Kitobni o'qish: «Знаем ли мы все о классиках мировой литературы?»

Кто они?

Дипломаты, шпионы, конспираторы, военные

Неизвестные подробности судеб писателей и их произведений, характеристики личности, не получившие объяснения загадки

Открытия, которые нас ждут в давно известных книгах

Академик РАЕН, главный редактор «Энциклопедии для детей Аванта +», телеведущая

Между строк классики
Вместо предисловия

Ах, Александр Сергеевич, милый,

Ну что же вы нам ничего не сказали

О том, как держали, искали, любили,

О том, что в последнюю осень вы знали.

Юрий Шевчук

«Классика? А почему её надо читать? Почему надо употреблять продукт, у которого явно закончился срок годности?» – вопрошают некоторые современники. И порой сомневаешься – может, и вправду незачем…

Конечно, классика просачивается к нам сквозь любые фильтры: даже те, кто не читал «Горе от ума», легко ввернут в разговор «Свежо предание, а верится с трудом», «Служить бы рад, прислуживаться тошно», «Счастливые часов не наблюдают» и другие присказки, на которые разлетелась единственная грибоедовская пьеса (а насчитывают таких цитат более 60, причём живут они в народной речи уже третье столетие!).

Но так везёт далеко не всем. Большинству книг всё же нужен свой Вергилий, свой проводник читательскому сердцу. А если попадётся вместо Вергилия строгая «училка литературы», то так и остаётся классика то ли табакеркой из сказки Одоевского, то ли ящиком Пандоры: стоит себе «чёрный ящик» и что-то символизирует, а стоит ли в него лезть и что там может быть внутри – непонятно.

Возможно, и впрямь насильно мил не будешь, помогут ли ухищрения педагогов заставить нынешних комикстинов полюбить Толстого и Достоевского?

Полюбить – не знаю, вот понять – да, а возможно даже – почувствовать их героев.

…В школе я любила только Лермонтова и Грибоедова – мне нравился их слог, мне были понятны переживания их героев.

Прошли годы – и жизнь начала сталкивать меня лоб в лоб с персонажами Достоевского – то с бледными Раскольниковыми, считающим, что он «право имеет», поскольку он выше других, то с подленькими Смердяковыми, а уж банальных Лужиных и вовсе было хоть отбавляй.

В школе же вместо того, чтобы открыть классику, соотнести со своим опытом и, возможно, найти своё собственное прочтение, мы лишь «проходим» её… Или, скорее, она проходит мимо нас (как же удивительно многозначен русский язык!).

…Помню, моя подруга спросила учителя: почему Анна Каренина обожала сына, рождённого от нелюбимого мужчины, и была абсолютно равнодушна к дочери от Вронского? «Это не главное в романе», – последовал сухой ответ. Традиционной школе чужда мысль о том, что «главное» у каждого своё и каждый литературный образ читатель строит вместе с автором (и трудно даже сказать, чья роль главнее).

Данко и Павел Корчагин – кто они, пассионарии или безумцы, святые или фанатики?

Смешон или трагичен Онегин?

А Хлестаков – кто он, трикстер, хрестоматийный дурачок или поэт, каким показал его Андрей Миронов?

У каждого талантливого читателя, как и у актёра, – свой Хлестаков, свой Раскольников, свой Гамлет. Но если талантливым актёром надо скорее родиться, то читателем можно стать.

В школе нас не учили смотреть на героев по-разному – напротив, превращали самые многозначные образы в плоские клише.

Нас не учили сопричастности к акту творения. А ведь чтение – это всегда со-творчество, со-чувствие, со-переживание, и если и может развиться душа в человеке, то именно таким образом. Душу не разбудят готовые концепции, выданные в качестве фастфуда даже самым талантливым учителем.

Возможно, вам повезёт, и с возрастом вы сами откроете многозначность и глубину книг, казавшихся такими чужими и плоскими в школьные годы: таких счастливчиков немало. И надеюсь, благодаря этой книге будет ещё больше.

Я лично знаю многих людей, «переоткрывших» классику самостоятельно – и с изумлением открывших для себя вместо заученных цитат манящий мир блистательной мысли, яркого юмора и вкусного русского слова…

Главное – не упустить те книги, которые жизненно важно прочесть в детстве, – вряд ли кто-то из нас захочет в зрелом возрасте перечитать Майн Рида или Жюля Верна… Кстати – точно так же губительна попытка форсировать интерес к чтению, чем, увы, злоупотребляет современная школьная программа. Спору нет, практически любой школьник поймёт стихи Пушкина и Лермонтова – но вот уже на пьесах Чехова он легко может споткнуться. Что уж говорить о Достоевском или Толстом, которых далеко не всегда понимали даже взрослые их современники?

Конечно, классики – потому и классики, что в их книгах много «этажей»: что-то «резонирует» с тобой в юности, а понимание другого приходит с возрастом… И всё же, как мне кажется, упору на количество стоит предпочесть качественное чтение. Вот «Онегин» или «Герой нашего времени»: мы пролетаем их, как на скоростном экспрессе, а сколько остаётся непонятым, незамеченным (не каждому же выпадет знакомство с комментариями Бонди или Лотмана!). А ведь Печорин – это не только «лишний человек», но и глубоко национальный характер, значение которого так и не понято должным образом, это и мелодика стиля, и огромный пласт российской истории XIX столетия. К тому же мотивы одиночества, отверженности, особенности понятны любому ребёнку: за это бы и ухватиться, и раскрыть эти книги до конца!

Но учебное расписание неумолимо: три часа на одно, пара уроков на другое. А ведь американские школьники по нескольку месяцев изучают «Моби Дика» или «Над пропастью во ржи»! Иногда понять одну-единственную книгу намного важнее, чем «пройти» целый десяток…

Главное в обучении – не запомнить цвет ленточек, которыми перевязывал пачки денег Фёдор Павлович Карамазов, и не докопаться до отчества Татьяны Лариной – а помочь ребёнку сформировать свой взгляд, свое видение. И не бояться, если позиция читателя не совпадёт с авторской, что тоже бывает сплошь и рядом. Не стоит вслед за Толстым бросать в лицо Наташе Ростовой презрительное «Обабилась!», найдя её счастливой в замужестве и материнстве, – и вряд ли Лев Николаевич должен быть здесь непререкаемым авторитетом.

…И тут мы подходим к ещё одной, невероятно важной проблеме: несовпадение творца и творения, личности творца с неизбежными «особенностями» и духа его произведений. Помните мучения пушкинского Сальери, открывшего, что создатель Ватикана мог-таки быть убийцей?

…«И гений, парадоксов друг» – гений и впрямь может быть другом парадоксов своей биографии…

Как только писателя причисляют к сонму классиков – происходит небожественное чудо: живого человека заменяет икона в виде портрета в кабинете литературы, а всё, что не укладывается в канон, как будто стирается ластиком из его биографии. А не укладывается не так уж мало.

Вот тот же Пушкин. «Солнце русской поэзии» в жизни был сердцеедом, разрушившим множество женских судеб, а в личной переписке – порой и пошляком. Можно умиляться светлым отрывкам из недавно введенного в школьную программу «Лета Господня» Ивана Шмелёва – но как забыть о том, что одновременно с этой книгой он писал пламенные оды в поддержку Гитлера?

Порой, изучая жизнь того или иного классика, приходишь в изумление и начинаешь вопрошать: как человек с такими низменными наклонностями мог написать стихи, полные неземной мудрости и красоты? Разве могла легендарная в своей пошлости строчка в пушкинском дневнике об Анне Керн и «Я помню чудное мгновенье» выйти из-под одного пера? А с другой стороны: может ли не имеющий сомнений, не допускающий ошибок, не знающий душевной боли Господин Совершенство написать ЖИВУЮ книгу, резонирующую с нашими сомнениями, метаниями и болью? Не родственны ли муки творчества и муки борьбы добра и зла внутри самого автора?

В школе обходят эти трудности, предлагая детям удобный миф, «хрестоматийный глянец» вместо живого человека – возможно, это вынужденный, необходимый обман, но может ли вообще обучение основываться на обмане?

Порой кажется скорее обратное: нет лучшего способа спровоцировать подростков вчитаться в классику, чем раскрыть перед ними всю корзину с грязным бельём, выставив Гоголя некрофилом, Достоевского и Булгакова – наркоманами, Толстого – сексуальным маньяком… А потом – просто запретить всю классику – запретный плод ведь сладок.

Надеюсь, я сумела пройти между Сциллой и Харибдой, не поддавшись ни одной из этих крайности. Да, здесь есть немало не слишком глянцевых подробностей из биографий русских классиков – вполне достаточно для того, чтобы стряхнуть с их тел гранитно-чугунную шинель официозной иконы. Тот же Пушкин был хорошим другом. Не слишком симпатичный в быту Гоголь может тронуть своим глубоким и искренним интересом к духовным вопросам. Снимите маску циника с Лермонтова – и обнаружите искреннего, отважного и бесконечно одинокого человека.

Когда писатели становятся гораздо более живыми, чем на страницах учебников, то и их позитивные качества обретают большую ценность.

Эта книга, раскрывающая не слишком известные страницы жизни многих классиков, – прямой путь к открытиям. Открывая книги, мы открываем и их создателей. А вместе с ними – время, эпоху, а в конечном итоге – и самих себя. «Лев Толстой, как зеркало русской революции»… В одном Ленин не так уж и не прав, ибо русская литература – действительно зеркало. В котором мы видим отражение мечущейся, бунтующей, беспощадной в своей тоске русской души, уже которое столетие вопрошающей: «Кто виноват?» и «Что делать?».

Вот она, настоящая магия литературы – не пассивное заглатывание страниц, не зубрёжка, не копание в цитатах! Здравствуй, Борхес с «Садом расходящихся тропок», на перекрёстке которых возможны любые встречи, а любой герой неизменно оказывается зеркалом, отражающим какую-то часть тебя самого…

Жаль, что по этому саду так мало хороших путеводителей, которые будят фантазию и желание сотворчества. Такие книги есть, только появляются они крайне редко. У прошлого поколения была «Родная речь» Вайля и Гениса.

Надеюсь, и эта книга послужит той же цели, и русская классика приобретёт для вас новое, неожиданное «послевкусие» (как модно сегодня писать в околокнижных блогах). С перчинкой ли оно будет, с цитрусовыми привкусами или с изюминкой – уже не важно. Важен интерес и желание попробовать ещё.

А такое желание появится непременно.

Глава 1
Писатели-дипломаты

Дипломат – это человек, который должен превратить барабанный бой политиков в звуки арфы.

Юджин О’Нил

На Московском кинофестивале Мария Захарова, официальный представитель российского МИДа, прочитала стихи собственного сочинения, чем многих приятно поразила. На самом деле она далеко не единственный литературно одарённый человек в дипломатической когорте. Среди представителей МИДа поэтов и писателей было столько, что это может показаться неожиданным.

Мы расскажем о тайнах, связанных с некоторыми из них. И начнём с уже цитировавшегося нами автора «Горя от ума».

Жизнь Вазир-Мухтара

«Замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны…» Мало кто помнит, что эти знаменитые строки Пушкина написаны в связи с трагически короткой жизнью и страшной гибелью Александра Сергеевича Грибоедова.

Пожалуй, большинству современников Грибоедов известен лишь как автор «Горя от ума». Однако он был не только талантливым драматургом, поэтом и журналистом, но и ярким композитором. И всё же главным делом жизни этого человека являлась служба в Коллегии иностранных дел. Как дипломат Грибоедов имеет немалые заслуги перед Россией. Он и погиб, исполняя свой профессиональный долг в Персии. Было Александру Сергеевичу всего тридцать четыре года. Смерть российского посланника до сих пор окутана тайной. Впрочем, загадок, связанных с жизнью Грибоедова, предостаточно… И начинаются они с момента его рождения. Сам он в послужных списках указывал то 1795, то 1793 год, а позже только 1790-й год. Последняя дата означает, что Грибоедов появился на свет за два года до замужества матери, то есть был незаконнорождённым сыном. Мать, Настасья Фёдоровна – богатая помещица весьма крутого нрава, – к занятиям сына литературой относилась весьма неодобрительно. Официальный отец, Сергей Иванович, с семьёй не жил – проводил время в собственной деревушке за карточной игрой. О нём Грибоедов не упоминает ни разу. Кто был настоящим его отцом, неизвестно.

Александр получил превосходное домашнее образование, учился в Московском благородном университетском пансионе… Такого, как он, сегодня назвали бы вундеркиндом – в Московский университет Грибоедов поступил одиннадцати лет от роду. Причём науки ребёнок постигал сразу на трёх факультетах: словесном, юридическом и физико-математическом.

Он был настоящим денди: демонстративно носил очки, чего молодые люди того времени стеснялись, одевался вызывающе модно, на светских собраниях отпускал ядовитые остроты, был дуэлянтом…

По традиции русских дворянских семейств Александра Сергеевича с детства учили музыке. Поэт блистательно играл на рояле и обладал композиторским даром. К сожалению, большинство сочинённых Грибоедовым пьес не было им записано на нотную бумагу и не сохранилось. До нас дошли лишь два вальса для фортепиано – ля-бемоль мажор (E-moll) и ми минор (As-dur). Они исполняются до сих пор – в том числе и на сценах престижных концертных залов.

В 1812 году Александр вступил в Московский гусарский полк, но принять участия в военных действиях болезненному юноше не довелось. Прослужив в армии до 1816 года, корнет Грибоедов подал в отставку и поселился в Москве. После парной дуэли Шереметев – Завадский, Грибоедов – Якубович, закончившейся гибелью Шереметева, Грибоедов резко изменился, оставил привычки дуэлянта и модника и определился на дипломатическую службу.

В 1826 году поэта арестовали по делу декабристов – против него показывали Оболенский, Трубецкой, Рылеев и другие… Однако их утверждение, что Грибоедов был членом Северного общества, фактических подтверждений не нашло, и Александра освободили с «оправдательным аттестатом» – документом, снимающим всякие подозрения. В сентябре того же года Грибоедов вместе с Денисом Давыдовым прибыл в Тифлис. В то время Персия вторглась в Грузию – шла война…

Поговаривали, что на Кавказ Александр бежал от большой любви, которую тщательно скрывал от друзей и родни. Сам Грибоедов говорил, что из-за неё «в грешной своей жизни чернее угля выгорел». Биографам остаётся только гадать, кто была эта женщина.

Среди романтических увлечений поэта известна жена издателя «Горя от ума» Булгарина, Леночка. Грибоедов не проявил благодарности к приятелю, хотя Булгарин сильно рисковал, публикуя острую и, по тем временам, дерзкую комедию.

Был у Александра Сергеевича и роман с балериной Катенькой Телешовой, которую Грибоедов отбил у генерал-губернатора Петербурга, графа Милорадовича. Впрочем, к своей пассии Грибоедов быстро охладел.

Летом 1827 года Александр Грибоедов был направлен генералом Паскевичем в лагерь персидского командующего, принца Аббас-Мирзы. Трудные переговоры, в которых русский посланник проявил большое искусство, завершились Дай-Карганским перемирием, а в 1828 году – Туркманчайским миром, по которому России отходили Эриванское и Нахичеванское ханства, Карабах и часть Азербайджана. Грибоедовым написаны несколько статей договора и отредактирован весь его текст. Александр Сергеевич был удостоен чести лично доставить царю подписанный договор. Николай I наградил Грибоедова чином статского советника. Молодой дипломат счёл свою службу исполненной и собирался остаться в Петербурге. Но вскоре последовало его роковое назначение на должность «вазир-мухтара» – так назывался пост полномочного министра-резидента России в Персии.

По пути на место назначения он вновь провёл несколько месяцев в Тифлисе, где неожиданно женился на шестнадцатилетней Нине Чавчавадзе. По слухам, они даже разговаривали мало – всё больше играли в четыре руки на фортепиано. Девушка покорила поэта и красотой, и преданностью. Грибоедов тогда заболел «колониальной» жёлтой лихорадкой и записал коротенько: «Нина не отходила от моей постели, и я на ней женился». С юной женой Александру было суждено прожить всего несколько недель. В Тегеран он взять её не решился. На прощание Грибоедов неожиданно сказал супруге: «Не оставляй костей моих в Персии, если умру там. Похорони меня в Тифлисе, в монастыре Святого Давида». Нина подумала, что это шутка, и, улыбаясь, обещала всё исполнить…

Ещё находясь в действующей армии Паскевича, Грибоедов составил проект организации Русской закавказской компании по образцу Британской Ост-Индской. Русская компания должна была иметь право строить крепости, содержать собственные войска, чтобы вести мощную торговую экспансию.

К моменту прибытия Грибоедова в столицу Персидской империи там действовали два соперничавших британских представительства. Посланником могущественной Ост-Индской компании, формально подчинявшейся королю Англии, был человек по имени Рональд Макдональд. Компания была заинтересована в том, чтобы Персия сохраняла мир с Россией. И Макдональд делал для этого всё. К тому же англичанина с Грибоедовым связывали отношения личной дружбы. Официальными же дипломатическими представителями британской короны в Тегеране были Генри Уиллок, его брат Джордж и врач Джон Макнил. Эти люди придерживались курса на конфронтацию с Россией. Более того, Джон Макнил был автором первой теории «сдерживания», изложенной в памфлете «Будущее и настоящее положение России на Востоке».

Грибоедов стал проявлять свой характер с первой же аудиенции у персидского монарха. По случаю встречи русского посланника шах Фетх-Али был облачён в шитые серебром, золотом и жемчугом одежды и в огромный парчовый тюрбан с перьями. В таком громоздком и тяжёлом наряде он не мог даже присесть. Грибоедов же, не соблюдая персидского этикета, коротко поклонился и уселся в кресло у стены в непринуждённой позе. Шах не стал прерывать церемониал и полтора часа простоял перед русским посланником, словно разряженная кукла. Лишь глаза «владыки Вселенной» нехорошо сверкали.

Надо сказать, что формально главой Персии был Фетх-Али, пребывавший в Тегеране, но на практике страной управлял его сын, Аббас-Мирза. Резиденция наследника престола находилась в Тебризе, куда, покончив с официальными церемониями, и намеревался отправиться новый русский посланник. На 27 реджеба, 21 января старого стиля, был назначен отъезд Грибоедова из Тегерана. Вечером 19 января шах прислал подарки отъезжающим русским дипломатам, а 20-го дал Грибоедову прощальную аудиенцию.

Вечером того же дня евнух шахского гарема, бывший христианин Мирза-Якуб, пришёл к Грибоедову, прося убежища, признания русского подданства и вывоза в Россию. Согласно одной из статей Туркманчайского договора, Грибоедов эту просьбу игнорировать не мог, однако понимал, что если принять беглеца, то осложнения будут неизбежны, и сумел от него отделаться. Однако на этом злоключения русского посланника не закончились. Где-то между 24 и 26–27 января зять шаха, Аллах Яр-хан, привёл в русское посольство двух армянок-христианок из своего гарема, которые внезапно тоже пожелали вернуться на историческую родину, и Грибоедову ничего не оставалось, как принять их. Тут же поползли слухи о том, что русский вазир-мухтар отнял у Аллаха Яр-хана гаремных женщин против их воли… Шах трижды лицемерно предупреждал Грибоедова об опасности нападения черни, с которой якобы не в силах совладать. Поначалу к зданию миссии, выкрикивая оскорбления, ринулись несколько десятков персов. Грибоедов приказал дать холостой залп, но один из нападавших упал замертво, сражённый боевым выстрелом не из посольства. Всё это было очень похоже на старый сценарий с «сакральной жертвой». Персы отнесли тело убитого в мечеть, где муллы тут же потребовали «джахата».

30 января здание русской миссии было вновь атаковано толпой фанатиков. Персидская охрана посольства тут же разбежалась. Расправа над русскими дипломатами была жестокой. Их тела несколько дней таскали по улицам, привязав к ним дохлых кошек и собак, а затем изрубили на части и сбросили в яму за городскими стенами. Спастись удалось лишь секретарю Мальцову, находившемуся в момент нападения персов в соседнем доме, да курьеру Амбарцуму, которого просто не добили.

Вопрос о том, какую роль в гибели русского посла сыграли англичане и почему вероотступник Мирза-Якуб вдруг вспомнил о былой вере и пришёл, якобы за спасением, в русское посольство, ещё долго будет оставаться без ответа. Но в дневниках британского лейтенанта Александера, опубликованных ещё до гибели Грибоедова, говорится, что евнух был своим человеком в английской миссии. Не потому ли, предчувствуя провокацию, Грибоедов пытался не слишком дипломатично от него избавиться?

Нине Грибоедовой долго не говорили правды – она была беременна. Отсутствие писем от мужа объясняли его болезнью. Но она подслушала чей-то разговор и обо всём узнала. Страшное известие спровоцировало преждевременные роды. Ребёнок умер через час после рождения… Нина носила траур по мужу до конца жизни.

Считается, что шах, предвосхищая желание русского царя получить тело посла, отдал приказ найти останки Грибоедова. Пушкин в «Путешествии в Арзрум» пишет: «Обезображенный труп его, бывший три дня игралищем тегеранской черни, узнан был только по руке, некогда простреленной пистолетною пулею». Но откуда наш великий поэт узнал об этом, неизвестно. Опознать Грибоедова в Тегеране мог один человек – Мальцов, но он был арестован и через некоторое время под стражей отправлен в Россию. Армянские источники сообщают, что посланные шахом люди не смогли найти труп Грибоедова и пригласили армянских купцов и других русских подданных, но и те не могли никого опознать. Вероятнее всего, в гроб уложили останки, которые сохранились лучше других. Русский консул в Тебризе А. Амбургер узнал о гибели посольства только через неделю. Тело привезли в Тевриз ещё позже. Амбургер доносил Паскевичу: «При открытии гроба тело покойного Александра Сергеевича не имело почти никаких признаков своего внешнего изображения; оно, по-видимому, было ужасно изрублено и закидано каменьями и перешло в сильное тление, а потому законопатили гроб и залили нефтью». Это означает лишь одно: опознание было бессмысленным, но всё же на деле решили поставить точку, объявив, что тело Грибоедова получено. Провокаторы не достигли своей цели начать войну: Николаю I нужен был мир с Персией, и он его сохранил.

Чьи останки покоятся в могиле Грибоедова – самая большая загадка. Возможно, это кенотаф – она пуста. Но скорее всего, это невольная братская могила, в которой находятся останки нескольких членов русской миссии в Тегеране.

В Москве до сих пор нет музея Грибоедова, дипломатические заслуги которого сравнимы с литературными. А премия его имени не выдержала испытания писательскими разборками. Зато в Англии работает Грибоедовское общество, вручается Грибоедовская премия для студентов, одной из номинаций которой является максимально точный перевод на английский язык комедии «Горе от ума» с сохранением архаичных выражений, стиля эпохи, в которой писал драматург. Одним из лучших переводов этой пьесы считается текст, исполненный британским классиком, автором «Механического апельсина» Энтони Бёрджессом, названный перифразом Уайльда – «Как важно быть глупым».