Kitobni o'qish: «Первая мировая война», sahifa 2

– Мое правительство поручило мне узнать, готово ли российское правительство дать благоприятный ответ на ноту от 31 июля.

Сазонов очень спокойно произнес заранее заготовленную фразу:

– Объявленная общая мобилизация не может быть отменена, но Россия не отказывается продолжать переговоры.

Пурталес сделал несколько шагов вперед, достал из кармана какую-то бумагу и повторил вопрос:

– Готова ли Россия отменить мобилизацию?

– Нет, – ответил Сазонов.

Пурталес, почти задыхаясь от волнения, задал вопрос в третий раз.

– Осознаете ли вы в полной мере тяжкие последствия, к которым может привести отказ России согласиться на требование Германии об отмене мобилизации?

– У меня нет другого ответа, – твердо сказал Сазонов.

– В таком случае, – голос Пурталеса дрожал, – я должен вручить господину министру следующий документ.

Дрожащими руками он передал Сазонову сложенные листы – ноту об объявлении войны, – отошел к окну и закрыл лицо руками. Разворачивая бумаги, Сазонов с удивлением услышал глухие звуки рыданий – у Пурталеса не выдержали нервы.

Нота содержала сразу два варианта текста: первый – на случай, если Россия согласится остановить мобилизацию, второй – если откажется. Они оказались соединены в одном документе по оплошности германского посольства в Санкт-Петербурге. Но в обоих вариантах, то есть независимо от полученного ответа, Германия объявляла России войну.

Пока Сазонов читал документ, Пурталесу удалось кое-как успокоиться. Он подошел к Сазонову, обнял его и быстро вышел из кабинета.

Чтобы дойти до Зимнего дворца, Сазонову понадобилось бы только пересечь площадь. Но императора в Зимнем не было: несколько лет назад царская семья покинула Санкт-Петербург и жила в Екатерининском дворце Царского Села. Вечером 1 августа, когда Николай II возвратился после Всенощной в Феодоровском соборе, ему доложили о ноте германского правительства и объявлении войны. Государь немедленно отправил еще одну телеграмму императору Вильгельму. Она также осталась без ответа.

Во время ужина государыня и ее дочери плакали. Императрица Александра Федоровна первой произнесла пророческие слова:

«Битва будет ужасной… Человечество пройдет через величайшие испытания…»

Вечером 1 августа немецкие войска вступили на территорию Люксембурга. Через сутки это государство было полностью оккупировано.

3 августа Германия официально объявила войну Франции.

4 августа германская армия пересекла бельгийскую границу. В ответ Великобритания объявила войну Германской империи.

6 августа Австро-Венгрия объявила войну России.

…Боевые действия уже шли полным ходом, когда в Берлине встретились два германских рейхсканцлера – отставной, Бернгард фон Бюлов, и действующий, Теобальд фон Бетман-Гольвег. Бюлов спросил: «Как же это случилось?», – имея в виду войну. Бетман-Гольвег с горечью ответил: «Ах, если бы знать!»

Эта война, которую вполне можно было избежать, навсегда изменит лицо Европы и всего мира и станет одной из самых страшных в истории человечества, унеся более 10 миллионов жизней… В России ее сначала называли Второй Отечественной, потом – Великой, и лишь позднее назовут Первой Мировой.

2 августа 1914 года. Одесса

У афишной тумбы собралась небольшая толпа, которая с каждой минутой увеличивалась. Родион подошел поближе. Люди напряженно пытались прочитать какую-то бумагу. Расталкивая всех локтями, прямо перед Малиновским выбрался расклейщик объявлений, в заляпанном клейстером фартуке, с рулоном бумаг под мышкой, кистью и ведерком в руках.

– Чего там? – тут же спросил Родион.

– Вона, – расклейщик неопределенно махнул в сторону кистью, разбрызгивая клей. – Вишь, какое дело. Да-а-а… – Покрутил головой и ушел.

Малиновский встревожился. Происходило что-то странное. Он энергично ввинтился в толпу, пробираясь поближе к тумбе, и вынырнул прямо перед большой сероватой бумагой, еще влажной от клейстера. В глаза бросились большие буквы «Мы, Николай Второй…». Царский манифест. Сердце как будто провалилось куда-то в живот. За спиной кто-то бормотал: «Господи, помилуй, что же это?».

– Сынок, – похлопал его по плечу старик-рабочий, – ты грамоте обучен?

Родион кивнул, бегая глазами по строчкам и не понимая ни слова.

– Зачти нам, что там.

И Родион начал читать:

– «Божией милостью Мы, Николай Второй, император и самодержец Всероссийский, царь Польский, великий князь Финляндский, и прочее, и прочее, и прочее, объявляем всем Нашим верным подданным. Следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови с славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно. С полным единодушием и особою силою пробудились братские чувства русского народа к славянам в последние дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо неприемлемые для державного государства требования…»

Остановился передохнуть. Старик-рабочий с сомнением произнес:

– Как-то смутно все. Непонятно, к чему.

Сзади из толпы истерический женский голос выкрикнул:

– Да что же тут непонятного!

Рабочий снова похлопал Родиона по плечу:

– Ты давай, сынок, не останавливайся.

– «Презрев уступчивый и миролюбивый ответ Сербского Правительства, – продирался Родион через колючие строчки манифеста, – отвергнув доброжелательное посредничество России, Австрия поспешно перешла в вооруженное нападение, открыв бомбардировку беззащитного Белграда».

– Ну, это мы, кажись, и так знаем! – заметил молодой парень в тельняшке под заношенным пиджаком. Руки у него были сплошь в мелких шрамах от крючков рыбачьего перемета.

– А ты не лезь. Сам не могешь прочесть – и молчи, – строго заметил старик-рабочий.

– Ну не томите уже, родимые! – взмолилась какая-то тетка с корзиной, от которой сильно пахло рыбой. – У меня ж тут ставридка совсем спортится.

– «Ставри-идка», – передразнил молодой рыбак. – Вот только тебя тут, тетка, не хватало.

– Да закрой уже хлебало, паря! – крикнули из толпы. – Дай уже дочесть.

Рыбак развернулся было к обидчику, но увидел напряженные лица и смолчал. Малиновский продолжил читать:

– «…Вынужденные, в силу создавшихся условий, принять необходимые меры предосторожности, Мы повелели привести армию и флот на военное положение, но, дорожа кровью и достоянием Наших подданных, прилагали все усилия к мирному исходу начавшихся переговоров…»

– Штой-то? – не выдержала тетка с корзиной. – Люди добренькие, поясните, за-ради Христа!

– Замириться, вишь хотели, – озадаченно произнес старик-рабочий.

– Хто?

– Царь наш хотел замириться с астрияками.

– И што?

– Да помолчи же ты, мать, ну никак силов нету! – закричали сзади из толпы. Тетка испуганно прихлопнула рот рукой.

– «…Среди дружественных сношений, союзная Австрии Германия, вопреки Нашим надеждам на вековое доброе соседство и не внемля заверению Нашему, что принятые меры отнюдь не имеют враждебных ей целей, стала домогаться немедленной их отмены, и, встретив отказ в этом требовании, внезапно объявила России войну».

Голос Родиона сорвался. Война! За спиной кто-то протяжно охнул. Тетка с рыбой беззвучно заплакала, утирая слезы концами платка. Старик-рабочий мелко крестился. Молодой рыбак озадаченно сдвинул на затылок люстриновый картуз:

– Вот так-так. Война, стало быть.

Родион развернулся и выбрался из толпы наружу. По вискам, по шее неприятно ползли капли пота. Смутно, как через вату, он слышал, как кто-то вслух дочитывает манифест:

– «…Ныне предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную Нам страну, но оградить честь, достоинство, целость России и положение ее среди Великих Держав…»

– Постоим за Россию-матушку! Православные!

– Наваляем немцу от души!

– И с прибавкою!

– «…Мы непоколебимо верим, что на защиту Русской Земли дружно и самоотверженно встанут все верные Наши подданные. В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри. Да укрепится еще теснее единение Царя с Его народом и да отразит Россия, поднявшаяся как один человек, дерзкий натиск врага…»

Родион лихорадочно думал. Ему необходимо попасть на войну. Он же так хотел воевать, сражаться, стать героем! А как? Тетка Елена, понятно, не отпустит, так кто же ее спросит? Надо сбежать да и проситься на фронт. Добровольцем. А куда идти проситься-то? Он оглянулся. Рядом озабоченно совещались два гимназиста, по виду – его ровесники.

– … я бы пошел.

– Как ты это себе представляешь, Валька? Призыв с 17 лет.

– А если добровольцем? – встрял Малиновский.

– Без разницы. До 17 и не суйся.

– Ну так пока будем ждать, война уже и кончится!

– Да, не повезло.

Малиновский отошел в сторонку. Нет, так не пойдет. Что значит «не повезло»? Надо что-то придумать. И тут же в голове возник план: первым делом – запастись сухарями на дорогу и сходить на вокзал, разузнать про военные эшелоны. И как-нибудь ночью залезть в вагон, сховаться поглубже, а там видно будет. Как-нибудь до фронта и доберешься.

В тот же день манифест читали и в Санкт-Петербурге. Перед Зимним дворцом собрались тысячи жителей столицы, заполонившие площадь и все прилегающие улицы.

На балкон дворца вышел император Николай II. Председатель Государственной Думы Николай Родзянко вспоминал:

«Когда толпа увидела царя, ее словно пронизала электрическая искра, и громовое „ура“ огласило воздух. Флаги, плакаты с надписями: „Да здравствует Россия и славянство!“ склонились до земли, и вся толпа, как один человек, упала перед царем на колени. Государь хотел что-то сказать, он поднял руку, передние ряды затихли, но шум толпы, не смолкавшее „ура“ не дали ему говорить…»

Страна была охвачена небывалым патриотическим подъемом. Во всех городах шли манифестации. Их участники приветствовали решение царя объявить войну, бурно выражали поддержку сербам и ненавидели немцев. На волне антигерманских настроений даже было принято решение о переименовании Санкт-Петербурга в Петроград.

Добровольцами в армию поступили известнейшие в стране люди, в том числе писатель Александр Куприн и поэт Николай Гумилев. Пытался записаться в добровольцы даже поэт-футурист Владимир Маяковский, но его не взяли как неблагонадежного: Маяковский был участником революционного движения, трижды арестовывался и успел несколько месяцев посидеть в тюрьме. Впрочем, он все же надел погоны в 1915 году, уже в порядке мобилизации, и служил в столичной тыловой части, параллельно сочиняя патриотические частушки:

 
Обвалилось у Вильгельма
Штыковое рыжеусие,
Как узнал лукавый шельма
О боях в Восточной Пруссии.
 

Первые бои произошли на русско-германской границе. У деревни Любово казачий разъезд 3-го Донского Ермака Тимофеевича полка напал на взвод немецких конных егерей. Казаков было четверо, егерей – 15 человек. Этот короткий, но яростный бой принес всероссийскую славу казаку Козьме Крючкову. Он бился один против восьмерых. Егеря выбили у него шашку и попытались взять в плен. Но, выхватив у немца пику, казак выбил из седла нескольких противников и одного заколол. Его командир убил офицера. Оставшиеся егеря бежали.

Козьма, на теле которого насчитали 16 ран, стал первым героем этой войны, награжденным «солдатским» Георгиевским крестом. О нем восторженно писали газеты, каждый раз увеличивая количество убитых врагов, и портрет лихого казака Козьмы Крючкова красовался на плакатах, открытках, пачках папирос и даже на обертках специально выпущенных кондитерской фабрикой Колесникова конфет под названием «Геройские».

Среди первых героев войны был и молодой доброволец 5-го Каргопольского драгунского полка. Он проник в занятое немцами село и вернулся, сообщив ценные разведданные. Утром противник был разгромлен, а смельчак награжден Георгиевским крестом. Это был Константин Рокоссовский – будущий маршал и герой Великой Отечественной войны.

Сентябрь 1914 года. Станция Одесса-Товарная

Все прошло как по маслу. Эшелон, в который должен был грузиться 256-й Елисаветградский полк, долго стоял на запасном пути, и Малиновский спокойно влез в пустой вагон. Немного подремал, сидя на лавке. Заслышав слаженный топот солдатских сапог и окрики офицеров, быстренько спрятался глубоко под лавку. Подложил под голову свою котомку с сухарями и бельем. Ничего, вполне удобно.

Погрузка шла долго. Наконец эшелон тронулся. Родион сам не заметил, как заснул. Проснулся от громкого хохота. Солдаты травили байки, дымили вонючими самокрутками, стучали ложками о котелки – что-то ели. У Родиона скрутило живот от голода. Надо хоть сухарь погрызть. Надо было хоть бутылку воды прихватить, не догадался. Кружка есть, а как за водой-то вылезти? Увидят. Родион заворочался, пытаясь вытянуть сухарь из котомки. И с ужасом услышал голос снаружи:

– Что-то там шевелится.

– Где?

– Да вон. Крыса, что ли?

Прямо перед собой Родион увидел усатое лицо – кто-то из солдат полез под лавку. Родион замер, испуганно глядя в выпуклые светлые глаза.

– Ого, хлопцы, – удивился солдат. – Глянь-ка, пополнение! А ну вылазь!

Родион, красный как рак, вылез из-под лавки. Низко опустив голову, стоял посреди вагона. Солдаты весело гомонили, разглядывая его.

– Что там у вас? – раздался начальственный бас. – Доложить!

Родион искоса посмотрел – к нему пробирался взводный унтер-офицер.

– Зайца споймали, ваш-бродь!

– Под лавкой ховался.

Взводный, оглядев Родиона с ног до головы, строго спросил:

– Кто таков? С какой целью проник в воинский эшелон?

– А ты, парень, того, не боись, – встрял щуплый солдатик с соседней лавки. – Мы тебя есть не будем, а так – штаны спустим и малость всыплем, чтобы куда не надо не залазил.

От возмущения у Родиона даже страх пропал.

– Что значит – всыплете? – завопил он. – Я на фронт еду! Воевать!

От дружного хохота вздрогнули стенки вагона.

– Я серьезно!

Елисаветградцы, глядя на взъерошенного сердитого «зайца», захохотали еще больше. Щуплый солдатик даже подвизгивал от смеха. Взводный утирал слезы. Отсмеявшись, он хлопнул Родиона по спине так, что тот чуть не упал:

– Ладно, парень. Голодный, небось? Мищенко, подгони-ка гостю кулеша похлебать. Пока сиди тут. Будет станция, сдадим тебя патрулю, – и шкандыбай до дому.

Но Родион сумел уговорить елисаветградцев не отправлять его обратно в Одессу. Солдатам понравился отчаянный мальчишка, его оставили в вагоне, кормили и прятали от начальства всю дорогу. Взводный сообщил о найденыше только перед прибытием на фронт. Малиновского оставили в полку и назначили подносчиком патронов в пулеметную команду. Родион был абсолютно счастлив: путь к подвигам и славе начался.

Глава 2

Август 1914 года. Литва

256-й Елисаветградский полк выдвинулся к линии фронта. Большинство его солдат, как и солдат всей русской армии, были из простых крестьян. Их отцы еще помнили крепостное право. Многие не умели ни писать, ни читать, электричество и телефон считали чудом. И понятия не имели, где находится Берлин, а где Вена и чем немцы отличаются от австрийцев.

Родион Малиновский стал для них настоящим источником просвещения. Он охотно помогал однополчанам: кому газету вслух почитать, кому письмо домой написать под диктовку. Когда было время, он пересказывал солдатам любимые книги, которые помнил почти наизусть, и взрослые мужики, затаив дыхание, слушали мальчишку: что же за чудеса творятся на свете?

Осенним вечером полк подняли по боевой тревоге. В сумерках роты и батальоны вытянулись в походную колонну и двинулись по шоссе, Стемнело. Солдаты вполголоса переговаривались.

– Куда нас?

– А кто его знает? Слыхал, речку будем переплывать.

– Большую?

– Навряд. Большую-то не переплывешь.

– Может, на плотах?

– Поглядим. Прикажут на плотах – будем на плотах. Начальству виднее.

– Говорят, шпиена поймали. На столбе сидел, передавал по этому, как его, фону какому-то…

– По телефону? – подсказал Родион.

– Во! Молодец, Родька, голова! По телефону по этому, стал-быть, шпиен и передавал про наш полк. Что мы, значится, выдвинулись. Ну, ребята его как увидали, так сразу и шлепнули. И мяукнуть не успел.

– Молодцы!

– Так ему и надо! Ишь!

– А может, это и не шпион был, – засомневался Родион. – Может, это рабочий, линию чинил?

– Вот те на. Ишь! Неувязочка. А что, могет быть и так.

– Да теперя уж ничего не поделаешь. Поминай, как звали. Война, сынок…

В Европе первой под колеса войны попала маленькая Бельгия. Это королевство придерживалось нейтралитета, однако через ее территорию немцы планировали нанести удар по Франции. Бельгийскому королю Альберту I Германия выдвинула ультиматум: или открыть границу для прохода немецких войск, или почувствовать на себе всю их мощь. На размышления давалось 12 часов. И, чтобы не покрыть себя позором, Бельгия решила сражаться.

5 августа немецкие войска подошли к бельгийской крепости Льеж. Крепость контролировала переправы через реку Маас. Бельгийцы взорвали все мосты, а когда противник стал наводить переправу, крепость открыла огонь. Такой поворот событий заставил немцев изменить планы и начать штурм Льежа.

Льеж считался одной из самых мощных крепостей Европы. Каждый ее форт представлял собой укрепление из железобетона. Основная их часть находилась под землей, а на поверхности виднелась лишь насыпь с орудийными башнями. В башнях меньшего размера были установлены скорострельные пушки и пулеметы. Всего около 400 орудий.

В свою первую атаку немецкие войска пошли как на парад, развернувшись правильной шеренгой… Они наступали с винтовками наперевес, чувствуя себя почти что тевтонскими рыцарями. Льеж молчал, крепость как будто вымерла. Когда оставалось каких-то 200 шагов, по команде офицера вся цепь перешла на бег. И тогда ударили орудия крепости. Немецкие шеренги буквально смело огнем. Бельгийский офицер, участник обороны Льежа, вспоминал:

«Они падали друг на друга, образуя страшную баррикаду из убитых и раненых. Мы даже стали опасаться, что она закроет нам обзор и мы не сможем вести прицельный огонь…»

На следующий день немецкая пехота получила неожиданную поддержку. В небе над крепостью появился огромный воздухоплавательный аппарат – дирижабль. Он пролетел над укреплениями и сбросил 13 бомб. Мощные форты выдержали этот удар, а от взрывов погибло всего 9 человек, но этот эпизод навсегда вошел в историю. Мир еще не знал ничего подобного. Теперь война несла разрушения и смерть не только с земли и с моря, но и с неба. В жизни человечества наступила новая эпоха – эпоха воздушных бомбардировок.

Оболочка дирижабля наполнялась водородом, а двигался он при помощи двигателей с воздушными винтами. Размеры этих летательных аппаратов поражают до сих пор: дирижабль «Цеппелин» Z-IV достигал в длину 142 метров.

Три мотора позволяли «Цеппелину» развивать скорость в 77 км/ч. Максимальная высота полета 1800 метров. Дальность – 2700 километров (расстояние от Парижа до Москвы).

Однако этот воздушный монстр был прекрасной мишенью, и это стало ясно в первые недели войны. Опасность представлял и тот факт, что водород – горючий газ, который мог взорваться от малейшей искры. Позже вместо водорода стали применять негорючий гелий.

Уже в первый месяц войны «Цеппелин» Z-IV был подбит русской артиллерией, совершил вынужденную посадку, а его экипаж попал в плен.

Аппарат, бомбивший Льеж, сильно пострадал от обстрела из крепости. Дотянуть до базы машина не смогла. Посадку совершили в лесу, и дирижабль оказался полностью разрушен.

Через несколько дней немцы подвели к неприступному Льежу подкрепления. 100 тысяч солдат пытались выбить бельгийцев из крепости, но безуспешно. И тогда в дело вступила «Большая Берта».

«Большая Берта» – гаубица немецкой фирмы «Крупп», которую прозвали «убийцей фортов». Калибр этого орудия составлял 420 миллиметров, а снаряд весил почти тонну – 900 килограммов. Вес самой пушки 43 тонны, а для ее обслуживания требовалось 200 человек. Снаряд орудия, образовывал воронку глубиной более 4 и диаметром более 10 метров. Всего их выпустили 9 единиц и впервые применили при осаде Льежа.

Четыре дня «Большая Берта» вела огонь по фортам. Одна за одной башни крепости выходили из строя. Комендант Льежа, генерал Жерар Леман, был ранен и попал в плен. Из лагеря военнопленных он написал королю Альберту: «Я бы с радостью отдал свою жизнь, но смерть отказалась от меня…» 15 тысяч бельгийцев были убиты или попали в плен. Немцы потеряли под Льежем 25 тысяч солдат. Таким было первое сражение этой войны – около 40 тысяч жизней за штурм всего одной крепости!

Вскоре почти вся Бельгия была оккупирована немецкими войсками, а ее маленькая мужественная армия, продолжая сражаться, отступила в Антверпен.

Люди, которые еще вчера слушали Штрауса, сеяли хлеб и спорили о социализме, сегодня на себе испытывали, что такое война моторов, машин и технологий. А безжалостный монстр двигался дальше. Следующей на очереди была Франция.

Ее армия вдвое уступала немецкой по численности и в разы по вооружению и подготовке солдат. Это знали и немцы, которые планировали покончить с Францией за 39 дней, и французы, которые теперь лихорадочно искали помощи у союзников.

Англия всего несколько дней назад вовсе отказывалась от своих обязательств перед Францией. Теперь англичане готовили высадку войск во Франции, но их 87 тысяч солдат было не просто «мало», это было почти ничто. Президент Франции Раймон Пуанкаре приехал в Санкт-Петербург, чтобы уговорить Николая II начать боевые действия как можно раньше. Это отвлекло бы значительные силы Германии с Западного фронта на Восточный. Царь понимал, что если Франция падет, то Россия останется с врагом один на один. Но хотя русская армия еще не успела завершить мобилизацию и полностью подготовить войска, Россия согласилась помочь.

Русское командование организовало два наступления. Войска Северо-Западного фронта – в Восточной Пруссии против Германии, а части Юго-Западного фронта – против Австро-Венгрии. Предполагалось, что оба эти фронта свяжут противника на севере и юге, а затем собранная в Польше ударная группировка начнет наступление на Берлин.

17 августа, на следующий день после падения Льежа, две русские армии начали операцию в Восточной Пруссии. 1-й командовал генерал от инфантерии Павел Карлович фон Ренненкампф, один из многочисленных представителей русских немцев, столетиями служивших дому Романовых. 2-ю армию возглавил генерал от кавалерии Александр Васильевич Самсонов.

Правый фланг армии Ранненкампфа прикрывал Конный корпус генерала Гуссейна-Али, хана Нахичеванского, состоящий из отборных гвардейских частей.

19 августа 1914 года. Восточная Пруссия

На пути кавалеристов оказались укрепления прусской бригады близ деревни Каушен. Корпус пошел в атаку, намереваясь с первого захода просто раздавить пруссаков как клопов. 70 эскадронов лучшей в мире русской гвардейской конницы – против шести батальонов пехоты, восемь артиллерийских батарей – против двух.

Но пруссаки хорошо окопались и встретили русские конные колонны плотным прицельным огнем из орудий, пулеметов и винтовок. Гвардейцам пришлось спешиться и залечь.

Одним из эскадронов Конного корпуса, застрявшего под Каушеном, командовал ротмистр Петр Врангель.

Барон Врангель Петр Николаевич (1878–1928) – ротмистр, командир 3-го эскадрона лейб-гвардии Конного полка. По образованию инженер. Добровольцем ушел на Русско-японскую войну, награжден боевыми орденами.

Во время боя под Каушеном эскадрон Врангеля находился в резерве. Петр Николаевич, мучаясь от вынужденного бездействия, отправил вестового к командующему с запросом: не пора ли резерву вступить в бой? И с нетерпением ожидал ответа, прислушиваясь к грохоту сражения. Наконец показался запыхавшийся вестовой:

– Ваше высокоблагородие! Командир приказал вам оставаться в прикрытии.

Врангель пришел в ярость:

– Что? Повтори!!!

– Так что в прикрытии приказали оставаться, – растерянно повторил вестовой.

– Свободен! – сквозь зубы бросил Врангель. К нему с неприятно-сочувственной улыбкой подходил знакомый офицер.

– Что, Петр Николаевич, в тылу нас держат?

– Как видишь, – с трудом сдерживаясь, процедил Врангель.

– Ладно, не злись. Целее будем. Вон, смотри – начальство подтянулось. Никак, начдив?

Врангель оглянулся. Действительно, поодаль толпились офицеры, и суета ординарцев выдавала присутствие кого-то из командования. Быстрым шагом, с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на несолидную трусцу, Врангель направился туда. Когда он подошел, командующему 1-й гвардейской кавалерийской дивизией генерал-лейтенанту Казнакову как раз докладывали обстановку: противник отходит, оставив для прикрытия два подбитых орудия. И Врангель, неожиданно для самого себя, вдруг, вопреки уставу и приличиям, прервал доклад:

– Ваше превосходительство! Командир 3-го эскадрона лейб-гвардии Конного полка ротмистр Врангель. Разрешите захватить орудия!

Казнаков даже опешил.

– Каковы ваши задачи в текущий момент?

– Находиться в резерве.

– Ага. А вы хотите в бой… Справитесь?

– Уверен, ваше превосходительство.

– Ну, тогда с Богом, ротмистр.

Врангель бегом бросился к своим кавалеристам, крича на ходу:

– Трубач! Атаку! По коням!

Понимая, что конная атака в лоб на пушки может привести к большим потерям, Врангель все же решился рискнуть. Его расчет был на быстроту и внезапность нападения. Он скрытно повел свой эскадрон через лесок и только когда до вражеской батареи осталось менее километра, пустил его в галоп. Кавалеристы неслись буквально сквозь стену огня – картечного и пулеметного. Погибли почти все офицеры. Под Врангелем была убита лошадь, но его ординарец тут же поймал другую, потерявшую всадника. Конногвардейцы на полном скаку прорвались к немецкой батарее, изрубили орудийную прислугу и захватили обе пушки.

За атаку у прусской деревни Каушен Петр Николаевич Врангель был представлен к ордену Святого Георгия IV степени. На некоторое время ротмистр стал любимцем русских газет, о нем писали также и в английской прессе. Каушенский бой был первым и единственным в Первой Мировой успешным боевым эпизодом гвардейской кавалерии.

Первое известное применение кавалерии в боевых действиях зафиксировано еще в IX веке до н. э. В 1914 году, несмотря на наличие автомобилей, аэропланов и другой военной техники, армии всех стран Европы имели в своем составе значительные кавалерийские части. К началу Первой мировой войны кавалерия составляла 8–10 % численности армий воюющих коалиций. Самой многочисленной была русская конница. В драгунских, уланских, гусарских и казачьих полках служили почти 200 тысяч человек. Однако активное применение артиллерии, пулеметов и авиации приводило к большим потерям личного состава и лошадей, вследствие чего действия кавалерии становились малоэффективными. Так, в августе 1914 года шесть полков германской конницы были отброшены от Антверпена огнем бельгийской пехоты. После Первой мировой войны в связи с развитием моторизованных частей численность кавалерии сократилась. А к концу 30-х годов в ряде крупных государств кавалерия как род войск была, по существу, ликвидирована.

На следующий день после Каушенского боя армия Ренненкампфа нанесла немцам тяжелое поражение под городом Гумбиненном, а войска Самсонова быстро продвигались вглубь вражеской территории. Командующий немецкими войсками фон Притвиц слал в Берлин панические телеграммы и собрался отступать за Вислу. Это означало бы для Германии потерю всей Восточной Пруссии.

Начала наступление и французская армия. Первый ее удар был нанесен в Эльзасе и Лотарингии. 44 года назад эти провинции захватили немцы, но здесь по-прежнему жило много французов. Немало их было и в Мюлузе. В первый же день наступления французские войска взяли этот город, и жители устроили им восторженную встречу. Всю Францию охватило ликование, но длилось оно недолго.

Немецкие войска подвели резервы и выбили французов, а войдя в Мюлуз, немедленно расстреляли тех, кто еще недавно приветствовал армию Франции.

Главнокомандующий французской армией генерал Жоффр был в ярости. Он заявил, что само слово «отступление» должно быть вычеркнуто из французского языка!

Жозеф Жак Сезер Жоффр (1852–1931) – сын мелкого торговца вином. Добровольцем ушел на франко-прусскую войну 1870 года. Впоследствии дослужился до начальника Генерального штаба. Имел прозвище «папа Жоффр», отличался суровостью и склонностью к обжорству.

В это время 87 тысяч британских солдат наконец-то переправились через пролив Ла-Манш, чтобы присоединиться к французам.

Командовал экспедиционными силами фельдмаршал Френч.

Джон Дентон Пинкстон Френч (1852–1925) – начинал службу во флоте, затем перешел в кавалерию. Боевой опыт получил в Африке. Был известен как большой любитель женского пола – помимо двух жен имел множество любовниц. За небольшой рост его прозвали «маленький фельдмаршал». Имя этого военачальника получил военный китель особого покроя – «френч», который пользовался популярностью среди офицеров.

Пока англичане маршировали к линии фронта, «папа Жоффр» снова бросил свою армию в наступление. Он считал, что в Арденнских лесах позиции немцев наиболее уязвимы. Удар назначили на 21 августа. Но именно на эту дату запланировали наступление и германцы.

В то утро в Арденнах стоял густой туман, и солдаты двух армий, столкнувшись друг с другом, даже не поняли, с кем имеют дело. Началась перестрелка, а на следующий день битва уже полыхала вовсю.

Происходившее на поле боя представляло собой смесь героизма и безумия. Французы несли чудовищные потери из-за отсутствия обмундирования защитного цвета. Их синие мундиры и красные штаны представляли собой великолепную мишень для немецких винтовок и пулеметов. Особенно выделялись французские офицеры в парадной форме и белых перчатках. Всего за три дня боев в Арденнах погибли, были ранены и попали в плен более 20 тысяч французских солдат.

Этот разгром несколько отрезвил генерала Жоффра. Солдатам запретили бросаться в штыки и приказали учиться рыть окопы. 30 % французских генералов были уволены со своих должностей. Жоффр свалил на них вину за свои ошибки, обвинив в отсутствии «наступательного духа».

Французы, а теперь вместе с ними и англичане отступали по всему фронту. Катастрофа казалась неминуемой: от столицы Франции немцев отделяли 40 с небольшим километров.

В Париже началась паника. Правительство перебиралось в Бордо. Парижане, узнав об этом, бежали из города кто куда мог. Закрылись магазины, опустели бульвары и шикарные гостиницы.

Тем временем в руки французов попали секретные документы с планами немцев. Казалось, что сама судьба помогает французам. Жоффр приказал атаковать 1-ю германскую армию, которая ближе всего находилась к Парижу.

Так началось одно из крупнейших сражений войны – битва на берегах реки Марна, в которой приняли участие почти два миллиона человек…

Однако уже через два дня боев французские войска вновь оказались на грани поражения. Спасти положение могла Марокканская дивизия, прибывшая в Париж из африканских колоний. Но лишь половину ее личного состава смогли перебросить на фронт по железной дороге.