Kitobni o'qish: «Утёс забвения»
1
Ночь стояла морозная бесснежная, круглый диск луны выкатился на небо и завис огромным блюдцем в россыпи мерцающих звёзд прямо над городом. Холодно было в городе, но тихо и безветренно, как в Крещенские морозы, и не скажешь, что февраль – месяц злых метелей, ветров и вьюг. Вот уже несколько дней стояли лютые морозы, люди старались не выходить из домов, отменялись занятия в школах, мороз выстудил ледяным дыханием город, обездвижил его, погрузил в глубокий, тревожный сон без сновидений и надежды на потепление.
Луна, заглядывая в дом, освещала комнату мертвенным белым светом, смешивалась с мягким светом крошечного ночника над детской кроваткой, рассеянными лучами заглядывала в каждый тёмный уголочек, касалась лиц спящих на кровати людей, посапывающего во сне малыша в кроватке. Потревоженный чем-то, проснулся малыш, закряхтел, напоминая о себе родителям, заворочался, выпростал из-под одеяльца крохотный кулачок. Проснулась женщина, села на кровати, спустив на пол босые ноги, протянула руку к кроватке, качнула. Всё в порядке, мама рядом, значит, можно дальше спать, малыш почмокал сонно, прикрыл глазёнки. Мама склонилась над ним, поправила одеяльце, окинула взглядом комнату и застыла, с ужасом глядя в угол возле двери.
На полу, поджав под себя босые ноги, сидел мальчик лет четырёх. Перед ним высилась горка кубиков – мальчик строил башню. Три кубика, сверху водрузил четвёртый, пятый, шестой… башня рухнула, мальчик всхлипнул, схватил кубик, швырнул его куда-то в сторону двери, оглянулся в растерянности. Увидел женщину, открытая, приветливая улыбка озарила его лицо.
Она, напротив, вскрикнула, попятилась, вскинув ладони к лицу, наткнулась на кровать, села, обхватив руками колени, уткнулась в них лицом, отгородившись от мальчика длинными волосами. Её била дрожь.
От её вскрика проснулся мужчина, заглянул в кроватку, пытаясь понять, что напугало жену, первая мысль, конечно, была о ребёнке, но увидел сладко спящего сынишку, успокоился, обнял Лизу, прижал к себе.
– Родная моя, что случилось? Опять кошмар? – чувствуя, как дрожит под ладонями спина жены, шептал он, – Ну не молчи… Не пугай меня…
Лиза будто очнулась, замотала головой, вырвалась, схватила мужа за руки, в страхе оглянулась на дверь. Ни мальчика, ни кубиков там больше не было, только полоска лунного света застыла на тёмной стене…
– Показалось, наверное… – судорожно всхлипнула Лиза. – Просто показалось, Кирюш…
– Что? – Кирилл насторожился. Он знал, просто так Лизе ничего не кажется, видения изводили девушку раньше, но дар не проявлял себя девять месяцев, ровно столько, сколько она сына вынашивала, неужели снова началось?! Закончилась тогда спокойная жизнь… – Что ты видела, Лизунь?
– Там, – Лиза махнула рукой на дверь, – Там мальчик был… – Её сотрясала крупная дрожь, зубы стучали, слова давались с трудом. – Он в кубики играл.
– Мальчик? – Кирилл нахмурился, невольно бросил взгляд в указанном направлении и, разумеется, никого не увидел.
– Да. Мальчик. Он исчез, когда ты проснулся…
– К тебе снова приходил призрак?
– Похоже на то…
– Лиз… ты посиди, я водички принесу…
– Нет! – Лиза вцепилась в мужа. Обхватила руками, прижалась изо всех сил, не оторвать. – Кирюш, не оставляй меня одну, мне так страшно…
– Тогда вместе идём.
– А Максимка? Он тут один останется? – отрицательно замотала головой Лиза. – Я боюсь оставлять его одного, вдруг мальчик вернётся?
– Даже если вернётся, – уговаривал Кирилл, перебирая пальцами длинные волосы жены. – Максимке он ничего не сделает, сама ведь знаешь. Он к тебе приходил, не к нему. Идём, не бойся. У нас радионяня есть…
– Ну хорошо. – Лиза позволила уговорить себя. Медленно кивнула, спустила ноги с кровати, надела тапочки, Кирилл накинул ей на плечи тёплый плед.
– Идём, родная. Кофе тебе сварить?
Мальчик сидел на столе в гостиной. За его спиной высилась невысокая башенка из кубиков, а он сидел, с любопытством разглядывал Лизу и, склонив голову к плечу, болтал в воздухе босыми ногами. Заметил её испуг, сложил ладошки в умоляющем жесте, не пугайся, мол, не надо, ничего плохого я вам не сделаю.
– Кирюш, он здесь, – громким шёпотом сообщила Лиза, вцепившись в руку мужа мёртвой хваткой и прячась за его спину. – Он сидит на столе и смотрит на меня.
– Не бойся, Лизонька. – Кирилл повернулся, поцеловал жену в макушку, обнял, поплотнее укутал в плед. – Просто поговори с ним и всё.
– Нет… я не готова… – замотала головой Лиза. – Не готова, Кирюш…
– Ладно.
Кирилл включил свет, морок рассеялся. Лиза села на диван, подтянула ноги к груди, натянула пушистый плед на голову, и пока Кирилл варил кофе, сидела, спрятавшись и сжимая в руке трубку радионяни. Он подошёл, сел рядом, протянул жене кофейную чашку, дождался, пока она глотнёт, почувствовал, как отпускает её страх, и только тогда спросил:
– Лизунь, а этот мальчик… как он выглядит? Он знаком тебе?
– Нет. Совсем не знаком. А выглядит… – Лиза задумалась, вспоминая. – Шортики короткие, футболка с покемоном, старая и заношенная, явно с чужого плеча, босой… Волосы светлые, растрёпанные, как будто выгоревшие на солнце. Они спадают на глаза прядями, топорщатся над ушами. Веснушки на носу, белёсые брови, тоже выгоревшие… А ещё… Он весь в синяках и ссадинах, Кирилл. Ноги, руки, лицо… На лбу царапина глубокая, кровь запеклась… Его, кажется, били, сильно били…
– Выходит, за помощью он к тебе приходил?
– Да за какой помощью может ко мне обратиться призрак?! Чем я ему помогу?! Пожалею? По голове поглажу и скажу, что всё будет хорошо?!
Кирилл обнял Лизу, поставил на стол опустевшую чашку.
– А вот это надо у него спросить. Большой мальчик-то? Говорить, как думаешь, умеет?
– На вид года четыре, говорить… – Лиза неуверенно пожала плечами, – Не знаю, он молчал, улыбался только. Ты считаешь, я должна с ним поговорить?
– Думаю, должна. Он пришёл к тебе не на чай с плюшками, раз явился, значит, ему помощь требуется.
– Хорошо, – с запинкой согласилась Лиза. – Я попытаюсь… вот только не сейчас. Мне привыкнуть надо к нему, хоть чуть-чуть…
Но в эту ночь мальчик больше не появился. Зато проснулся Максимка, суровым басом нехарактерным для такого маленького человечка, потребовал кормёжки. Пока Лиза покормила его, пока поменяла подгузник, пока укачала, наступило утро. Зимнее, тёмное. Так и не поспали они в эту ночь. Едва глаза сомкнули, прозвенел будильник, Кирилл нехотя выбрался из тёплой постели. Не хотелось, но сегодня на работе важная встреча с поставщиками, не отменить её, не перенести…
– Сейчас встану… – сонно пробормотала Лиза. – Завтрак тебе приготовлю…
– Спи. Я сам… – отказался Кирилл. Вспомнил о ночном происшествии, добавил, – Лиза, ты не бойся ничего, слышишь? Я сегодня быстро вернусь. Встречу поставщиков, пообщаюсь и приеду. Договорились?
– Да, Кирюш… В магазин не заедешь, чтобы мне не выходить? А то продукты дома заканчиваются…
– Всё куплю, видел список на холодильнике. Не переживай.
Он поцеловал её, заглянул в кроватку, улыбнулся спящему сынишке и вышел поспешно, борясь с искушением, нырнуть обратно под одеяло.
Пока добирался до работы, Кирилл всё думал о ночном госте. Он хоть и успокаивал Лизу, убеждая, что в появлении призрачного мальчика нет ничего страшного, но сам не верил своим словам. Вернулись Лизины способности, это уже является поводом для беспокойства. Если призраки начали являться к ним в дом, значит, о спокойствии в семье можно забыть. Неужто, всё сначала?! И что на этот раз?
Мальчик не просто так в гости зашёл, чего-то он хочет от Лизы, вероятнее всего помощи. Во что он втянет Лизу? В очередную авантюру? Ох, как не хочется… Им в избытке хватило летних приключений – с похищениями, драками, погонями и криминалом. Впутываться ещё во что-то совсем не хотелось. Хотелось забрать Лизку, детей и удрать из их уютного дома куда подальше, так ведь разве спрячешься от призраков? Везде достанут и не отвяжутся до тех пор, пока своего не добьются. Настырные они, призраки.
А тут… ребёнок совсем… Что же случилось с ним? И в чём разобраться хочет? Вопросы, вопросы – впрочем, как всегда.
Лиза так и не смогла заснуть в то утро, в голове навязчиво крутился ночной визит призрачного мальчика. Она не могла понять, что хотел от неё несчастный ребёнок, чья жизнь так быстро оборвалась… что с ним стало? Почему он появился в её доме? Ведь не сказал ничего, не попросил о помощи, просто сидел и строил башню из кубиков…
Проснулся Максимка, Лиза покормила его, спустилась вниз, уложила сынишку в коляску, поставила её в гостиной. Что ж, раз не задалось утро, ложиться досыпать уже не стоит, лучше порадовать Полинку блинчиками к завтраку.
Она как раз допекла их, когда в кухню этаким ураганчиком ворвалась Поля. На ней была любимая пижама, из которой девочка давно выросла, но выбрасывать не позволяла, и пляжные шлёпанцы. Длинные волосы, небрежно подхваченные заколкой, топорщились в разные стороны, серые глаза сияли яркими звёздочками.
– Привет, мамуль, привет, Максик! – поцеловав Лизу и спящего братишку, пропела она. – О! Блинчики! Мама, ты чудо!
– Садись за стол, разбойница, – улыбнулась Лиза. – Сейчас чай налью.
Полинка уселась за стол, схватила с тарелки блин, мигом скрутила, макнула в блюдце со сгущёнкой, сунув сладкую трубочку в рот, зажмурилась от наслаждения.
– А ты чего сегодня так рано? – с набитым ртом, спросила она. – Макс бушевал? Если что, ты мне скажи, я с ним договорюсь.
– Нет, доча, брат у тебя спокойный. В кого только – неясно.
– В тебя, мам. Ты у нас самая спокойная. А мы с папой фамилии соответствуем.
– Вот уж точно! – засмеялась Лиза.
Посторонний звук из коридора привлёк Лизино внимание. Заставил прислушаться. Показалось, будто что-то маленькое скатилось по лестнице, ещё и ещё…
– Полин, ты слышала? – насторожилась она.
– Что? – Девочка явно ничего не слышала, сидела на высоком стуле, жевала блины, болтала ногами в воздухе.
– Кажется… Упало что-то в коридоре…
– Нет, мам, я ничего не слышала, – шумно отхлебнув чай из большой кружки, отрицательно покачала головой Поля.
– Я посмотрю…
Мальчик как на жёрдочке сидел на верхней ступеньке лестницы. Подтянув колени к груди и обхватив их рукой, он отправлял вниз кубик за кубиком, они один за другим прыгали по ступенькам, замирали внизу. Мальчик следил взглядом за каждым кубиком, и, стоило тому замереть, кидал следующий…
– Привет, – шепнула Лиза.
Мальчик медленно поднял голову, улыбнулся ей, но с места не двинулся, отправил прыгать по ступенькам ещё один кубик.
– Как тебя зовут? – спросила Лиза.
Мальчик задумался, пожал худенькими плечиками и шустро сложил вместе четыре кубика. Кубики оказались с буквами, Лиза только сейчас это заметила, прочитав имя «Ваня».
– Ты Ваня?
Мальчик кивнул утвердительно, снова, будто потеряв интерес к диалогу, кинул кубик на ступеньку.
– Сколько тебе лет… было?
Он, не отрывая внимательного взгляда от прыгающего по ступеням кубика, показал растопыренную ладошку.
– Пять?
Снова кивок.
– Ванечка, а что… с тобой случилось?
Мальчик задумался, сведя к переносица белёсые брови, и, не умея поведать жестами историю своей гибели, разозлился, принялся раскидывать кубики во все стороны. Сколько же их у него! Посмотрел на Лизу с мольбой, снова сложил у груди ладошки и растворился, будто и не было.
– Мам, кто это был? – возникла за спиной Полина.
– Ты видела? – насторожилась Лиза.
– Нет. Но слышала, что ты с кем-то разговариваешь. Мам… это призрак, да? – дрожащим от сдерживаемого ликования голосом шепнула девочка. – В нашем доме призрак завёлся?! Ух ты! Как здорово!
– Вот что за ребёнок?! Полинка! Сама вопросы задаёт, сама на них отвечает, сама выводы делает! Поль, ты и в школе такая? – легонько щёлкнув дочь по носу, рассмеялась Лиза.
– Ну да! – не поняла Полина. – А что такого-то? Мам… ну мам… не уходи от ответа, расскажи, – заканючила она.
– Что? Ты же сама всё знаешь, – хитрила Лиза.
– Ничего я не знаю! – Полина нетерпеливо топнула, потянула Лизу за рукав. – Расскажи, а? Или… это тайна? Страшная? А он угрожает нам или за помощью пришёл? А если за помощью, ты ведь ему поможешь? Поможешь, да?
– Всё! Всё! Сдаюсь! – Лиза засмеялась и вскинула вверх ладони. – Идём в гостиную, я тоже позавтракать хочу, там и расскажу тебе, всё что знаю. Но предупреждаю сразу, знаю я немного. А вернее, совсем ничего.
– Так ты же его видела? Видела, да? Какой он? Вот бы мне увидеть! – в голосе Полины слышалась нескрываемая зависть.
– Полин, это вовсе не так весело, как тебе кажется, – неодобрительно нахмурилась Лиза. – Видеть их… страшно. Я с детства вижу, а привыкнуть не могу до сих пор.
– Почему?! – распахнуло глазёнки непоседливое дитя.
– Хотя бы потому, что их визиты всегда неожиданны. Раньше они приходили только во время грозы, тогда хоть как-то можно было настроиться, а потом всё изменилось. Ну представь, в темноте пустой комнаты вдруг увидеть кого-то, совершенно тебе незнакомого! А ещё понимать, что это не человек. Был когда-то, да, но теперь… не человек. Думаешь, это весело?
– Не весело, а здорово! – уточнила Полина.
Спорить с ней бесполезно, Лиза только покачала головой.
Выслушав Лизин рассказ, Поля задумалась глубоко, сунула палец в рот, принялась сосредоточенно обкусывать ноготь. Вспомнила, что это неприлично, одёрнула себя, вытащила палец изо рта, зажала ладошки коленями.
– Его убили? – неожиданно спросила она.
– Я не знаю, Поль. – Лиза будто ждала вопроса дочери, ответила без паузы, сразу. – Синяки да ссадины могут быть следами не только избиения, но и несчастного случая. Хотя, если начистоту, травмы действительно больше на побои похожи.
Мальчик возник на диване рядом с Полиной. Он полностью скопировал позу девочки и отрицательно замотал головой.
– Несчастный случай? – уточнила Лиза. – Нет… Убийство? Тоже нет… Что же? Ты болел?
– Он что, рядом со мной?! – округлив глаза, громко зашептала Полина, сползая на пол.
– Да.
– Ой!
Мальчик тоже сполз на пол, снова уселся рядом, потянулся к Полине худенькой ручонкой.
– Нельзя! – остановила его Лиза, он сник, обхватил руками плечи, всхлипнул. – Так что же случилось с тобой? – задумалась Лиза.
Он снова попытался заговорить, но не смог, вскинул к лицу ладошки и исчез.
– Мам, что он сделать хотел?
– Потрогать тебя. Ему холодно, он согреться не может, вот и пытался коснуться живого тепла. Он совсем маленьким умер, думаю, и сам не особо понимает, что с ним произошло. На все мои предположения ответил отрицательно.
– И что теперь? Он всегда тут будет? Или помощи у тебя просит?
– В том-то и дело, что ни о чём он меня не просит. Просто появляется. Не знаю я, Поль, что ему нужно. Он пытается что-то сказать, но не может. И… сильно расстраивается из-за этого.
– Мам… ты поможешь ему? Ведь, правда, поможешь? Мы не можем оставить мальчика. Мы просто обязаны ему помочь!
– Поль, я и рада бы, но не знаю чем. Он же не говорит.
– Он найдёт способ рассказать тебе всё, обязательно найдёт.
– Посмотрим, – зябко поёжилась Лиза. В доме было тепло, даже жарко, но её знобило. Чувство тревоги не оставляло, предчувствие чего-то страшного и необъяснимого смёрзлось внутри ледяным жгутом, опутывало, не давая сосредоточиться ни на чём.
Нахлынули воспоминания. Лиза снова оказалась на сером дворе возле старой кузни, и снова, как тогда, манили её за собой злобные сущности, уговаривали, убеждали, вынуждая уйти. Так неужели снова её спокойная размеренная жизнь сменится кошмаром?! Нет, пока предпосылок не наблюдается, но ощущения, как быть с ними? Лиза чувствовала, что мальчик всё-таки втянет её в историю, а она не сможет ему отказать.
А ведь вполне может так случиться, что понадобится не только её помощь, ведь Ясю по указке её прабабушки разыскивали всем семейством, и каждый рисковал. Особенно Кирилл. Впутывать родных в очередную авантюру не хотелось категорически…
– Когда же морозы закончатся? – отвлекла её от тяжёлых раздумий Полинка. Чайной ложкой она зачерпывала сгущёнку из банки и задумчиво тонкой струйкой выливала её обратно. – Я бы уж в школу сходила…
– Заскучала по шалостям?
– По друзьям, – уклончиво ответила девочка. Лиза ей не поверила. Не было у Полины друзей в школе. Приятелей – хоть отбавляй, а друзей, таких, кому Полина могла бы тайны доверять, не было. Вне школы девочка ни с кем не общалась, считая ровесников скучными.
2
Лунный свет заливал рассеянным серебром спящую деревню. Касался изгородей, низких, покатых крыш, скользил по глиняным горшкам, развешанным по заборам, путался в пыльной листве старых, скрипучих яблонь. Ночь стояла особая, тихая, безветренная, необычайно светлая для конца августа, наполненная запахом скошенной травы, сена, созревших яблок. Ночи, подобные этой, хранят немало тайн. Светлых, счастливых – таких как первые любовные признания, откровения, свидания у реки, поцелуи на сеновале.
Но видели подобные ночи и другое. Страх, боль, смерть… Хрупкое равновесие иногда нарушалось, стиралась грань между счастьем и горем, чего больше – не понять. Для любого дела подходили такие ночи – для жарких признаний, тихой тоски, для жизни и смерти. Смотрела луна безмолвным свидетелем на дела людские, серебрился в вышине её светлый лик, то ли грустью наполненный, то ли радостью, как знать…
Изба стояла на отшибе деревни, чуть в стороне, ближе к границе леса, и лунный свет едва-едва пробивался сквозь мутное оконное стекло, самое дешёвое, с крупными пузырями и волнами, неопытными подмастерьями сделанное. Хоть и большая изба была, а неухоженная, обветшавшая. Чёрные брёвна, полуразвалившаяся труба, покосившаяся изгородь во дворе, кривоватые горшки – явный самодел, зато яблоня, что роняла на крышу тяжёлые ветви с наливными спелыми плодами, была на загляденье – ухоженная, красивая, с выбеленным по весне стволом.
Внутреннее убранство избы тоже говорило о крайней степени нищеты – дом не был разделён на отдельные клетушки-комнаты, в центре стояла печь, от неё – на верёвочках линялые домотканые занавеси, они и отделяли жилое помещение от подсобного, большую часть которого занимал длинный стол и лавки с двух сторон от него. Собственно, кроме стола, сундука и древнего громоздкого буфета в помещении мебели не водилось…
Иванка сидела за столом, сложив руки на его неровной поверхности и уронив на них голову. Разметались по столу её чёрные с проседью волосы, лунный свет серебрил белёсые пряди, игрался ими, ласкал, но женщина не замечала его.
Ровно год прошёл, как не стало её Серёжи, целый год тягостного одиночества и безрадостного вдовьего существования одинокой женщины с тремя детьми. Неоткуда ждать помощи, не на кого надеяться. Она устала, очень устала. Вспомнить, как переживали они эту зиму, как голодали весной… Эх, что же ты, Серёженька, так подвёл?
Они чужие здесь, с самого начала, как поселились в этой неказистой избе и вот уже двенадцать лет. Так и не прижились, так и не вышло своими стать. Когда был жив Серёжа, легче было, с ним хоть как-то сельчане общались, пособить не отказывались. Но не стало мужа, и травницы пришлой сторониться начали, будто беды от неё ждали. Тяжело ей лямку тянуть, ох, тяжело… а когда-то казалось, всё по плечу им, сдюжат, не пропадут. Тогда молодость бурлила в крови, горячила разум, заставляла сердца биться чаще, казалось, всё у них сладится, иначе и быть не может. Именно любовь толкнула их в путь, ведь знали же, не позволительно молодому барину с простой травницей знаться. Но Серёжа судил иначе…
Ему было четырнадцать, он бредил рыбалкой, и как ни убеждали батюшка с матушкой, что не пристало юному барину как простолюдину в лодке с удочкой сидеть, мальчик был непреклонен. Настоял, убедил, добился своего, да чуть до беды не довела его рыбная ловля.
Одного его на реку не пускали, только с приглядом – старым дядькой, служащим при доме с давних времён. А тому, старому, на бережочке бы полежать, кости на солнышке погреть, вот и случилось так, что оказался в лодке мальчик один. Почему перевернулось судёнышко – не ведомо, но оказалось, что мальчишка, свободно разговаривающий на нескольких языках, плавать не обучен, тонуть начал. И утонул бы, не окажись поблизости внучки травницы, девчонки-ровесницы. Как вытащила, да пуп не надорвала, потом и не вспомнила, но справилась, вытянула на белый речной песочек, выбила воду из лёгких. Ожил мальчишка, а она и рада, озарила красивое личико открытой улыбкой, смотрела ласково, а проворные пальцы переплетали мокрые волосы цвета воронова крыла в толстую косу.
– Очухался, барин? – спросила она с добродушной усмешкой. – Что же ты, плавать не умея, в воду полез?
– Серж я, – прокашлявшись и продышавшись, представился мальчик, проигнорировав её неудобный вопрос. – Ты кто?
– Я то? – девочка подмигнула весело, лукаво склонив к плечику черноволосую голову. – А Иванка я. Травница. Тебе с такими как я не след разговаривать. Очухался и добро, иди себе…
А он смотрел в карие, янтарные глаза и не мог оторваться.
– Ты меня из воды вытащила? – смутившись, спросил Серж. Вышло неудобно, довольно грубо, но тон хорошо скрывал неловкость.
– А то кто же? – засмеялась девочка, и смех её, что лесной ручеёк побежал по пустынному берегу. – Думала, не сдюжу…
– Благодарствую.
Она фыркнула, залилась малиновой краской, отвернулась, пряча смущение. Босоногая, смешная, в мокром, линялом сарафане, украшенном затейливой вышивкой, с исцарапанными руками. Он разглядывал её, не таясь, с детским восторгом и зарождающимся в душе неизведанным ранее чувством, и никак не мог понять, что происходит с ним. Почему хочется смеяться, шутить, сидеть рядом с этой простолюдинкой и… расплетать богатую косу, погружая пальцы в смоляные волосы.
– Пойду я, – резво вскочила на ноги девчонка, – Недосуг мне сидеть с тобой, да и негоже…
– Почему? – вопрос вырвался сам собой, Серж и не думал спрашивать, сам всё понимал.
– Ты барин, а ну как батюшка твой прознает, что с нищей простолюдинкой разговоры вёл, накажет меня.
– Не указ мне папенька! – обиделся мальчик, даже голос повысил недопустимо.
– Строптивец, да? – Иванка улыбнулась. – Тебе, может, и не указ, а мне воля барская, что слово божье. На выселки отправит, как жить стану? Не одна ведь я, бабушка старенькая на мне, хворая совсем. Пойду. Не след нам разговоры говорить, да и не о чем, неучёная я, грамоты не знаю, книжек умных отродясь в руках не держала.
Правда в словах девочки была, как ни грустно признавать, а она во всём права. Но отпускать её не хотелось.
– Где я могу найти тебя, Иванка? Волей барскою отблагодарить тебя хочу за спасение. – Сказал и сам покраснел. Слишком уж напыщенно и неуместно в данной ситуации прозвучали его слова. Иванка не великосветская дама, чтобы изъясняться с ней вот так, витиевато, он будто лишний раз обозначил грань между ними, указал ей место… Некрасиво получилось.
Она хихикнула, глаза опустила.
– А и не надобно мне благодарности твоей. Живи, барин Серж, жизни радуйся. – Отвернулась и пошла, перекинув за спину косищу. Он не пошёл за ней, но смотрел на её идеально ровную спину и стройную, но не потерявшую детской, трогательной угловатости фигурку до тех пор, пока не скрылась девчонка из виду.
Они встречались редко. Сержу приходилось каждый раз выдумывать что-то, чтобы встреча выглядела случайной. Разговаривали при встрече мало, всё больше он говорил, она слушала внимательно, оглядываясь по сторонам, кабы не углядел кто, кабы не донёс барину о похождениях сынишки неразумного, она гнала его от себя, а он никак не мог отказаться от возможности видеть эту девочку. Уезжал в город учиться, приезжал на каникулы и снова спешил к ней, выдумывая всё новые и новые предлоги.
Так два года минуло. И, этого не могло не случиться, однажды барину кто-то донёс о том, что слишком внимателен его Серж к нищей травнице, живущей опричь его владений. Ох, и бушевал он! Серж сроду не видел батюшку в подобном гневе! Но не струсил, стоял, сжав губы в тонкую линию, смотрел в глаза, взгляда не отводя, а у самого по щекам пятна красные пошли, да желваки заходили от едва сдерживаемой ярости. Смолчал, пусть и хотелось кричать, противиться воле родительской, стерпел гнев его и затрещину обидную, а ночью собрал пожитки, увёл со двора коня с телегой, забрал Иванку, хоть и противилась она, да и повёз, куда глаза глядят.
Была ли погоня им во след, так и не узнали они, да только никто пути не потревожил, уезжали влюблённые, забираясь всё дальше и дальше, в самую глушь.
– А ничего! – храбрился Серёженька. Иванка Сержем величать его наотрез отказалась, имя, с лёгкой руки выписанной из Франции учительницы, прилипшее к нему, трансформировалось в привычное русскому уху. – Всё у нас с тобой будет хорошо! – обещал он. – Ты только потерпи чуток, Иванка, потерпи, милая, всё наладится.
Она и верила, и не верила, сердечко так и заходилось – и от радости исполненной мечты, и от страха перед неизвестностью. Вдвоём! Это ли не счастье? Руки, ноги есть – не дадут пропасть. Вот только как Серёженька? Не затоскует ли по прежней, устроенной жизни? Не захочет ли вернуться, сбежать от трудностей? И верила избраннику своему, и не верила.
Остановились беглецы в глухой деревеньке, старая одинокая бабушка приютила путников, выделила им угол в своей избе.
Трудно было, особенно в первое время, Серёжа, не приученный к труду, уставал от любой физической нагрузки, но тянул лямку охотно, не жаловался. В положенный срок появились на свет двойнята Савелий и Софья, ладно жила семья, дружно. Бабушка, приютившая беглецов, нарадоваться не могла обретённому внезапно счастью, в охотку возилась с внучатами, Иванку дочкой звала. Десять лет прожили они большой семьёй в ладу и понимании, да только беда пришла, не спросясь. Вот только-только на свет появилась ещё одна дочка – Ариша, как подкосила Серёжу болезнь лютая. Захворал, да не обращал внимания, всё травками Иванка мужа отпаивала, ему отлежаться бы, авось и отступила бы хворь, а он на поле ходил, наравне с сельчанами косил траву, сено в стога ворочал. Не отступала болезнь, скоро понятно стало Иванке, не выдюжит, а Серёжа к тому времени с лежанки подняться не мог, кашлял тяжело и натужно, выхаркивая из лёгких кровь.
Вот и ушёл он, следом, ушла и бабушка, осталась Иванка одна с детьми малыми. Старшие помощниками росли, да только где ж им десятилетним с тяжёлой работой справляться… Год мыкались кое-как, устала Иванка. Так устала, что на тень походить начала, таяла на глазах. Соседи сторонились, ведьмой кликали, а ведь совсем недавно за помощью к ней обращались, с бедой непременно к ней шли, она не отказывала никому. Да только веру потеряли. Кому она сможет помочь, когда собственного мужика от хвори не излечила?
Новая беда пришла в деревню, лихоманка неизвестная скот косить начала. Люди, те самые, кого спасала Иванка не однажды, быстро виновника нашли. Её. Иванку. Пришлая, мол, чужая. Не задалась жизнь, обозлилась, через скотину людям мстить начала. Встречая на улице, обходили её десятой дорогой, в глаза не смотрели, крестились истово, а она понять никак не могла, что случилось.
Дети надоумили, рассказали. Вот и послала их Иванка за травкой болотной, способной живность излечить, сама не дошла бы, три дня ходу, да ничего, привычные они…
Сердце заходилось в дурном предчувствии, но откуда беды ждать, Иванка не знала, чувствовала лишь нависшую над собой тень угрозы, и тень эта разрасталась с каждой минутой, застилала взор, набирая силу, груз обречённости давил на плечи неотвратимостью беды.
Они ввалились в избу всей толпой. От мала до велика – все жители села, даже младенцев притащили, не пожалели сна детского.
– Что нужно? – не очень-то учтиво спросила Иванка, резко поднявшись со скамьи. Закружилась голова, подкосились ноги, и упала бы, удержалась неимоверным усилием воли.
– Судить тебя будем, ведьма! – ядовито зашипел кто-то в толпе.
– Судить? – Иванка недобро усмехнулась. – А не поздновато ли для суда? Ночь на дворе.
– -В самый раз! – заголосила толпа.
– Где отпрыски твои? – обвёл суровым взглядом избу сельский староста, углядел на печи вихрастую макушку Аринки. – Доставай.
– Дети причём? – глухо спросила Иванка. – Не троньте!
Кто-то стащил малышку с печи, она спросонья дико вращала глазами, озиралась, но не плакала.
– Оставьте! – властно приказала Иванка. – Меня судите, коли виновата пред вами! Детей не троньте, прокляну…
Малышку выпустили, поставили на пол, она со всех своих неуклюжих ножек, едва освоивших премудрость ходьбы, бросилась к матери, прижалась, обхватила ручонками её колени. Ладонь привычно опустилась на детскую макушку. Иванка в последний раз погладила дочку по волосам, растрепав вихры, отцепила ручонки, вышла, осторожно прикрыв дверь за собой. Вот и всё. Скоро встретится она с Серёженькой. А и не долго ждать ему пришлось… вот она, спешит во след, торопится. Одного жаль, детей вырастить не успела, сиротинками пташек своих оставляет.
Что не тронут сельчане деток, она поняла сразу, выгнать, может и выгонят, но не тронут, побоятся проклятья ведьмовского, но вот как детки жить будут без неё? Кто приютит их, кто куска хлеба сироткам не пожалеет? Видно судьба такая у них… сиротская…
Она шла сама, сельчане вели её толпой, но приближаться боялись, держались с боков и позади, а она шла и улыбалась, и глаза её в лунном сиянии горели нездешним огнём. Отступали тени, дорога пыльной лентой ложилась под ноги, шептались деревья, будто обсуждая между собой людское вероломство. Суда не будет. Это Иванка поняла сразу, как только переступила порог её дома разъярённая толпа. Это читалось в затравленных взглядах, в мимике, в скованности жестов. Будет казнь. Её просто убьют, в надежде, что со смертью ведьмы окаянной наладится жизнь в селе, и сами собой рассосутся скотьи хвори.
Сказать бы им, что мор никуда не уйдёт сам по себе, сказать бы, что убийством они не решат собственные проблемы, напротив, навлекут на себя немилость божью. Не только Иванке они в эту ночь смертный приговор вынесли, себе заодно, деткам своим, на чьи головы непременно падёт проклятье. Не её проклятье, нет, она сроду никому зла не чинила, проклятье, имя которому – вина. Как жить с ней будут? Смирятся? Забудут? Не забывается подобное. Ярмом над людьми повиснет тягостное чувство вины, выжигать души будет, разрастаться, зло в себе нести с ненавистью вкупе. Всё селение изведёт их ненависть, их нечаянный грех – убийство. Нет ему оправдания, нет и прощения.
Проснутся завтра сельчане, в глаза друг дружке смотреть не смогут. Да что там другим, каждый эту ночь забыть постарается, вытравить из памяти навек. Да только не получится, схлынут эмоции, уйдёт ярость безумная, задумаются люди, не вдруг поймут, что совершили. А только поздно будет. Послушались навета, пошли как стадо за одним, властью обладающим, теперь их провидение судить станет, за тот грех, что под чьим-то влиянием на душу возьмут.
