Kitobni o'qish: «Тайны Истинного мира»

Глава 1

Это был отвратительно липкий сон.

Я стояла в огромной ванной комнате перед блестящим зеркалом во всю стену и маникюрными ножницами срезала длинные густые волосы. Черные как смоль пряди падали в раковину, перепачканную химической краской для волос. Мое осунувшееся лицо не выражало никаких эмоций, только глаза, большие, пронзительно синие, горели мрачным отчаянием. В странной гулкой тишине ванной щелкали острые тонкие лезвия…

Пробуждение показалось спасением. Ночь глядела в окна с дешевым тюлем. Меня сильно тошнило, голова раскалывалась, тело ныло и бешено хотелось пить. Я попыталась включить ночник, пошарив рукой над головой, но тут поняла, что у меня нет ночника, да и тумбочки у кровати тоже нет.

Ничего не случилось, просто ночной кошмар. Иногда они приходят. Только отчего-то именно сейчас меня била крупная дрожь, а душа замирала от гнетущего страха. Пошатываясь на плохо слушавшихся ногах, я проковыляла по темному коридору. Хотела зажечь свет, но не смогла найти на стене выключатель. Старый, еще советских времен телефонный аппарат с пластмассовой вертушкой стоял на низком детском столике. Нетвердой рукой я набрала номер, единственный, который всплыл в воспаленном мозгу. Этот человек мог меня поддержать. Сейчас только он один был моим другом в большом жестоком мире. Конечно, глупо будить по ночам людей только потому, что мучаешься от недобрых игр впечатлительного подсознания. Как-то по-детски несерьезно. Просто сон показался гораздо реальнее яви.

Неизмерима сила и красота воды. Она прозрачна, легка и пахнет большими неприятностями, если хлещет из смесителя в стояке съемной квартиры. Усатый сантехник, источавший фимиамы табака и перегара, с интересом разглядывал трубы в туалетной комнате.

– Течет, – почти с умилением прокомментировал он, ткнув пальцем в ручеек.

Я, с мокрой половой тряпкой в руках, с откровенным подхалимажем заглянула в черные очи кудесника, ожидая невероятного сантехнического чуда.

Мужчина проникся и для вида тюкнул обо что-то ключом, ему в лицо тут же брызнул фонтан холодной воды, намочив потрепанную шапочку, усы и свитер.

– О, – обрадовался сантехник, обтираясь, – теперь хлещет!

Я была готова швырнуть мокрую грязную тряпку в глумливую рожу мастера и покрыть его трехэтажным матом.

– Конечно, хлещет!

– Надо же, как сильно-то хлещет! – восхищенно пробормотал сантехник и довольно поцокал языком.

Очень хотелось дать ему знатного пинка, но я боялась, что трубный волшебник покинет мое скромное жилище, и оставит меня одну посреди мокрого ада.

– Слушай, – он оглянулся, показав коричневые зубы, – плохи дела.

Ответом ему было презрительное молчание.

Про себя я с тоской подсчитывала расходы на ремонт – и съемной квартиры, в которой жила, и соседей снизу. К собственному несчастью, я забралась под самую крышу двенадцатиэтажного дома, так что от получившейся суммы тоскливо свело живот. Угрюмая тишина, нарушалась ревом труб и истеричными короткими гудками из телефонной трубки, которую я сняла с рычага, чтобы соседи больше не трезвонили с бесполезными угрозами.

– Наверное, уже до шестого этажа протекло, – сильно радовался сантехнический «доктор», подсвечивая фонариком мокрые внутренности стояка.

До шестого?! Я добралась в уме до девятого, но уже поняла, что расплачусь только к глубокой пенсии, если, конечно, не придется самой белить чужие потолки.

Затосковав, я вяло предложила:

– Ущерб доказан, теперь чинить будем?

В своих мечтах я уже плавала, как дельфин, в затопленной по самый потолок квартире. Рядом дрейфовал телевизор и кухонные табуретки, а во входную железную дверь бились разозленные соседи и квартирная хозяйка с участковым.

– Надо за ключом сходить, – пожал плечами бездушный мастер.

– Каким ключом? – насторожилась я, тут же возвращаясь к реальности.

– Три на четыре. – Он выключил фонарик и стал закрывать чемоданчик, очень сильно напоминающий медицинский с белым крестом на боку. Похоже, мастер решил, что ремонт катастрофы можно завершить на стадии ее разглядывания.

– Да, хоть пять на десять! Мне соседка снизу уже три раза звонила, что у нее в ванной плитка отвалилась! Пока не починишь, из квартиры не выпущу!

Я уперла руки в бока и приготовилась при необходимости забаррикадировать входную дверь и взять сантехника в заложники, но аварию ликвидировать любой ценой.

– Ну, ладно, – пожал тот плечами, обратно вынул треклятый фонарик и сунул голову к стояку. – Кстати, соседке не верь, у нее плитка отвалилась еще в прошлом году, – прогудел он.

– А ты откуда знаешь? – изумилась я.

– Жена это моя бывшая, – посетовал сантехник, достал ключ и стал что-то быстро закручивать.

Успокоившись, что ремонт все-таки начался, я ушла на кухню и почти со злостью покосилась на новенькую стиральную машину – причину сегодняшней катастрофы. Ущерб от нее исчислялся тысячами рублей, огромным скандалом с квартирной хозяйкой и, скорее всего, выдворением меня вместе с машиной из образцово-показательного дома и подъезда, в частности.

– Эй, дамочка! – вдруг позвал меня сантехник.

Я выглянула в коридор, ожидая увидеть небывалый сантехнический сюрприз из новеньких труб и сверкающего унитаза. Так торопилась, что наступила на мокрую тряпку. Даже зашипела, как кошка.

– Гляди! – Мужичок вертел в руках синий пластиковый пакет, в каких передают письма экспресс-курьеры. – Здесь ниша, оказывается, вон он там и лежал.

– Ниша? – Я приняла влажный сверток и с недоумением взглянула на сантехника, стоя на одной ноге, а вторую сиротливо обтирая о штанину.

– Ну да, там! – Ткнул пальцем мастер в таинственную темноту стояка и снова принялся что-то выворачивать. Потом так яростно постучал, что трубы зазвенели от возмущения. Зато поток воды стал постепенно уменьшаться, обманно успокаивая меня.

Вернувшись на кухню, я уселась на расшатанную табуретку, разглядывая пакет.

Сначала мне подумалось, что он остался от прошлых жильцов, поэтому вскрывать его неприлично. Но любопытство все равно победило, я отодрала прозрачный скотч, наклеенный на шов, и высыпала на стол кожаную записную книжку, мобильный телефон и ключики с железным брелоком. На одной стороне его стоял номер, а на другой аббревиатура «БП».

Повертев ключи – похоже, от банковской ячейки, – я открыла ежедневник на середине.

В первый момент я решила, что мне почудилось, и даже протерла стеклышки очков, без которых не видела дальше собственного носа. На разлинованной страничке ровным столбиком под порядковыми номерами шли имена и фамилии незнакомых людей. Написанные моей р укой.

Опешив, я переворачивала листики с чужими именами, и чувствовала, как пальцы становятся влажными. Книжка не могла принадлежать мне, я не помнила ее, но записи оставленные твердым мелким почерком, доказывали обратное.

– Я починил! – заглянул в кухню довольный сантехник.

Я окинула его невидящим взглядом.

– Трубу перекрыл, вечером приду, доделаю. Нужно ключ три на четыре, – уточнил он на всякий случай.

– Хорошо, – машинально кивнула я, плохо соображая, о чем он толкует.

– Ну, я вернусь, – пообещал, потоптавшись, мужичок, и за ним захлопнулась входная дверь.

Я, оглушенная, в полном одиночестве, разглядывала записи, страшась даже предположить, что происходящее совсем не сон. Хотя лужи на полу коридорчика поблескивали под лампочкой вполне по-настоящему. Между страницами книжечки лежала черная пластиковая карточка «Клуб „Истинный мир“ с выгравированными на другой стороне витиеватыми буквами „ВИП“.

– Так… – Я поерзала на табуретке, отчего ножки истерично зашатались и разъехались в разные стороны, и недоуменно почесала коротко стриженую черноволосую макушку. – Чушь какая-то.

Интересно, когда это случилось? Когда я впала в беспамятство и позабыла про найденные сейчас вещи? Мобильный телефон, новенький, почти игрушечный и явно очень дорогой, блестел на белой скатерти и выглядел таким же неуместным, как и пластиковая карта.

Трясущейся рукой я нажала на кнопку включения. Признаться, я ожидала взрыва строившегося напротив дома или, по крайней мере, землетрясения, но ничего не случилось. Черный экран засветился оранжевой заставкой, а потом вылезла вполне привычная надпись: «Введите ПИН-код».

Не задумываясь, я набрала дату своего рождения. Если телефон действительно принадлежал мне, то другого шифра я бы точно не стала придумывать, чтобы не забыть. У меня память слабая. Вероятно, в свете последних событий, даже гораздо слабее, чем можно предположить.

Телефон моргнул, и появился знак бесконечности, обозначавший мобильного оператора. Горло перехватило от волнения, на глазах выступили слезы. Я нажала на кнопку вызовов и просмотрела короткий список номеров, которые набирались мною до того, как наступила нежданная амнезия. На экране светились только два имени: Данила и Алекс. Номер «Данила» был набран несколько раз. Пока решимость не покинула меня, я выбрала его и нажала на кнопку «Вызов». После секундной паузы электронный голос безразлично произнес: «Абонент выключен или находится вне зоны действия сети. Попробуйте перезвонить позднее». Я перевела дыхание, чувствуя не то облечение, не то разочарование. Отчаянно дрейфя, с гулко бьющимся в горле сердцем, я выбрала номер с именем «Алекс». После бесконечного молчания в трубке неожиданно раздались длинные гудки. Один, второй, третий. Я хорошенько струхнула и решила сбросить вызов, но на другом конце незнакомый баритон изумленно спросил:

– Маша, это ты? – От страха меня затрясло. Я молчала, как партизан на допросе, тяжело дыша в трубку и чувствуя себя маньяком. Собеседник хмыкнул, а потом тихо и очень настойчиво спросил: – Ты где сейчас, Маша?

Я тут же отключилась и в панике отбросила трубочку, словно она могла меня укусить.

«Где ты? Маша?» Какого, собственно, черта?

Телефон затрезвонил резко и очень громко, пронзительная веселая мелодия раздавалась на всю квартиру. На экране высветилось «Алекс», но ответить я не решилась. Аппарат протанцевал до края стола и слетел на пол. От сильного удара выскочила батарея, и телефон, к моему облечению, затих. Неожиданно мне стало страшно, десять минут назад в мою размеренную спокойную жизнь вторглось нечто непонятное и очень неспокойное.

Зимой быстро темнеет.

В огромном окне большой город, наполненный огнями, лежал как на ладони. Разноцветные светляки искусственных звездочек складывались в волшебную мозаику, разворачивались ломаными стрелками, плавными линиями. Тысячи автомобилей, образующих ряды пробок, таращились в бесконечность. Высокие безликие здания квадратными глазами подмигивали наступающим сумеркам. А в самом низу, на главной площади страны, украшенная голубыми огнями и нелепыми огромными бантами, словно игрушечная, красовалась большая елка. Похожие на круглые крышки стеклянные купола известного торгового центра вылезали из-под земли, одетой в красный кирпич. Люди суетились, спешили, исчезали в предпраздничной кутерьме. Мир пах хвоей и невероятным ощущением чего-то совершенного и волшебного, что обязательно приключится в новом году.

Александр следил за нескончаемым голубоватым потоком слепым затуманенным взором.

Жива. Маша жива. Мария Комарова жива. Он складывал в голове слова, пробовал на вкус, но выходило горько и неправдоподобно. Черт возьми, он был почти рад, когда она пропала без вести! Теперь все сначала.

Он поймал свое отражение в черном стекле. Темноволосый мужчина был очень красив, глянцевой обложечной красотой, в таких, глядя на плакаты, часто влюбляются девочки-подростки и старые девы. Его глаза неестественного ярко-синего цвета только что снова превратились в глаза убийцы.

На огромном письменном столе, заваленном бумагами и архивными папками, скрепленными на старый манер сургучом, лежала тоненькая распечатка файла. Содержание он выучил наизусть, слово в слово. Идеальное резюме почти идеальной истинной. Жаль, но все закончилось словами: «скрывала, скрывалась, скрылась». Мужчина прикрыл тяжелые веки. Ну что ж, это всего лишь новая партия, осталось лишь перетасовать карты и постараться сдать себе козыри.

– Держи! – Эдуард, весь в снегу, с довольным видом пихнул мне в руки чахлую елочку.

На тщедушных веточках, обмороженных и влажных от растаявшего снега, едва держались и топорщились иголочки, хрупкая макушка дрожала, словно в нервическом припадке.

– Что это? – Я разглядывала деревце, пока приятель разувался. – Слушай, не хочу тебя обидеть, но лучше бы ты оставил ее умирать в подъезде.

Из-за высокого роста Эдуард всегда немного сутулился, отчего куртка висела на нем как на вешалке. Он зачесывал светлые волосы на косой пробор, гладко брился и, как я, был очкариком, снимавшим окуляры только на ночь. Над непропорционально полными губами застыла черная мушка родинки, придававшая худому лицу с впалыми щеками гротескный вид.

Я знала его второй день. Нет, безусловно, наверное, мы были знакомы гораздо раньше, но, когда он пришел вчера, то показался знакомым незнакомцем, как будто мы несколько раз сталкивались до того на лестничной площадке или на улице. Только как признаешься приятелю в необъяснимой потере памяти, если сама названивала ему ночью, ревела в трубку из-за кошмара и буквально умоляла приехать?

– Ну, что у тебя там с трубой? – Он потер покрасневшие от мороза руки и сразу же направился в туалетную комнату к стояку.

– Мастер сказал, что починил. Вода больше не льется. Совсем. Пиджак сними! – окрикнула я его. – Испортишь ведь.

Я пристроила елку в угол, чтобы не мешалась, и поспешила к Эдуарду, став с любопытством разглядывать из-за его узкого плеча мокрые черные трубы.

– Слушай, – прогундосил тот, – как же он починил? Он просто воду перекрыл.

– Ну да, сказал, вернется, когда ключ три на четыре найдет.

– Комарова, – у Эдуарда от возмущения съехали на кончик носа очки, – слушай, тебе сколько лет, а все как малый ребенок! Не будет тебе ни трубы, ни воды, ни чаю еще недели три.

– Чай заварим, – опровергла я, – у меня в бутылке минералка была.

– С газом что ли? – скривился Эдуард, следуя за мной на кухню. Тут же по-хозяйски он полез в холодильник: – У тебя тут мышь повесилась.

– Вытаскивай, приготовим, – наверное, излишне жизнерадостно улыбнулась я и сделала большой глоток воды. Край стакана в трясущихся руках очень звучно ударился о зубы.

– Комарова, а ты чего так психуешь? – вдруг спросил приятель.

– Психую? – округлила я глаза, а потом выпалила, сама того не желая: – Я нашла странный ежедневник и телефон. Здесь, за трубами.

Новость у Эдуарда взрыва интереса не вызвала.

– Понимаешь… – Я попыталась подобрать слова, представляя себе, как приятель нежно улыбнется и предложит обратиться к специалисту по душевным проблемам. – Это мой ежедневник.

– Ты так расстроилась из-за того, что нашла старые записи? – никак не хотел понимать тот.

– Не из-за этого! – Я взяла с полки с кастрюлями черную книжечку и положила на стол. – Я не знаю этой вещи, понимаешь?

– И чего? – Эдуард лениво открыл ежедневник, бросив взгляд на странички. И притих.

– Это мой почерк! – пояснила для чего-то я.

Приятель отчаянно делал вид, что считает меня едва ли не полубезумной, но его длинные пальцы с аккуратными круглыми ногтями все быстрее и быстрее перелистывали тонкие разлинованные странички. Почти судорожно и жадно. Его лицо, чуть вытянутое и бледное, оставалось невозмутимым, но руки выдавали волнение.

Отчего-то его специально скрываемый интерес сильно напугал меня.

Эдуард поднял глаза. Неожиданно я заметила, его неестественно расширенные зрачки, и внутри что-то очень нехорошо екнуло.

– Что с тобой? – Я внимательно приглядывалась к нему.

Приятель положил книжку на стол и так резко поднялся, что хромая табуретка шмякнулась на бок, как перевернутая черепаха:

– Маш, ты извини, ладно. Мне пора, Маш! Честно! Ладно? – Он неловко поставил табуретку на ножки. Затем быстро натянул куртку и, не зашнуровав ботинки, выскочил в подъезд.

– Так, – я вытаращилась на хлопнувшую дверь.

Всему всегда есть объяснение, даже нелепому поведению Эдуарда и моей находке тоже, да и неизвестный оператор мобильной связи, скорее всего, имеется. Наверняка.

– Знак бесконечности? – несколько снисходительно поглядел на меня продавец.

Растрепанная и раскрасневшаяся от мороза, в расстегнутой куртке, одетой прямо на халат, и в сапогах на высокой шпильке, я выглядела действительно немного… э-э-э… необычно.

– Да, да, – я снова продемонстрировала телефон со знаком перевернутой восьмерки на экране. – Вот смотрите!

– Нет, – работник отодвинул от тебя блестящий аппаратик, сдаваясь. – У нас такого нет. Кстати, и модели телефона такой я не помню. А что за марка?

– Понятия не имею, – опечалилась я.

– Но! – просиял он, подняв для значительности вверх указательный палец.

– Что? – снова воспрянула я духом.

– Только сегодня и только у нас вы можете приобрести пакет услуг по отправке сообщений…

– Да не надо, – махнула я рукой.

– Но этот пакет услуг… – не унимался клерк.

– Всемирный, триста, – вдруг услышала я женский голос и резко оглянулась.

У кассы стояла девушка с усталым серьезным лицом и отсчитывала купюры. Она выглядела очень даже привлекательно, но от нее как будто исходил странный отталкивающий холод, стремительно наполнивший маленький зальчик с радостными желтыми столиками и ярко освещенными витринами, где сверкали новенькие телефонные аппаратики.

– Наш пакет услуг… – трещал, как сломанный будильник, и блистал, как начищенный самовар, менеджер.

Тут незнакомка, вероятно, почувствовав мой заинтересованный взгляд, повернулась. Ее глаза медленно расширялись:

– Господи, это ты! – выкрикнула она, ткнув в меня пальцем. Сколько же ужаса таилось в невольно громком возгласе!

– Я? – Я на всякий случай повертела головой, выискивая других претендентов, но посетителей, кроме меня и нее, не оказалось.

– Это ты!!! – воскликнула девушка и опрометью бросилась из салона. Мы переглянулись с замолчавшим от изумления менеджером.

– Я ее не знаю, – замахала я руками и быстро поспешила восвояси, провожаемая гробовым молчанием.

Пару дней назад на тумбочке в съемной квартире я нашла старенький мобильный аппаратик с треснутым стеклом, и долго недоумевала, отчего-то мне помнился блестящий дорогой телефон, очень похожий на игрушку. Тот, что сегодня обнаружился в пакете за трубами.

Впервые за эти дни мой едва дышавший аппарат затрезвонил. Признаться, я подозревала, что он давно сломан. Я вытащила его из кармана и выдохнула вместе с морозным паром:

– Але!

– Маша? – спросил на другом конце женский дребезжащий голос.

– Да?

– Маша? – снова уточнила собеседница.

– Да? – как ни в чем не бывало отозвалась я, пытаясь припомнить, с кем разговариваю.

– Я, наверное, ошиблась, – охнул голос, и в динамике раздались короткие гудки.

Я быстро спрятала озябшую руку с телефоном в карман. Похоже, только что меня не узнала знакомая. История начинала приобретать черты всеобщего сумасшествия.

…На маленькой открытке я писала насмешливые поздравления: «С любовью, Маша». Почтальон, спрятавшаяся за стеклом, разглядывала меня почти настороженно. Крохотная коробочка для подарков, лежавшая в кармане джинсов, жгла ногу через плотную ткань. Это будет моей страховкой для быстрого возвращения в игру. Моим козырем, спрятанным в рукаве.

Громыхнула дверь, и эхо разнеслось по огромному закованному в пыльный мрамор помещению Главпочтамта…

Я вздрогнула и открыла глаза. Почему мне казалось, что сны реальны и от них исходит настоящая, а не придуманная паника?

Наполненная душным воздухом комната оглушала тикающей пустотой. Через секундную паузу в гостиной с грохотом что-то рухнуло, даже пол задрожал, а уж соседи снизу без сомнения. Подозреваю, слетел старенький телевизор. С замиранием сердца я села на кровати, боясь пошевелиться. Но покорно ждать, когда грабитель найдет меня, – не в моих силах. В качестве оружия с натяжкой сошла длинная напольная ваза. В щелку внизу двери из коридора пробивалась полоска света, но она не спасала от темноты. Нащупав очки, я нацепила их на нос, посильнее сжала вазу и чуть приоткрыла дверь, скрипнувшую визгливо и тоненько.

Коридорный свет ослепил. Щурясь, я подняла над головой стеклянную хрупкую «дубинку» и выскочила из спальни как черт из табакерки, но никого не обнаружила. Трясясь от страха, я дошла до гостиной… И тут я обомлела так, что ваза едва не выскользнула из ослабевших рук.

В перевернутой вверх дном комнате горели и верхний свет, и два ночника на стене, отчего она казалось неестественно яркой. Телевизор валялся экраном вниз, вокруг по полу рассыпались крошки толстого стекла. Диван и кресла оказались вспороты, из них сиротливо торчали толстые пружины, и высовывалась серая вата набивки. Содержимое шкафов, состоявшее из старых хозяйских полотенец и выцветших гардин, оказалось на ковре. Длинные шторы были сорваны с петель с такой яростью и силой, что покосился плохо прикрученный пластиковый карниз. Музыкальные диски, растолченные тяжелой обувью, превратились в блестящее месиво. Наряженная кое-как елка, непоколебимый символ большого праздника, лежала в углу. Ярко-красные шары побились, и лишь звезда покачивалась на тонкой макушке. От ветра, словно птаха, билась форточка. Казалось, вандал испарился, стоило мне проснуться.

Телефон затрезвонил неожиданно и громко. Вздрогнув, от испуга я выронила вазу, та тоненько тренькнула и раскололась. Резкий басовитый тембр старого, еще советского аппарата, доставшегося мне от прошлых жильцов, испугал. К горлу подступил горький комок страха. Дрожащей рукой я подняла трубку и едва заставила себя произнести тихое:

– Але.

Грубый низкий голос, до смешного похожий на голос экранного злодея, прошипел:

– Отдай кристаллы, сука! Сейчас же!

Я швырнула трубку на рычаг, словно она жгла руку. Меня трясло, дыхание перехватывало. Телефон как проклятый затрезвонил снова.

– Хватит! – заорала я истошно, хватаясь за голову. – Хватит уже! Не смешно!

– Отдай кристаллы, иначе хуже будет! – вдруг загрохотал голос где-то за спиной, и я почувствовала резкий болезненный толчок, от которого свалилась на пол как подкошенная. Очки слетели, и мир скрылся за мутной непрозрачной пленкой.

Следующий удар пришелся в поясницу, отчего я только заскулила, выгнувшись, и прошептала сквозь боль и слезы:

– Забери все! В сумке сто рублей!

Я сумела разглядеть краешек длинного кожаного плаща. Незнакомец зарычал:

– Кристаллы! Отдай их мне! – Он снова замахнулся ногой.

Плохо соображая, я неожиданно для себя удивительно ловко вывернулась и через мгновение стояла на ногах. Следующий мой жест – бессмысленный и неуместный взмах руками – заставил противника расхохотаться. Он хорошенько размахнулся, готовый обрушить на меня кулак в черной перчатке, когда раздался деликатный звонок. Злодей застыл на мгновение, глянув в сторону входной двери, и вдруг распался на миллиард черных точечек, растаявших дымом. Я глупо захлопала ресницами, не веря собственным глазам.

– Эй, откройте! – колотили снаружи, вероятно, намереваясь к прочим разрушениям добавить и выбитую железную дверь.

– Кто там?! – крикнула я, и ясно увидела, как изо рта вырвался клуб белого пара, словно в доме наступил неощутимый арктический холод.

– Участковый! – отозвался нежданный гость.

Я бросилась к отчего-то незапертой двери, как к спасательному кругу. На пороге стоял невысокий худенький мальчик в фуражке, с тонкими усиками над чуть вздернутой верхней губой. Зато над ним нависали два здоровяка на голову выше меня, в форме и с незаряженными, но оттого не менее внушительными автоматами. Надо думать, группу захвата вызвали, чтобы скрутить неспокойную жиличку и препроводить в места не столько отдаленные.

– Как вы вовремя!

Мое бледное лицо с разбитой губой и ссадиной на подбородке после падения на ковер испугало бы даже бывалого стража порядка, а уж мальчик и вовсе отшатнулся.

– Меня обокрали! – безапелляционно заявила я.

Неожиданно по щеке скользнула одинокая трогательная слеза, оставившая мокрую дорожку.

Эдик ходил по квартире взад-вперед, словно его мелькание могло помочь моему горю. Взлохмаченный и возбужденный, он хлопал дверьми и старался меня успокоить, хотя сам нервничал все больше. Я сидела на табуретке, притащенной из кухни, и судорожно старалась сдержать истеричные слезы. Намазанный бодягой подбородок жег как окаянный, а над губой, покрытой белой цинковой мазью, подсыхала болячка. В общем, все мои усилия вернуть лицу здоровый, а не разбитый вид, похоже, не обещали увенчаться успехом.

– Скажи, что за чушь?! – очередной раз воскликнул Эдуард. – Что значит, грабитель испарился, как в фильме?

– То и значит, – промычала я, мечтая, чтобы он заткнулся, наконец, и просто посочувствовал, а не бросал обвинения в сумасшествии.

Признаться, он почти доказал мне самой, что это я разгромила съемную квартиру, попортила хозяйскую мебель и расколотила елочные шары. Одно стеклышко у очков разбилось, и мне приходилось прищуривать правый глаз, стараясь разглядеть мечущего приятеля левым. Вид, судя по всему, у меня был очень дурацкий.

– Да ты издеваешься надо мной! – фыркнул Эдик и, присев на торчащую из дивана пружину, тотчас вскрикнул, вскочил.

– Ну, клянусь тебе! – Я старалась говорить как можно убедительнее. – Он меня сначала избил, а потом, когда пришел участковый, развеялся, распавшись на мелкие кусочки. Ты мне не веришь?

– Маш, не обижайся, – сдался приятель, – но поверить в подобный бред невозможно. Мы же не в фантастическом романе живем. Согласись?

– Согласна, – кивнула я. – Мне кажется, это все из-за моего телефонного звонка.

– Какого звонка? – насторожился Эдуард и с подозрением глянул на телефонный аппарат, с вырванным из розетки шнуром.

– Ну, сегодня. Ну, понимаешь, – я старательно подбирала слова, – когда нашла этот ежедневник… Там целый пакет был, в нем еще телефон лежал.

– Телефон? – неожиданно приятель посерьезнел. Его вытянутое лицо стало еще вытянутее, а глаза кольнули острым холодом, как будто в его голове просчитывались донельзя сложные варианты событий.

Я пожалела, что сболтнула лишнего, но перевести разговор на другую тему не могла.

– Да, телефон мобильный. Я позвонила по номеру в нем, и там ответили…

– Дай мне посмотреть телефон! – тут же потребовал Эдик и резко протянул руку.

– Не могу, его украли, – не моргнув глазом, соврала я, – и книжку тоже.

– Что значит, украли? – Парень подошел так близко, что даже с одним стеклышком очков я разглядела его непритворное волнение.

– Я же тебе говорю, ко мне забрался вор.

– Так, Комарова, – распорядился Эдуард, словно все уже давно решено без меня, – собирайся, мы едем ко мне на дачу.

– Что, сейчас? – ужаснулась я и с тоской посмотрела на электронные часы в полке, единственные целые после погрома. – Сейчас же начало двенадцатого!

– Наплевать! Я тебя тут не оставлю, вся это неправдоподобная история мне совершенно не нравится! Побудешь в деревне, отсидишься, глядишь, все само собой уляжется. Там у соседей собака есть.

– А чем мне поможет соседская собака? – Я нервно прикусила губу и взывала от боли, прижав к болячке ладонь. – Черт!

Мне очень не хотелось ехать. Да что греха таить, было просто страшно, но в словах друга проглядывалось зерно истины. Кутерьма началась после моего неосторожно глупого звонка, так может, стоит уехать и оказаться в спасительном далеко?

– Хорошо, – с натугой согласилась я.

Несмотря на очень поздний час, шоссе в сторону области застыло в знатной пробке, которая не собиралась рассасываться. По информационному радио сонный голос ведущего хмуро вещал, что где-то у кольцевой дороги случилась страшная авария, и теперь мы все «стоим» и, похоже, будем «стоять» до самого утра.

За окном мело. Дворники лениво сгребали с лобового стекла снег. Соседние автомобили выпускали клубы выхлопного дыма. Водители нервно курили, готовые в любую секунду надавить на клаксон и выудить из машины визгливые сигналы – крики о помощи попавшим в столичную пробку. Заметенный гаишник в огромном форменном тулупе, делавшим его еще шире, осоловело следил за бесконечным потоком машин, спрятав озябшие руки в карманы. Полосатая как зебра палка безвольно свисала с запястья.

В салоне было тепло и темно, пахло ванильным освежителем. На несколько секунд я, разморенная, прикорнула.

…Образ возник неожиданно, четкий, резкий, очень правдивый. Перекошенное лицо Эдуарда со зверским выражением, и я, связанная, на автомобильном коврике за сиденьем водителя. Он что-то кричал и давил на педаль газа, и мы неслись в неизвестном направлении. Меня качало и тошнило, зеленоватая сеть, сковавшая тело, впитывала в себя все силы. Я нехорошо вывернулась, стараясь освободиться, и с пальца соскользнул красивый мужской перстень с темным бордовым камнем, всегда мне чуть-чуть великоватый. В голове промелькнула досадная мысль: не достану больше, а он мне нравился, даже больше, чем его хозяин…

Скользнув полметра, внедорожник остановился, и меня хорошенько качнуло. Я подскочила и чуть покосилась на Эдика, едва не уронив с носа очки, взятые у него взаймы, слава богу, диоптрии одни носим.

– Испугалась? – Он улыбнулся, и во мгле показалось, как будто его лицо скривилось в оскале.

Не говоря ни слова, я стала неловко перелазить на заднее сиденье.

– Ты чего, Маш? – изумился приятель.

А я уже судорожно поднимала резиновые коврики. Ничего. Конечно, никакого перстня.

– Маша? – снова полюбопытствовал Эдик, лишний раз убедившись в моем крайне нездоровом душевном состоянии.

– Я просто хочу поспать, – для наглядности я даже показала пыльную велюровую подушечку.

– А-а-а-, – мужчина покачал головой и снова уставился на помятый бампер впереди стоящего седана.

Возможно, я правда схожу с ума в чужом жестоком городе, где никак не могу найти работы и где никого не знаю? Мне плохо и одиноко, и я очень люблю жалеть себя, чем и занимаюсь последние дни, попеременно мучаясь то бессонницей, то кошмарами. Возможно все так. Возможно.

…И мне стало даже смешно, когда, сунув руку под водительское сиденье, я нащупала там перстень с крупным драгоценным камнем. Сон перемешался с явью, я надела украшение на большой палец и вдруг почувствовала, что привычно провернула его на костяшке.

– Останови! – громко приказала я Эдику, застегиваясь и подхватывая свою сумку.

– Чего? – вылупился он и действительно резко затормозил.

Тут же мы почувствовала тупой удар, и машину толкнуло вперед.

– Твою мать! – рявкнул Эдуард в бешенстве. Въехавший в нас водила сзади истерично засигналил. – Комарова, ты чокнутая!

Открыв дверь, я поспешно и неловко выбралась из салона и припустив в сторону спасительной буквы «М», горящей красным цветом.

– Стой, Маша! – услышала я и засеменила к метро еще быстрее, скользя тонкими каблучками по обледенелой дороге. Я ловко маневрировала между гудящими машинами, провожаемая недоуменными взглядами шоферюг.