Kitobni o'qish: «Громовое колесо. Каленая стрела»
C Варяжского моря дул сырой пронизывающий ветер. Предрассветный, злой. Налетал то порывами, то едва заметно касался лица, раздувал накинутый капюшон. Ткань плаща была тяжелой, и ветер никак не мог с ним совладать.
В руке тускло блестел нож, когда-то подаренный мне Соколом, по широкому лезвию стекали багряные капли, будто рубины в свете нового, затянутого тучами утра.
– Спасите! Убивают! – заголосили совсем рядом, и сразу же эхом далеко за моей спиной запел тяжелый лук. Я хорошо помнила его песню, красивую, смертоносную. Лук одного единственного человека умел так петь при стрельбе. Казалось, я была к этому готова, ведь знала же, что пытаться менять судьбу – себе дороже. Но горечь все же успела затопить мое сердце за мгновенье до того, как каленая стрела сорвалась с тетивы…
***
Далеко-далеко от Ладоги, за бескрайним Варяжским морем, лежит неприступный остров Буян. Правит там древний, могущественный род руянских князей, в незапамятные времена поклявшихся служить верховному богу Свентовиту и его детям, живущим от Ладоги до Уральских гор. Мощь Арконы, княжеского града, такова, что перед ней покорно склоняют головы все народы словенские, а враги день и ночь мечтают стереть город с лица земли. Аркона – неприступная белокаменная крепость, непробиваемая защита всех, кто просит о помощи. Сюда стекаются торговцы и воины со всех сторон света, в храм Свентовита просящие несут богатые дары, здесь может получить заступу любой несправедливо обиженный, каждый, кому требуется суд по суровым законам Арконы. Флот и войско руянов являются силой, которую до дрожи боятся и во Франкии, и в великом Царь-граде. Латиняне да цареградцы, хищные стервятники, меряют всех по себе. Будь у них подобная мощь, ни мгновенья они б не промедлили, прошли бы по словенским землям огнем и мечом. А Аркона молчит. Великий князь руянов, Финист Ясный Сокол, сдержан и не по годам дальновиден, взвешивает любое свое решение, бережет каждую жизнь, которую взялся хранить, но уж если приходит пора воевать, нет воина бесстрашнее и лепше него в ратном деле. Потому ненавидят латиняне да цареградцы Финиста, желают увидеть его мертвым али плененным навеки.
А вот фигушки им! Я любимого человека им в обиду не дам!
Я нервно надкусила морковку, захрустела в тишине. И мне дела нет до того, кем Финист стал. Я полюбила его простым дружинным, и вряд ли разлюблю, когда увижу великим князем на резном троне. Конечно, Финист позабыл и меня, и шесть долгих лет на службе у Рарога, но я-то ничего не забыла и сделаю все, чтобы вернуть ему память.
Я зло стукнула кулачком по борту княжеской лодьи. Не отдам Сокола Желанне, ни за что! В том, что произошло, я виновата ничуть не меньше купеческой дочки, но видят боги, я все исправлю. Сердцем клянусь, своей душой! Велес побери эту чернявую дуру! Я выхватила из корзинки еще одну морковку, в порыве отчаянья разломила ее пополам. Хрустнуло так, словно…
– Желанна привиделась, не иначе, – понимающе усмехнулись у меня за спиной, и Леший, дружинный знахарь, облокотился о борт рядом, поглядел на меня, весело прищурился, посоветовал по-доброму. – Как в Аркону прибудем, обожди хоть денек, сразу шейку-то ей не ломай. Не по-людски как-то будет. Тут и кроме тебя желающие найдутся.
Я открыла было рот ответить, но с другой стороны от меня неожиданно объявился Рарог.
– Почто вперед князя лезете? – тихо, но деловито поинтересовался он. – Кто Желанне первым шею свернет, жребий кидать станем, а иначе улизнет зараза чернявая, пока мы подле нее толкаться будем, решаючи.
И воины стали лениво смотреть в ночь. Я глянула на одного, на другого. Оба – сама невинность и расслабленность. Как два лесных кота – пушистых, грациозных и опасных до жути. И серьезны до самых подошв на крепких словенских сапогах. Но ведь не взаправду говорят, да и глаза у них больно насмешливо в темноте мерцают. Промолчу-ка я лучше. Я вздохнула и захрустела поломанной морковкой.
– Хм, и года не прошло, как сестрица молчанию выучилась, – негромко заметил Рарог. – Неужто поумнела так споро?
– Морковью подавиться боится, – в тон ему откликнулся Леший.
– Нет, ну это уже слишком! – возмутилась я, все же теряя терпение. – Вы надо мной теперь до Арконы прикалываться будете?!
Мне ответил согласный мужской смех. Я выдавила кислую улыбку в ответ. Правильно они надо мной потешаются. Пока ждали доброй погоды да собирали в лодьи товар, я извелась в нетерпении. Брат гнал меня с корабля, лишь бы не мешалась под ногами, Леший едва ли не за ухо возвращал меня в терем, чтоб не заболела перед дальней дорогой. Погода стояла сырая да студеная, а ко мне, прожившей в конце двадцатого века пятнадцать лет, простуда прилипала как репей – не оторвешь.
Пока корабли грузились, запирать меня в тереме князю приходилось раз так пятнадцать. Леший и Стоян, как две заботливые няньки, следили, чтобы я не сбежала обратно на пристань, и терпеливо выслушивали все, что у меня на сердце накипело. А я злилась, ох, как же я злилась! И в первую очередь на себя. Не попроси я у франкской принцессы те зелья, и не случилось бы ничего! Да и Желанна хороша, стерва общипанная! Однажды за трапезой я представила, что с ней сделаю, когда дотянусь. Рарог в этот момент с улыбкой протягивал мне краюху хлеба, увидел мое лицо да так при этом вздрогнул от моего свирепого вида, что зацепил рукой горшок с борщом. Обляпались все. С тех пор брат не давал мне проходу, при каждом удобном случае поминая, что мне-де зверские рожи почаще пробовать надо, в ратном деле оно нам ох как сгодится.
– Стояна на вас нет!
– Куда ему, – чуть скривился Леший. – Пускай в избе лежит, спину у очага греет. Чтоб вдругоряд поленья на морозе не колол. Чай не отрок.
Досада знахаря была мне понятна. Стояна он предупреждал, и не раз. Но тот не послушал, позабыв, что молодость уже помахала ему вслед на прощанье. И вот результат.
– А ты шла бы спать, сестрица. Назавтра к вечеру в Арконе будем, негоже тебе носом клевать, – Рарог зевнул, потянулся, разгоняя подступающую дремоту, и направился к правилу.
Я машинально откусила новый кусок морковки, устало поглядела в непроглядную даль. Как тихо, лишь поскрипывают канаты да плещут за бортом невидимые волны. Что ждет нас там, впереди?
Леший словно прочел мои мысли.
– Нам всем не хватает Сокола, – негромко заметил он, задумчиво поглядывая на небо, полное сапфировых звезд, казалось, что на неунывающего знахаря внезапно перекинулась моя зимняя хандра. – Но великий князь Финист – не дружинный лучник Сокол, Ольга. Каждому из нас лепо бы помнить об этом.
– Думаешь, он нас вышвырнет с Буяна, не дав и пару слов сказать?
– О том мне не ведомо. Но поостерегись его злить, княжна, Перуновыми молниями заклинаю. Мы шесть лет сражались бок о бок, не единожды смерть в лицо повидали, потому Сокол переменился, властность да гордыню растерял. А каким мы его нынче отыщем, коли он обо всем позабыл?
– Зато Мила тебя помнит.
– Почто оно ей? Она уж за мужем надежным давно.
– Леший, Мила любит тебя. Она никогда…
– Ты лепше о себе бы помыслила, – перебил Леший. – Ежели ныне простынешь, как красным да мокрым носом сердце великого князя покорять собираешься?
– Нашел-таки аргумент, – раздосадованно пробормотала я, зябко поведя плечами. А ведь и правда, в открытом море ветра дуют на совесть. Я представила, как войду к Финисту, одетая в парчу и жемчуг, гордо вскинув голову под белой пелериной, шмыгну простуженным носом да ка-а-ак чихну прямо великому князю в лицо… Тут он, конечно же, сразу меня вспомнит, от такого-то шока, и тут же замуж позовет со страху, чтоб вновь не чихнула.
– То шантаж, то аргумент, – Леший потянулся, вгляделся в черный горизонт впереди. – Как ты выжила, княжна, в грядущем своем, ежели оно столь чудными зверями полно?
Ответить я не успела. Леший подался вперед, нахмурился, ругнулся сквозь зубы. Потом обернулся, коротко свистнул. Встревоженный Рарог появился из темноты неожиданно и быстро. Братец чувствовал себя в море как дома, по качающейся палубе передвигался едва ли не устойчивее, чем по земле, и я даже вздрогнула, когда он возник рядом, будто слепился из мрака.
– Что стряслось, брат? – без привычной усмешки бросил князь, встав рядом с Лешим. Тот молча указал рукой вперед. Рарог вгляделся и вздрогнул. Нехорошо. Брат никого и ничего не боялся.
– Что там у вас? – я тоже изо всех сил пыталась увидеть, что так встревожило Лешего и напугало Рарога. Но перед носом лодьи плескалась уже привычная ночная тьма.
Князь перевел взгляд на меня, попытался улыбнуться, не сумел, зажмурился, медленно вдохнул и наконец растянул губы в широкой, какой-то деревянной улыбке:
– Да мелочь сущая. Ты не волнуйся, сестрица. Пойди лепше к мачте, помысли, что назавтра в Арконе наденешь, когда в княжеский терем отправимся?
Я недоуменно оглянулась через плечо. Леший будил воинов на лодье, те вскакивали, сонно моргая, звеня оружием и доспехом. На второй лодье, судя по звукам, творилось то же самое. Да что ж там впереди такое? Я снова вгляделась в черноту ночи. И увидела… На далеком невидимом горизонте сверкнула длинная изломанная нить, рядом с ней вторая, третья… и еще одна, теперь гораздо ближе, еще ближе, из тонких нитей на глазах превращаясь в яркие голубые вспышки. Каждая освещала пространство вокруг, являя нам огромный, набухший фронт грозовых туч, протянувшийся по всему горизонту. Ветер усилился, подул порывами, завыл. Вспенились одичавшие волны. Лодья вздрогнула от носа до кормы. Захлопал, замахал крыльями на парусе падающий с неба священный сокол – Рарог.
– Убрать парус! – заорал князь. – Закрепить весла! – и уже мне. – Иди к мачте, сестрица, схватись за нее покрепче да моли богов о милости. Она нам понадобится.
– Мы погибнем? – едва ли не беззвучно просипела я, горло сжало спазмом от страха.
– Почто? – Рарог весело хмыкнул, похоже, окончательно взял себя в руки. – Я Перуновой ярости еще ни разу не сдался. Не отдам ему людей своих и теперь. Верь мне, сестрица.
Последние слова князь уже прокричал мне сквозь воющий ветер. Я успела кивнуть, добраться до мачты, и начался кошмар…
***
Стена черной воды в который уже раз бесшумно и тяжело поднялась перед носом ладьи и рухнула сверху, разметав воинов по палубе. Я обхватила мачту обеими руками, зажмурилась, прижалась щекой. Корабль задрожал, вскинулся, будто норовистая лошадь, и начал стремительно падать вниз, под новую волну.
– Не робей, сестрица, и не в таких бурях дорогу находили!
Брат спешил с носа к правилу и приостановился на пару мгновений меня подбодрить. Напрасно. Не иначе, и правда, сами боги из прихоти решили не пускать нас в Аркону, потому что подобного шторма никто из воинов ободритского князя не помнил. Вторую лодью мы давно потеряли из виду, а нас самих швыряло меж волн, будто щепку. Ревел ветер, лил дождь и яркие голубые молнии со всех сторон прорезали угольное ночное небо, набухшее низкими жирными тучами. Одно неверное движение кормщика, и нам настанет конец.
Лодья ухнула в яму меж волнами будто в черную пропасть. Ужин снова запросился наружу, уши заложило. Неужели бывают на свете такие шторма? Безумные, нереальные, словно созданные чьей-то злой волей. Как же боги в своих небесных чертогах допускают подобный кошмар?
И тотчас, словно в ответ, базальтовая масса воды обрушилась на корабль, раскидав людей в стороны и смыв за борт часть груза. Я моргнуть не успела, как у меня из-под ног выбило опору, оторвало от мачты и протащило вдоль борта, окунув в пенящуюся воду по самую макушку. Я ухватилась за канат, сумела встать на ноги и с ужасом увидела исчезающего за бортом Рарога, подхваченного волной. Рывок – и я успела сжать пальцы на его воинском поясе. Он, тяжеленный мужчина, вмиг утянул бы меня за собой, не зацепись я ногой за канат, и мы повисли над бездной.
– Отпусти! – сквозь дикий вой ветра услышала я, мертвой хваткой сцепив разгибающиеся под неимоверной тяжестью пальцы. – Оба сгинем!!! Дура-девка, отпусти!!!
– Ни за что! – я все силилась втянуть его обратно.
Рарог извернулся и схватился за край борта, подтянулся на руках, глянул мимо меня. В расширенных глазах мелькнул ужас. Брат попытался перехватить меня за рукав, не успел – новая стена ледяной воды накрыла корабль, тяжело ударила меня в спину, князя в лицо и вышвырнула нас обоих в открытое море.
Я не успела сделать и вдоха. Удар, жгучий холод, звенящая тишина в ушах – и я изо всех сил заработала руками, выныривая из глубины, в которую меня затянуло. Последний рывок наверх – и огромный выпуклый борт ладьи тяжело и неспешно надвинулся на меня, навис сверху, закрывая собой сошедший с ума мир. Сейчас корабль швырнет меня обратно в мутную бездну, из которой я только что выбралась.
С ладьи мелькнул черный силуэт, плеснуло в лицо новыми брызгами, и Леший буквально оттащил меня от мечущегося среди волн корабля. Я отчаянно искала глазами плывущего брата, но вокруг царили только ужас и мрак.
– Не потонет князь! Сам видал, на помощь ему кинулись! – выдохнул хазарин и, обняв меня, спешно погреб прочь. Лодья вскинулась на новой волне, ее развернуло и потащило в сторону.
Я вцепилась в кожаный нагрудник дружинного непослушными пальцами, закрыла глаза, чтобы бы не видеть творящегося вокруг. Почему-то погибать вместе с Лешим стало вовсе не страшно. Слишком часто он защищал меня от беды.
– Держись, княжна, – выдохнул знахарь, старательно удерживая мою голову над водой. – До ладьи нам не доплыть, но берег уж недалече.
Нас еще долго швыряло по волнам. Море успокаивалось. Постепенно я погрузилась в полудрему-полузабытье и вскинулась, лишь почувствовав под ногами твердую землю. Леший из последних сил вынес меня на сушу и лишь тогда обессиленно упал рядом. Гроза продолжала греметь вокруг, но нам обоим она совсем не мешала. Живы… Быть не может… И откуда такая буря взяться могла?
– Черномор, – хрипло проговорил Леший, закрыв глаза и c наслаждением подставив лицо холодным дождевым каплям. – Его рук дело.
– А?
– Лишь ему одному Меч-кладенец подчиняется.
– Меч. Кладенец. Ага, ну чего ж тут непонятного…
Дружинный едва заметно улыбнулся, не открывая глаз. Он вытащил меня из моря, спасся сам, и ему было одинаково радостно слушать что мою болтовню, что грохот волн.
– Не веришь, будто меч волшебный способен из ясной погоды бурю сотворить?
– Быть не может, – мы разговаривали лениво, будто в полудреме, как люди, чудом избежавшие смерти и еще не до конца поверившие в спасение.
– И то бает девица, ловчим соколом от барона избавленная, – вновь улыбнулся Леший.
«Сокол… Где ж ты теперь… Мне так одиноко без тебя…»
Волшебное золотое перо давало любимому свободу по желанию превращаться в хищную птицу, и Сокол, тогда еще дружинный Рарога, сполна воспользовался волшебной силой пера, чтобы спасти мне жизнь. Я вспомнила торчащий из груди лучника толстый арбалетный болт, дыхание перехватило от запоздалого ужаса, голова закружилась сильнее.... Может, мне пора картинно грохнуться в обморок?
– Даже не помышляй, – знахарь медленно сел, огляделся вокруг. – Ежели в краткий срок тебя в сухое не приоденем, ты у меня к вечеру от горячки сляжешь. Как после перед князем встану?
– О чем ты только думаешь, Леший, – сумела изумиться я, с трудом проморгалась от соленой воды. Надо бы тоже сесть как-то…
– О чем мыслю… О моркови, на корабле забытой, – внешне абсолютно серьезно ответил воин, поднимаясь на ноги и помогая встать мне. И где только силы брал. Я оперлась на его плечо, обхватила рукой за воинский пояс. – У Рарога на лодье три корзины остались, кто морковь ломать-то будет, кроме тебя? Для княжны же брали. Что ж, пропасть ей теперича?
В сердце горячими угольками вспыхнул смех. Я попыталась улыбнуться, вслед за воином посмотрела, наконец, вокруг.
Нас вынесло на пустынный каменистый берег то ли матерой суши, то ли большого острова. За спиной бурлили волны, впереди навалились друг на друга высокие гранитные валуны. Занималось промозглое дождливое утро. Стальная вода, кровянисто-черные камни, набухшие темные тучи – они окружили нас двоих, нависли со всех сторон. Как мрачно и тоскливо. И ни следа наших лодий на горизонте. Неужели они уже на морском дне?
– Ладное местечко, – Леший даже не думал унывать. – Что ж, добро, поглядим, куда это нас вынесло Перуновыми стараниями. Идти можешь, княжна? Поднимемся повыше, осмотримся, а там и решим, что делать станем.
– Но как же Рарог?
– Князя непросто в Ирий отправить. Выберутся! В Аркону придут, как буря стихнет. Вот увидишь, Василек.
Васильком в детстве звала меня мама, а после и Сокол. Больше никто меня так не называл. А Леший вот запомнил и ведовским чутьем понял, как тепло на душе становится мне от моего давнего прозвища. Пока вокруг были те, кто мог обо мне позаботиться, знахарь никогда не переступал невидимой черты, а попали в переплет, и он догадался, как можно меня поддержать.
– Спасибо тебе. За все, – я благодарно сжала мозолистую ладонь.
Мы начали карабкаться вверх. Руки дрожали от усталости, пальцы соскальзывали. Леший удерживал меня и помогал, но забираться приходилось самой. Вот и вершина. Ветер хлестнул мне крошками морской пены в лицо, раздул тяжелые складки насквозь мокрой рубахи. Как же холодно, великие… Я ойкнуть не успела, как меня резко сдернули с каменного лба вниз. Хорошо хоть я руки успела подставить.
– Я чуть нос не разбила! – зашипела я знахарю.
Дружинный не ответил, даже не поглядел на мою, изволившую сердиться, княжескую милость. Я проследила за его холодным взглядом и сама сильнее вжалась в камень.
Попали мы все же на остров. Большой, каменистый, нелюдимый. И хорошо, что полезли наверх, а не пошли обходить вдоль кромки воды – по берегу нам бы ни за что не пройти. С обратной стороны каменной кручи обнаружилась небольшая бухточка, способная укрыть от шторма и бури, а в ней прятались от погибельных волн три корабля: купеческий с Буяна и два норманнских драккара. И норманны грабили руянскую лодью. Вернее, грабили они до того, а сейчас всем скопом наседали на витязя в кольчуге из золотой чешуи, в украшенном самоцветами плаще. Он стоял спиной к морю и один отбивался от пятерых, сколько поместилось вокруг. Остальные норманны топтались чуть поодаль, ожидая возможности включиться в схватку. Шансов у воина в золотом доспехе не было ни одного.
Леший присмотрелся, глаза его удивленно округлились – дружинный даже привстал на камне, чтобы лучше разглядеть происходящее, а после повернулся ко мне:
– Ну, Ольга… – выдохнул он едва ли не с осуждением. – Коли уж влипнуть в беду, так чтоб непременно со смыслом? Иначе не умеешь? – и уже куда строже. – А теперь лежи и не двигайся!
С этими словами воин скатился с валуна в сторону, выхватил свою саблю из ножен и растворился среди редких кустов и гранита.
Ээээ… Ну, насчет "лежи и не двигайся" мне понятно. Не в первый раз слышу, но остальное… Что я опять успела натворить, не заметив?
Я аккуратно сползла с камня на землю, спустилась пониже, внимательно пригляделась к воину в самоцветном плаще… и едва не потеряла опору под ногами. Потому что с норманнами сражался великий князь Арконы.
– Сокол…
Разбойники сомкнули круг, еще немного, и Финисту будет не замахнуться.
«Улетай! – я закричала лишь в мыслях, зная, что он меня не услышит. – Ну улетай же, идиот! Они же тебя убьют!»
Финист оступился, бросил стремительный яростный взгляд, казалось, прямо на меня. Один из норманнов ушел в сторону, метнулся под княжеский меч, торопясь достать пропустившего выпад противника, и тут же рухнул Финисту под ноги с боевым ножом под лопаткой.
– Помощь примешь, княже? – долетел до меня нарочито веселый голос Лешего. Тот как раз ленивой походкой вышел из-за ближайшего к сражавшимся валуна, махнул изогнутой хазарской саблей и остановился неподалеку, вопросительно изогнув бровь. – Мне б тоже поразмяться не мешало.
Ответ не требовался никому. Скучающие в ожидании норманны переглянулись и двинулись на Лешего, на бегу занося мечи для удара. Знахарь довольно улыбнулся, будто иного и не ждал, развернулся в удобную для боя позицию, и от скрестившегося оружия только искры полетели.
«Мужчины… Вам что погибнуть, что по берегу прогуляться – никакой разницы. Ну ладно Леший, ему в драку лезть в удовольствие, но ты, Сокол! Сгинуть геройски решил? Где твои воины, где лодьи? Княжеская спесь умение думать отбила?!»
Я злилась. У меня пальцы сводило от страха за жизни дорогих мне людей, а эти люди, привычно посмеиваясь, стояли вдвоем против десятерых с таким видом, будто случайно заглянули на веселую пирушку.
«Совести у вас нет! Гонор один!»
На скулах великого князя вспыхнули красные пятна гнева, он стиснул зубы и удвоил напор, только глаза яростно сверкали из-под шлема. Будто услышал.
– Невозможно, – уже вслух сама себе пробормотала я, отчаянно пытаясь защититься руками от ледяного промозглого ветра.
Боги, как же холодно-то!
И я аккуратно сползла с кручи прямо к натянутым кожаным навесам, под которыми разбойники сложили награбленное. Соколу и Лешему под руку лезть не стоило, хоть это я вызубрить сумела. Значит, пока они сражаются, мне стоит выпутаться из мокрой холстины, иначе температурой накроет. Никому сейчас до меня дела нет, может в сундуках что найдется? Заодно и то, чем поезда под откос пускать будет сподручно. Уж мне не привыкать!
Я в спешке перерывала короб за коробом, сундук за сундуком, схватила в охапку рубашку на пару размеров больше своей, льняные штаны, брошенную рядом с товаром разбойничью безрукавку медвежьего меха и почувствовала на себе чей-то взгляд. Ох, не нравится мне это… Я медленно подняла голову и едва не выронила одежду из рук. На меня в молчаливом ступоре таращился Афиген. Хм-м-м, а зачем мы в Аркону спешили, если почти все уже на безымянном острове собрались?
Купец смирно сидел на бочонке под навесом, ни во что не вмешивался, но увидав, кто перед ним, потерял дар речи. А на меня неожиданно напало беспричинное веселье.
– Бу-у! – в шутку припугнула я Афигена, старательно и широко улыбнувшись.
– А-ай! – едва ли не взвизгнул купец, падая с бочонка на землю.
Хм, нервный он какой-то. Может, не признал? Я аккуратно сняла с головы приклеившиеся водоросли и миролюбиво поинтересовалась:
– Это Вы норманнов наняли?
Каюсь, я лишь пошутить хотела. Ясно же, что не мог он быть нанимателем – слишком труслив. Наоборот, это его сейчас грабили.
Каково же было мое изумление, когда Афиген покраснел, как маков цвет, и смущенно выдал:
– Мне смертью грозили… Молвили, коли не призову Финиста, живым не уйду от них…
– Чего? – я пораженно вытаращилась на купца. Этот человечишка, и правда, позвал Финиста на помощь прямо в расставленные силки? Так, дышим, глубоко, вдумчиво. Убийство еще никого не красило. Да и замерзну я так совсем, пока убивать стану.
Оставив под навесом начинающего нервно дергать щекой Афигена, я быстро юркнула за кожаную стенку, стянула прилипший к телу княжеский наряд, больше напоминавший грязный ком неизвестного тряпья, переоделась, вернула на пояс нож, когда-то подаренный мне Соколом. Штаны оказались продраны на коленях, рубаха висела мешком, медвежья безрукавка топорщилась в разные стороны, и Афиген едва не упал с бочонка снова, увидев меня в новом наряде.
– Так что ты там говорил? – по-деловому уточнила я, стараясь не думать, как сейчас выгляжу. Получалось плохо. Может, бусы яркие поверх нацепить? Были же где-то в одном из сундуков…
– Мы домой возвращались, а тут норманны, – тяжело вздохнул Афиген, глядя в землю. – Окружили нас, повязали. Мне велено было отписать Финисту, что де разбойников на острове немного совсем, а мне на рассвете голову отрубят, поторопиться ему следовало. Я голубя дочке отправил. Они разумели, Финист тогда один прилетит, вперед своих лодий. Ведь не успели бы на помощь его корабли. Слишком уж срок ему малый дан был до моей безвременной смерти… Вот он и явился, как задумано.
– Но он может погибнуть!!!
– Финист – воин полепше многих. Справился бы… Я так помыслил… А тут вона как вышло, у них еще воины в засаде сидели, – еще тише заключил купец и вдруг с живостью вскинул аккуратно стриженную бородку. – Выходит, ты с разбойниками в доле, княжна? Сама наняла их али кто помогал? Разбойничий промысел он выгодный да бойкий. Долго думы лелеяла нас с Финистом отловить?
Совсем он от страха спятил, что ли? Арена абсурда какая-то…
– Угу, не поверишь, каждую ночь мечтала! Рулоны бумаги на разработку плана извела! – вскипела я. – Всю зиму потратила!
– А что, ежели я откуплюсь, княжна? – предложил купец, не заметивший сарказма. – А уж с Финистом вы меж собой потолкуете. У него казна богатая. Зачем тебе я?
Нет, я ошиблась. Тут не арена абсурда, тут психлагерь на выезде.
– Зачем? А и правда, зачем? – я изобразила глубокую задумчивость, хотя у меня уже кулаки сжимались от злости. – Наверное, оттого, что вы с дочкой любимой лишь о выгоде своей всегда пеклись. Ты, купец, Золотое перо Соколу не вернул, выдал, что он в дружинных скрывался, а сам меж тем по-тихому, по-купечески у Сокола под носом рэкетом промышлял. Про сегодня я вообще молчу. Желанна так совсем берега потеряла, не мне тебе говорить. Думаешь, мне мстить не за что? Серьезно?!
Глаза Афигена округлились от осознания содеянного.
– Я тебе сосуд божественный принес, княжна, – все же напомнил он, чуть заикаясь. – Я венец хранил… И Сокола за все годы не выдал, перед Рарогом за князя вступился.
– А что из всего этого ты сделал ради Сокола, а не ради себя?
– Не дерзи мне, девка, – ощерился торговец, видимо, попала я прямо в яблочко. – На землях руянов ты боле никто. Венец отдала, Финист тебя не помнит. Ежели я вымолвлю, что ты разбойников наняла, великий князь отрубит тебе голову, пикнуть не успеешь. Что твое слово супротив моего, отца невесты княжеской?
– Вот ты как заговорил? – я зло прищурилась, ярость медленно подбиралась к сердцу, оно горело и стучало гулко, будто далекий набат. – Все, что вам с дочкой нужно – богатства Арконы, княжеский трон. Ради него вы ни перед чем не остановитесь, правда?
– Ой, смотри, девка, поклонюсь в ножки великому князю, уважит он мою просьбу да и бросит тебя собакам на съедение! – едва ли не гавкнул Афиген.
Я посмотрела ему в лицо и поняла, что купец перепуган до полусмерти. Он боялся, что я расскажу Финисту правду и на этом закончится его власть и поток золота, наверняка уже льющийся в бездонные карманы. Афиген не думал о жизни великого князя, об Арконе – великом городе руянов, да ни о чем он не думал, кроме богатства и возможности посадить дочку на резной княжеский трон. Сокол однажды давно точно это подметил. И ведь пока Желанне было до Финиста не дотянуться, Афиген сохранял степенность и разум, выжидал, перед каждым соломку стелил, а теперь, когда до несметных богатств ему один шаг остался, уже и не скрывает душонку свою подлую.
– Иди отсюда, девка, подобру-поздорову, – угрожающе сдвинул брови купец, неверно истолковав мое молчание. – Жива покуда. Иначе пожалеешь.
Едва сдерживаемая ярость прорвалась в сердце, затопила его, вспыхнула белым пламенем. И я отчеканила, вложив в голос весь яд, который смогла отыскать у себя в душе:
– Никуда. Я. Не. Пойду! А еще не успокоюсь, пока по миру не пойдете вы, подлая семейка! Не будь я толмач ведовской!
Прямо над нами громыхнул удар такой силы, что я едва не присела, закрываясь руками, а Афиген все же свалился с бочки. Ну и грозу наслал на владения руянов Черномор. Я нервно рассмеялась, едва ли не истерично. Только вот остановиться никак не выходило. Великие боги, что же за день сегодня такой!
Купец робко показался из-за бочонка, уставился на меня. Холеные пальцы в дорогих перстнях подрагивали, будто на клавишах играли. Трус Афиген, подлец и трус! Пусть потрясется лишний раз, с него не убудет. Да и Велес с ним, в конце-то концов!
Я осторожно выглянула из-за навеса – Леший и Сокол стояли в полосе прибоя спина к спине, норманны окружили их и готовились бить разом, чтобы наверняка. Если их не отвлечь…
– Дура-девка! – ворчливо раздалось за моей спиной. – Глупости городишь. По чужому добру роешься. Чуть масло заморское мне не разлила. Оно на вес золота будет!
Афиген на удивление быстро пришел в себя, открыл один из ларей, внутри заполненный бутылками темного стекла, и рассматривал их одну за другой, вытаскивая пробки и принюхиваясь, не испортилось ли.
Масло! Костер!! Подрыв поезда!!!
Я выхватила из рук купца бутылку и с размаху опустила ее на матово поблескивающие в ларе горлышки. Хруст, звон и вопль Афигена слышно было, наверное, за Варяжским морем. Но тут крик незадачливого торговца перешел в визг, потому что я подцепила из небольшого костерка горящую ветку и швырнула ее в ларь с маслом.
Бахнуло и полыхнуло сразу же и с размахом, мы только пригнуться успели – среди открытых мной сундуков у Афигена между тряпок всякого было припрятано – от редких трав до флакончиков с духами. Белорусские партизаны бы сейчас мною гордились.
– Мой товар!!! – еще на более высокой ноте взвыл опомнившийся купец.
Между нами плавно оседали с неба горящие клочки навеса и черные угольные ошметки. Ма-а-амочки-и-и… Стоп, Василек! Потом испугаешься, сейчас не до того.
– Эй вы!!! – я выскочила из-за укрытия, призывно замахала руками. – Сюда-а-а! Пожа-а-ар!!!
Помнится, Добрыня учил своих воинов не отвлекаться на посторонние звуки. И Леший, и Сокол его науку выучили крепко. Пока норманны повернулись на девичий вопль и разгорающееся пламя, дружинный и великий князь переглянулись – молниеносно, будто искра вспыхнула и погасла – и единым движением уложили двоих. А нечего было отвлекаться, сами хороши. Остальные сбились с шага, смешались. Побратимы отточенным десятками общих сражений движением поменялись местами, удобнее перехватили оружие – и подходящий момент разбойники упустили. Их главарь, высоченный викинг в шлеме с наглазниками, коротко указал на меня рукой:
– Потушить огонь! Взять девку!!!
О-ой, в этом и заключаются минусы импровизаций. Я рванула от норманнов, только каблучки замелькали, запетляла между валунов и низкорослых деревьев. Ничего, убегать от разбойников мне не впервой! Хорошо, есть где развернуться. Лишь бы штаны не по размеру не потерять.
За спиной бедлам усиливался. Часть викингов бросилась тушить пожар. Другие торопились поймать наглую и обоснованно шуструю девку. Оставшихся поделили на двоих Леший и Финист. Разбойникам просто не свезло. Окружить и схватить великого князя представлялось им несложной задачей. Не улетит же все равно, купца не бросит. И надо же было Черномору устроить бурю, а нам с Лешим из-за нее оказаться в нужном месте в нужное время. Кому-то в божественных чертогах понравилось причудливо переплетать нити судьбы.
