Kitobni o'qish: «Обет молчания»
Обет молчания
Как прекрасен твой восход на небесном горизонте,
Вечно живой Атон, зачинатель жизни…
Эхнатон
«Не разрушай гробниц, не разрушай, не разрушай.
Вот поступил я так, и согласно деяниям моим
поступил со мной бог…»
Пролог
Если не исправить зло, оно удвоится[1].
Эль-Амарийя, 1887 год
Раскаленный солнечный диск лениво плыл по небосклону. Горячий воздух, наполненный благовониями и ароматом цветов, щекотал нос торговца Али, облаченного в светлую дишдашу[2]. Старый пройдоха заискивающе уставился на мужчину средних лет, придирчиво рассматривающего различные фигурки, предметы из керамики, печати от винных кувшинов и фрагменты разбитого саркофага, стоящие на большом столе. Продавец артефактов мысленно потер руки: «Валлахи[3], мой кошелек потяжелеет сегодня, и изрядно, или я не Али Хабиб». Продолжая угодливо улыбаться, продавец старины, чей характер явно не соответствовал его фамилии[4], произнес сладким голосом на ломаном английском:
– Господин хороший, клянусь Аллахом, что вы нигде не найдете такого качественного товара. Все знают торговца Али. Спросите любого от Каира до Луксора. Али никогда не обманывает. Али честный торговец. Али любит своих клиентов. Али…
– Ну все, хватит, хватит, – отмахнулся от него покупатель, не отрывая взгляда от алебастрового кубка. – Я и без тебя вижу, что ты и твои товарищи неплохо потрудились, опустошив, очевидно, очередную гробницу.
– Господин хороший, я всего-навсего бедный торговец. Я не расхититель, наподобие местных крестьян, которые зарабатывают на хлеб грабежом. Осуждаю ли я их? Нет! Эти дары не нужны мертвым. А живые хотят есть. Вот уже два года Нил не разливается. В Египте голод. Земли без разлива – бедные земли. Нет воды и ила – нет жизни…
– Достаточно, – прервал его причитания незнакомец. – Ты можешь называть их работу как угодно, но все равно это воровство. Варварские методы крестьян лишают ученых возможности изучать историю и глубже знакомиться с вашим прошлым.
– Не спорю, не спорю, мой господин, – закивал головой Али, испугавшись, что иностранец откажется покупать лежащий на столе товар. – Вы лучше посмотрите, какие ушебти[5]. И в прекрасном состоянии… Наподобие той плиты, которую мне удалось продать недавно одному американцу за двадцать два пиастра. Хвала Аллаху, она оказалась целой и невредимой. Словно новая.
– Уж не та ли это мемориальная доска, пролежавшая под песками более трех тысяч лет, на которой, как выяснилось позже, выточен реальный облик царя Эхнатона и его жены Нефертити?
Впервые за время разговора мужчина перевел взгляд с вещей на торговца. Внимательно поглядев на него, иностранец, не дождавшись ответа, продолжил:
– Если бы ты знал, какую ценность держал в руках, то, уверен, так не продешевил бы… Интересно, этот товар нашли в тех же краях? Ваши разбойники раскопали захоронение в Бибан эль-Молук[6], принадлежавшее какому-то древнеегипетскому чиновнику или даже самому фараону? Уж не в зоне ли между полями пирамид Абусира и Саккары они рылись? Говорят, недавно там наткнулись на почти нетронутую гробницу… ну-ну, не смущайся. Я не требую выдавать секрет. Спрашиваю из любопытства. Не более. Ты можешь, конечно, не говорить. Но… смотри, как бы ты опять не оплошал, ибо не знаешь истинной ценности данных вещей. Для вас, египтян, эти предметы − просто старый хлам из древних могил. А вот для нас, европейцев или американцев, да и для музеев мира… о, это уникальные вещи. И, поверь, многие готовы выложить за сведения об их местонахождении немаленькую сумму. Я бы мог помочь найти достойного покупателя, готового купить все твои безделушки… Ну так что?
Лавочник Али Хабиб криво улыбнулся. Незнакомец, которому он был несказанно рад вначале, теперь начинал раздражать его своими неуместными замечаниями. «Ладно, господин хороший, можешь язвить, сколько твоей душе угодно. Али еще никто не обманывал. Это Али всегда облапошивает туристов, обычно продавая иностранцам фальшивки или сбывая плохой товар. А этот… этого не так легко обвести вокруг пальца… этот разбирается в древностях. Вон как зыркает и ухмыляется. Не люблю слишком умных и чересчур важных белых. Но клянусь Аллахом, просто так он сегодня от меня не уйдет! Или я буду не Али Мухаммед Абдалла Хасан Хабиб».
– Мой господин, – наконец-то отозвался лавочник, расплывшись в улыбке, – если я открою вам тайну, то лишусь дохода. Вы же не хотите оставить меня и мою семью без заработка?
Иностранец ухмыльнулся, но промолчал. «Старый хрыч явно напал на след чего-то очень ценного, судя по этим вещам. Слоновая кость, сосуды из цветного стекла, золотые перстни, даже золотая фольга, которая явно содрана с гроба… Как бы разузнать, откуда все эти предметы? Да тут можно озолотиться! Что-то продать в музей, Эрнест[7] будет рад таким находкам, а что-то и на черном рынке сплавить. Эти идиоты-коллекционеры готовы скупать все подряд, лишь бы похвастаться перед друзьями и знакомыми… Они так уверенно рассуждают о предметах старины, манипулируя парой-тройкой заученных фраз, да еще с таким важным видом, что в глазах непосвященных такой собиратель древностей становится великим знатоком. Хотя в конечном итоге «большие ценители» ни черта не понимают, о чем идет речь. Но мода… будь она проклята! А чем еще объяснить прихоть самодуров раздевать на вечерах при всех мумию? Бред да и только. Сколько гробниц и мумий уничтожено ради забавы? Тьма-тьмущая!.. Что ж, сменим тактику, а там, глядишь, он и сам расколется».
– У тебя, бесспорно, отличный товар, – как можно приветливее продолжил незнакомец после непродолжительного молчания. – А скажи, любезный, сколько ты занимаешься торговлей древностями? Клянусь, я еще не встречал такого разнообразия, да к тому же в столь прекрасном состоянии. И, насколько я могу судить, тут практически нет фальшивок. Эти предметы достойны музея, клянусь честью. Сразу виден глаз знатока, коим ты и являешься.
– Мой господин слишком добр к старому Али, – зарделся торговец. – Он не заслуживает подобной похвалы.
– Заслуживает, заслуживает, – потрепав лавочника по плечу, подтвердил турист. – Я редко хвалю людей. Мне приходится работать с дилетантами, которые мало разбираются в своем деле… в отличие от тебя.
– А я могу поинтересоваться, чем вы занимаетесь?
– Подобно остальным… ищу, – улыбнулся одними губами мужчина. – Ищу то, что может заинтересовать моего начальника в Британском музее и моих многочисленных покупателей.
– В музее, вы говорите? – глаза Али заблестели. – Если в музее…
«Если он не врет, то я смогу неплохо поживиться. Найденная крестьянами гробница в ущелье Вади Абу Хасах эль-Бахри еще полна-полнешенька. Там и мумия лежит, да не одна. В аккурат то, что любят эти чудаки-иностранцы… ученые, как они себя называют. Там и золота, и другого товара предостаточно… Сегодня счастливый день! Наконец-то мне улыбнулась удача! Хвала Аллаху, Господу миров!»
– Но ты должен понимать… я должен быть уверен, что твой товар не фальшивка, а подлинник. Мне не мешало бы самому осмотреть то место, откуда ты берешь его, чтобы оценить масштаб и… подтвердить подлинность. Власти Египта не особо любят делиться с музеями мира, которые готовы выложить приличную сумму за ценные предметы… да и вас, торговцев, постоянно преследует Высший совет по древностям, не давая нормально работать.
– Ох, что правда, то правда, – сокрушенно покачал головой Али, хорошо помнивший тот день, когда его караван был полностью конфискован по приказу инспектора по делам охраны древностей. Ему тогда едва удалось избежать тюрьмы.
– Итак…
Незнакомец сделал паузу и вопросительно поглядел на лавочника. Тот заерзал под пристальным взглядом стоящего рядом мужчины. С одной стороны, торговцу хотелось подзаработать напоследок (возраст с каждым днем все больше давал о себе знать), чтобы потом уйти на покой, но с другой стороны, Али сомневался в настойчивом иностранце, который так старательно пытался выведать у него тайну расположения недавно найденной богатой гробницы. Чутье взяло верх над желанием наживы, и Хабиб открыл было рот, чтобы ответить посетителю, что он не нуждается в помощи незнакомого человека, как в этот миг дверь в лавку отворилась и на пороге появилась тучная женщина в домотканой рубахе, поверх которой были надеты кафтан и большой платок, похожий на шаль.
Увидев ее, лавочник нахмурился.
– Далила, чего тебе? Опять принесла какую-то ерунду? На что мне сдались твои таблички? – пренебрежительным тоном поинтересовался он, увидев у нее в руках глиняные дощечки. – Сколько раз я говорил тебе: не носи ты мне их! Какой в них прок? Я и те еле сбагрил, почти за бесценок. Охота ли мне возиться с новыми, ты как думаешь?
– Но это единственное, что я могу продать, чтобы накормить моих детей! Они уже начали пухнуть с голоду. Дочка и вовсе умирает! Вот уже больше четырех дней, как у нас закончилась еда. Я продала все, что могла. Остались только эти таблички… Я не прошу много. Дай нам лишь хлеба!
– Дай хлеба, дай хлеба, – передразнил ее старый торговец. – Если я буду заниматься благотворительностью, то сам пойду по миру. Думай, что говоришь, женщина. Кто тогда позаботится о МОИХ детях?
– Но я же не прошу милостыню! – воскликнула посетительница. – Я бы никогда не пришла к тебе с протянутой рукой, зная твое жестокосердие. Я прошу продать то, что смогла откопать несколько месяцев назад на развалинах. Отдаю тебе не за деньги, а за хлеб. Большего не требую. Али! На коленях прошу! Умоляю, пощади моих малюток! Аллах свидетель, я буду денно и нощно возносить благодарственные молитвы Ему, прося ниспослать благословение для тебя и твоей семьи.
Женщина упала к ногам лавочника и зарыдала.
Все это время незнакомец, оторвав взгляд от артефактов, с любопытством наблюдал за разворачивающейся драмой, не понимая ни единого слова. Вид упавшей на колени женщины озадачил его.
– Чего хочет эта бедняжка? – поинтересовался он у Али. – Почему рыдает? У нее что-то стряслось?
– Она просит хлеба для детей, умирающих, по ее словам, от голода, – недовольным голосом ответил лавочник. – А что я могу?
– А где ее муж? Почему он не работает, как все, и не кормит детей?
– Год назад Кафири погиб на рыбалке. Его утащил крокодил. На реке нашли лишь его изуродованную лодку и подранную сеть. Далила и ее пятеро детей остались одни. Так-то.
– Печальная история, соглашусь. А чем же они живут?
– Раньше они разводили кур, но сейчас их кормить нечем. Неурожайный год. Вот и приходится собирать то коренья, то разные травы. Иногда копают себах… ну, удобрение, и продают. Так вот она и нашла эти таблички в каких-то развалинах. Говорит, что их много, да вот только ценности они никакой не представляют. Глина и глина, хоть на них вроде и есть какие-то знаки. Не разберешь.
– Я могу посмотреть? Не исключено, что они заинтересуют меня.
– Конечно, господин хороший, – кивнул головой торговец и обратился к рыдающей на полу женщине: – Эй, дай сюда твою табличку. Но не отломанный кусок, а целую. Если повезет, то этот господин даже и купит их у тебя.
Услышав это, женщина сейчас же перестала голосить и обливаться слезами. Она с трудом поднялась и, развязав платок, дрожащими руками протянула какой-то предмет. Мужчина молча взял его и замер в изумлении. Это была глиняная табличка с клинообразными зубчатыми углублениями.
– У меня не укладывается в голове! – пробормотал он, не отрывая взгляда от бесценного предмета, так как сразу догадался, что держит в руках синюю птицу. – Откуда эта вещь? И кто в этих краях мог знать аккадский язык[8]? Непостижимо! Невероятно!.. Неужели город Солнца существовал в действительности?
Незнакомец наконец оторвал взор от таблички и растерянно поглядел на лавочника. Мужчина хотел что-то спросить, но с его пересохших губ сорвался лишь хрип.
– Моему господину нехорошо? – встревожился торговец. – Воды… вам непременно нужно выпить воды.
Али что-то громко крикнул, и в дверном проеме, скрытом от посторонних глаз тяжелым пологом, показалась худенькая фигурка дочери лавочника, завернутой в домотканое полотно с головы до пят. Она держала в руках глиняную пиалу, наполненную водой. Молча протянув ее иностранцу, девушка скрылась за занавесом так же бесшумно, как и появилась.
Сделав несколько больших глотков, незнакомец наконец-то успокоился и вернулся к привычному покровительственному тону.
– Спроси у нее, где она нашла эти предметы. Я так понимаю, эта дощечка не единственная?
– Господин спрашивает, где ты их откопала? – сурово спросил Хабиб, который уже смекнул, что к чему.
– Скажи ему, что я готова показать это место… пусть только купит мне хлеба для детей. Они умирают с голоду…
– Женщина! – вскричал разозленный торговец. – Не доводи до греха… будет тебе и хлеб, и еда. Я все тебе дам… но давай договоримся: я покупаю у тебя ВСЕ твои таблички. Соглашайся, я дам хорошую цену. Тебе и твоим детям надолго хватит.
– О чем вы говорите? – нахмурился незнакомец, недовольный собой, ибо понял, что совершил ошибку, не справившись с волнением, охватившим его при виде клинописи. – Уж не уговариваешь ли ты бедную женщину продать ТЕБЕ все эти вещи?
Торговец густо покраснел.
– Я… я… господин хороший, я лишь прошу ее не стесняться и помочь моему доброму другу, который так много уже сделал, купив ВЕСЬ этот товар, – Али указал на стол, – найти то, о чем он спрашивает. Только и всего.
– А ты, я смотрю, пройдоха, мой ДРУГ, – усмехнулся иностранец. – Хорошо, договорились. Я покупаю твою лавчонку. Можешь упаковать все в ящики. Но… взамен я хочу, чтобы она отвела меня в то место, где нашли дощечки.
– Все будет, как вы пожелаете, мой господин, – заискивающе глядя ему в глаза, отозвался торговец, довольный тем, что обвел вокруг пальца иностранца. – Завтра Далила отведет вас на то место.
– Сегодня, – перебил его покупатель.
– Завтра, господин хороший. Солнце клонится к закату… а места у нас небезопасные.
– Что верно, то верно, – внезапно раздался грубый голос.
От неожиданности все вздрогнули. Повернувшись в сторону говорившего, они далее уже не отрывали взгляда от мужчины в черном одеянии, стоявшего в дверном проеме с кольтом сорок пятого калибра в руке. Не переставая мерзко улыбаться, он то и дело переводил взгляд с одного человека на другого.
– Что, Джонни, уже подсчитываешь прибыль? – усмехнулся вновь прибывший. – А как же я? Мы же всегда были партнерами!
– До того времени, пока ты не продал меня властям, грязный ублюдок… Опусти пушку, никто тут тебя не боится.
Положив табличку в рюкзак, мужчина обернулся к Али.
– Скажи ей, что я готов идти прямо сейчас. Не будем тянуть время.
Сказав это, незнакомец уверенно зашагал к двери.
– Убери пушку, Мики, и мы сможем договориться. Иначе тебе никогда не добраться до этого города.
– И кто мне помешает? – метнув злобный взгляд, нагло поинтересовался Майкл. – Я не боюсь тебя. Слышишь? Ты слишком мелкая сошка, Джонни.
– Как знать, мой друг, как зна…
Звук одиночного выстрела на мгновение оглушил застигнутых врасплох посетителей лавки. Джонни и Майкл разом обернулись и посмотрели в сторону двери. На них смотрели холодные голубые глаза призрака из прошлого…
Часть первая
Сгущающаяся тьма
1
Истина рано или поздно все равно выйдет на свет, и
Ложь будет повержена в прах.
Париж, осень 1974 год
Эта история, перевернувшая вверх дном жизни героев нашего повествования, началась утром в понедельник, двадцатого ноября, в холодный день, пронизанный промозглым ветром, гнавшим по многочисленным дорожкам Венсенского леса пожухлую листву. Колкий морозный воздух был наполнен осенними запахами ночного дождя и опавшей листвы. Косматые тучи, которые неслись по серому небу, висели низко, грозя обрушиться на землю потоками ледяной воды.
Мадлен Дюваль с тоской поглядела на часы. Надо идти. Через полтора часа ее ждут на заседании суда по бракоразводному процессу. Женщина достала из кармана пальто письмо и, развернув его, в который раз прочла: «Я долго думал, Мэд. Так жить больше невозможно: ты вечно пропадаешь то на бесконечных раскопках, то в библиотеках, то в университете. Сначала мне нравилась такая жизнь, полная свободы. Но теперь… теперь я хочу нормальную семью, где муж и жена в окружении детей проводят вместе вечера, а в выходные гуляют или обедают у родственников. Одиночество мне надоело. Мы уже больше шести лет живем отдельно. Ты как бы есть, и тебя нет. Я не верю в любовь на расстоянии, поэтому мы должны разойтись. Прости. Грант».
Скомкав письмо, она, негодуя, швырнула его в мусорный контейнер. «Лицемер! – промелькнуло у нее в голове. – Семью он хочет, детей… если бы. Самого никогда не было дома: то друзья, то бесконечные хобби и попойки, то секретарши. Сколько раз я находила в нашем доме забытые сережки и другие предметы женского туалета?.. Десять лет ада!»
Работа и поездки на раскопки в качестве заместителя руководителя группы – это единственное, что спасало ее от безумия. Сколько раз она порывалась разорвать отношения с мужем, но родственники и с ее стороны, и с его, не желавшие раздела капитала, были настроены категорически против развода и всячески отговаривали женщину, умело манипулируя ею. Да и сам Грант тоже всегда удерживал ее от решительного шага, становясь на время внимательным и нежным. Сказать по правде, и замуж Мэд вышла лишь потому, что ее и его родители, занимавшиеся совместным бизнесом, решили консолидировать капиталы, поглотив остальных конкурентов. Так и вышло.
Уже во время свадебного банкета Мадлен поняла, какую совершила ошибку, но уверения ее мужа, что он предоставляет ей полную свободу действий, немного успокоили ее и смягчили горечь несчастливого брака. Сделав попытку ужиться под одной крышей и найти общий язык, молодые люди вынуждены были признаться, что они совершенно разные, поэтому уже через три года после свадьбы супруги зажили каждый собственной жизнью, не обращая внимания друг на друга и не спрашивая, как и с кем они проводят время. Тем не менее молодая женщина все эти годы старалась как-то наладить отношения, но каждый раз упиралась в возведенную мужем стену. А теперь… «Я хочу нормальную семью».
– Лицемерный подонок! – сквозь зубы проговорила археолог. – Ладно, по крайней мере, мне не придется терпеть его мамашу. «Ах, милочка, у тебя опять подглазины» или «ты слишком плохо выглядишь». А сколько раз свекровь унижала меня перед нашими знакомыми: «Если бы Мэдди следила за собой, одевалась в модных магазинах и ходила по салонам, то она была бы красоткой. А так… бесцветная моль. Моему сыну не повезло. То ли дело его одноклассница, в которую он был влюблен больше пяти лет… но, увы, мой супруг решил все за несчастного мальчика. И вот результат».
Кулаки Мадлен сжались сами собой при воспоминании о тех днях и сочувствующих взглядах их общих знакомых. К сожалению, в те дни женщина была слишком молода и неопытна, чтобы дать достойный отпор ненавистной свекрови. Но немного позже этот день настал, после чего невестка стала врагом номер один для мадам Дюваль.
– К дьяволу их всех, – пробормотала женщина и быстрым шагом устремилась к выходу из леса, где прогуливалась перед заседанием, дабы собраться с мыслями.
Миловидная женщина лет тридцати пяти, Мадлен Дюваль с раннего детства отличалась непростым характером и упорством. Жизненная цель определилась еще в пятом классе, после поездки с родителями по Египту, который покорил ее с первой минуты: она приняла решение всенепременно стать египтологом и получить научную степень. Для достижения своей мечты после школы Мэд поступила в колледж Лондонского университета, а затем и в сам университет.
Однако через два года родители настояли на ее возращении во Францию. Из-за финансовой зависимости девушке пришлось подчиниться и отказаться от мечты. Окончив Факультет истории искусств и археологии при Сорбонском университете, она осталась там работать по протекции своего наставника и преподавателя, Жана-Батиста Журдана, названного так в честь своего пра-пра-прадеда, маршала Империи времен Наполеоновских войн.
Археология и раскопки целиком поглотили ее после первой же поездки с группой ученых, возглавляемой ее покровителем, в Помпеи. И несмотря на то, что Египет продолжал жить в ее сердце, Мэд с головой погрузилась в работу. После первой поездки последовала вторая, третья… Загадки погребенного под толстым слоем пепла города не отпускали молодую женщину, полностью захватив ее сознание.
Вот и сейчас она с тоской подумала о том, как хорошо было бы оказаться не в парижском метро, а в одном из узких переулков города и осторожно откапывать керамические сосуды, которые ее группе удалось обнаружить за пару дней до ее вынужденного отъезда в Париж.
«Что я тут делаю? – спросила она саму себя в ожидании поезда. – Что за дурацкие законы, вынуждающие встречаться в суде двух уже чужих людей? Зачем? Что изменится? Семейная чаша разбита, разбита вдребезги. А разбитая посуда приносит удачу одним археологам, как любит шутить Жан-Батист… Пустая трата времени, и только».
Поезд с шумом подъехал к станции и распахнул двери. Войдя в вагон, Мадлен, поискав глазами пустые места, зашагала к одному из них.
Не дойдя нескольких метров до свободного кресла, молодая женщина внезапно остановилась из-за навалившегося на нее странного состояния. Ощутив горячую сухость во рту, она прикинула, что неплохо бы сейчас глотнуть воды. Через минуту Мэд ощутила, что ее голову начали сжимать невидимые тиски, а в руках в то же время возникло болезненное покалывание. Неожиданно на неё накатил первый приступ головокружения, вызвавший тошноту. «Господи, что это со мной? – крутилось у нее в голове. – Что происходит? Откуда во рту такой странный металлический привкус? Может, у меня упал сахар? Хотя не должен был. Я достаточно плотно позавтракала. Тогда что?..»
Молодая женщина попыталась успокоиться, но ей с каждой минутой становилось лишь хуже. Вцепившись в поручень, Мадлен старалась ровно дышать, но панический страх, охвативший ее, уже не дал ей очнуться. Она лишь мысленно повторяла, словно заклинание: «Только бы не упасть, только бы не упасть». Но тут у нее все поплыло перед глазами и… опустилась темнота.
Глава 2
Добро хорошо тогда, когда это истинное добро…
Мадлен не знала, как долго пробыла в бессознательном состоянии. Открыв глаза, молодая женщина увидела, что сидит на лавочке перед входом в Венсенский лес. «Как я тут оказалась? Я же отчетливо помню, что спустилась в метро и села в вагон… сумочка! Где моя сумка?» – всполошилась Мэд, но, увидев ее рядом с собой, немного успокоилась. Она открыла ее и, проверив содержимое, облегченно вздохнула: «Все в порядке. Так, ладно… дайте подумать… Итак, я вошла в вагон, поискала глазами свободное место и, найдя таковое, отправилась к нему. Хорошо, это я отчетливо помню. Пошли дальше… что было дальше? А дальше я почувствовала, что очень хочу пить… у меня закружилась голова и… что случилось дальше, не могу припомнить. У кого бы спросить?»
Она поглядела по сторонам, но, увы, подстегиваемые непогодой посетители леса и просто прохожие давно уже скрылись в уютных кафе, в офисах и близлежащих магазинах.
– Хм… очень жаль, что никто ничего не видел, – пробормотала Мэд и посмотрела на часы. – Черт, я, похоже, опаздываю. Придется взять такси, иначе я опоздаю на заседание суда.
Мадлен хотела было встать и отправиться на поиски ближайшей остановки такси, как внезапно перед ней вырос таксист и грубовато спросил:
– Вы – мадам Дюваль?
– Д-да, – неуверенно проговорила она, удивленно уставившись на него. – А в чем дело?
– Мне сказали отвезти вас туда, куда скажете.
– А кто сказал?
– Кто-то позвонил в нашу контору и сделал заказ. Так мы едем или будем до утра болтать? Простите, мадам, но мне надо работать… кстати, вы что-то обронили.
– Где?.. Что?
– Да вот же, у вас под ногами! Какой-то лист бумаги, – ответил таксист, указывая рукой на мокрый асфальт. – Вам повезло. Он прилип, иначе давно унесло бы ветром, а он сегодня пронизывает насквозь… Так вы едете?
Молодая женщина кивнула в ответ и, наклонившись, подняла промокший листок. Аккуратно сложив его, Мадлен зашагала вслед за мужчиной, гадая, кто мог вызвать ей такси. «Как-то странно все это, – нахмурилась она, когда машина рванула с места, оставляя за собой шлейф палых желтых листьев. – Сначала я теряю в метро сознание, потом непонятно как оказываюсь на скамейке, а теперь и новая загадка. Непонятно… одни вопросы и ни одного ответа… Листок! Какая же я все-таки глупая. Я совсем забыла про листок!»
Мэд осторожно вытащила из кармана листок и потихоньку, стараясь не повредить намокшую страничку, развернула его.
«Мадам Дюваль, – так начиналось письмо, – простите, что мне пришлось покопаться в вашей сумочке, чтобы узнать ваше имя. Надеюсь, что вы не в обиде на меня».
– Ну это как сказать, – буркнула она, нахмурившись.
«В метро с вами случился припадок». − Так вот, что произошло. − «… случился припадок, и я вынес вас. Вы не ударились головой, поскольку я вовремя заметил, что вам стало плохо. Усадив вас на лавочку, я вызвал вам такси, чтобы оно отвезло вас к врачу… ну или туда, куда вы скажете. Прилагаю двадцать франков, полагаю, что вам этого хватит для оплаты поездки. Если вы не отправились сейчас к врачу, то я настоятельно советую обратиться к нему в самое ближайшее время. Позволю себе порекомендовать вам клинику на улице Жоффруа Сен-Илер, в доме 59. Вам стоит всего-навсего на стойке информации произнести «АНКХ» и с вами будут обращаться, точно с царицей Нефертити. Желаю вам скорейшего выздоровления. С уважением, ваш ЖЖ».
– Что еще за ЖЖ? И причем тут египетский крест, обозначающий вечную жизнь, или жизнь после смерти? И почему незнакомец так добр ко мне? ЖЖ… но среди моих знакомых нет людей с таким именем. Жан-Жак, Жан-Жозеф… нет, что-то не припоминаю… А может, это имя и фамилия?
Молодая женщина достала записную книжку, открыла ее на букве «Ж» и начала водить пальцем по листку:
– Жюли Пьер, Жюст Мартэн, Жермен Ив, Жако Франк… Ничего не понимаю!
Закрыв книжку и положив ее обратно в сумочку, Мадлен еще раз пробежалась глазами по записке и, приподняв брови, положила ее на сидение.
«Ладно… зачем ломать голову над ребусом, заранее зная, что разгадки все равно нет… Хотя мне хотелось бы найти этого милого человека и поблагодарить его за помощь и внимание. Кто знает, может, у меня появился Ангел-хранитель?»
Улыбнувшись своим мыслям, Мэд уставилась в окно, за которым проплывали улицы, бульвары, золотые кроны деревьев, многочисленные машины и озябшие пешеходы.
Через три часа все было кончено. Получив на руки документ о разводе, молодая женщина устало вздохнула. «Десять лет… Десять лет бесконечных нервов, унижений и скандалов. Хочу о них забыть, как о страшном сне». С одной стороны, она испытала огромное облегчение, но с другой стороны, ей было невыносимо жаль бессмысленно потраченного времени. Впрочем, почему бессмысленно? А громадный опыт межличностных отношений, научивший ее самостоятельности? Будь у нее все хорошо в жизни, Мэд вряд ли занялась бы археологией, вряд ли поехала бы на раскопки, вряд ли стала бы заместителем руководителя исследовательской группы. Если бы не ее бывший, Мадлен вела бы жизнь обычной женщины: читала бы лекции по истории в университете, растила детей, занималась домом, ждала бы мужа с работы… дом-работа-дом. Все как у всех. Скучно.
Молодая женщина тяжело вздохнула. «Кого я обманываю? – усмехнулась она про себя. – Ты же хочешь этого! Да, твоя сегодняшняя жизнь наполнена приключениями, поисками неведомого. Ты жаждешь совершить великое открытие, оставить след в истории, но тем не менее ты легко променяла бы все это на уютный дом и теплые вечера в кругу семьи. Именно на то, чего тебе так не хватало в детстве и чего не смог дать тебе Грант».
– Тебя подвезти? – услышала она за спиной голос бывшего мужа. – Могу подбросить тебя домой. По закону я не могу выселить тебя из нашей квартиры… если только ты сама не захочешь съехать. Так что живи… пока. Надеюсь, что ты не будешь оспаривать решение суда и не потребуешь ежемесячное пособие, раз суд постановил выплатить тебе лишь разовую компенсацию?
– Не волнуйся, – сухо ответила Мадлен, зная о мелочном характере теперь уже бывшего супруга, – я не трону твой, точнее, наш бизнес. Мне достаточно того, что я получу от тебя компенсационную выплату, после чего ты оставишь меня в покое. А что касается квартиры… это моя квартира, если ты забыл. Мои родители подарили ее мне еще до нашего замужества. Так что это ТЕБЕ придется подыскивать новое жилье. Причем в самое короткое время. Иначе…
– Что «иначе»? – сдвинул брови Грант. – Уж не угрожаешь ли ты мне? Да как ты смеешь? Только тронь, и узнаешь!
– Не угрожаю, а предупреждаю, – на неподвижном лице молодой женщины не дрогнул ни единый мускул, – что я уже не та наивная дурочка, на которой ты женился десять лет назад.
– Да, ты уже не полная дура, что верно, то верно. Стервозность стала твоей отличительной чертой, – ухмыльнулся бывший, презрительно смерив Мэд взглядом.
– У меня был прекрасный учитель, – парировала женщина. – С волками жить – по-волчьи выть. И хватит об этом. Впредь, мсье, я требую уважительного отношения ко мне, иначе вам придется отвечать по закону за злобные нападки и другие действия, которые могут хоть как-то оскорбить или унизить мое достоинство.
Гранд Дюваль обжег бывшую супругу ненавидящим взглядом и, сбежав со ступенек, юркнул в поджидавший его автомобиль.
– Merdeux, – в сердцах произнесла Мадлен. – Вот носит же земля таких мерзавцев… Ладно, Бог ему судья. Жизнь расставит все по своим местам.
Вернувшись в гостиницу, в которой она сняла номер два дня назад, так как была уже не в силах проживать под одной крышей с Грантом, молодая женщина бросила ключи на журнальный столик и, сев на диван, свернулась калачиком. «Господи, как же я устала… устала не физически, устала морально. А завтра еще обед с родителями. Могу представить, ЧТО они мне скажут! Сестричка с братом опять начнут подтрунивать надо мной, дразня и насмехаясь. С детских лет я была для них гадким утенком, неудавшимся экспериментом амбиций отца и матери, желавших, чтобы я всегда и во всем была лучшей: лучшей в школе, лучшей в университете. Я же помню, что меня сажали на хлеб и воду, если я получала плохую отметку. А сколько раз запирали на чердаке, где жили летучие мыши, за малейшее непослушание? Неудивительно, что едва окончив школу, я сбежала в Лондон, где и продолжила учебу. Помню, как долго они уговаривали меня вернуться домой… в дело пошли и угрозы, и шантаж. Я согласилась вернуться только при условии, что пойду учиться туда, куда захочу, а не куда они скажут… И это единственная моя победа. К сожалению… Впрочем, младших детей они тоже не особо жаловали, называя их нахлебниками и приживалами. Жюль хотя и пошел по стопам отца, но не преуспел в этом деле. Мать жалуется на него всякий раз, называя бестолочью, во время наших телефонных разговоров. А Дениз… светская львица Дениз – вторая маман. Такая же амбициозная и честолюбивая. Все ж таки для того, чтобы стать копией нашей матушки, сестре неплохо было бы мозги где-нибудь раздобыть. У нее лишь тряпки, дорогие машины, вечные светские рауты на уме. "Главное – удачно выйти замуж". Вот ее девиз. Да уж… счастливая семейка, ничего не скажешь! Было бы здорово придумать вескую причину и не явиться на завтрашний обед. Жаль, что чудеса случаются нечасто».
