие черные лакрицы. Как две палочки. Лакричные. У папы нога дли-иинная.

– Как всегда, – коротко бросила я, но попыталась заставить свое лицо улыбнуться. Губы заскользили. Рот размялся.

– Чем это так вкусно пахнет?

– Котлетами. Да просто мясо.

Они трепетали одни. Как мотыльки. Но меньше. Тени тоже были. Завтра рано вставать. Ночные кусочки окружили меня. Живот урчал как комок пончика. Мясо было съедено, и больше оно никому не нужно. Даже червям, который с удовольствием съели бы все салатовые с коричневыми метеоритными дырами гнилые фрукты. А мясо с запахом замка или дикой охоты на карете – что может быть лучше для безногого лысого червя? В тот момент почему-то и мне захотелось лечь на пол, уничтожить свои руки-ноги и просто ползти. Медленно. Метр за минуту. За час. Никого не трогать. Зато будет дело – доползти до дивана. Или ванной. И кухни.

– Петя, хочешь поиграть в червяка? – зачем-то брякнула я. И понеслось: Петька спрыгнул на пол, чуть было не продавив первый этаж, стал бегать вокруг комнаты и пожирать радость того, что стол со всеми моими карандашами и маркерами невесть как шатается. «Вот ураганный мальчик. Ему бы снести все небо и заодно облака перетоптать – это если птицы его не заклюют своими иголками от негодования и непонятия смысла происходящего».

– Я черфяк, я черфяк! – весело смеялся братик, заглушая раскатами своего мальчишеского смеха даже орущие во всю силу мультики про зеленых собак и оранжевых котиков. Котики, надо признать, довольно симпатичные, но остальные существа наподобие коров и бегемотов доверия не внушали. На них точно кто-то пролил не одну сотню баллончиков с неоновой краской, разъедающей все на своем пути. «Хорошо, что я выросла из этого. И глаза не болят».

Петька переполошил все до единой танцующие пылинки в пышных юбках, даже несмотря на то, что прожекторы бала уже не работали – солнце село. Звезды опаздывали, либо же их просто заслонил собой туман. Пылинки, домашние звезды вальса, убежали. Петька все бегал и бегал червяком. Я взялась объяснить ему, глупенькому, как подобает ползать настоящему червяку. Черви, между прочим, звери тихие и спокойные. И непривередливые ни в чем.

– Петя, постой! Ты слишком громкий, прям как трактор. Так не делается. Червяки не бывают такими.

– Трактор! Я трактор! – братец, хитрый, мгновенно перевоплотился в нечто более крупное и внушительное. Наверное, хотел оправдать свои шумные крики. К трактору, не дающему никому прохода, претензий быть не может. Мне это надоело.

Капли. Простые бесцветные капли. Дождь застучал по крыше, а потом и по моим рукам. Я отправилась в душ. Капли продолжали долбить мою кожу. Холодные неприятно ее пронизывали, а горячие, когда пришли им на смену, уже не кололи, а просто прожигали меня насквозь. Входили с одной стороны и после вылетали уже другими. Потерла пятки и чуть не поскользнулась. Зеркало над ванной слабо замерцало. Хихикало. Оно висит и лишь наблюдает. Над моей глупостью. Ничегонеделанием. Пора что-то делать. Пора что-то менять.

Смыла пену. Шероховато вытерлась. Навестила окно. Танцовщики не пришли. Небо было пустым, но нельзя сказать, что чистым – все же туман делает свое дело, закрывая собой красоту сияния желтых огней. Я тоже хочу танцевать. Лучше – просто порхать. Для того, чтобы можно было жить.

Я зло выдвинула нижний ящик книжно-вещичного шкафа и вынула оттуда ежедневник с моими любимыми наклейками на обложке. Теперь у меня есть оружие. Против площадки, залитой дождем, мамы, скучающей на кухне, и ленивого дивана с колючим пледом. Против бездействия. И моего собственного страдания. Я назвала его «Исповедь». Хотя на самом деле это просто дневник. Пришло время сделать первую запись.

«Скучающая Линда, десятое сентября.

Я проснулась, поучилась, пожила и устала от лени. Звучит и правда глупо, но это действительно так. Я не знаю, куда я иду. Школа, котлеты и танцующая пыль. А все дождь! А все туман! А все площадка! А все активный Петька! А еще черви, черви и яблоки… Сегодня на маму чуть не упало яблоко, испортив ей настроение. На самом деле мне жаль ее и папу. Здесь скучно. Работать тоже наверняка скучно. А еще я заглянула в зеркало. Я не нравлюсь себе. Я могла бы быть кем-то другим. Кем угодно, только бы не Линдой. Линдой, что живет в маленькой квартире на первом этаже серо-мышиного дома. Таких домов в нашем городе, а тем более в мире целые миллионы, если не миллиарды или квадриллионы. Почему он достался мне? Еще я не знаю, как найти червя. Может, я сама и есть червь? Ну нет, я вроде непохожа. Я гниль не ем. Вообще брезгливая. Петька бежит и машет мокрым полотенцем с машинками. Лучше прыгну в сон и повеселюсь с этими самыми червями».

Глава вторая

Они били меня и терзали. Они, те самые звезды. Во сне было тяжело. Я могла разобрать любые рекламные надписи и даже сообщения в телефоне. Мне говорили, что во сне нельзя читать никакой текст, а если задержать дыхание, то ничего не случится. Если ущипнуть себя – не проснешься. Мои сны были туманными, как наша площадка и роща во дворе. Бредешь по коридору, его стены переливаются разбрызганным всюду бензином. Мое лицо окружили мухи и стали неприятно на меня глядеть. Я даже не смогла сосчитать, сколько у этих черных тварей имеется вращающихся глазищ. Зырк-зырк. Мухи не хотели оставлять меня. Наверняка сегодня мой разум состроил сюжет про мир насекомых. Это еще ничего – даже местами интересно. Понаблюдаю. Я слышала, что снами можно управлять, если все сделать по инструкции: лечь во столько-то, во столько-то встать, походить, снова заснуть и заставить себя поверить в то, что ты спишь и можешь все. К сожалению, я не хочу этим заниматься. Вот что мне там делать? Зачем мне безграничная свобода? Что во сне, что наяву я не найду себе места. Я девочка, меня зовут Линда, мне пятнадцать. И я ничего не могу. Мухи не отставали. Я шла по тоннелю дальше. В стенах видоизмененной радуги зазвучали непонятные звуки. Бетон стал похож на хлеб. На батон. Там кто-то копошился. Не черви. Тогда кто? Я двигалась дальше. Мозг заставлял идти без какого-либо смысла. Он у меня вообще странный.

Я увидела маленькие мордочки. С клювами. Это были комары. Прямо передо мной возникла тень – ворона с ужасающе длинным клювом и медицинской маске. Средневековый доктор? Дикая птица?

Конца и края у туннеля не было. По крайней мере, я его не видела и не могла видеть. Сон не был кошмаром. Мозг хотел убить время до пробуждения. Будильник не ждет. Как и все в моей жизни – убить время. Хорошо, что мне никто не мешает. Мухи отлетели. Живут ли мыши в хлебе? А черви в облаках под полом?

Я остановилась. Пространство тоже остановилась. Впереди что-то замаячило. Это было… яблоко. Гигантское яблоко-дворец, как в глупом мультфильме. Вот нелепость! И зачем только оно мне сейчас? Во сне никогда не поймешь, что можно съесть. Там вообще не существует ничего съедобного. На яблоке кто-то сидел. Он самый. Червь. Я осторожно подошла поближе и уставилась прямо на него. Диковинный зверь, ничего не скажешь. Большой, как три полицейских пончика. Нужно ли мне с ним беседовать? Если да, то о чем? «Поскорее бы будильник… надоели эти странные животные. Вот проснусь и поменяю жизнь! Надоели братья, школы, квартиры и котлеты. Пока я только Скучающая Линда, поэтому нужно стать Линдой хотя бы Менее Скучающей. Где-то меня ждет дневник – захвачу его в школу. Пускай одиннадцатого сентября…»

Шум. Крик. Вопль. Обычная мелодия. Уши не включились. Я потянулась к голубому экрану. Глаза помутнели. Потянула пальцем по цифровой плазме – будильник замолк. Перед глазами (где-то между ресницами и черепком) все еще сидит безобразно ухмыляющийся червь. Я зажмурилась со всей силы, чтобы прогнать это неприятное существо. Потрогала большим пальцем линолеум и решила, что не хочу сегодня есть яблоки на завтрак. Звезды и те уже выключены.

На кухне мрачно и холодно. Свет включать было больно, я сразу сощурилась. Петька еще спал, ему некуда спешить. Папа уже на работе – время 7:30. Уставшей рукой я открыла кухонный шкафчик и потянулась за упаковкой шоколадных шариков, а затем разогрела в микроволновке стакан молока. Кухня была замотана паутиной темноты, которая ловила в себя все пляшущие в свете окон клочки пыли. Наскоро позавтракав, я накинула рюкзак и двинулась к порогу.

Дорога до школы была быстрой и занимала всего десять минут, но для меня они тянулись просто невыносимо. Мелькали прохожие. Кто гулял со шпицем, кто шел, покачиваясь, в магазин, а кто держал за руку оскорбленного ребенка-первоклассника. Мне и самой никуда не хотелось, но школа, по крайней мере, помогает сбежать от лежания или сидения. Я чувствовала себя человеком, пусть не работающим, как взрослый, но хотя бы занятым. И нужным. Нужным миру и червям, которые уже успели продрогнуть в осенней почве нашего городка и изрядно проголодаться. А все сладкие плоды с деревьев уже давно собраны. «У них есть корешки, пусть довольствуются и этим. Не мое дело о червях заботиться», – думала я, пока не спеша перебирала ногами завявшие листья по пути на учебу. Школа была окружена домами, а рощицы оттуда и вовсе не было видно. Туман потрогал меня за руку. «Да кто вообще наденет перчатки одиннадцатого сентября?»

Девятый класс не манил меня, но я не боялась. Знала, что сложно. Но все равно шла. Экзамены я точно сдам на твердую четверку. Я уверена. Бояться нужно после – когда закончится школа. А я даже не умею готовить и стирать. Такая я недотепа. А маме помогать не получается. Хочется, конечно. И это нужно. Но не со мной. Не для меня.

Притопала. Не промокла. Сняла ветровку и выскользнула из раздевалки. Общаться не с кем – в этом классе я всего полгода, а не всю огромную вечность, как могло бы показаться. Я училась в другой школе, платной и золото-симпатичной, но потом папа заявил, что у нас закончились деньги. Точнее, они были, но предназначались для другого. Да и я сама была не против ходить мешком от подъезда до класса, а не мотаться туда-сюда на папиной машине и чувствовать брюки на коже ног – они как наволочка для подушки, когда сидишь в ужас какой неудобной позе и тупо глядишь в окно на мельтешащий город-муравейник и снующие тут и там его крупицы.

Простая городская школа и нудные учителя. Лямки рюкзака неприятно оттягивают плечи. Мне провели лезвием между лопаток. Спина просила мягкости или полета. В легком небе.

Сижу на своем стуле на самой первой парте у самой доски. Рядом никого – все предпочли задние места. Я решила, что мне так даже лучше, никто отвлекать не будет. Все-все пятерки мне не очень нужны, но разные долги и тройки всегда закрываю. Если пропустила – все пишу. Мне так спокойнее на душе.

Я проскучала алгебру и физику. Потом у нас физкультура. Ура-ура. Черные легинсы и синтетическая белая футболка уже покрылись обрывками юбок и платьев пылевых красавиц, потому что физкультуру у нас то отменят, но перенесут, то физрук заболеет или я сама с нее сбегу. Такое тоже бывало – мне было стыдновато перед всеми. Но вот сегодня было хорошо. Я уверенно пошла к раздевалке. Стайка девчонок терлась следом, громко болтая. Я, собственно, даже не помнила, из моего класса они или нет. Дверь захлопнулась.

Я стянула брюки. Ноги неприятно болтались сверху. Когда я натянула легинсы, ноги потерлись друг о друга. Мне они не понравились. Скрип – кто-то зашел. Я спряталась за ширму – никому меня лучше не видеть. Мне стало казаться, что я страшная. Уж точно хуже всех одноклассниц. Моя талия была явно шире, а я сама – выше и потому массивнее. Вдруг начнут обзывать? Или им плевать на меня? Надеюсь, второе окажется ближе к истине.

Мы построились вдоль стены и ждали, пока физрук допьет чай и отметит всех в журнале. Говорю за себя, потому что до других мне самой нет никакого дела – я не хочу здесь оставаться. Потом мы, потом я побежала. Через шаг устала. Стало больно сбоку живота. Казалось, ребро проткнуло кожу. Я не остановилась, а заставила кроссовки нести меня дальше по бессмысленному кругу спортивного зала. Никто не старался, многие вообще присели на лавку и ждали, пока не лентяи отмучаются. Бег – это ужасно сложно, хотя кому-то, особенно по утрам он и нравится. Во всяком случае мне – нет.

«Эй, давайте шустрее! Еще пять кругов», – весело голосил физрук, почесывая по-детски лысый подбородок. Я искренне не понимала, как можно сделать это еще шустрее, если ты и так похож на дохлую муху, которую пришибли кухонным полотенцем в горошек. Мальчишки скопились впереди строя и над чем-то смеялись. Я убедила себя в том, что речь у них шла о компьютерных играх. В самом деле – они слишком глупые, чтобы видеть вокруг людей.

Настали отжимания. Я смогла два. Мальчики сделали по сто миллионов. Девочки не делали – одни по-прежнему загорали на лавочке, а другие просто попросили двоечку. Физрук с натяжкой нарисовал им троечки с минусами. Такой расклад все же не для меня – нечего прожигать жизнь. Нужно стараться. Никто мои оценки по физкультуре не спросит, но мне будет хорошо внутри. Даже как-то тепло.

Настал бег по кругу на время – надо было выжить целых двенадцать минут и пятьдесят секунд.

– Аманда, пошевеливайся! Что спишь на ходу? – крикнул физрук и посмотрел прямо на бегущую меня, так что я аж притормозила специально для того, чтобы подскочить от неожиданности.

– Я Линда, – угрюмо буркнула я в ответ, смерив учителя осуждающими глазами. Такой был у меня в тот момент взгляд.

– А, прости. Обознался. Давай-давай, не тормози.

Я не ответила, а стала с новой силой двигать руками лыжника-спринтера туда-сюда, как будто это могло бы исправить ситуацию. Я устала. Шоколадные хлопья прыгали внутри. Меня точно пырнули не одним лезвием.

– Стоп! – раздался свисток. – Время вышло. Сейчас мы посчитаем, кто сколько успел намотать кругов. И помните: я следил за вами!

– Иван Иваныч, можно выйти?

Это был кто-то из девчонок. Мне так показалось. Кто-то, похожий на тетю из рекламы блестящих платьев. Красивый. Нежный. Не то, что я. Мои красные щеки чуть не отвалились от лица. Ноги болтались. В меня налили воду?

– Выходи, только быстро, – физрук добро махнул рукой и пошел что-то черкать в своем клетчатом журнале. Я присела на скамейку рядом с довольно милыми одноклассницами.

– Катька пошла за пиццей, точно вам говорю.

– Чего? Пиццей? – я даже удивилась. Катька ведь такая то-оооненькая. Как перышко.

– Мы после физры идем по магазинам, а в столовке есть не охота. Я вот не завтракаю никогда, поэтому сейчас самое время для пиццы, – доходчиво объяснила мне Ксюша, подруга Катьки.

– Хочешь с нами? – вдруг спросила у меня Маша. – Хотя тебе, наверное, лучше сгонять в спортзал.

– А мы пойдем кушать…

– Зачем мне в спортзал? Я не люблю всякое железо тягать.

– Ты такой родилась? Я про талию. И ножки.

– Да! Родилась! Что вам не нравится? – я уже начинала на них злиться.

– Нужно бы поменьше. Просто не ешь и сходи в зал. Или побегай.

– Ненавижу бег.

– Тогда не бегай.

Прозвенел звонок. Они поднялись и ушли. Я поплелась следом. После раздевалки заглянула в уборную, где было заляпанное зеркало, но зато оно отображало меня в полный рост. Ну-ка, что тут у нас? Русые волосы в косичке, еле достающей до лопаток. Круглое лицо с красными пятнами – я забыла про крем, который все равно не помогает. Шея с синей линией внутри. Плечи, которыми можно двигать – только пришей крылышки от костюма феи с детского утренника. Футболка, под которой все болтается, особенно при ненавистном мною беге. Тело. Просто тело. Как у мамы. Не как у девочек. Брюки явно больше, чем у них. Потом ноги. Не как сосиски, а как сардельки. Стопы в кроссовках обычного женского размера. Мне хотелось заплакать – я не вписываюсь в этот мир. Буквально не помещаюсь. Смахнув слезу к братьям и сестрам из пыли, я кое-как нашарила в рюкзаке ежедневник.

«Плохо бегающая Линда, одиннадцатое сентября.

Сегодня я бегала на физкультуре долго-долго, а в обмен на все это получила четыре. Мои одноклассницы могут кушать пиццу. Я поняла, что больше их. А чем твое тело меньше, тем проще тебе его носить. Кажется, поэтому мне и не досталась пятерка на этот дурацкий беговой норматив. Кто-то брякнул цифру в двенадцать минут и пятьдесят секунд, а мы должны за ней носиться. В буквальном смысле. Кто вообще все это придумал? Конечно, общество. Все это люди! Люди виноваты в своих бедах! Из-за глупых правил одни что-то могут, а другие – нет. И этим другим придется попотеть, чтобы стать нормальными. Или хотя бы – как все. Ощущение, что и мне придется. И я правда толстая девочка. Толстая Линда. Мне нельзя пиццу из столовой. Стыдно. Лучше, чтобы меня вообще никто не видел, пока не стану такой, как надо. А как надо? Как все надо».