Kitobni o'qish: «Аня здесь и там»

Мария Данилова

Shrift:

Иллюстрации Анны Подлипенцевой

* * *

Посвящаю маме и папе

Глава 1. Один прекрасный день

По кусту черники ползла божья коровка – желтая. Я подставила к листикам ладонь, и она переползла мне на руку. Коровка двигалась быстро, щекоча меня своими лапками, и я никак не могла подсчитать количество пятен у нее на спине – то ли пять, то ли шесть. Она расправила крылья и собралась улететь. Нет, нет, погоди, постой! Я собрала ладони в домик.

– Мам, смотри, божья коровка!

– Сейчас, подожди, не могу оставить такой куст. Соберу и приду. – Мамин голос отозвался эхом.

Сквозь деревья и густую траву я видела только мамину джинсовую панамку. Мама сидела на корточках неподалеку, посреди небольшой полянки. Лица ее было не разглядеть, но я-то знала, что вид у нее крайне сосредоточенный.

Мама – чемпион мира по сбору черники. Когда она была маленькая, каждое лето ее бабушка ходила с ней в походы в черничные леса. Они собирали там так много черники, что, когда вечером мама ложилась в палатке спать и закрывала глаза, перед собой она видела пышный зеленый куст, облепленный синими ягодами.

Вот и сейчас мама наверняка набрала уже целую корзину, но бросить хороший куст не может.

Я собирала чернику в небольшое пластмассовое ведерко, но у меня никогда не набиралось и половины. Да что там, даже горсти не набиралось, все каким-то образом оказывалось во рту. Поэтому, когда я возвращалась из леса, и лицо, и руки, и даже волосы у меня всегда были синие-красные, как будто произошло какое-то страшное преступление.

– Мам, ну ты идешь?

– Сейчас, сейчас. Ты Дедушку позови.

Дедушка к чернике равнодушен, гораздо больше его интересуют грибы. Но мы стали брать его с собой в лес с тех пор, как мама заблудилась и два часа не могла найти дорогу домой. А все потому, что в погоне за черникой мама впадает в такой азарт, что забывает обо всем на свете. Хорошо, что тогда она успела послать папе свои координаты, перед тем как в телефоне села батарейка, и он смог ее спасти. С того дня в качестве компаса и спасательного отряда мы брали с собой дедушку.

Дедушка делал все тщательно. Он срывал только самые крупные ягоды и аккуратно складывал их в корзинку, ягодка к ягодке, без единого зеленого листочка, сосновой иголки или случайного муравья. Зато набирал он раза в два меньше мамы, а после того, как его корзина попадала ко мне в руки, и от этой половины мало что оставалось.

– Де-ду-шка! – прокричала я изо всех сил.

Дедушка направился ко мне. Я услышала, как захрустели ветки под его резиновыми сапогами и зачавкал мох. Он подошел, достал из нагрудного кармана очки и наклонился посмотреть, кого же я там поймала.

– Ух ты, желтая! Это к удаче. Загадай желание, а потом сдуй ее с руки, и желание сбудется.

– Вот это да! – обрадовалась я. Только что же загадать?

У меня было много желаний. Во-первых, мне нужен был сачок, чтобы ловить на озере мелких рыбок. Во-вторых, я хотела новый велосипед, мой мне был уже мал. А в-третьих, я хотела, чтобы моего лучшего друга Андрюшу перевели в мою школу. В детский сад мы ходили вместе, а потом он с родителями переехал в новый район, и теперь школа была у каждого своя.

Я разомкнула руки, но пока я решала, какое из желаний выбрать, божья коровка расправила крылья и выстрелила вверх, унеся с собой мои желания.

Ну вот.

Дедушка торопил нас домой. Он говорил, что у бабушки уже наверняка стынет на столе обед и что она будет сердиться. Бабушка не любит, когда ребенку нарушают распорядок дня или, что еще хуже, портят аппетит. Ребенок – это я.

Дедушка забрал наш улов – мамину тяжелую корзину и мое пустое ведерко.

– Я пошел заводить машину, – сообщило нам Дедушкино эхо. – Приходите скорей.

– Идем, идем, – прокричала в ответ мама, а сама посмотрела на меня хитрым взглядом и прошептала:

– Давай полежим?

Мы с мамой любим лежать в лесу – просто валяться на траве и смотреть на небо. Дедушка с бабушкой такие наши действия не одобряют. Дедушка говорит, что нас искусают комары, муравьи и клещи, а может даже и змеи, а бабушка – что мох влажный, земля холодная и что ребенок простудится и заболеет.

Но разве нас это остановит?

Мы вышли на мамину полянку, где после нее, казалось, не осталось ни одной ягодки. Вот она, работа профессионала! Мама сняла свою толстовку, постелила на землю и легла. А я легла поперек нее, положив ей голову на живот, так что из нас получилась буква T.

Я смотрела на небо, и оно было зеленым. Деревья, растущие по краям нашей полянки, взмывали высоко-высоко и застилали небо своими кронами. Только небольшой кружок посредине оставался голубым.

Мама вытянула в сторону руку, пошуршала в траве и протянула мне горстку ягод.

– Я приберегла этот кустик для моего самого черничного друга, – улыбнулась она.

Я медленно отправляла в рот каждую ягодку, прижимала ее языком к небу, и она брызгала кисло-сладким соком. Мы с мамой смотрели вверх и наблюдали, как белые облака вплывали в маленький голубой кружок неба, а потом выплывали из него.

– Мам, божья коровка улетела, а я даже не успела загадать желание.

– Ничего страшного, она обязательно прилетит еще или пришлет подругу. А что ты хотела загадать?

– Сначала я хотела сачок. Потом новый велосипед. Но потом передумала.

– И что же ты хочешь теперь?

– Я хочу, чтобы мы с Андрюшей ходили в одну школу. Ты думаешь, божья коровка сможет помочь?

Мама положила руки под голову и вздохнула. Я почувствовала это, потому что моя голова, лежащая у нее на животе, сначала приподнялась вверх, навстречу зеленому небу, а потом опустилась.

– Знаешь, – наконец сказала она. – Иногда одни наши желания не сбываются или сбываются не сразу. Зато сбываются другие.

Мама протянула мне еще пару ягод.

– Мам, знаешь, о чем я сейчас думаю?

– О чем?

– Мне кажется, из нас получается классная буква Т.

После обеда мы с мамой затеяли готовку. Мы решили, что испечем к папиному приезду черничный пирог. Папы не было целую неделю, и мы очень соскучились.

Мама замесила тесто, а я раскатывала его скалкой – вперед, назад, вперед, назад, словно качалась на качелях. Мои синие руки, которые маме так и не удалось отмыть, блестели от масла. Я набрала в горсть муки, чтобы присыпать тесто, как вдруг услышала шум в прихожей.

– А что это вы меня не встречаете? – Папа стоял на пороге, такой красивый и такой родной. В одной руке у него был чемодан, а в другой – знаете что? Сачок! Спасибо, божья коровка!

Я побросала все, что было у меня в руках: и скалку, и тесто, и муку, и, оставив позади себя белое облако мучной пыли, понеслась к папе, визжа на весь дом.

– Папа! Озеро!

– Руки помой, – прокричала мне вслед мама.

Но было уже поздно. Я запрыгнула на папу, чуть не сбив его с ног, и хорошенько сдобрила его голубую рубашку мукой и маслом.

Папа еле успел чмокнуть маму, сбросил на пол свой рюкзак и чемодан, и вот мы уже неслись на велосипедах на озеро. Я чувствовала на лице ветер, солнце, дорожную пыль и лето. Из рюкзака у меня за спиной торчал сачок.

– Быстрей, – кричал папа и крутил педали. – У нас много дел!

Мы проносились мимо бревенчатых деревенских домов, уже изрядно покосившихся, мимо подсолнухов, которые подставляли солнцу свои желтые лица, мимо дачного поселка Завидное (хотя дедушка говорил, что завидовать там абсолютно нечему: дома как дома, а участки вообще крохотные), мимо двух старых тракторов, которые ржавели на краю поля, мимо фонарного столба, на котором свил гнездо аист, мимо продуктового магазина, где продавались очень вкусные ватрушки, мимо колодца. Но когда мы вылетели на асфальтовую дорогу, нам пришлось резко затормозить. Путь нам преградило стадо коров, которые возвращались домой с пастбища.

Коровы шли вразвалку – медленно, вальяжно. Они то и дело застревали у чьего-то забора, чтобы пощипать травку или похлебать из лужи воды, и пастуху приходилось подгонять то одну, то другую.

– Марта! – окрикнул он толстую рыжую корову во главе стада.

Но Марта не обращала на него никакого внимания и продолжала свою неспешную трапезу.

Вслед за Мартой остановились и другие коровы.

– Вот упрямая, – рассердился пастух. – А ну пошла!

Но Марта и не думала двигаться с места. Она лениво пережевывала траву, шлепая огромными губами, и ее хвост ходил из стороны в сторону словно маятник, отгоняя мух.

– Давай же! – Пастух тихонько стукнул Марту прутиком по жирному боку.

– Ах так! – промычала ему в ответ Марта. – Ах так!

Она наконец оторвала морду от травы и устремила на пастуха гордый и надменный взгляд. Сейчас она выскажет ему все, что накопилось в ее коровьей душе. Чинно, степенно Марта вышла на середину улицы Ленина, несколько раз встряхнула ушами, приподняла хвост, и на самую главную улицу нашей деревни одна за другой шлепнулись густые, дымящиеся лепешки.

– Папа, смотри, она какает! – прокричала я и от восторга чуть не выронила велосипед. – Вот это да!

Только ради этого стоило поехать на озеро!

Сделав свое дело, Марта, так уж и быть, двинулась в путь, увлекая за собой подруг.

Обычно мы с папой купаемся до посинения, то есть до того момента, пока я не посинею от холода и у меня не начнут клацать зубы.

Но под вечер вода на озере теплая, как компот, и посинение у меня никак не наступало. Папа поднимал меня высоко вверх и со всего размаху бросал в воду. Я пыталась сгруппироваться и занырнуть солдатиком, но вместо этого уходила под воду чем-то вроде мешка с картошкой. Брызги летели аж до другого берега. Конечно, таким своим поведением мы распугали всех рыб, особенно тех малявок у берега, которых мы собирались ловить в сачок.

Поэтому вместо рыбалки мы решили заняться раскопками. Мы вылезли из воды и стали копать на песчаном пригорке огромную яму, чтобы замуровать в ней меня. На озере никого уже не было, все разошлись по домам. Только на другом берегу виднелась пожилая дама в фиолетовом купальнике. Она зашла в воду и медленно поплыла в нашу сторону.

К тому времени, как женщина доплыла до нашего берега, папа уже так мастерски закопал меня в песок, что на поверхности торчала только моя голова. Женщина медленно вышла на берег.

– Вода просто парна́я! – блаженно сказала дама. Она щурилась, пытаясь разглядеть, что там лежало рядом с папой на песке. Видимо, очки она оставила на том берегу. – Какая благодать!

– Да, вода очень теплая! – ответила ей моя голова и мгновенно пожалела об этом.

Никогда я не думала, что пожилые фиолетовые дамы могут так визжать.

После чая с черничным пирогом мы втроем лежали на улице в гамаке – мама, папа, а посредине я. Вместе мы образовывали букву Ш, правда, снаружи ее не было видно, ведь мы были укрыты клетчатым пледом.

Уже почти стемнело, и бабушка безуспешно пыталась зазвать нас в дом.

– Ребенку пора спать! – кричала она через открытое окно кухни.

– Ребенку тут очень хорошо! – не сдавалась мама.

– Ребенок уснет здесь, а потом мы отнесем ее в детскую, – примирил всех папа.

От радости я зажмурилась: мне удастся избежать вечерней чистки зубов.

Под пледом было тепло и уютно, а с мамой и папой – вдвойне. Мама гладила меня по голове, а папа отталкивался рукой от земли, и мы тихонько качались из стороны в сторону и смотрели, как белый шар солнца скатывается за горизонт.

Мы лежали молча и слушали вечер: лай соседской собаки, стрекот кузнечиков в траве, струю воды, поливающую дедушкины помидоры. Пахло вечерней росой.

Я закрыла глаза и увидела перед собой черничный куст – так же, как и мама в детстве.

Сквозь сон я услышала скрип двери и бабушкины шаги. По вечерам, когда выпадает роса, она надевает калоши, и они хлюпают на мокрой траве.

– Спит? – спросила бабушка шепотом.

Я почувствовала, как мама кивнула в ответ головой.

– Ну что, вы сказали ей?

– Нет еще, завтра скажем, – шепнул папа, и мне показалось, что мама начала гладить меня по голове еще чаще и еще нежнее.

– Ясно, – вздохнула бабушка и ушлепала обратно в дом.

Еще несколько убаюкивающих качков в гамаке, и теперь я уже точно спала. Перед тем как я снова оказалась в черничном лесу, я успела подумать: интересно, о чем таком они хотят мне рассказать?

Глава 2. Наша веселая семейка

– Саша, поставь кофе!

– Саша, где мои носки?

Так начинается в нашем доме каждое утро. Моих маму и папу обоих зовут Сашами, представляете?

Моя мама маленькая и кудрявая, а папа – худой и такой высокий, что маме приходится вставать на цыпочки, чтобы его поцеловать.

Мои мама с папой из разных городов. Вы спросите, как так получилось? Мама с папой познакомились в интернете и сначала не знали, кто где живет. А потом, когда они решили сходить в кино, то поняли, что папе будет довольно сложно провожать маму домой после фильма – сначала полчаса на метро, а потом семь часов на поезде. Но было поздно: как выразилась мама, клиент был уже готов.

Моя мама – феминистка, она борется за равенство мужчин и женщин. Поэтому они с папой договорились по-честному: сначала мама пожила с папой, а потом папа переехал к ней в Москву.

А потом у них родилась я.

Трудно придумать двух более разных бабушек и дедушек, чем у меня.

Начнем с того, что одних, папиных родителей, так и зовут: Бабушка и Дедушка. А маминых – Оля и Леша.

Бабушка и Дедушка больше не работают, они пенсионеры. Они продали свою квартиру в городе и построили большой деревянный дом в деревне. Деревня называется Ласковое, лучшего названия и не придумаешь. Мы проводим у них каждое лето.

Оля с Лешей живут и работают в Москве, а выходные проводят на даче в Подмосковье. Дача находится в поселке, где когда-то жили известные писатели, и, видимо, поэтому там растут сосны (мама говорит, что под соснами писателям лучше пишется). Вот и она выросла под этими соснами и стала журналисткой – это почти то же самое, что писательница.

Сосны эти такие высокие, что, когда они качаются на ветру, у меня захватывает дух. Вдруг упадут?

На даче Леша носит красные штаны, хотя Оле они очень не нравятся. Штаны протертые и топорщатся на коленях. Оля жалуется, что в них Леша превращается в старого деда, а ей нужен энергичный красивый мужчина.

Однажды Оля припрятала эти штаны, а когда Леша уехал в командировку, отнесла их на помойку.

Леша очень огорчился, когда узнал об этом.

– Вот до чего доводит этот ваш феминизм! – негодовал он.

Оля думала, что может рассчитывать на мамину поддержку, ведь феминистки защищают права женщин. Но, как ни странно, мама встала на Лешину сторону и купила ему новую пару. В данном конкретном случае, объяснила мне мама, она выступила за справедливость. Потому что каждый человек, и женщина, и мужчина, имеет право выбирать себе штаны.

Оля с Лешей купили эту дачу, когда мама была маленькой. На участке тогда рос огромный малинник, и соседи рассказывали, что за лето с него можно было снять двадцать ведер малины. Но постепенно ягод становилось все меньше, зато крапивы все больше, и в конце концов малина исчезла. Оказалось, что ей нужно заниматься. А Леша и Оля занимались наукой, и на малину у них времени не было.

С тех пор вместо овощей и фруктов на нашей подмосковной даче росли только шишки на соснах.

Зато, когда я родилась, Оля посадила перед домом еще одну маленькую сосну. Ее назвали в мою честь – сосна Анюта.

Как вам описать Олю и Лешу? Про Лешины красные штаны я уже рассказала. Сам Леша высокий и громкий. Все, что он ни делает, – готовит ли завтрак, читает ли мне книгу или просто открывает или закрывает дверь, – все у него выходит очень громко. А уж если дома гости…

Обычно, когда к Оле с Лешей приезжают друзья, они накрывают стол на улице, едят суп из супницы и пьют Лешину домашнюю вишневую наливку. Так вот, если вы отойдете на самый дальний конец участка, к забору, туда, где раньше росли двадцать ведер малины, вы все равно услышите Лешин голос.

– Ну елки-палки! – будет раскатываться по участку. – Не может быть!

И елки-палки, ну то есть сосны, будут качаться в такт его смеху.

После ужина меня обычно укладывают спать, а взрослые садятся пить чай на веранде. Леша подливает всем вишневой наливки и рассказывает веселые истории из своей жизни. Например, как он сбежал с уроков в школе, а потом, когда его отвели к директору, молчал как партизан и ни в чем не сознавался. Или как он взял автограф у космонавта. Или о том, как, когда он отмечал свое двадцатипятилетие, гости устроили такой кавардак, что разбили люстру…

Мама в такие моменты очень нервничает и пытается угомонить Лешу.

– Папочка, ну пожалуйста, постарайся хоть чуть-чуть потише. Аня сейчас проснется.

– Ничего она не проснется! – восклицает Леша. – А если проснется, то даже к лучшему. Где еще она услышит такие интересные истории?

– Это уж точно, такого она не услышит больше нигде, – смеется мама.

Вот именно, думаю я. Поэтому лежу себе тихонечко в темноте и все внимательно слушаю.

У Оли темные кудрявые волосы, подстриженные в каре, как у мамы. На руках – маникюр, кольца и браслеты. Оля любит наряжаться и всегда носит с собой сумочку, даже когда выходит со мной на детскую площадку или идет гулять с Лялей.

Ляля – это наша собака. Такое имя придумала ей я, когда только училась говорить и ничего кроме «ля-ля» сказать не могла. Ляля – дворняжка, она забрела к нам на дачу несколько лет назад, и ей так понравилось, что она отказалась уходить. Но Оля с Лешей совершенно не собирались заводить собаку, ведь у них нет времени ни на что, кроме науки. (Вы же помните, что произошло с малиной?) Они отвезли Лялю в приют, чтобы там ей подыскали семью. Но Ляля сбежала из приюта и вернулась к нам на дачу, потому что сама уже подыскала себе семью – нас.

У Бабушки с Дедушкой все по-другому.

Дедушка невысокого роста и худой, волосы и борода у него седые-преседые, аж белые. А Бабушка на голову выше Дедушки и почти в два раза шире его. Дедушка говорит, что с такой Бабушкой, как наша, он чувствует себя как за каменной стеной. Но я не согласна. Каменная стена – твердая и холодная, а Бабушка мягкая и теплая.

Бабушку зовут Таня, Татьяна Борисовна, а Дедушку уже никто и не помнит, как зовут, потому что с тех пор, как они поженились уже почти сорок лет назад, все называют его Татьян Борисович. Знают, кто в доме за главного.

Дедушка любит помолчать. Часто за обедом и за ужином он вообще не произносит ни слова: сидит молча, сосредоточенно жует огурец со своей грядки и думает о чем-то. А если и скажет что-то, то только по делу. «Бабушка, а где соль?» «Бабушка, а где хлеб?» Бабушка сразу вскакивает из-за стола и бежит за солью и хлебом, а мама закатывает глаза и бурчит себе под нос, что мужчины тоже должны заниматься домашним хозяйством.

Даже когда Бабушка с Дедушкой играют вечером в нарды, от Дедушки по-прежнему не добиться ни слова, он только стучит фишками по деревянной доске.

Но если спросить Дедушку про его сад-огород, то тут его уже будет не остановить. Он станет восторженно объяснять вам, какие сорта винограда самые сладкие, что делать, если подмерзла клубника, ну и, конечно, самое главное – научит, как правильно раскидать по грядке навоз.

У Дедушки в саду растет все, что только можно придумать. Яблок – восемь сортов. Кукуруза – ростом выше папы. Помидоры – такие мясистые, что за рассадой к Дедушке ходит вся деревня. Даже арбузы, маленькие и сладкие, растут у него возле забора – там, где больше всего солнца.

А Бабушкина страсть – готовка. Ведь кто-то должен пустить в дело весь тот урожай, который собирает Дедушка. Она стоит у плиты с утра до вечера, снимая фартук только на время сна. Бабушка постоянно что-то жарит, режет и помешивает на плите, и ее спина, перетянутая тесемками от фартука, ходит ходуном, потому что Бабушка всегда все делает с азартом и страстью.

Я даже научилась по звуку определять, что сегодня будет на обед или на ужин.

– Вжик-вжик-вжик. – Это Бабушка режет капусту для капустного пирога.

– Пш-ш-ш-ш-ш. – Это Бабушка бросила котлеты на сковороду.

– Бульк. – Это она окунула фрикадельки в бульон.

А летом Бабушка еще и делает заготовки на зиму – засаливает огурцы и помидоры, варит варенье.

– Идите сюда, мои хорошие, – приговаривает она, заталкивая помидоры в банку.

Но когда какой-то особенно толстый Дедушкин помидор не пролезает в горлышко, пощады ему не видать.

– Ишь чего захотел! – негодует Бабушка. Она силой пропихивает несчастный помидор внутрь и заливает его кипятком. – Я тебе покажу!

Кроме стряпни Бабушка обожает телесериалы о любви. Она говорит, что там показывают настоящие чувства. А от Дедушки разве их дождешься? Он вечно в своих огурцах.

Однажды в одном таком сериале, который назывался то ли «Океан любви», то ли «Море страстей», одна красивая тетя вертелась около одного красивого дяди, хотя у красивого дяди уже была жена. Бабушке это очень не нравилось.

– В чужое просо не суй носа! – говорила Бабушка. У нее на любой случай найдется пословица или поговорка.

Видимо, как и я, тетя на экране не понимала смысла этой поговорки, поэтому она продолжала охмурять дядю – присела рядом с ним на диван, протянула ему бокал вина и принялась гладить его по голове.

Вытерпеть такое Бабушка не смогла. Она схватила Дедушкину газету, свернула ее в трубочку и обрушилась на тетю с такой же силой, с которой недавно обрушилась на нерадивый Дедушкин помидор.

– Ишь чего захотела! – лупила она газетой по экрану. – Я тебе покажу!

Я, конечно, была на стороне Бабушки, но все же надеялась, что она не станет поливать телевизор кипятком. Этого, слава богу, не понадобилось. Не выдержав наказания газетой, красивая тетя расплакалась и убежала с экрана.

Только вы не думайте, пожалуйста, что Бабушка строгая. На самом деле она очень ласковая и добрая. Просто ей хочется, чтобы все в мире были такими же добрыми, как она. А еще – чтобы я правильно питалась, много спала и не сидела на сквозняках.

Лешу больше заботит мое культурное воспитание – он все время тащит меня в Третьяковскую галерею. Я, честно говоря, не очень люблю ходить по музеям – мне бы лучше на батут или в парк аттракционов. Я пробую разжалобить Лешу – поныть, поскулить, даже поплакать, – чтобы остаться дома. Но с ним такие номера не проходят. Можете даже и не пробовать, уж поверьте моему горькому опыту.

– Анна Александровна, это ваше культурное наследие! Так что будьте любезны, – говорит Леша вроде строго, но при этом нежно берет меня за руку.

А потом добавляет:

– Ну хорошо, после Третьяковки пойдем в «Макдоналдс».

Вот такое окультуривание мне по душе!

А в музее, оказывается, очень даже интересно: там есть и богатыри, и грачи, и медведи в лесу, и нарядная тетя в карете.

А еще на одной картине нарисована молодая девушка, которую заставляют выйти замуж за мерзкого сухого старика. А любит она другого, молодого и красивого, который стоит сзади и чуть не плачет.

– Видишь, какая несправедливость! – возмущается Леша.

– Не переживай, – успокаиваю я его. – Для этого мама и стала феминисткой, чтобы в наше время такого не происходило.

А после окультуривания и обеда в «Макдоналдсе» меня забирает Оля, и мы идем с ней в «Детский мир» – огромный магазин в центре Москвы. Оля покупает мне кучу всего – кукол, лего, одежду, мороженое. Она говорит, что, когда мама была маленькая, в этом самом «Детском мире» было пусто и у мамы было всего два платья: одно красное, другое – тоже красное, но в желтый цветочек. Поэтому сейчас Оля очень хочет меня побаловать и купить мне все, что когда-то не смогла купить маме. После таких походов мы с Олей обычно возвращаемся домой ближе к вечеру, нагруженные коробками и пакетами, и сразу прячем их в шкаф, чтобы поберечь мамины нервы. Потому что если мама узнает, до какой степени меня разбаловала в тот день Оля, то очень расстроится.

У Дедушки другие развлечения. Он регулярно ходит к врачу, пьет витамины и занимается йогой.

Обычно это происходит утром, когда вся семья завтракает. Дедушка надевает спортивный костюм, становится посреди гостиной и принимает разные странные позы: то сгибается пополам и упирается в пол ладонями, будто он равнобедренный треугольник, то стоит на одной ноге, словно дерево, сомкнув руки над головой, то садится на невидимый стул. На самом деле, конечно, ни на какой стул он не садится, просто так он достигает единства со своим истинным «я» и обретает гармонию. Мама при этом качает головой и закатывает глаза.

Когда в конце лета мы с мамой и папой возвращаемся на поезде в Москву, Бабушка и Дедушка всегда провожают нас на вокзале. Я прилипаю носом к окну нашего купе, а они стоят на платформе и машут мне рукой. Дедушка машет едва заметно, а Бабушка – так рьяно, что ее большая грудь колышется из стороны в сторону.

A когда я просыпаюсь утром, наш поезд уже подъезжает к вокзалу в Москве, и в окне, на перроне, я вижу Лешу и Олю. Только здесь – все наоборот. Леша машет сразу обеими руками да еще и кричит «Ну наконец-то!», так что его слышно даже через толстое оконное стекло. А Оля стоит рядом, улыбается и придерживает свою сумочку, в которой наверняка лежит для меня подарок.

Получается, что от одних бабушки и дедушки я поступаю прямиком к другим. Они словно передают меня из рук в руки, из объятий в объятья, и ничего, ничего плохого никогда не сможет случиться ни со мной, ни с мамой и папой, потому что они не дадут.